Джиллиан Локхарт 6 страница

Париж, 1433 г.

Эней как-то сказал, что жизнь человека — это чистая страница, на которой Господь пишет то, что пожелает. Но бумага, прежде чем ее коснутся чернила, должна быть создана. Я думал об этом, ожидая в мастерской изготовителя бумаги. В помещении пахло сыростью и гнилью, как в хранилище яблок в конце зимы. За столом сидела женщина с ножом и кипой влажных листков, которые она нарезала на крохотные кусочки. Последние отправлялись в деревянную кадку, а там два ученика с длинными лопатками сбивали их в жидкую кашицу. Когда эта кашица будет готова, ее поставят в углу помещения, где она будет бродить неделю, потом ее собьют снова, пока от первоначальных обрезков ничего не останется. Только после этого мастер-бумажник перечерпает содержимое кадки в проволочную форму, спрессует там, выжав влагу, укрепит клеем и перетрет пемзой, чтобы она была ровной под пером. Так вот и человеческая жизнь должна быть растворена и переделана, прежде чем хоть капля Господнего желания будет записана на ней.

Бумагоделатель принес мне связку бумаги, перевязанную бечевкой. За его спиной один из учеников закручивал винт пресса. Послышался хлюпающий звук воды, выдавливаемой из влажной бумаги на фетровую подложку. Игра воображения родила такую фантазию: я представил себе, что вода — это чернила, словно из бумаги можно выжать и сами слова, переписать судьбу.

— Видать, твой хозяин загружает тебя работой. — Бумагоделатель взял у меня монетки.

Я пожал плечами.

— Мы продаем спасение грешникам и знание невеждам. Клиентов у нас всегда хватает.

Я отнес бумагу в нашу мастерскую по другую сторону моста, так плотно застроенного домами, что река за ними была не видна. На близость воды указывало лишь урчание мельничных колес под арочными пролетами внизу. Я прошел под пристальными взглядами двадцати четырех царей Израилевых, высеченных на фасаде собора Парижской Богоматери, и еще раз пересек реку, а потом углубился в лабиринт улиц вокруг церкви Святого Северина под сенью университета. Здесь был мой дом. В воздухе, словно снег, летали гусиный пух и обрезки пергамента; делая вдох, ты рисковал набрать полные легкие этой дряни. Писцы сидели у открытых дверей и окон, на подставках перед ними стояли раскрытые книги; иллюминаторы[14]вызывали к жизни чудных, легендарных животных, превращая их в буквицы или изображая на полях рукописей, а студенты в поношенных нарядах торговались с книготорговцами, чтобы сэкономить на шлюх, обитающих за рю Сен-Жак.

Мастерская располагалась приблизительно в полпути по улочке, на окнах здесь были матерчатые маркизы, а на столике перед входом лежали несколько потрепанных книжек. Рядом с дверью было приколочено большое объявление, рекламирующее множество специализаций книготорговца: жирное готическое письмо с замысловатыми буквицами, изящные рукописные шрифты с буквами, переплетенными, как плющ в саду, теснящиеся миниатюрные шрифты, прочесть которые удалось бы только с помощью лупы. На углу дома на груде книг расположилась фигура Минервы, оглядывающей улицу.

— А, вот и ты.

Оливье де Нарбонн (книготорговец, переплетчик и мой наниматель) оторвал взгляд от Библии, которую внимательно изучал вместе с клиентом. Я собирался бочком проскользнуть наверх и начать работу, которую обещал ему на этот день, но он поманил меня, развернув клиента так, чтобы я мог видеть его лицо.

— Твой земляк. Позволь представить Иоганна Фуста. Из Майнца.

Я знал, откуда он. Я знал, где он жил, в какую церковь ходил, в какой школе учился. Я знал, что разница между нами всего в два года, хотя он и казался старше из-за седины, пробивавшийся в его темных волосах. Я, убегая от своего прошлого, исходил весь христианский мир, и каждая новая катастрофа наваливалась на следующую, как костяшки домино. И вот в Париже я видел лицо из моего детства — Фуст стоял и с любопытством улыбался мне.

И он тоже знал меня.

— Хенхен Генсфлейш. — Он пересек комнату и неловко обнял меня.

Я отстранился, стал вглядываться в его лицо в поисках каких-либо свидетельств того, насколько он осведомлен, пытаясь скрыть мой страх от Оливье, который вытаращил глаза от удивления. После моего бегства из Кельна я не знал, что стало известно обо мне, насколько широко распространились слухи о моем преступлении. Возможно, Конрад сохранил его в тайне, желая защитить своего сына. На лице Фуста определенно не было видно никаких признаков того, что он знает о моем проступке, одно искреннее изумление от встречи старого знакомого так далеко от дома.

Я тоже обнял его.

— Рад тебя видеть.

Мы никогда не были друзьями. Фуст, честолюбивый и умный, водился с отпрысками из безупречных аристократических семейств, среди предков которых по материнской линии не было лавочников. Он, должно быть, многого добился в жизни: его синий плащ был сшит из дорогой ткани, оторочен медвежьим мехом и золотой бахромой. Не то чтобы это было криком моды, но такие плащи носили люди старшего поколения — одеяние человека, чуждающегося ровесников.

— Какими судьбами ты в Париже?

Он приподнял маленькую Библию.

— Хочу вот купить книги и увезти в Майнц.

— Никогда не думал, что ты станешь книготорговцем.

Он улыбнулся, чуть скривив губы.

— Зарабатываю на жизнь разными способами. У меня несколько дел. Ну а ты? Ты поехал в Кельн учиться на ювелира — это последнее, что я о тебе слышал.

— Оказалось, я не создан для этого ремесла. — Я беспомощно улыбнулся. — Я приехал в Париж работать писцом.

— Лучше Парижа в этом смысле места нет. — Фуст, казалось, был исполнен искреннего энтузиазма. — Столько книг. И такого качества. Я покупаю все, что могу. — Он показал на легкий экипаж, стоявший на улице. — К вечеру наполню его книгами, а вскоре вернусь за новой порцией.

— Вы обязательно должны приобрести Библию, — вставил Оливье. — С любого другого я бы потребовал семь золотых экю, но поскольку эта была написана вашим другом, то я дам вам скидку в четыре су.

— Поскольку она была написана моим другом, я заплачу вам семь экю, при условии, что эти четыре су получит переписчик.

— Конечно. Вообще-то говоря, он немало и других книг переписал для меня. Давайте покажу…

— Не сегодня. — Фуст закрыл книгу. — Мне нужно поторопиться. До темноты я должен встретиться еще с несколькими людьми. А завтра отправляюсь в Майнц. — Он повернулся ко мне. — Я снова приеду весной.

— Возможно, тогда и увидимся.

— Надеюсь. Всегда приятно увидеть знакомое лицо. — Он двинулся к двери, потом остановился, вспомнив что-то. — Извини, забыл сказать об этом сразу. Я расстроился, узнав про твою мать.

Мне так хотелось, чтобы он поскорее ушел, что я слышал его слова, не понимая их значения.

— Мою мать?

— Она была доброй христианкой. На ее похоронах многие плакали. Да возьмет ее Господь на небеса.

Я сидел за своим столом и призывал слезы. Душа у меня болела, но тело онемело и стало бесчувственным. Я не видел мать с того дня, когда отправился в Кельн, — застывшая фигура в сером плаще на берегу реки. Я вспоминал ее в течение этих десяти лет, но не слишком часто. Если бы не встреча с Фустом, я бы счастливо жил и дальше, думая, что она жива. Я даже не мог сказать, о ней ли я скорбел или о той жизни, которую утратил много лет назад. Я чувствовал, как какая-то огромная пустота образуется во мне.

Слишком много мыслей теснилось в моей голове. Я посмотрел на стол, на пергамент, чернила и книгу, ждущую меня. Работа не залечила бы мои раны, но утешила бы, отвлекая от тяжелых мыслей. Я натер пергамент мелом, выбелив его, потом расчертил, нанося жирные линии графитом, чтобы показать, что все было сделано тщательно. Я выделил место для буквицы и оставил две строки для рубрики.[15]

Я поставил книгу на подставку. Томик был небольшой — переписка не должна была занять много времени. Я заточил перо, обратился к первой странице, и тут меня ждало третье великое потрясение этого дня: агрессивный карлик и книга чудес, которую он продал Конраду Шмидту.

«Я открыл „Книгу философов“ и из нее узнал хранимые ими тайны».

XIX

Нью-Йорк

Загрузка завершена

Ник бросил взгляд на экран, одновременно елозя последним куском вафли по тарелке, чтобы впитать побольше сиропа. Он вернулся в неоновый кокон ресторанчика и впервые в этот день, хотя на улице уже было темно, ел по-человечески. Он расположился в крайней кабинке в задней части зала, с опаской оглядывая входящих и уходящих посетителей. Публика была обычная для вечернего времени: банковские служащие в костюмах, секретарши, несколько студентов. Никто не задерживался надолго. У стойки из динамиков музыкального автомата доносилась музыка — Чарли Дэниелс со своими ребятами исполнял «Дьявол спустился в Джорджию».

Ник слизнул сироп с пальцев и нажал клавишу на ноутбуке.

Вы уверены, что хотите установить «Криптик»?

Да.

Он испытывал уже третью программу, еще одну из бесплатных. Пожевывая соломинку, он смотрел на индикатор, показывающий процент установки.

Какие мотивы руководили Джиллиан? Когда они были вместе, она проявила себя… не то чтобы луддиткой, но человеком, лицо которого перекашивалось, когда разговор становился слишком уж техническим. Она была из тех, кто хотел пользоваться компьютером, но не желал знать никаких подробностей о том, как это делается. Как это она нашла способ зашифровать файл, если даже Ник о таких вещах знал только понаслышке?

Хотите запустить «Криптик» сейчас?

Да.

На экране открылось новое окно, простой интерфейс из трех белых плашек в ряд. Ник кликнул по средней.

Пожалуйста, выберите файл для дешифровки.

Еще два клика — и в центре плашки появилась карта с восемью животными. Эта часть не вызывала затруднений.

Ник глубоко вздохнул и кликнул еще раз. Экран мигнул.

Введите пароль:

Получилось. Ник от радости ударил по столу. Пустая тарелка загремела на пластиковой столешнице. Маленькая девочка за соседним столиком подняла на него удивленный взгляд, а потом снова принялась за свое мороженое. Ник попытался смирить надежду, которая проснулась в нем.

Ключ — медведь.

Ну вот, сейчас ничего и не будет. Он отодвинул тарелку, подтянул к себе компьютер, чтобы не ошибиться при вводе. МЕДВЕДЬ.

Неверный пароль

Введите пароль:

Он попробовал еще раз. Теперь уже строчными буквами. Его дрожащие от волнения пальцы скребли клавиатуру; ему пришлось набирать три раза, прежде чем он уверился, что ввел правильно. Каждый раз один и тот же отказ.

Крушение надежд было невыносимо. Запрос пароля дразнил — пустая иконка, скважина, ждущая правильного ключа. Если бы ему только удалось открыть этот замок… Он пробовал снова и снова, менял заглавные буквы, добавлял цифры — день рождения Джиллиан, даже (хотя он и чувствовал, что это глупо) их годовщину. Ему хотелось пробить дыру в экране, проникнуть сквозь эту стену пикселей и ухватить находящуюся внутри тайну. Узнать ответы на все вопросы, которые за последние тридцать шесть часов вывернули наизнанку его жизнь.

Он включил наушники и снова связался с «Готической берлогой». Видимо, Рэндал искал его. Он появился из ниоткуда в облаке искр через секунду после прибытия Ника.

— Это «Криптик», — сразу сказал Ник. — Программа, — пояснил он на тот случай, если Рэндал не понял, о чем речь.

— Я знаю. Я посмотрел.

— Ее как-нибудь можно взломать?

Пауза.

— Это довольно надежная программа. Тебе не удастся так просто заставить ее работать без пароля. Джиллиан тебе разве ничего не прислала?

— Она написала «ключ — медведь».

Ник набрал этот текст. В «Готической берлоге», залитой лунным светом, Странник вытащил из плаща клочок пергамента и вручил его Некроманту.

— Тут на картинке четыре животных. Может быть это и есть наводка?

Ник переключил программы. Четыре медведя кувыркались со львами в своей цифровой плашке. Один словно копал невидимую нору. Ник кликнул и получил желанный запрос.

Набрал: четыре.

Неверный пароль

Введите пароль:

— А если… — Рэндал задумался. — Ты сказал, что это средневековые карты. Они тогда, кажется, говорили на латинском?

Урзред подошел к пыльной полке и открыл большой том в металлическом переплете, покоящийся на пюпитре. Ник знал, что это действие открыло окно в Сети.

— Ursus, — по буквам прочел Рэндал. — Получается?

Ник попытался — прописными, строчными.

— Нет.

— А как насчет…

Приглушенный звонок мобильника проник в уши Ника и сквозь наушники.

— Подожди. — Он вытащил наушники, принял вызов. — Слушаю.

— Ник, дружище. — Ройс, как всегда, неприятно энергичный. — У нас к вам еще несколько вопросов. Вы бы не зашли?

Ник посмотрел на часы. А Ройс, словно увидев это, добавил:

— Не сейчас. Я сейчас ухожу. Завтра утром. Приводите друга.

Когда Ник вернулся к игре, Урзреда уже не было, а Странник держал в руках пергаментный свиток.

Нужно уходить. Удачной охоты на медведей.

Ник не улыбнулся. Он заказал еще содовой и снова открыл «Криптик». Он пробовал все возможные варианты «медведей» и цифр, какие приходили ему в голову, все комбинации дат. В уголке экрана шел отсчет времени, под стук клавиш утекали секунды. Может быть, Джиллиан в панике ошибочно набрала «медведь»? Мед ведь? Мед ведьм?

— И близко не лежало.

Ник захлопнул крышку ноутбука и знаком попросил у официантки счет. Бросив кредитку на подносик, он взирал в освещенное неоном пространство, пока официантка заправляла карточку в терминал. Запрос пароля впечатался ему в мозг; он знал, что уляжется спать и эта иконка во сне будет плясать перед его глазами.

— Сэр? Извините, сэр?

Официантка вернулась с его кредиткой. Он вытащил ручку, собираясь подписать чек, но чека не было.

— Извините сэр, но ваша карточка не авторизуется. — Говорила она усталым тоном, словно перечисляла фирменные блюда.

Для Ника это было полной неожиданностью.

— Вы можете еще раз попробовать?

— Я пробовала уже три раза. Вам нужно позвонить в банк. У вас есть что-нибудь еще?

— Сколько с меня?

— Двадцать семь долларов семьдесят пять центов.

Он залез в бумажник. Двадцатка и десятка. Вытащил две купюры, положил их на стол. Официантка увидела чаевые и презрительно скривилась.

— Всего доброго.

Оказавшись в номере отеля, он набрал номер телефона на обратной стороне кредитки. Компьютер запросил номер карточки, и Ник набрал его, а потом улегся на кровать слушать долгую музыкальную тошниловку. К его удивлению, оператор ответил почти сразу.

— Чем могу вам помочь, мистер Эш? — спросила она после обычной проверки.

— Я сейчас пытался оплатить счет в ресторане, и официантка сказала, что моя карта не авторизуется.

— Карта аннулирована, сэр.

— Аннулирована?

— Три часа назад поступило сообщение, что она украдена.

— Украдена? — Мысли Ника заметались. — Кто это вам сказал?

На другом конце послышался стук клавиш.

— Вы и сказали, сэр.

Ник распростерся на кровати. Его обуяла слабость, он чувствовал себя тенью, пытающейся постичь то, что ей не по силам.

— Гм… карточки не было в моем бумажнике, и я решил, что ее, вероятно, похитили. Я, видимо, запаниковал. — Удалось ли ему изобразить виноватый тон? — Но я ее нашел. Можно ее теперь снова активировать?

— Извините, но аннулированную карту невозможно активировать снова. Вам следует получить новую в течение семи — десяти рабочих дней.

Ник отключил связь. Его трясло. Как они смогли это сделать — кто уж там эти они, — просто взять, позвонить и аннулировать часть его жизни.

А может, никто этого и не делал. Компании, работающие с кредитными карточками, часто ошибаются, ошибочные карты аннулируются…

А как насчет отеля? Когда он зарегистрировался, они завели его карту в считывающее устройство. Можно ли по этому определить его местонахождение? Если можно, то они узнают, где он. А его сотовый. Безопасно ли пользоваться сотовым? В Нью-Йорке чертова прорва базовых станций — они его вмиг вычислят, если у них есть доступ такого рода.

У них.

Он спрыгнул с кровати. Нужно убираться отсюда. Собирать было нечего, кроме компьютера и одежды, которая влажным комом еще лежала внизу. Он сунул все это в пакет для стирки, найденный им в стенном шкафу, и выключил свет, но потом включил — а вдруг кто-то видит.

Он вышел в коридор. В дальнем конце у лифта перед дверями другого номера стоял в ожидании посыльный с тележкой. Он услышал Ника и поднял на него глаза; смотрел он в его сторону на секунду дольше, чем это было необходимо.

«Может, он один из них? Он что — узнал меня?»

Испытав внезапный приступ смятения, Ник вдруг осознал, как выглядит со стороны: небритый, растрепанный, на одном плече сумка с ноутбуком, на другом — пакет с бельем. Неудивительно, что парень смотрел на него с подозрением.

Невидимый Нику постоялец открыл дверь. Посыльный толкнул тележку в комнату, бросив на Ника еще один подозрительный взгляд. Когда он скрылся, Ник бросился назад в свой номер. Он прижался к стене, дрожа и чувствуя, как капли пота стекают по его лбу.

Он не мог уйти из отеля, не заплатив. Тогда уж Ройс точно упрячет его за решетку. Но без карточки расплатиться не мог, а если они ведут наблюдение за ним по карточке, то сразу же узнают, что он съехал. И куда ему идти? У него есть друзья, но каждый раз, думая о них, он представлял себе Брета, осевшего на стуле. Он не имел права так их подставлять.

Он два раза повернул защелку дверного замка, набросил цепочку и подставил стул под ручку. Убедился, что окна не открываются, потом разделся и забрался в кровать.

Сон долго не приходил к нему, а когда пришел — не принес успокоения. Ему снилось, что он бежит по лесу, густой чаще, словно из «Готической берлоги», он преследовал какое-то существо, а оно, невидимое для него, проламывалось сквозь заросли. Как бы быстро он ни бежал, расстояние между ними не сокращалось. Лес был наполнен звуками, другие звери преследовали то же существо — или они охотились за Ником? Он знал, что среди этих охотников есть и Ройс. Он ускорял бег, поскальзывался на камнях, ветвями раздирал лицо.

Он выбежал на поляну — на длинный луг, заканчивающийся отвесным утесом. И теперь увидел свою добычу — в высокой траве мелькала черная спина медведя, делавшего длинные плавные прыжки.

— Пристрели его, — сказала стоявшая рядом с ним Джиллиан. Он и не видел, как она подошла. — Ключ — медведь.

Он опустил взгляд и увидел ружье у себя в руке. Оно было на удивление тяжелым. У него возникло жуткое ощущение, будто он делает что-то не так, но он даже не понимал, что именно. Он поднял ружье и прицелился в медведя, который свернулся и почесывался, словно и не замечая опасности.

— Бедненький мишка, — сказала появившаяся из ниоткуда Эмили.

Но было слишком поздно: Ник уже нажал на спусковой крючок. Вот только медведь был уже не медведь — это был Брет. Он ударился о стену утеса и упал, истекая кровью.

Когда за окном занялся рассвет, Ник уже несколько часов как не спал. И по-прежнему понятия не имел, что это может быть за пароль.

XX

Париж, 1433 г.

На церковном кладбище стоял человек в плаще и переводил взгляд с арки у него над головой на книгу, которую держал в руке. Любому, кто увидел бы его, — любому, кроме меня, — могло бы показаться, что на его глазах происходит что-то благочестивое, а книга в руках человека, вероятно, Библия или часослов. Но я-то знал: это не так.

Полночи я провел, переписывая книгу при свете свечи, с восторгом вчитываясь во фразы, которые выходили из-под моего пера. Мне нужно было бы передать книгу другому писцу, сказать Оливье, что у меня нет времени, наплевать на жалованье и бежать. Но я не мог. Эти слова вползли в меня, ухватили меня, как и той ночью в Кельне. От Оливье я узнал имя клиента: Тристан д’Анбуаз. Когда он пришел за своей рукописью, я задержался на лестнице в дальнем конце мастерской и, как только он вышел, последовал за ним — до самого кладбища при церкви.

Я наблюдал, стоя за надгробием. Солнце, садившееся за шпилем Святого Иннокентия, отбрасывало длинную тень на его плечи. Семь разрисованных панелей над ним украшали большую арку кладбищенских ворот, установленных Николя Фламелем, магом, который соединил ртуть с красным камнем и получил полфунта чистого золота. Эти картинки возвращались ко мне, как давно забытый сон: король с мечом, крест и змий, одинокий цветок на высокой горе, охраняемый грифонами. На стене сбоку от арки были нарисованы два ряда женщин в цветных платьях, торжественно направляющихся к воротам.

Я оглянулся. Тристан д’Анбуаз исчез. Я и глазом моргнуть не успел, как кто-то грубо обхватил меня за плечи, обездвижил руки. Я почувствовал, что к моей шее приставлен нож. Кожу на щеке оцарапала щетина — он зашептал мне в ухо:

— Кто ты такой? Что ты тут делаешь?

— Я м… молюсь, — прошептал я в ужасе, боясь, что стоит мне запнуться, как он перережет мне горло.

— Ты шел за мной от самой мастерской книготорговца. Зачем?

— Книга, — выдохнул я.

Глаза у меня вращались в орбитах в отчаянной надежде увидеть какого-нибудь дьячка или кюре, которые спасут меня. Но кладбище было пустынным.

— При чем тут книга?

— Я знаю, что ты ищешь. Я… я хочу помочь.

Он убрал нож и развернул меня, держа на расстоянии вытянутой руки, кроме которой нас разделял и его нож.

— Как помочь?

Я впервые увидел его не со спины. Он был красив, с вьющимися волосами и гладкой матовой кожей. В его глазах горел огонь юности. Несмотря на ситуацию, я почувствовал, что в моих чреслах зашевелился давно спящий демон.

— Я учился на ювелира. Я умею делать металлические сплавы и очищать их с помощью ртути. Я умею закалять их порошками, выковывать так, что они становятся прозрачными, умею гравировать на них мистические символы. И я знаю особенности золота.

Нож замер в его руке. Тристан понизил голос, хотя, кроме мертвецов, нас здесь никто не мог услышать.

— И ты знаешь секрет камня?

— Нет, — откровенно сказал я.

Я посмотрел ему в глаза и шагнул к нему — побуждая либо бросить нож, либо пронзить меня. Он опустил клинок.

— Позволь мне помочь тебе.

«После многочисленных ошибок на протяжении трех или около того лет — когда я не делал ничего иного, кроме как учился и работал — я наконец нашел то, что мне было нужно».

Так писал в своей книге Фламель. Я не бился три года, но за шесть месяцев мне удалось обнаружить лишь одни его ошибки. Чем глубже погружался я в тайны искусства, тем больше, казалось, удалялся от него. Но все же не мог оставить мои поиски. Поначалу я помогал Тристану один или два вечера в неделю, но в те первые хмельные дни наш прогресс казался быстрым, а успех неминуемым. Потом вечера уступили место долгим ночам, когда мы потели у плавильной печи, оба обнаженные по пояс. Наконец наступал рассвет — и я тащился назад в дом Оливье. От недосыпа глаза у меня сделались ненадежными. Рукописи из-под моего пера выходили корявые, неровные, слабые подражания замечательным образцам, выставленным у двери. Оливье, вычитывая мои работы, расходовал на них столько чернил, что я краснел от стыда.

В конечном счете он дознался, что я почти не сплю. Поймав меня в первый раз, когда я на рассвете незаметно пытался прокрасться на свое место, он меня предупредил, чтобы это больше не повторялось. Во второй раз пригрозил выгнать меня из дома. В третий раз воззвал к моему разуму, сказал, что я гублю свою жизнь. Его доброта была для меня хуже, чем если бы он гневался. В глубине души я понимал: он прав.

На следующий день я ушел от него. Тристан предоставил мне комнату в своем доме, и там я все свое время посвящал разгадке тайны Фламеля. Спал я, только когда начинал валиться с ног от усталости, ел мало, а дом покидал крайне редко; соседи, вероятно, считали меня призраком. По прошествии шести недель я понял, что, по существу, я пленник.

XXI

Нью-Йорк

Они снова были в той же комнате полицейского управления со складными металлическими стульями и пластиковым столом. На этот раз дверь была открыта и за ней виден коридор, в котором все время мельтешили люди. Может быть, поэтому комната казалась более безопасной. Возможно, это было сделано специально для Сета Голдберга, которого Ник привел с собой. И почему раньше он приходил без адвоката? Но ведь он и не думал, что ему придется в чем-то оправдываться.

Сет сидел за столом и просматривал бумаги в своем портфеле. Нику адвокаты всегда представлялись своего рода волшебниками, мудрыми, седобородыми, ворчливо-добродушными, — но Сету было лишь немногим за тридцать, и он вполне мог учиться одновременно с Ником. Правда, если судить по характеру, то разница в возрасте между ними могла составлять лет десять. Если Ник ощущал себя вечным мальчишкой, опасающимся быть выгнанным из бара, то Сет распространял вокруг себя ауру уверенности, которая, казалось, производит впечатление на всех, с кем он имеет дело. Они познакомились в Нью-Йоркском университете, знакомство было шапочное — какие-то общие приятели и интерес к софтболу. Ник и представить себе не мог, что в один прекрасный день они окажутся в полицейском участке в качестве клиента и адвоката.

Ник выглянул в дверь и потрогал свежий порез у себя на подбородке. Первым делом Сет тем утром купил Нику завтрак. После этого отправил его в магазин на другой стороне дороги купить бритву и гель для бритья, после чего настоял, чтобы Ник воспользовался этим в многолюдном туалете кафе.

— Правило номер один: ты невиновен лишь в той мере, в какой выглядишь невиновным. Если запись твоего допроса принесут в суд и двенадцать присяжных увидят, что ты похож на Унабомбера,[16]то они и слушать тебя не станут.

— А как насчет того, что нельзя судить о книге по обложке?

— А ты когда-нибудь покупаешь книгу с паршивой обложкой?

Дверь хлопнула о стену, и в комнату влетел Ройс. Сегодня на нем снова был серый костюм, но в тонкую белую полоску, отчего он стал похож на биржевого брокера.

— Спасибо, что пришли. Мы вас долго не задержим.

Ройс сел и дождался, когда техник установит камеру.

— Мы говорили с парнишкой ваших соседей. Он подтвердил, что видел вас в коридоре приблизительно во время выстрела.

— В то время, когда раздался выстрел, — поправил его Ник.

— Он не смог подтвердить присутствие человека в маске, о котором вы говорили, потому что, услышав выстрел, убежал в свою квартиру. Но он слышал шаги.

Впервые после звонка Брета Ник ощутил, как узлы, завязавшиеся в его нутре, начинают распутываться. Он откинулся к спинке, испытывая такое облегчение, что почти не слышал разглагольствований Ройса о других направлениях расследования, потенциальных связях, различных гипотезах. И только услышав имя…

— Не могли бы вы описать ваши отношения с мисс Джиллиан Локхарт?

Ник моргнул. Имя Джиллиан даже теперь вызывало у него физическую реакцию. Какая-то его часть всегда была готова говорить о ней, даже отчаянно жаждала этого, как жаждет разговора грустный пьяница в баре. Сет стрельнул в Ника взглядом, говорившим: «Будь осторожен».

— Я познакомился с Джиллиан около года назад в поезде. Мы разговорились. Я дал ей свой телефон, мы созвонились, в конечном счете мы начали…

Что начали? У Ника и прежде были девушки, и для характеристики отношений с ними имелись точные слова, каждую фазу можно описать и проанализировать в серьезном разговоре. «Свидания. Постоянные партнеры. Живем вместе. Женаты. Разведены». Полная систематизация. С Джиллиан все происходило как-то сумбурно.

— Мы сошлись.

Ройса это не устроило.

— Между вами были сексуальные отношения?

Ник покраснел. Он словно опять вернулся в летний лагерь, где зеленые юнцы по ночам отчаянно хвастались в спальнях, рассказывая, кто и кого. Он бросил взгляд на Сета, тот в ответ пожал плечами.

— Да.

— Вы жили вместе?

— Джиллиан жила у себя. Где-то в Ист-Сайде. Она снимала комнату с какой-то ужасной особой… в общем, мы туда никогда не ездили.

Это была еще одна рана. Он эмоционально всегда опережал ее на шаг, всегда был готов брать на себя обязательства. Но она оставалась непреклонной. «Ник, мне нужно собственное пространство. У меня уже есть печальный опыт. Я должна проходить все этапы медленно». И он поклялся себе, что докажет ей: он не такой, как другие, она может ему доверять.

— И чем она занималась в то время?

— Она работала хранителем в музее «Клойстерс». — Ник готов был спорить, что Ройс никогда там не бывал. — Это в Форт-Вашингтон-парке. Там, где Метрополитен-музей хранит свои средневековую коллекцию.

— А мисс Локхарт была знакома с вашим приятелем Бретом Диэнджело?

Ник посмотрел на Сета, который кивнул и сделал пометку в желтом блокноте.

— Конечно. Мы с Бретом уже снимали эту квартиру, когда я начал встречаться с Джиллиан.

— Они ладили?

— По-моему, да.

Хотя квартира была маленькой и Брет редко ее покидал, Ник мог припомнить лишь два-три случая, когда они оказывались там вместе. Он помнил всю неловкость подобных моментов: Брет старался, чтобы никто не увидел, как он разглядывает грудь Джиллиан, Джиллиан, словно деревянная, сидела на койке, а Ник суетился, пытаясь сломать лед дурацкими шутками. В остальных же случаях, когда появлялась Джиллиан, Брет каким-то образом умудрялся становиться невидимым. На протяжении большей части этих шести месяцев. Нику только теперь пришло в голову, что Брет оказывал ему услугу.

Дата добавления: 2015-08-05