Джиллиан Локхарт 1 страница. грозит смертельная опасность

грозит смертельная опасность

(последняя запись 2 января, 11:54:56)

Здесь все осталось как прежде — она больше не появлялась. Он снова пересмотрел фотографии, опять убедился, что его фотографии здесь нет, и все внутри у него сжалось, когда он подумал о фото у себя в бумажнике. Он вернулся к доске объявлений — на всякий случай.

Там оказалась одна новая запись.

Все в порядке? Нашлось то, что было нужно? Пожалуйста, жду звонка. У меня новый номер: www.jerseypaints.co.nz

(отправлено Олафом, 11 января, 17:18:44)

Ник три раза перечитал послание. Он проверил дату на своих часах. Два дня назад. Осторожность говорила ему: дальше нельзя — ловушка. Но он не мог противиться желанию.

На экране появилась новая страница: изображение раскрашенной во все цвета радуги коровы на приставной лестнице. Корова размахивала кисточкой и усмехалась. «Краска для дома и промышленности». Под цифрами, которые, как понял Ник, были новозеландским кодом, он увидел номер телефона и несколько восторженных рекомендаций от довольных потребителей. Никаких упоминаний о ком-либо по имени Олаф он не нашел.

Ник проверил собственную онлайновую безопасность. Все светилось зеленым. Сайт вроде бы не пытался загрузить какого-нибудь троянца.

Он чувствовал, что должен рискнуть. Поднял трубку и набрал номер с веб-сайта. После некоторой паузы он услышал необычный гудок далекого телефона.

— Джерси Пейнтс, — сказал голос с новозеландским акцентом.

— Гмм… Здравствуйте. Могу я поговорить с Олафом?

Раздраженное молчание.

— Это что — какая-то шутка? Я вам уже третий раз говорю — нет здесь никакого Олафа. Прекратите наконец звонить.

— Прошу прощения, — сказал Ник.

Не успел он повесить трубку, как его переполнило ощущение вины. Он не должен был звонить. Не должен был даже заглядывать на этот сайт. А уж звонить из отеля было просто глупостью. «Я вам уже третий раз говорю». Кто-то другой прочел послание и начал действовать.

От двери раздался какой-то звук. Ник замер. Неужели они уже пришли? Отследили его с такой легкостью? Он услышал, как в коридоре кто-то вставляет электронный ключ в слот. Он в отчаянии посмотрел на окно, но оно было надежно задраено.

На замке загорелся зеленый огонек. Ручка, щелкнув, начала поворачиваться. Спрятаться было негде — даже ванная располагалась в конце коридора. Ник схватил сумку с книгой и картой — может быть, ему удастся проскочить мимо киллера, сбить его с ног и убежать.

А что, если он не один?

Дверь распахнулась. В тускло освещенном коридоре стояла Эмили с двумя пакетами. Волосы у нее были влажны от растаявшего снега. Она посмотрела на сумку в его руках.

— Вы собирались уходить?

Ник с облегчением опустился на кровать.

— Я думал… я просто хотел понадежнее спрятать книгу. — Он снова посмотрел на нее, заметил что-то новое. — Вы изменились.

Она положила пакеты, повесила куртку на дверь. Юбка, которая была на ней с Парижа, исчезла, теперь она надела джинсы в обтяжку и свитер с высоким воротником. Он впервые увидел ее не в юбке, а в джинсах. И отчасти даже смутился, это было словно встретить на выходных учительницу в магазине. Но в глубине души поразился тому, как она хороша.

— Я подумала, что если мы снова будем убегать, то лучше делать это в брюках, — невозмутимо сказала она.

Она стащила с себя низкие сапожки и рухнула на кровать рядом с Ником. Им снова предоставили номер с двойной кроватью, тогда как они просили две односпальные. Они лежали, словно супружеская пара в старом кинофильме. К удивлению Ника, это было ему странным образом приятно.

— Снег усиливается, — сказал она несколько секунд спустя. — Похоже, нам будет нелегко выбраться из Страсбурга.

— Вопрос еще куда.

Ник приподнялся и взял пульт с прикроватной тумбочки. Он включил телевизор, пробежал по французским шоу-программам и интервью со звездами, наконец нашел англоязычный новостной канал. Репортер в бронежилете стоял на фоне руин, а солдаты в коричневатой маскировочной форме обыскивали глинобитный дом у него за спиной. Явно богом забытое местечко, но, по крайней мере, там было жарко. А у Ника создалось впечатление, что он полжизни дрожит от холода.

Он выключил звук, оставив меняющуюся картинку фоном.

— Я зашел на веб-страничку Джиллиан, — сказал он. — Кто-то там оставил для нее послание.

Эмили не ответила. Он скосил глаза и увидел, что она заснула. Глаза у нее были закрыты, черные волосы, обрамлявшие бледное лицо, разметались по подушке. Он натянул ей до плеч одеяло, лежавшее в ногах. Она пробормотала что-то во сне и, повернувшись, уткнулась в него.

Он почувствовал теплоту ее тела, и этот жар проник сквозь его кожу, расплавляя ледяной покров, сковывавший его с того дня, когда он получил то послание от Джиллиан. Он понимал, что это ошибка, что она будет смущена, когда проснется, а ему будет стыдно. Но он не хотел беспокоить ее. Пусть полежит немного.

Он устремил взгляд на телевизор, принялся читать подписи и смотреть на немой парад ораторов, спортсменов, политиков и старлеток по другую сторону экрана. Совсем недавно все это казалось ему таким важным — герои, злодеи, сюжеты в прессе. Теперь же стало таким далеким.

Картинка вернулась к новостнику в студии. На экране появилась надпись. ОТЛУЧЕННЫЙ ИЕЗУИТ НАЙДЕН МЕРТВЫМ.

Он схватил пульт и включил звук. Эмили шевельнулась, почувствовав его резкое движение. Новостник исчез, вместо него появился зернистый снимок. Ник смотрел во все глаза. Человек стоял слишком близко к камере, держа в руках наборную доску.

— Это же брат Жером. — Эмили села, откинув с лица волосы.

До сознания Ника с трудом доходили слова, произносимые гнусавым голосом репортера. «Соседи услышали выстрелы… Вызвана полиция… Убийство в стиле мафии… Сообщается о найденном утром подозрительном автомобиле… Блестящий ученый… Скандал, связанный с сексуальным домогательством…»

Ник посмотрел на Эмили. По ее щекам текли слезы. Он хотел утешить ее, но она казалась такой хрупкой, что он боялся, как бы она не раскололась от прикосновения.

— Я убила его, — прошептала она.

Сюжет на экране закончился, начался новый. Вместо лица брата Жерома появилась лодка с дрожащими от холода беженцами. Ник снова отключил звук.

— Я и представить себе не мог, — пробормотал он.

— Я его погубила.

— Я понимаю, что вы чувствуете, — попытался утешить ее Ник. — То же самое было с Бретом. Если бы не я, он был бы жив. Но вы не должны себя винить. Виноваты те, кто убил его.

— Виновата я, — гнула свое она. — Если бы не я, он не оказался бы там.

— Потому что он домогался вас, когда вы были студенткой?

Эмили проглотила слезы и уставилась на покрывало. Когда Ник уже было решил, что она не слышала его слов, она быстро проговорила:

— Это была не его вина. Мы с Жеромом… мы… мы были любовниками. Он не домогался меня — у нас был роман. Когда университетские власти узнали, его выгнали. А потом его выгнали и из ордена. Это его погубило. Наука была смыслом его жизни.

Ник представил себе старика с гривой седых волос и попытался не думать о том, как его костлявые пальцы прикасаются к коже Эмили.

— И все равно он не должен был прикасаться к вам.

— Он не должен был прикасаться ко мне, — повторила она. — Это верно. Но не в том смысле, в котором вы думаете. Это я влюбилась в него. Я его соблазнила, если это слово подходит для данного случая. Это я лишилась рассудка, я была безжалостна — не желала слышать никаких отказов. Я не понимала, что делаю. — Она смахнула слезу со щеки. — В конечном счете чувство вины стало для него невыносимым, и он разорвал нашу связь. Я вышла из себя… мне хотелось одного — отомстить. Я донесла на него из одной только злости. Я погубила его жизнь. А теперь вот это.

LIV

Штрасбург

Я разглядывал лист, испытывая привычную боль разбитых надежд. Некоторые из букв едва пропечатались, другие вдавились с такой силой, что их очертания терялись в чернильном пятне. В нескольких местах бумага порвалась — значит, мы не выровняли кромки литых форм. Вся страница, когда мы извлекли ее из пресса, оказалась размазанной. Драх был прав: я мог напечатать десять тысяч копий, но все они будут ужасны.

Я взял напильник, готовясь к очередному дню неблагодарного труда. Отливать металл на гравированной медной дощечке было легко, но я не учел того, что тут потребуется высокая степень точности. Если какая-то буква оказывалась хоть на волосок ниже других, то она не доставала до листа. А если она оказывалась выше, то разрывала бумагу. Поскольку буквы образовывались на медной дощечке с помощью пуансона и молотка, то вряд ли удалось бы добиться их единообразия по высоте. Разве что путем последующей самой тщательной обточки.

— А где формы?

Каспар поднял на меня взгляд.

— В сумке.

Я залез в сумку, которую Каспар принес из дома Дритцена. Если не считать нескольких отливок свинца, сумка была пуста.

— Наверное, ты положил их на стол.

Я принялся искать их среди всякого хлама — клочков бумаги, инструментов, медных пластин и порченых форм, валявшихся на столе.

— Ты уверен, что принес их?

Он пожал плечами.

— Мне так казалось.

Вот в такие моменты я ненавидел работать с Каспаром. Если ему что-то было безразлично, то он относился к этому спустя рукава и никакие упреки до него не доходили.

— Ты, наверное, оставил их в прессе.

— Вероятно, — согласился он.

— Я тебя просил их принести.

Дритцен вот уже неделю как болел, и дом превратился в проходной двор для озабоченных родственников, всюду сующих свой нос друзей и кредиторов, которые опасались, что больше не увидят своих денег.

— Если их кто-то заметит, наш секрет будет раскрыт.

— Я запер дверь.

Мне не хотелось ссориться с Каспаром — мы и без того уже немало спорили в тот год. Я повернулся к нему спиной и подошел к двери сарая, чтобы остыть, вдохнув морозный декабрьский воздух.

Во дворе стоял мальчик. Поначалу я принял его за бродягу или воришку, но он не убежал, когда я двинулся, чтобы прогнать его. Я присмотрелся и понял, что знаю его — мальчик на посылках Ганса Дюнне. Вид у него был такой, словно он бежал всю дорогу из Штрасбурга.

— Тебя Дюнне послал? — спросил я из двери.

Он кивнул.

— Он просил передать, что герр Дритцен умер.

Дом со своими изогнутыми стенами и пологой крышей и без того был похож на гроб. Закрытые ставни не пропускали свет изнутри. Мы долго стояли на пороге, прежде чем слуга впустил нас. Внутри пахло уксусом и смолой, оттого что здесь жгли сосновую крошку.

— Иди вниз и возьми формы, — сказал я Каспару, давая ему ключ, на который мы запирали подвал. — И винты тоже возьми.

Чтобы снизить эффекты одиночной ошибки, мы ввели инновацию, разделив текст на четыре отдельные отливки — по одной на каждый абзац. Мы свинчивали их вместе, делая таким образом одну доску.

— А ты куда?

— Выразить соболезнования.

Я взял свечку со стены и пошел вверх по скрипучей лестнице. По стене метались тени. Добрый десяток пар глаз обратился на меня, когда я вошел в комнату: плакальщики и слуги стояли за дверями спальной. Всех, казалось, объединил безмолвный упрек. Большинство собралось вокруг толстой женщины в белой вуали — жены Дритцена, теперь его вдовы — и мужчины, за которого она цеплялась, его брата Йорга.

Я снял шапку.

— Фрау Дритцен, я пришел сказать, как глубоко…

Увидев меня, она отделилась от собравшихся и завизжала:

— Это ты виноват. Ты и твой дружок. Он был хороший человек, честный человек, пока вы не соблазнили его вашим колдовством. Если этот день и принесет какое благо, так только то, что он вырвался из-под вашей власти. Когда Андреаса похоронят, вы вернете мне все, что он вам дал, до последнего гроша!

Она обрушила на меня град ударов. Ее деверь обхватил ее руками и оттащил от меня.

— Иди к своему мужу, — приказал он. — А с этим я разберусь.

Он почти затолкнул ее в спальню. Через открытую дверь я увидел неясные очертания тела Дритцена, лежащего на своей кровати под саваном.

Йорг закрыл дверь и посмотрел на меня хитрым взглядом. До этого, приходя к Дритцену, я два-три раза видел его брата, который мне сразу не понравился. Это был маленький горбатый человек с опухшими щеками и поросшим щетиной подбородком, по форме похожим на луковицу.

— У нее истерика, — без малейшего сочувствия сказал он. — Ее можно понять. В такие времена деловые вопросы должна решать холодная голова.

— Твой брат умер, — сказал я. — Дела могут подождать.

— Я разговаривал с Андреасом перед его смертью. Он поведал мне о вашем предприятии, сказал — единственное его сожаление, что он не увидит того безмерного богатства, которое будет получено в результате. Он сказал, что передает мне свою долю в партнерстве.

— Если он это сказал, то у него, вероятно, от болезни уже помутился разум, — ответил я. — Но мы можем поговорить об этом позднее. Я приду сюда проводить Андреаса.

Все было верно. Я не отрицал, что играл на его корысти и подстрекал к участию в предприятии, которое мне сулило большую выгоду, чем ему. Но Дритцен был торговец — он вкладывал деньги, если видел прибыль. Откуда он их доставал — это было его дело. Но я скорбел по нему, как скорбит один человек, узнав о смерти другого.

— Я пойду. Я не хотел расстраивать семью в час горя.

— Ты гораздо сильнее расстроишь меня, если не выслушаешь, — сказал Йорг. — Я знаю, сколько денег Андреас вложил в вашу аферу, хотя он мне так и не объяснил, почему она, на его взгляд, заслуживала этого.

— Тогда ты этого и не узнаешь. Его деньги и тайны останутся в партнерстве.

— Значит, я должен занять его место.

— У меня есть подписанный им договор, согласно которому в случае его смерти его наследники не смогут получить ничего до окончания предприятия. Но он и умирая, остался мне должен.

Я не мог и представить, что мне придется говорить это, стоя рядом с еще не остывшим телом.

— Ты что же — оставишь его жену нищей?

— Ответственность за нее лежит на тебе, а не на мне. Она станет нищей, если ты это допустишь.

— Тогда я пойду в суд. — Йорг перешел на крик. — То, что вы с Андреасом держали в тайне, станет известно всему городу. Ты от меня так просто не отделаешься.

Каспара я встретил на улице.

— Ты забрал формы?

Он протянул мне тяжелую сумку.

— Я еще вывинтил винты из пресса. Кто бы его ни увидел теперь, не догадается, для чего он нужен.

— Ну, дознаться они все равно могут. Брат Дритцена грозит подать на меня в суд.

— Пусть. Есть только четыре человека, которые знают секрет. Саспах и Дюнне нас не выдадут.

Меня это мало утешило.

— Мы должны поспешить домой. Йорг Дритцен с ума сходит — хочет выведать наши секреты. Меня не удивит, если он вломится в нашу мастерскую разнюхать, что там к чему.

Мы позаимствовали лошадь для Каспара и в темноте поскакали в Сент-Арбогаст. От этой скачки у меня в памяти остались только морозный воздух да запах лошадиного пота. Как только мы добрались до места, я развел огонь в кузне и зажег все светильники, какие смог найти. С помощь Драха я отыскал в сарае все отливки, какие мы когда-либо делали, все формы, даже обломки свинца, любой фрагмент металла с буквами на нем. Я положил все это в металлический тигель и поставил его на огонь. Оставил только медные дощечки с гравировкой. Их я завернул в мешок и закопал под камнем во дворе. Они были мне слишком дороги — я не мог их уничтожить.

Я добавил углей в топку, раздул их до белого жара. Формы начали плавиться. Крохотные буквы расплылись, расплавились, потекли по лицу металла, как слезы.

— Это что — конец нашего предприятия?

Я посмотрел на Каспара. Он стоял слишком близко к огню, и капельки пота катились по его щекам. Я сунул кочергу в тигель, перемешивая упрямые куски металла.

— Даже если мы избавимся от Йорга Дритцена, что у нас есть? Ремесло, которое не работает, и предприятие, у которого нет капитала — одни долги. Эннелин, зеркала, теперь Дритцен — за что бы мы ни брались, все кончается катастрофой.

Я посмотрел в тигель — последние остатки металла превращались в текучую массу. Я вспомнил вдову Дритцена. «Это ты виноват».

Поднял глаза — Драха не было.

Паника овладела мной. Неужели он бросил меня? Неужели своими неудачами я отпугнул его? Я оставил топку и побежал в сарай.

Каспар стоял там в углу у пресса. Я с облегчением прислонился к косяку двери. Драх, стоя спиной ко мне, вытащил медную доску и зажал ее в тисках на столе. Взял мелкозубчатую пилу по металлу из ящика с инструментом на стене.

— Я тебя просил собрать все доски, чтобы я их закопал.

Он не повернулся ко мне.

— Это не твоя.

Я подошел к нему и присмотрелся. Светильники освещали канавки, прорезанные в поверхности, — стаю львов и медведей, запечатленных в меди.

— Это была доска для десятки зверей.

Драх направил пилу на край доски и медленно провел ею по металлу, высекая искры.

— Что ты делаешь? Зачем уничтожать это? Это твое искусство.

Он отпилил кусочек. На меди появился рваный порез.

— Я ее не уничтожаю, а переделываю. Нам понадобятся деньги для продолжения того, что ты задумал. Я могу сделать новые карты и продать их. Не ахти какие деньги, но помогут перебиться.

— Но ты мне сказал, что половина дощечек пропала. А теперь и эту уничтожаешь.

— В этой карте присутствуют все остальные. — Он стал прикладывать ладонь к доске, перекрывая различные ее части. — Вот единица, вот двойка, тройка… я могу разделить ее на отдельные части и сочетать их так, как мне нужно.

Я обнял его, прижал к себе. Почувствовал тепло его тела — совершенное соответствие моему. Я любил его.

И в этот момент во мне начал петь ангел. То, что Каспар сделал с картой, я могу делать с индульгенциями.

Мы разъединим все на части и начнем сначала.

LV

Страсбург

На туалетном столике беззвучно работал телевизор, показывая картинки войны и скорби. Ник смотрел как загипнотизированный. Известие о смерти брата Жерома потрясло его.

Он должен был как-то выйти из этого ступора. Схватив пульт, он выключил телевизор.

— Нам нужно уходить.

В его голосе слышалась необычная твердость, уверенность, которой он не чувствовал прежде. Это вывело Эмили из дремы.

— Куда? Нам некуда идти.

— Прежде всего уберемся отсюда. По телевизору сказали, что соседи слышали выстрелы этим утром. Тот, кто стрелял, упустил нас всего на час-другой.

— Неужели они шли по нашему следу?

— Именно Жером предложил нам отправиться в Страсбург. Он показал нам экслибрис, рассказал историю графа Лорана. Видимо, он предполагал, что мы отправимся сюда. Если он сказал им об этом…

Они спустились в холл, вышли на улицу. Он не заметил черный «ауди» припаркованный против отеля. Снегопад вроде бы ослабел, хотя в конусах света под фонарями все еще кружились снежинки. На земле уже лежал толстый слой снега. Они оставили в снегу глубокие следы, огибая собор, потом двинулись по одной из улиц. Ник оглянулся, но никого не увидел. Магазины были закрыты. Рабочие разошлись по домам.

Отойдя на несколько кварталов, они увидели маленькое открытое бистро. Там была свободна лишь половина мест, но после зимней пустоты улиц бистро манило уютом и теплом, светом свечей и дымком, пахнущим травами, жареным мясом и вином. Они сели за столик за деревянной колонной, чтобы их не было видно из окна, но чтобы при этом они могли видеть дверь. Заказали vin chaud и tartif lettes.[36]В других обстоятельствах это был бы идеальный романтический вечер: свечи, горячее вино, тесный столик, под которым соприкасаются коленки. Но теперь эта интимность казалась лишь еще одним укором, насмешкой из мира, который отказался от него.

Он крутанул стакан в руке, глядя на остатки вина в нем.

— Ательдин был прав. Я не знаю, что все это значит, но это какое-то безумие.

— Для кого-то это что-то и значит, — возразила Эмили. — Если бы мы не были на правильном пути, они не пытались бы все время нас остановить.

— Мы никогда не найдем Джиллиан, — с горечью в голосе сказал Ник. — Были убиты другие люди — вот единственное, чего я добился. Брет, доктор Хальтунг, теперь брат Жером.

— Брат Жером погиб по моей вине, — тихо сказала Эмили. — Если бы я не направила вас туда, с ним ничего бы не случилось.

— Если бы я не притащил вас сюда, то не втянул бы во все это. — Ник крепко сжал ножку бокала, так крепко, что испугался, как бы она не треснула.

Он поднял глаза. Эмили, казалось, не слышала его слов, она без всякого выражения смотрела куда-то над его плечом. Он начал поворачиваться, но она ухватила его за руку и усадила на место.

— Продолжайте смотреть на меня. Через три столика от нас сидит человек, который вот уже пять минут не сводит с нас глаз.

Ник почувствовал знакомый прилив страха.

— Как он выглядит?

— Смуглый, крепкого сложения. Сломанный нос. Похож на итальянца. Он как вошел, так и остался в пальто.

Ник стрельнул глазами в золоченое зеркало на стене, но человека не увидел. Мысли его заметались.

— У меня идея. — Все его тело напряглось — он ждал, что в любую секунду ему в спину может упереться ствол пистолета. Он встретил взгляд Эмили, и это помогло ему немного успокоиться. — Через секунду мы бурно поссоримся. Вы в слезах побежите в туалет. Я брошусь к двери. Сумку мы оставим на столе и посмотрим, что он будет делать.

— А если он кинется за вами?

— Тогда вы кинетесь за ним.

— А если он кинется за мной?

— Сядьте и кричите в голос. Я буду рядом. — Ник ухватил ее запястье. — Готовы?

Она кивнула и резко откинула стул, вскочила на ноги.

— Как ты смеешь говорить мне такие вещи? — закричала она.

Звон вилок и ножей, тихий гомон в ресторанчике смолкли. Даже Ник был ошарашен.

— Ты и представить себе не можешь, что я чувствую!

Она оглянулась с безумным видом, закрыла лицо руками и бросилась в туалет. Ник замер на мгновение, потом оттолкнул стул так, чтобы рюкзак, оставшийся висеть на подлокотнике, был хорошо виден. Он бросил двадцатку евро на столик и устремился к выходу, глядя в пол.

Не успела закрыться за ним дверь, как он услышал скрежет спешно отодвигаемого стула. Он побежал по хорошо утрамбованному тротуару к ближайшему углу, нырнул за него, остановился и выглянул из-за здания.

Почти мгновенно дверь ресторанчика распахнулась, коренастый мужчина в длиннополом пальто выскочил на улицу. Фонарь над дверью окрасил его желтым светом. Ник увидел черные волосы, смуглую кожу, боксерский нос и его собственный рюкзак в руке человека, смутно знакомого, — возможно, его же он видел в бельгийском хранилище. Преследователь покрутил головой в одну, другую сторону, оглядывая улицу, потом вытащил ключи из кармана и сжал то, что держал в руке. Оранжевые огоньки мигнули на черном «ауди». На крыше машины не было снега — значит, она простояла здесь недолго. Ник попытался вглядеться внутрь — есть ли в машине кто-нибудь еще за темными окнами.

Человек перешел улицу и открыл пассажирскую дверь. Ник принял решение. Снег под ногами позволял шагать бесшумно. Человек стоял спиной к Нику и рылся в его рюкзаке, проверяя, есть ли там книга. Он не слышал приближения Ника, пока тот не оказался почти прямо над ним. И только тогда развернулся. Ник, вкладывая в удар всю силу, вонзился в живот человека кулаками. Вся злость, страх, горечь последней недели нашли выход в этом движении — Ник словно нанес удар волшебным копьем. Преследователь сложился пополам, ключи выпали из его руки в снег, и Ник носком ноги послал их под машину, а потом, ударив противника коленом в лицо, выхватил рюкзак.

Но Ник был любителем, а его противник — профессионалом. Удар коленом заставил его дрогнуть, но не сбил с ног. А когда Ник схватил рюкзак, большая рука метнулась к его запястью и сомкнулась на нем. Человек крутанул руку Ника, и тому показалось, что она сейчас переломится в локте. Все его тело развернулось, ноги заскользили по снегу. Ник потерял равновесие и оказался на земле.

Он ловил ртом воздух. Человек, возвышающийся над ним, сделал шаг назад. Какую-то долю секунды Ник думал, что тот сейчас развернется и побежит, но человек только освобождал себе пространство. Он сунул руку в карман и вытащил пистолет, который показался маленьким в его громадной, похожей на подкову руке.

Значит — конец. Здесь, на дороге, его кровь будет растапливать снежок, а потом остынет и замерзнет. Он никогда не узнает, что случилось с Джиллиан, никогда не поймет, зачем он забрался в этот холодный уголок Франции и умер здесь. Несправедливость этого привела его в ярость.

Эмили с криком выскочила из ночи и бросилась на человека. Она была слишком хрупкой, чтобы ее атака возымела какой-то эффект, но она повисла на его руке и отвела ее вниз — прочь от Ника.

Ник вскочил на ноги, ухватил пистолет за холодный ствол и изо всех сил потащил на себя. На несколько мгновений они втроем сплелись в единый клубок, топтались и дергались на снегу. Ник снова потерял равновесие. Он вдруг понял, что упал, щека его прижалась к заснеженной мостовой, на нем оказался кто-то еще.

— Как вы?

Эмили сползла с него и поднялась на ноги. Ник с трудом встал следом за ней. Пистолет все еще был в его руке — он держал его за ствол, словно дубинку. А где был их противник?

Чуть поодаль по улице в свете фонаря виднелась фигура бегущего мужчины. Ник оглянулся. Рюкзак все еще у него.

— Постойте! — крикнула Эмили.

Но Ник уже бежал. Снег хрустел под его подошвами. Руки двигались быстро, пистолета он даже не замечал. Его противник, может, и силен, но вот бегун — никакой. Ник легко сокращал расстояние между ними, несясь по пустым улицам. Черные и белые очертания домов, наполовину сделанных из дерева, словно скелеты, стояли вдоль улиц, их зашторенные окна были слепы, и никто не видел сумасшедшей погони.

Человек оглянулся через плечо и нырнул в боковую улочку. Его тяжелые ботинки оставляли четкие отпечатки в снегу, в особенности здесь, где снег был почти нетронутым. Ник преследовал его, сокращая расстояние. Они пересекли мост — внизу мелькнула черная полоска воды — и снова повернули.

Дома здесь стояли реже, между ними появлялись полосы, поросшие травой и деревьями. Справа он увидел нагромождение деревянных крепостных сооружений и башен — детская площадка. Морозный воздух обжигал легкие. Но теперь Ник ясно видел преследуемого — между ними осталось не больше двадцати ярдов. Он, терпя боль под ложечкой, продолжил бег.

Между деревьями Ник увидел воду со всех сторон. Вероятно, они оказались на каком-то острове в реке. Впереди просматривался ряд высоких каменных башен, залитых светом на фоне черноты там, где кончался остров.

Человек понял, что он в ловушке. Он перешел на шаг, потом остановился. Ник проскользил немного по обледеневшей дорожке и замер, сохраняя расстояние между ними. Когда противник повернулся к нему лицом, Ник поднял пистолет. Они стояли молча между деревьев в снегу. Их, словно дуэлянтов, разделяла дюжина шагов. Но пистолет был только у одного.

— Кто ты? — прокричал Ник.

Ночь, казалось, поглотила его слова.

Человек не ответил. Он посмотрел на рюкзак, который все еще оставался в его руке, потом отпустил его, и тот упал в снег у его ног. Это движение отвлекло внимание Ника — и в этот момент итальянец сунул руку во внутренний карман. Ник словно прозрел. Он поднял пистолет, ощущая холодок в животе и понимая, что совершил роковую ошибку. Но его палец замер на спусковом крючке.

Нет, человек вытащил из кармана не еще один пистолет. В руках у него оказался лист бумаги. Неловкими пальцами он сложил его несколько раз, а потом принялся рвать на куски.

— Стой! — прокричал Ник.

Крохотные кусочки бумаги падали на землю, словно снежинки. Ник прицелился. Но он не мог хладнокровно выстрелить в человека.

Неожиданный луч света пронзил пространство за его спиной. По реке поднимался баркас, и капитан не желал рисковать в темноте. Через секунду Ник будет отчетливо виден, как актер на сцене. Он опустил пистолет, прижал руку к ноге. Ни он, ни его противник не могли заставить себя пошевелиться, словно олень в луче фар на дороге.

Баркас поравнялся с ними. Река здесь была такой узкой, что его корпус почти касался берега. Палуба была всего в каком-то футе под ногами Ника. Огни прожекторов осветили парк, ослепив Ника. И в этот момент итальянец прыгнул. Он рывком перенес тело через ограду и камнем свалился в баркас. Ник подбежал к ограде, но увидел только бьющие ему в глаза лучи.

У него за спиной раздался хруст снега, и он резко повернулся. По парку бежала Эмили, ее дыхание клубилось в ночи.

— Где он?

Ник показал на баркас, исчезающий за поворотом реки.

— Ушел.

Он подошел к валяющемуся на снегу рюкзаку, оглядел все вокруг. Когда глаза привыкли к темноте, он понял, что может собрать несколько клочков бумаги, горкой лежащих на снегу. Он подобрал один. Это была обычная офисная бумага с обрывками слов.

— Что это?

— Что-то важное. Когда я загнал его в угол, он постарался избавиться от этого листка.

Они присели, вглядываясь в снег и дрожащими руками собирая клочки бумаги. Хорошо, что нет ветра, подумал Ник. Они собрали все, что удалось найти, стряхнули снег и уложили в кармашек рюкзака Ника. Эмили с сомнением посмотрела на эти намокшие обрывки размером с конфетти.

Дата добавления: 2015-08-05