XXXVIII 4 страница. — Мы должны были встретиться вчера, чтобы обсудить твой долг

— Мы должны были встретиться вчера, чтобы обсудить твой долг. Ты не пришел.

— Я забыл.

Однорукий сделал еще одно движение. Я все еще не успел толком проморгаться от паров и боли, а потому не увидел этого толком. Лишь почувствовал еще один мучительный взрыв боли — на этот раз в колене — и упал на пол.

Штольц встал надо мной.

— Ты удивишься, какими забывчивыми становятся люди, с которыми мне приходится иметь дело. Словно стоит дать в долг человеку золото, как у него тут же слабеют мозги. К счастью, моя память не страдает такими провалами.

Он засунул руку в мешок на поясе и вытащил маленькую записную книжку. Я вспомнил клерка на монетном дворе в Майнце и его громадный гроссбух — эту всезнающую книгу, мимо которой не прошла моя кража.

— Три месяца назад я дал тебе в долг пятьдесят гульденов.

Последовал еще один удар — на сей раз по руке. Я свалился на бок. Штольц встал надо мной.

— Некоторым людям кажется, что деньги — это некая странная абстракция. Они переходят от человека к человеку или из страны в страну и не знают границ. За один день они могут побывать в руках короля и в руках нищего, а потом вернуться к первому владельцу. Но на самом деле деньги — очень простая вещь. Это инструмент, так же как кузнечные меха или плуг. И этот инструмент обладает определенным свойством. Мы называем его ценностью.

Пинок под ребра. Я закрыл лицо руками. Ничто не губит репутацию так легко, как синяки на физиономии.

— Если я даю тебе в долг плуг, то его ценность состоит в том, что он может улучшить твою пашню, сделать ее более плодородной. За это ты платишь мне. По той же причине, если я даю тебе в долг пятьдесят гульденов, ты платишь мне за пользование ими. За использование этих денег ты должен был платить мне пять шиллингов в месяц.

Два удара дубинкой, и я скорчился от боли в спине.

— Ты уже просрочил платеж за прошлый месяц. Теперь я узнаю, что гарантии, которые ты представил мне под кредит — приданое девицы Эннелин, — обесценены. Ты разорвал свою помолвку с ней.

— Ее мать обманула меня, — попытался я оправдаться.

— Тем больший ты глупец. Я не позволю тебе оставить меня с носом. Разорвав помолвку, ты лишился обеспечения кредита. По условиям нашего соглашения я должен немедленно востребовать весь долг.

— Я не могу вернуть сейчас.

Те деньги и дня не пробыли в моих руках — часть ушла Дюнне и другим поставщикам, но большая часть пошла на оплату других долгов.

— Тогда я уничтожу тебя. — Штольц кивнул своему костолому, который нанес удар снизу мне по подошве. — Когда Карл разберется с тобой, я подам на тебя в суд.

— Пожалуйста, пожалуйста, ради бога. — Я пополз прочь от дубинки этого громилы.

Он отпустил меня, как укротитель медведя, приспускающий поводок.

Отчаяние развязало мне язык.

— Я вложил эти деньги в великое предприятие. Которое, да будет на то воля Божья, позволит мне разбогатеть. Если ты уничтожишь меня теперь, то не получишь ничего. Жалкие гроши за свои гульдены. А если подождешь, я заплачу за все.

Штольц ничего не сказал. Но Карл не двинулся с места. Я воспринял это как приглашение продолжать.

— Я работаю над новым изобретением, которое обогатит меня.

— И что же это такое?

— Ты говорил о плугах и пашнях. Представь себе, что это такой плуг, который позволит увеличить урожай десятикратно.

— Объясни. — У Штольца не было времени на загадки.

Карл приблизился и ударил меня по ребрам концом своей дубинки.

Но я не мог рассказать ему всего. Даже в моей ситуации — истекающий кровью, избитый и в ожидании худшего — не мог. Это было моей тайной, хотя я сам еще не до конца владел ею. Если она станет известна каждому, то у меня не будет преимущества. Я должен скрывать ее.

Я уставился на худое, бескровное лицо, склонившееся надо мной. Лучик света, мелькнувший из-за его спины, привлек мое внимание — зеркало паломника, подаренное мне Энеем на Рейне. Я уставился на него, молясь о спасении.

Штольц смахнул склянку со стола, она разбилась, упав на пол, что заставило меня снова перевести взгляд на него.

— Не отвлекайся.

Он сердито смотрел на меня. Карл постукивал себя дубинкой по ноге и облизывал пухлые губы. И тут меня осенило.

— Зеркала, — прохрипел я.

— Что?

Я показал. Он отошел в сторону, опасаясь подвоха, посмотрел на зеркало на стене. Отраженный зеркалом луч осветил его лицо.

— Это тебя не спасет.

— Не так, как ты думаешь. Но может быть… — Я встал.

Карл поднял дубинку, собираясь снова сбить меня с ног, но Штольц движением руки остановил его. Мой мозг напряженно работал.

— Оно было отлито из сплава свинца и олова. Я работал с этим сплавом — он сжимается, охлаждаясь, и уплотняется на форме. — Я провел пальцем по переплетающимся кругам. — Чтобы сохранился такой замысловатый рисунок, единственный способ снять зеркало — это расколоть форму. Каждое зеркало требует изготовления новой формы. Это долго и дорого.

Я не знал наверняка, так ли это на самом деле, но как некоторые врачи могут поставить диагноз, увидев лицо человека, так и я мог читать по форме и литью металла.

Я показал на фигурки внутри колец.

— Ты видишь, какие у них плоские и невыразительные лица? Невозможно получить качественное изображение при таком способе отливки. Я могу делать это лучше… и дешевле.

— Как?

— За счет нового сплава. Такого, который не сжимается, охлаждаясь. И я смогу использовать формы многократно, каждый раз делая отливку лучше, чем эта.

Я сунул зеркало ему в руку. Он взял его, провел ногтем по грубой рельефной поверхности.

— И сколько ты можешь сделать?

— Тысячу. По двенадцать шиллингов за штуку. А это пять сотен гульденов. Я смогу вернуть тебе долг с удвоенными процентами.

— Ссужать деньги в рост есть грех корыстолюбия, — пожурил меня Штольц.

Карл посмотрел на него, пытаясь понять, заслужил ли я еще один удар. К счастью, Штольц так не считал.

— Ты платишь мне за использование денег.

— Значит, я заплачу тебе вдвойне. Потому что твои деньги будут в два раза полезнее. — Я не знал, откуда взялась эта расточительность или как я смогу выполнить свое обещание. Мне было все равно. Мои мысли целиком захватила эта новая идея. Мне хотелось одного — поскорее начать.

Андреас Дритцен положил на стол зеркало, которое я ему дал.

— И ты хочешь продавать их паломникам в Ахене?

— Ты знаешь об Ахенских святынях?

— Слышал о них.

— Это самые важные святыни во всей империи. Синее платье Пресвятой Девы Марии. Материя, которой пеленали Христа в яслях, и та, что прикрывала его срам на кресте. А еще кусок той ткани, в которую была завернута голова Иоанна Крестителя, когда ее отрубили по приказу Ирода.

— Полный гардероб, — заметил Каспар.

— Раз в семь лет их вынимают из сундуков и выставляют на обозрение. Число паломников столь велико, что они едва умещаются в городе. Священники поднимаются на мостки между башнями собора: каждая улица, каждая площадь, каждая крыша и окно становятся наблюдательными пунктами.

Андреас нахмурился.

— Наверное, увидеть что-нибудь довольно затруднительно.

— Именно. — Я подался вперед, дрожа от возбуждения. — Паломники несут с собой зеркала — вроде этого, — чтобы уловить свет небес, который отражается от святынь.

— А его можно увидеть?

— Только Господь может увидеть его, — благочестиво сказал Каспар.

— Но священные зеркала улавливают его. Паломники заворачивают зеркало в материю и уносят его домой. А потом, когда в этом возникает необходимость, разворачивают его, и священный свет лечит их болезни.

— И сколько таких зеркал вы хотите сделать?

Эта идея закрепилась с того самого момента, как я впервые с бухты-барахты назвал первую пришедшую мне в голову цифру Штольцу. Я провел некоторые изыскания, удостоверился в фактах и определил более реалистичные основания для моей оценки.

— Тридцать две тысячи.

Дритцен чуть не уронил зеркало на пол.

— Когда святыни выставляют на обозрение, в Ахене собирается не менее сотни тысяч паломников. Всем им требуются зеркала, иначе их паломничество обернется ничем. Качество наших зеркал будет выше, чем у конкурентов. К тому же они будут дешевле. Как я уже сказал, это случается только раз в семь лет. Следующее паломничество состоится через двадцать месяцев. Времени для работы у нас достаточно.

— А как насчет ахенских ювелиров? Их гильдия наверняка не позволит вам наводнить их рынок вашим товаром им в ущерб.

— Ахенские ювелиры давно утратили свои права. Они не могут изготовить столько зеркал, сколько требуется. Несколько лет назад там случились беспорядки: паломники, которым не достались зеркала, дрались на улицах с теми, кто успел купить эти зеркала. Несколько человек погибли. После этого привилегии ахенской гильдии в год паломничества приостанавливаются на шесть месяцев.

Дритцен прижал зеркало к груди и пробормотал что-то неразборчивое. Я ждал, когда он повторит сказанное.

— Как я могу поучаствовать в этом предприятии?

— Рамки и зеркала будут изготавливаться отдельно. Нам нужен кто-нибудь для полировки зеркал.

— Это я могу. — Он нахмурился. — Но не в качестве наемника. Если я вхожу в дело, то должен буду получить и часть прибыли.

— Прибыль будет огромная, — согласился я таким тоном, будто это могло стать поводом для беспокойства. — Вот почему все это должно сохраняться в полнейшей тайне. Если кто-то узнает о нашем предприятии, мы лишимся преимущества.

— Я все сохраню в тайне.

Я бросил взгляд на Драха, который играл свою роль, изображая сомнение.

— Я уверен в этом, — сказал я. — Но наш кружок должен оставаться очень ограниченным — не более полудюжины человек. Половину прибыли получим мы с Каспаром как изобретатели метода. А тот, кто сделает вложение, должен приобрести не менее четверти доли от остальной части.

— И сколько это в денежном выражении?

— Восемьдесят гульденов.

Дритцен был торговцем, а потому умел производить подсчеты.

— Тридцать две тысячи зеркал — почем вы собираетесь их продавать?

— Пол гульдена.

— Шестнадцать тысяч гульденов. Половина вам — восемь тысяч. Четверть остатка мне — две тысячи.

Он прошептал эту цифру с благоговением человека, узревшего Господа. Я понимал, что он чувствует. Даже сейчас при мысли о размахе предприятия у меня дух захватывало.

— Неужели это правда?

— Мы владеем ремеслом и — как видишь — не лишены честолюбия. Все, что нам нужно, это капитал.

— Тут не может быть никакого провала, — заверил его Драх.

— И вы над этим колдовали все эти месяцы у меня в подвале?

— Частично. — Я переменил тему. — Но принять решение ты должен быстро. Есть много других, кто с радостью займет твое место.

Дритцен отер лоб и уставился в огонь. Глядя на Каспара, можно было подумать, будто он собирается заговорить, но я пнул его под столом, чтобы помалкивал.

— Я возьму долю, которую вы предлагаете.

— Она станет твоей, только когда мы получим деньги, — предупредил Каспар.

— Пятьдесят гульденов я могу дать сегодня. Остальные будут завтра. — Он задумался на несколько мгновений. — Вы подпишете договор о том, что они пойдут только во благо предприятия?

— Конечно. Но я должен иметь полную свободу действий.

Дритцен направился к сундуку у стены, достал бумагу, шкатулку с письменными принадлежностями и тяжелый мешочек, который звякнул, когда он положил его на стол. Я старался не смотреть в ту сторону.

Он снял пробку с бутылки с чернилами, обмакнул в них перо. В свете пламени из камина чернила стекали с кончика пера, как капли золота.

Камин почти догорел, и слуги уснули. Дритцен сам проводил нас до двери.

— Будь осторожен по дороге домой, — предупредил он меня. — Носить мешки с золотом по улицам небезопасно.

— Ничего не случится.

Мы пересекли дорогу и завернули за угол. В этот час улица была почти пуста. Почти, но не совсем. В тени под вывеской булочной стояли двое. Они вышли и встали у нас на пути при нашем приближении. Один был высокий и широкоплечий, он опирался на толстую палку, другой худой и невысокий.

— Он согласился? — спросил Штольц.

Я протянул ему мешок, который дал мне Дритцен. Штольц взвесил его в руке, передал Карлу. Однорукому пришлось изловчиться, чтобы держать одновременно мешок и палку.

— Здесь все, — сказал я.

— Если нет, ты скоро об этом узнаешь.

Затем двое двинулись в темноту улочки. Мы смотрели на них, пока они не исчезли из виду.

— Это во благо предприятия? — спросил Драх.

Моя совесть была чиста.

— Если теперь мне не переломают ноги, то это определенно во благо предприятия.

Штольц ошибался, рассуждая о деньгах. Они не были похожи на плуг или пару мехов, которые берут на время, а потом возвращают. Деньги были водой, которая крутит мельничное колесо наших усилий. Не имело значения, откуда они брались и на что тратились. Пока они продолжали течь.

XLIX

Франция

Они оставили машину на парковке. Ник опустил окна, ключи бросил на переднее сиденье в надежде, что ее кто-нибудь угонит, прежде чем найдет полиция.

Большую часть пути в Страсбург Ник проспал, прижимая руку к груди, где под плащом у него была спрятана книга. Проснувшись, он увидел, что стало темнее. За окном кружились снежинки, а небо обещало еще более сильный снегопад. Напротив он увидел Эмили — она сидела, глядя на него.

— Который час?

— Почти полдень.

У Ника от голода скрутило желудок.

— Умираю — есть хочется.

Эмили вытащила из сумочки бумажный пакет.

— Я купила вам круассан.

Ник оторвал кусок и сунул себе в рот. Он словно неделю не ел.

— Вас сам Господь послал. А чашечки кофе у вас не найдется?

Эмили подвинула к нему по столику между ними бумажный стаканчик с пакетиками подсластителей и сливок. Он взял по три упаковки того и другого, перемешал пластмассовой ложечкой, проглотив за это время остаток круассана.

— А вы сами-то хоть немного поспали?

— Немного. Мне мысли уснуть не дают. — Она повернулась к окну. — Вероятно, Джиллиан узнала что-то такое, что неизвестно нам.

Ник молчал в ожидании продолжения.

— Она нашла бестиарий и карту в нем; и то и другое — крупные открытия. Но она никому об этом не сказала. Даже Ательдину.

— По его словам, — вставил Ник.

Она согласилась с этим дополнением.

— Потом она спрятала карту в банковской ячейке, а книгу в морозильной камере и исчезла. Думаю, отправилась на поиски «другого» бестиария. Зачем?

Ник прихлебывал кофе, слушая, что еще скажет Эмили.

— Она узнала что-то, сделавшее эту вторую книгу еще более ценной, чем первая.

— Что?

Эмили поморщилась.

— Не знаю. Но видимо, она узнала это очень быстро. Найдя книгу, она всего день пробыла в Париже.

— Тот день, когда она ездила к Вандевельду.

Ник представил себе физика, его уклончивые манеры, его стремление доказать, что скрывать ему нечего. Он хотел снова вытащить карту, попытаться разглядеть, что же увидела на ней Джиллиан. Но не осмелился сделать это в вагоне поезда, пусть и полупустом.

— Что бы это ни было, кого-то оно сильно волнует, — сказал он. — Невообразимо. С какой скоростью они устремились за книгой в хранилище, а перед этим в библиотеку! Но если им все про нее известно, то почему они в поисках книги преследуют нас?

Эмили посмотрела в окно. Метель за стеклом усиливалась.

— Может, им книга и не нужна вовсе. Может, они хотят, чтобы она оставалась спрятанной.

Окрестности Льежа, Бельгия

Брат Жером сидел в задумчивости над столом, потирая красные глаза. После встречи с Эмили у него разболелась голова. Он протянул руку к пластиковой баночке, которая всегда была рядом со столом, вытряхнул две таблетки. Будучи молодым, он гордился тем, что содержит в чистоте свое тело. Храм, крепость Господня. Теперь этот храм лежал в руинах: затопленный кофеином, чтобы сохранять бдительность, успокоительными от бессонницы, кодеином от головной боли и какими-то таблетками, прописанными ему доктором от сердца. Были и еще более сильные средства, порошки, которые не выписывают врачи, для памяти.

Он посмотрел на сделанные им записи:

«бестиарий

nova forma scribendi

Armand, Comte de Lorraine (Strasbourg??)».

Новая форма письма. У Эмили всегда хорошо работала голова, эта девушка обладала тем научным чутьем, которое точно направляло поиски. Но были вещи, которых она не знала. Поэтому особенно ценила его опыт, не имеющий равных. Они были превосходной парой.

«Почему она приехала сюда?» — в сотый раз задавался вопросом Жером.

Он был доволен собой — внешне ему удалось сохранить спокойствие (сказывались пожизненные религиозные самоограничения), но стоило это ему немалых усилий. Она все еще пробуждала в нем чувства — ярость и желание.

«Забудь ее».

Он попытался снова сосредоточиться на книге. Еще один бестиарий, сделанный в новой форме письма и проиллюстрированный Мастером игральных карт. Это было невероятно. Дискредитированные теории и безосновательные спекуляции окажутся верными. А может быть, другие, более темные тайны, о которых осторожные люди говорили только шепотом.

Раздался робкий стук в переднюю дверь. Сердце у Жерома екнуло. Это было позорно, ну и пусть. Главное, что она вернулась. Он вскочил на ноги и побежал к двери, на ходу кутаясь поплотнее в халат. Он даже не стал смотреть в глазок — повернул защелку замка и распахнул дверь.

Перед ним стояли два человека. На обоих тяжелые черные пальто, капюшоны подняты от холода. Они протиснулись внутрь — он и слова не успел сказать. Они отбросили Жерома назад, и он ударился о стену. Более низкий из двух расстегнул молнию на куртке и сунул руку внутрь, второй сбросил капюшон, открыв угловатое лицо с патрицианским хохолком седых волос, угольно-черные глаза, которые, казалось, просверлили дыру до самой души Жерома.

Жером уставился на него.

— Вы.

Он видел его только раз — тридцать лет назад испанский священник из какого-то непонятного ватиканского отдела посетил многообещающего молодого исследователя, который начал зарабатывать себе репутацию в научном мире. Даже тогда от него исходила угроза. Он полчаса расспрашивал Жерома о его работе, неизменно в рамках жесткого этикета, но с какой-то беспощадностью, словно фехтовальщик, ищущий слабое место в обороне противника. В конце разговора он сказал: «В этом мире есть немало необнаруженных книг. Некоторые из них представляют собой незаслуженно забытые сокровища. Другие исчезли с глаз по веским причинам и должны оставаться в забвении. Если вам когда-нибудь попадется такая книга, вы должны будете немедленно сообщить мне».

В последующие годы Жером время от времени видел его фотографии. Поначалу только в церковных бюллетенях, потом в газетах и наконец даже по телевизору. Из слухов, разносившихся среди членов его ордена, он знал о методах, которыми пользовался этот священник, чтобы возвыситься в церковной иерархии. Жером верил этим слухам.

И вот теперь он стоял в гостиной Жерома рядом с коренастым громилой с переломанным носом и синеватым шрамом на подбородке. Перстень на пальце кардинала сверкал бриллиантом. Кардинал оглядел комнату, отметил царивший в ней кавардак, провел взглядом по полупустым кружкам с кофе вокруг стула.

— У вас сегодня были гости?

— Только воспоминания.

Человек за спиной Невадо вытащил руку из кармана пальто. В ней оказался черный пистолет. Громила прищурился, глядя на ствол, взвел затвор. При этом звуке Жером поморщился.

— Иногда воспоминания оживают. — Невадо сделал несколько шагов вперед. Жером съежился, прижимаясь к стене костлявыми плечами. — У тебя, брат, есть весомые основания страшиться их.

Жером заглянул в безжалостные глаза. Он даже не пытался выдержать взгляд кардинала. Дух его был давно сломлен. Сил сопротивляться не осталось: они узнают все, что им нужно.

— Она приезжала сюда, — сказал Невадо. — Эмили Сазерленд — ваша маленькая Элоиза.[31]Она привезла вам книгу?

— Сюда никто не приезжал.

Жером стукнулся головой о стену, когда Невадо ударил его по щеке. Кровь потекла с его губы, где перстень кардинала разорвал кожу.

— Врешь. Она была здесь. И еще вместе со своим ухажером — хотела пощеголять им? Подразнить тебя? Снова предлагала себя в обмен на помощь?

Халат Жерома распахнулся. Его обнаженное тело, казалось, дрожало под взглядом Невадо. Он представил себе руки Невадо на горле Эмили, его не сходящую с губ холодную улыбку.

Был только один способ защитить ее. Жером нырнул вперед, оттолкнувшись от стены, метнулся мимо Невадо за пистолетом. Он знал, что не успеет. Раздались выстрелы — три подряд. Пули угодили в грудь Жерома. Первая попала точно в сердце. Он упал на пол, и кровь его потекла на ковер.

— Идиот, — прошипел Невадо. — Нам нужно было заставить его говорить.

Он оглядел комнату. Столько книг, такой хаос. Чтобы обыскать дом, понадобится несколько часов. А у него через три часа должна состояться аудиенция в Риме. Если он не появится — пойдут разговоры. Слухов он не боялся, но если кто-нибудь дознается, где он был, могут возникнуть проблемы. Он не собирался рисковать — здесь его никто не должен видеть.

Но Невадо сделал карьеру, потому что умел видеть невидимое для других. Он застыл в центре комнаты и принялся медленно разглядывать ее, обшаривать глазами. Уго, телохранитель, ждал у него за спиной.

За открытой дверью он увидел кабинет. Гора книг на столе была отодвинута в сторону, чтобы освободить место. Рядом с ней лежали увеличительное стекло, ультрафиолетовый фонарик, пенопластовая подушка и белые перчатки.

Невадо мигом направился в кабинет и принялся разглядывать стол. Уго двинулся следом, удивляясь, насколько стремителен старик.

Невадо быстро нашел все, что ему было нужно. Крошки потертой кожи виднелись на подушке, а лежащая рядом книга была открыта на странице с дамой дикарей. В блокноте он прочитал слова, записанные Жеромом перед смертью.

«Armand, Comte de Lorraine (Strasbourg??)».

Дрожь прошла по его телу. Они нашли ее. Труд всей его жизни был теперь практически завершен.

Он повернулся к Уго.

— Езжай в Страсбург. Я приеду туда, как только смогу. Отыщи этого американца и его подружку и найди книгу, которая у них. Больше ничто не имеет значения.

Он засунул руку в карман и вытащил сложенный лист бумаги.

— Если найдешь книгу, немедленно сообщи мне, соответствует ли первая страница в ней вот этой. Ты понял?

Уго кивнул. Он взял лист, но Невадо не отпустил бумагу. Он впился черными глазами в глаза Уго.

— Если что-то случится, если тебя арестуют или если почувствуешь опасность, немедленно уничтожь эту бумагу. Ее никто не должен видеть. Если провалишь это дело, твоя жена, твои дети и вся семья подвергнутся таким мучениям, каких ты и вообразить себе не можешь.

Его пальцы в перчатках отпустили лист. Уго отступил на шаг.

Невадо пробормотал себе под нос:

— Они и понятия не имеют, что нашли.

Страсбург, Франция

Ник никогда прежде не бывал в Страсбурге. Если бы у него было какое-то представление о том, как выглядит этот город, то, наверное, он воображал бы себе кварталы из стеклобетона, заполненные парламентами, судами и комиссиями. А вместо этого у него возникло впечатление, что он вернулся на тысячу лет назад. Центр города располагался на острове. Над узкими улицами и проулками нависали дома, построенные наполовину из дерева, между ними вихрился холодный ветер, кидавший снег в лицо Эмили и Нику. У многих домов на деревянных брусьях были вырезаны причудливые существа: карикатурные физиономии издевательски показывали ему языки.

Мимо продребезжал трамвай. Ник, протянув руку, удержал Эмили, которая чуть не сошла с тротуара.

— Спасибо. — Она застенчиво улыбнулась ему. — Мне нужно было побольше поспать в поезде. Полная развалина.

Ник посмотрел на нее. Она убрала волосы под берет и подняла воротник куртки. Щеки у нее разрумянились, а глаза ярко светились от холода.

— Для развалины вы слишком хорошо выглядите.

И опять Эмили, казалось, не восприняла его комплимента. На сей раз она улыбнулась абсолютно оправдывающейся улыбкой.

— Мне станет получше, если я приму душ и съем что-нибудь горячее.

— После того, как побываем в архиве.

Они добрались до собора, который доминировал над центром города. И хотя мысли Ника были заняты Джиллиан, он не мог не восхититься этим зрелищем. Фасад представлял собой головокружительную готическую вязь: шпили и башенки, окно в форме розетки, статуи, островерхие арки. Над всем этим возвышалась одна башня розового песчаника — она устремлялась вверх, утончаясь до такого размера, что, казалось, вот-вот рухнет под весом собственной тяжести.

Эмили проследила за взглядом Ника, задравшего голову.

— Этот собор относится точно к тому времени, когда была сделана и карта. Если мастер приходил сюда, то видел собор таким же, каким мы видим его сейчас.

— Меня больше интересует, видела ли его Джиллиан три недели назад.

Они прошли по площади мимо рядов лавочек с мороженым и сувенирами. Ник представил, что летом туристы роятся вокруг этих неходовых товаров, но в холодный январский день здесь никого не было. Полупустые проволочные стеллажи с открытками, завешанные от снега полиэтиленом, одиноко торчали на мостовой, куда их выставили не теряющие надежду владельцы лавочек. Полиэтилен шелестел и трепыхался на ветру, пугая голубей, которые промышляли среди булыжников.

Архив размещался в мрачном каменном здании в задней части площади. Ник и Эмили вошли в ворота в каменной стене и двинулись к главному входу по гравийной дорожке мимо давно отцветших розовых кустов. Теперь кусты лишь щетинились шипами.

Ник повернул тяжелое металлическое кольцо на дверях, и они оказались в холле. Их глазам предстал неожиданный интерьер: вместо дубовых полов и древней мебели — длинный коридор с покрытыми линолеумом полами и лампами дневного света. За столом под постером в пластмассовой рамке сидела женщина в строгом черном костюме.

— Bonjour, — сказал Ник и повернулся к Эмили: — Вы не объясните?

— Я говорю по-английски, — сказала женщина, не поднимая головы. Она продолжала что-то писать. — Чем могу помочь?

— Нас интересует библиотека графа Лорана, — сказала Эмили. — Нам сказали, что она частично оказалась в вашем архиве.

На хмуром лице женщины появилось удивленное выражение. Она отложила ручку.

— Вы вторые за месяц, кто спрашивает меня о библиотеке графа Лорана. Etrange.[32]

— А кто еще? — спросил Ник.

Женщина посмотрела на него отсутствующим взглядом.

— Это была женщина — высокая, худая, рыжеволосая? — Он вытащил бумажник и среди кредиток нашел потрепанную маленькую фотографию, которую ни разу не доставал. На всякий случай. Он поймал на себе косой взгляд Эмили. — Это была она?

Женщина вытянула губы трубочкой.

— Oui. C’est elle. Только она была блондинкой.

— Вы не помните, когда она приходила? Дату?

Женщина смотрела на него прищуренными глазами.

— Вы знаете ее имя?

— Джиллиан Локхарт.

Она принялась листать открытый журнал, лежащий рядом с ней на столе, — хранилище имен, дат и закорючек-подписей. Их было не много. Женщина отлистала назад две страницы, и Ник увидел нужную ему знакомую подпись. Жирное «Д» и следом торопливые линии. Ему всегда казалось, что это очень мужская подпись.

В левой колонке рядом с фамилией он прочел дату: «16 декабря». Она, вероятно, отправилась сюда прямо из Парижа. Сердце Ника загорелось надеждой, какой он не испытывал за последнюю неделю.

— И она нашла ее — книгу, которую искала?

Вздох.

— Я скажу вам то же, что говорила ей. Книги графа Лорана попали сюда в девятнадцатом веке. Вам известна история Страсбурга?

Ник отрицательно покачал головой.

— В тысяча восемьсот семьдесят первом году сюда пришли пруссаки. Они осадить город и обстрелять. Большая часть города гореть вместе с библиотека. Какие-то книги остались… но из собрания графа — ни одной.

L

Штрасбург

Судьба зачастую швыряет нас, как морские волны швыряют в шторм корабль, и все наши труды обращаются в прах. Но иногда — редко — нас несет по течению, и так быстро, что даже ангелы за нами не поспевают. Таковы были мои ощущения в те золотые месяцы в Штрасбурге. Получив деньги от Дритцена, я расплатился с долгами и восстановил доверие к себе.

Это позволило мне набрать новых займов на более выгодных условиях, чтобы закупить металлы для нашего проекта, которые, в свою очередь, стали обеспечением для следующего кредита. На эти деньги мы запаслись еще большим количеством металлов, которые обеспечили возможность получения новых займов… и так далее по кругу удачи. Конечно, дохода, чтобы отдавать долги, в эти месяцы у нас было мало, но я это учитывал. Я согласился с тем, что проценты будут добавлять к основному долгу, но не раньше октября следующего года, уже после продажи зеркал в Ахене. Потом, получив прибыль, я смогу снова сосредоточиться на индульгенциях.

Иногда по ночам мне снилось, будто я сижу на гигантской башне из зеркал, которая тянется чуть не до неба, раскачивается и гнется, как конец веревки на ветру. От высоты у меня кружилась голова. Я знал, что любой порыв ветра может разрушить эту башню. Но этого не случилось.

Дата добавления: 2015-08-05