XIV. Томас Бернет

С кембриджской школой платоников имя Томаса Бернета, какое-то время бывшего главой Чартерхауса, связано скорее по ассоциации, нежели по подобию интеллектуальных достижений. Он поступил в Колледж Христа в 1654 г., когда Ральф Кадуорт был там ректором, а Генри Мору пошел сороковой год. Вероятно, своими скромными знаниями предмета, благодаря которым он оказался включенным в этот список, он обязан именно этому богослову. Дружеская переписка Генри Мора с издателем Kabbala Denudata появилась, как мы знаем, в этом компендиуме в 1677 г., но «Истолкование ума Моисея» вышло на несколько лет раньше. Когда Бернет опубликовал свою Thelluris Theoria Sacra, он явно не проявлял особого интереса к платоническим и каббалистическим темам: Брюстер называет его милым симпатичным геологическим романом.

Действительно, он посвящен Моисеевой схеме творения, а более важный следующий труд, в котором речь идет о древнейшем учении о происхождении вещей, в сущности, является его развитием или продолжением¹¹⁷. Этот интересный труд, написанный на изящной латыни того времени, tout en grand chapitre, как описан он в библиографии Папюса, посвящен Каббале. Как мы уже намекали, это отнюдь не оригинальное исследование, и все говорит о том, что эти сведения получены не из первых рук, но для нашей задачи он важен, потому что позволяет показать, как эта литература, которая очаровывала, хотя и не убеждала кембриджских платоников, запечатлелась в либеральном сознании смелого, но не слишком ученого мыслителя, относящегося уже к другому поколению. Как и можно было предположить, мы видим, что Бернет не ставит под сомнение мудрость Моисея, под каковой он понимает то же, что понимали все ученые христиане-каббалисты, – знание природных тайн, полученных законодателем еврейского народа в Египте. От других каббалистов он отличается разве что тем, что со всей серьезностью интересуется вопросом о том, что именно из этой мудрости дошло до израильтян. По сложившейся традиции принято считать, что со временем она извратилась¹¹⁸. В частности, Каббала в том виде, в каком мы сейчас ее имеем, изобилует всевозможными эксцессами воображения и мелочными методами. От этой предпосылки, которую можно рассматривать как констатацию общепринятой критической позиции, он переходит к более детальному рассмотрению предмета и приходит к заключениям, которые трудно опровергнутъ и в наши дни. Извращенный характер еврейской традиции в некоторых ее проявлениях должен быть признан теми, кто, с критической или какой иной позиции, пытается искренне отстаивать ее высокое мистическое и теософское значение.

Если попытаться, говорит Бернет, вычленить то, что осталось неизвращенным в Каббале, отделить подлинное от подделки, надо прежде всего отбросить всю нумерологическую, буквалистскую, грамматическую часть, которая ориентирована на выявление тайного смысла алфавита, Божественных Имен и словаря Писания. Магический и суеверный элемент также должен быть отсечен. Далее следует помнить, и это, думаю, особо приложимо к второстепенным пунктам критики, что декларирование расхожих понятий на редком языке не должно считаться истинной Каббалой. Предостережение не менее актуальное всего поколением раньше, чем в дни Томаса Бернета. Зачарованность непонятным языком только в силу самой непонятности была свойственна викторианским оккультистам, точно так же зачарованным театрализованной сумрачностью Аида в Ритуале Смерти, и это во многом необъяснимая и загадочная подоплека всего интереса к данной теме. Впрочем, возможно, в ответ на загадки сфинкса, изреченные столь же монструозным языком, как и он(а) сам(а), можно ответить только банальностями, дабы повергнуть его, как это происходит у Эдипа.

В соответствии со своим намерением Бернет переходит к делению Каббалы на Номинальную и Реальную. Первая, которую он характеризует как беспрокую, – гематрия, тмура, нотарикон, вокабула. Эти приемы, говорит он, сродни развлечению наших детей, и, действительно, трудно решить, возможно ли усваивать интеллектуальное превосходство и философскую серьезность раввинистическим аннаграммам или аппарату «Тит: Тат: То». В любом случае «едва ли они относятся к здравомыслящей литературе и еще того менее к мудрости».

На этом этапе мы готовы принять суждения Бернета, хотя ничего нового в избранном им пути нет даже для второй половины XVII в. Когда же он переходит к рассмотрению того, что он согласен считать реальной Каббалой, его несостоятельность становится очевидной, а его поверхностные знания, полностью почерпнутые из Kabbala Denudata, когда они не контролируют его суждение, приводят его к откровенно ошибочным выводам. Так он заявляет, что реальная Каббала содержит две вещи, исключительно важные для нашего рассмотрения, как то: доктрина сфирот и Четырех Миров, однако жалуется, что лежащая в основании первой концепция далеко не ясна. При помощи «Лексикона» Розенрота он приходит, наконец, к выводу, что они суть эманации, или исхождения из Бога¹¹⁹. Он излагает сведения, которые находит в этом источнике относительно Кетер и Хохмы, и затем останавливается в своем исследовании, надеясь отыскать более вразумительные положения о Четырех Мирах¹²⁰. Вместе с тем он делает вывод, что осуждение всякой якобы псевдомистики Каббалы, теософии и герметизма на совести неверующих, которые предпочитают питать душу темнотой, а не светом, тогда как свет уже явлен в мире¹²¹. Как и следовало ожидать, он склоняется к мысли, что Книга Сокрытия самая важная часть Зогара, и, погрузившись в комментарии Ицхака Луриа и Гирца на этот трактат и дальнейшее развитие заложенных в нем идей, признается в своей неспособности понять ни из самого текста, ни из его интерпретации, что именно подразумевается под символическими образами Большого и Малого Ликов. «Все мы время от времени испытываем смущение, пытаясь доискаться разумного смысла, но в делах восточных ум обычно жалуется, смущенный обилием аллегорий».

Вот как в сжатом виде можно сформулировать его позицию: из Маймонида нам известно, что древние евреи обладали многими тайнами о вещах Божественных, но что они погибли¹²². Вместе с тем едва ли возможно, чтобы все основание отсутствовало в Каббале, но, если открыто и ясно изложить ее доктрины, трудно сказать, будем ли мы смеяться или восторгаться.

Томас Бернет возлагает больше надежды на нашу толерантность, нежели на свою способность критически мыслящего исследователя Каббалы, а ум у него не того склада, чтобы ожидать от него понимания или симпатии к инспирациям теософии. Он был одним из редких предшественников либеральной теологии, и о нем можно сказать, что он закрыл себе возможность продвижения, отважившись заявить, что рассказ об Эдемском Саде не следует понимать буквально. В следующем трактате «Вера и обязанности христианина»¹²³ он, по всеобщему мнению, исключил столь много вещей, которые ему казались сомнительными и незначительными в принятом вероучении Церкви, что можно гадать, осталось ли там вообще что-либо от христианства. В вышедшем после его смерти трактате на тему эсхатологии и воскресения¹²⁴ он утверждает, что наказание грешников закончится всеобщим спасением. Должен добавить, что некоторые версии «Археологической философии» не помещают оригинал и, в частности, полностью опускают каббалистический раздел.

Дата добавления: 2015-08-05