Таких «неслучайных» встреч каждый день по несколько сотен проходит, если не больше, также думает она. Если бы все заканчивались свадьбами, загсы давно разнесли бы в хлам. 6 страница

- Спасибо. Что-то еще посоветуешь?

- Смотрись в зеркало почаще. Люби себя и не бери работу на дом. Будь менее критична к людям – идеалов не существует. И не превышай дозировки. В количествах, которые я прописал, это дело стабилизирует работу нервной системы и помогает избавиться от сдвигов типа дефицита внимания. Но если этимология дефицита чисто сознательная, то эти колеса не помогут. Тогда звони мне, расскажу, что предпринимать. Ясно?

- Яснее некуда. Ты хороший, Саша. Как без тебя жить?

- Выходи за меня, че уж тут, - улыбается во весь рот Саша, и Катя ловит легкий, но неприятный запах кариеса или нарушенного пищеварения.

- Я подумаю над Вашим предложением.

Они расстаются на дружеской ноте, и Катя, выходя из двора, снова оглядывается на башню. В одной из строк где-то посредине вместо повторяющихся одинаковых цифр она видит комбинацию «9-8-2». Хмыкает. Закрывает за собой дверь.

Невский, избранный местом проветривания головы, утомляет, и Катя решает свернуть на Фонтанку. Суета конца рабочего дня пытается затянуть ее в свой круговорот, но она уже оплачивает из своего кармана этот отгул и потому считает, что имеет полное право расслабиться.

На Фонтанке немного спокойнее. Катя рассеянно смотрит вокруг, и мир кажется ей не совсем реальным, слишком выпуклым, немного размытым, но отдельные элементы картинки вокруг периодически напоминают ей, что этот мир действительно таков, каким был всегда. Она вспоминает, что у нее уже и который год лежит без дела читательский билет библиотеки имени Маяковского. Она получила его, когда пыталась найти одну книгу, и, хотя она уже не помнит, какую, она знает, что это было для нее чертовски важно, потому что ее сильно тронули описания этой книги в интернете, но нигде не нашлось ни одного отсканированного текста, и ей пришлось полезть в настоящие библиотеки. Она прошла некоторые районные библиотеки, Большую Национальную Библиотеку, библиотеку Маяковского, но так и не нашла ничего. Иногда ей казалось, что она сама выдумала эту книгу, и позже, когда она пыталась снова найти ее описания, ей это не удавалось, или описания не совсем соответствовали, и она забросила это дело. Она помнит, что это был странный период – период внутренних изменений, период осознания мира по-новому и период духовного одиночества. И он, как Кате казалось, прошел навсегда с приходом человека, с которым она потом зажила. Но одиночество вернулось, и вернулась потерянность в самой себе и самой себя в мире, который сейчас кажется Кате иллюзорным.

От воды по всей округе разносится неприятный запах. Запах испорченности. У Кати он почему-то ассоциируется с трупной вонью. Она слышала когда-то, что в ходе бандитских разборок в реки городов иногда скидывали трупы. Она думает, все ли трупы вытянули службы, занимающиеся очисткой воды. Морщится от того, сколь ужасные мысли лезут ей в голову. Слегка прикасается к ограждению набережной и тут же убирает руку, потому что ей кажется, что ее ударило статическим электричеством, но, прислушавшись к ощущениям, понимает, что это не так. Запах воды начинает сильно раздражать.

На маленькой полукруглой площади рядом с набережной кто-то воткнул рекламный плакат. Кате он кажется странным. Ее смущает даже не столько изображенный на нем мерзкий мужик в черных очках и шляпе, развалившийся на диване, сколько надпись крупными буквами «НЕ ЗНАЕШЬ, ГДЕ ОСТАНОВИТЬСЯ?» Очевидно, это важно знать, думает Катя. Вспоминает свои заезды в гостиничные номера. Отпуск а на море. Командировка. Случайный секс – один из тех двух, о которых она жалеет. Все это было связано с отелями. Катя не любит отели. Не любит, когда приходится спать на чужой территории. Ей кажется, что она и так мало спит, а у кого-то сейчас наверняка не уснула бы. Мысль о сне вызывает неожиданный, стихийный прилив сонливости, и Катя зевает. Заворачивает на материализовавшийся из ниоткуда мостик направо. Смотрит на Большой Драматический Театр, с которого только недавно сняли леса. У него подчеркнуто торжественный вид, и реставрация пошла ему на пользу. Катя обещает себе снова заглянуть туда – последний раз она была в театре около года назад. Не одна. Она поворачивает голову направо, и ее очаровывает поверхность воды, ребристая от множества мелких, взаимосвязанных волн, ведомых силой ветра. Кате кажется, что на это можно смотреть бесконечно, и все поле ее внимания на какое-то время оказывается занятым безбрежной картиной волнующейся воды. Она моргает и думает, возможно ли сосчитать общее количество волн. Теряет мысль. Отворачивается.

Перед ней всплывают стойкие ассоциативные воспоминания, связанные с Фонтанкой. В определенный период здесь происходили определенные вещи, и они, как кажется Кате, привнесли что-то в ее будущее.

Она встречается на Фонтанке с подругами, и они идут в ближайший бар обсуждать, что делать с беременностью одной из них. Она приезжая, студентка, как и все они, и она не знает точно, кто точно отец, но решать что-то нужно, и они прикидывают шансы вырастить ребенка, и кто-то говорит, что аборт – это на всю жизнь, что рожать она не сможет, и все решают, что, если отец не найдется, то они поднимут ребенка всем миром, и пьют за здоровье первенца, но беременной наливают только маленькую кружку слабоалкогольного пива, хотя она хочет виски или текилы. И спустя какое-то время, она делает аборт, приезжает на Парк Победы, плачется Кате, и они обсуждают мужиков и пьют мартини, и все благополучно забывают о том, что вообще что-то происходило, уже через месяц, если не раньше.

Катя иногда думает о том, что она еще тот решатель чужих проблем. Вспоминает, что почему-то именно ей подруги их ближайшего окружения задавали самые нелегкие и требующие однозначного ответа вопросы о своей жизни, хотя ее опыт на тот момент мало чем отличался от опыта большинства. С годами общения такого рода стало меньше. Она не знает, кто тому виной. Себя винить не хочет.

На спуске в метро, кажущемся бесконечно унылым и бессмысленным и вызывающим у Кати стойкое желание побежать обратно, вверх, Катю снова атакуют рекламные плакаты. Она засматривается дольше всего на тот, где девушка со взглядом, полным решительности, сжимает довольно массивный перфоратор, бур в патроне которого указывает на надпись «Так кто в доме хозяин?»

Катя сходит, едва не упустив момент, когда заканчивается эскалатор, засмотревшись на стройного парня с кожаной сумкой впереди. Ей кажется, что в глубине ее сознания назревает мысль…

«Светит над тобой звезда…»

…но она недостаточно четко очерчена, и ей хотелось бы уловить саму суть этой мысли, но есть только обрывки, и ей необходимо что-то изменить, что-то перестроить, и времени для этого, как ей почему-то кажется, не хватает, и…

«НЕ ЗНАЕШЬ, ГДЕ ОСТАНОВИТЬСЯ?»

…ей нужно все обдумать, разобраться в нагромождении лиц, слов, событий, найти себя во всем этом…

«Поверьте своим глазам»

…и она пытается вычистить из сознания весь мусор странных, обрывочных фраз, но это не удается, и она заходит в поезд в сторону Парка Победы и падает на сиденье. Закрывает глаза.

Не может долго так просидеть, чувствует, будто на нее почему-то смотрят и ожидает увидеть на себе липкий взгляд какого-нибудь таджика, но, открыв глаза, не обнаруживает вообще никого, кто претендовал бы на то, чтобы уделить ей внимание. Несколько огорчается. Вдумывается в суть рекламного плаката средства для лечения облысения, в котором одинокий волос, сгорбленный и уставший, уходит от своих сородичей. Едва не плачет от трагичности этой сцены. Одиночество. Скорбь. Безвозвратная потеря. Забвение.

На общедомовой телевизионной антенне две крупные черные птицы меняются между собой местами. Серое небо. Уродливый звук домофона. Тишина подъезда.

Мысль написать заявление в полицию сформировалась окончательно после беседы с Сашей. Катя оставляет набросок текста, сформированный зачем-то в двух совершенно одинаковых экземплярах, на столе и садится к ноутбуку. Скрепя сердце, вводит пароль от почтового ящика и нажимает «enter». Обнаруживает пять новых писем, но видит только одно. Украшенное логотипом в виде фото с двумя черными полосками.

«Ты, мне кажется, совсем запуталась, Катя. Ты не можешь понять меня, вещей, которые я делаю, их сути и цели. Теперь я объясняю правила игры. Во-первых, все должно происходить только между нами. Мне нужна плоть, тебе нужно успокоение своих амбиций одинокой и потерянной девочки. В сущности, мы ищем одного и того же. Ты попала ко мне под прицел, конечно, неслучайно, нас кое-что объединяет. Но сути это не меняет. Если будешь действовать так, как решила я, с тобой все будет в порядке. Нет – сама понимаешь. Будет больно. А ты же не хочешь, чтобы тебе причиняли боль? Тебе ведь ее и так хватает. Во-вторых, не пиши мне – меня мало интересует твое мнение о происходящем. Честно говоря, я иногда задумываюсь, нужна ли ты мне и сможешь ли теперь мне помогать. В любом случае, мы уже немало сделали вместе, хотела ты того или нет. Ты дала мне прекрасные наводки своей жизнью. Было трудно, но ты справлялась. Не разрушай теперь это все. Иначе мы встретимся снова. И будет нечто большее, чем расцарапанные колени. Следи за вещами. И имей в виду – у тебя хороший врач, но он не умеет возрождаться»

Катя сосредотачивает внимание на последних двух предложениях. В них, определенно, есть больше, чем во все остальном тексте. Намек; предупреждение; угроза. Все действенно. Катя откидывается в кресле и стонет. Пытается прикинуть, как лучше всего отреагировать на такое сообщение. Смотрит на пустую тарелку из-под салата. На бокал с гранатовым соком вместо вина. На два исписанных мелким, ровным почерком листка на столе. На угол стола.

Край. Обрыв. Падение.

Близится ночь. Катя не может найти себе места, и, в итоге, падает на кровать. Долго смотрит в потолок, пытаясь хотя бы в его безупречной белизне найти успокоение. Пишет смс двоюродной сестре, живущей в Псковской области. Просит приютить ненадолго. Ничего не объясняет. Отбрасывает мобильник. Через несколько минут, снова поймав ту сонливость, которая ее захватила на набережной, засыпает.

Она стоит посреди огромного поля, и его пустота кажется странной, неестественной. Но она знает это место, знает то ли из детских воспоминаний, то ли еще откуда-то. К ней подходят люди. Они идут неизвестно откуда, но она пытается сосредоточиться на их лицах, а потому не думает об этом. Они все кажутся знакомыми, но точно вспомнить она никого не может. И каждый из них говорит одно и то же

«Прости, Катя»

Они все просят прощения. Все, как один. Она пытается спросить, за что, но голос ее не слушается, и это пугает ее, и люди все прибывают, и их голоса все четче произносят просьбы прощения, и вскоре они переходят на басовитый крик, и это так пугает Катю, что…

…она выпадает в реальность, вскрикивая от прерванного реальностью падения. Обнимает подушку. Плачет. Нащупывает мобильник. Видит утвердительный ответ сестры. Кладет телефон в сторону и думает, не собраться ли сейчас. Вытирает лицо руками и решает еще пару минут полежать, чтобы прийти в себя. Дремлет.

Она застряла в какой-то странной, бездонной норе. Пытается вылезти на поверхность. Страх замкнутого пространства давит еще сильнее, чем стены, но стены давят в достаточной степени, чтобы не дать ей протолкнуться ни вниз, ни вверх, и теперь уже сверху к ней приближается нечто жуткое и смертоносное – она не знает точно, что это, но страх леденит ее душу, заставляет визжать и извиваться, и ее голос ейсамой кажется грохотом металлических цепей, и она кричит, что есть сил, будто это поможет, и тут…

…Катя падает с кровати. Какое-то время мечется по комнате. Пытается согнать истерику, в которую ее вогнали безумный страх и второе подряд резкое пробуждение. Смотрит на себя в зеркало в шкафу. Рвет прямо на себе на три части серую футболку от Nike. Откидывает обрывки в сторону. Рвет заодно черный лифчик от Calvin Klein. Пополам. Швыряет в зеркало. Подходит к шкафу и молотит зеркало кулаками, крича и разбрасывая вокруг льющиеся рекой слезы. Оседает рядом со шкафом. Сгибает ноги и прячет голову между коленями. Слышит, как в голове сами собой появляются вопросы и несвязные ответы на них. Вопросы о ее жизни. О ее потерянной любви. О ее амбициях. О ее желаниях.

Скидывает необходимые вещи в ту же сумку, что и в пятницу. Не видит смысла медлить. Залезает на «туту.ру» и быстро резервирует билет на ближайший поезд, понимая, что на машине сейчас ехать не в состоянии. Умывается, чистит зубы, собирает волосы в «хвост». Вызывает такси. Проверяет напоследок почту.

«Я с тобой»

Фраза в теме письма. Само письмо пустое. Отправитель – некто с двумя полосками на лице. Катя не выдерживает. Теряет контроль над своими мотивациями. Закрывает рывком крышку ноутбука, выдергивает из него все провода и швыряет его со всего маху об стену, заставив снова раскрыться и разломаться на соединенные шлейфом две части при падении на пол.

Приезжает такси. Водитель «шкоды» немногословен. Город все еще кипит. Остывает. Тонет в осенней ночи.

Девушка отпиливает пальцы ножом с завидным упорством. Она уже по привычке решила помочиться в рот умирающей жертве, но неожиданно для себя обнаружила, что это уже не приносит былого удовольствия, стала прижимать безвольный рот умирающего к своему паху, но лучше не стало, и моча потекла из его рта, и она в ярости несколько раз ударила его головой о стену, а теперь отрезает пальцы и впихивает их в рот трупу. Еще один палец засовывает в ноздрю. Улыбается и с чувством выполненного долга встает. Передумывает и еще несколько раз зачем-то втыкает в грудь трупу тонкий и острый нож.

Снова встает. Кладет нож в карман. Одевается. Проверяет себя на отсутствие загрязнений – пятен крови, мочи и так далее. Довольная результатом, уходит из помещения.

Исчезает.

Катя просыпается от шума снаружи. Странного, словно бы мерцающего в пустоте бездонной тишины сна.

«Oh lordy, trouble so hard»

Мотив звучит откуда-то издалека, кажется болезненным, не относящимся к этой реальности, увязшим в бреду. Спустя несколько секунд Катя понимает, что звучит он, на самом деле, на минимальной громкости в наушниках, которые она вложила в уши перед сном, включив при этом зацикленное проигрывание всего музыкального содержимого «айфона».

«Don't nobody know my troubles but God»

Нытье Веры Холл и бит Moby заставляют Катю дрожать от странного, глубинного страха, словно бы суля какие-то неприятности. Она вытаскивает наушники. Поднимает голову. Понимает, что поезд стоит. В купе, на месте напротив сидит тучная женщина, подсевшая в поезд, судя по всему, где-то в пути. Через какое-то время по вагону проходят туда и обратно люди в черной форме. Полицейские. Сумеречные мысли. Приглушенные разговоры вокруг.

«Наверное, воровал или домогался до кого – вот и наказали скотину. Наконец-то, хоть кто-то смелый нашелся этим баранам отпор дать»

Катя садится, скрестив ноги, но одеяла с себя не снимает. Так безопаснее.

- Что… - она осекается, не узнав снова собственный голос. – Что случилось?

- Кошмар, - тучная женщина качает головой. – Ужас, что… - прерывается и принимает задумчивый вид.

- М-м, - Катя делает вид, что что-то поняла.

- Нашли труп то ли в туалете, то ли в тамбуре в каком-то вагоне, - решается спустя полминуты прокомментировать свою задумчивость соседка. – Говорят, ужасный вид у него. Нерусский какой-то. То ли узбек, то ли еще что-то такое. Вот, ходят, проверяют всех мужчин, кто есть.

- Мужчин? – непонимающе наклоняет голову Катя.

- Ну, говорят, такое под силу было сделать только мужику, - соседка скрещивает руки на груди. – Причем, мужику здоровому. Не знаю. Жуть какая-то.

Голоса в соседнем купе.

«Туда и дорога. Хорошо его, говорят»

«Злой ты, Ваня»

«Мир жесток, я стараюсь соответствовать»

Катя вытаскивает ручку чемодана и инстинктивно дергается от создавшегося при этом звука. Думает, что все совсем плохо. Что холодно. Что пора быстро искать такси. Что надо было предупредить о времени приезда. Что на дворе утро, и что она не спала всю ночь после того, как ее разбудили передвижения по вагону и болтовня, и что в голове ее все также крутится Natural Blues, и фразы «trouble so hard» и «troubles, but god» кажутся совершенно одинаково звучащими.

Утренняя болтливость таксиста-частника, рассказывающего вкратце «за жизнь», заставляет Катю задуматься о преимуществах обращения в профессиональные организации рынка извоза. Потом – вложить в уши наушники-капли, и снова…

«Oh lordy, trouble so hard»

- Нет, Кать, ты определенно исхудала. Да на тебе лица нет, на самом-то деле. Блин…

Оксана перебирает пальцами стоящую на столе широкую кружку и внимательно смотрит на Катю. Катя стоит рядом со столом и смотрит в окно.

- Фитнес помогает, - горько усмехается Катя.

- Лучший фитнес – это тот, который на простынях, - твердо заявляет Оксана. – Ну, физкультура-то, конечно, никогда не мешает. Ладно, раз уж ты немного пришла в себя, давай по существу. Что происходит?

- Не знаю, - пожимает плечами Катя.

- Интересный поворот, - смеется Оксана.

- Действительно, не знаю. То есть… - Катя замирает, ловит взглядом что-то подвижное вдалеке, теряется им среди деревьев близлежащего леса, но, моргнув, быстро возвращается обратно в дом. – Понимаешь, есть факты. Разрозненные. Я могу их назвать, но они – не то, что происходит. А что происходит, я понять не могу, потому что не собрать все воедино.

- Давай по порядку. Все было хорошо, и тут… - жестом предлагает продолжить.

- И тут полгода назад я рассталась с парнем, - Катя пытается улыбнуться этой, вроде бы, шутке, но понимает, что доля шутки в ней слишком мала. – Полгода, наверное, назад. А потом все было как-то странно. Никак. А потом было еще что-то. А потом я жила себе и искала новых знакомых.

- На улице?

- Можно сказать и так. Рылась в помойке.

- А, в интернете, то есть, - понимающе кивает.

- Ну, и в какой-то момент все новые знакомые стали пропадать без вести. В общем-то, плевать, не люди и были. Но на днях мне стала писать какая-то больная тварь. Стала намекать, что исчезновения не случайны. Потом убитым находят одного мужика с моей работы, который пытался намедни ко мне вроде как клеиться. Потом еще какая-то несуразица – мне пишет эта дура и говорит, что очередное убийство на ее счету. Потом…

Катя замирает. Только сейчас в ее памяти проскальзывает короткий эпизод, который слишком удачно встает в мозаику этой ночи. Она вспоминает, что, когда она отходила в поезде в туалет, на нее в коридоре как-то странно, с прищуром посмотрел и цыкнул какой-то ярко выраженный узбек. Или ей показалось, что он посмотрел с прищуром, потому что он был в принципе узкого разреза глаз – она не поняла. Другое дело, что ей это совершенно не понравилось, и она постаралась как можно быстрее пройти в сторону тамбура, и она обернулась на миг и заметила в дальнем конце коридора еще двоих людей – вроде, парня и еще кого-то за ним, смотрящего вдоль коридора, и ей показалось, что это была девушка с длинными волосами, но она не придала этому никакого значения. Теперь ей кажется, что следовало рассмотреть окружающих получше, но ее слишком нервировал узбек. Ее слишком нервировал поезд. Все подряд заставляло ее бежать.

- Вообще, звучит довольно серьезно, - Оксана отодвигает кружку и скрещивает руки на груди. – А в полицию не обращалась? Это угрозы, все-таки.

- Она сказала, что у меня – и не только у меня, - будут проблемы, если кто-то еще об этом узнает. И я боюсь проверять истинность этого. Господи, я… - Катя открывает рот, но слово куда-то теряется; ждет; вздыхает. – Понимаешь, я допускаю, что это фейк, что просто кто-то удачно совмещает факты, о которых ему становится известно из того же интернета. И этот кто-то хочет меня довести, и даже есть примерные кандидатуры.

- Враги у нас у всех есть, и больше всех их у того, кто считает себя святым, - Оксана встает и смотрит в окно. – Ты хоть немного спала в дороге?

- Но если это действительно кто-то, кто убивает людей? Кто-то больной на всю голову. И этот кто-то может прийти за мной, - Катя думает, говорить о догадке насчет девушки в поезде или нет. Не решается. – Я просто не знаю, что дальше. Я приехала сюда только потому, что это могло выглядеть неожиданно, и я торопилась, и меня трудно было отследить. Мне кажется.

- Все, при желании, возможно, - Оксана потирает лицо руками.

Катя смотрит на собеседницу, и в ее голове начинают роиться спонтанные мысли. Оксана замужем. Ее муж – бизнесмен средней руки, и она живет в этом доме на чистом воздухе по своей инициативе в те периоды, когда он в отъезде. А командировки у него довольно частые – разумеется, во благо бизнеса. Оксана делает вид, что не ревнует его к возможным случайным связям, а он не забывает пополнять ее личный счет. Детей у них пока нет. И, конечно, общественное мнение поглядывает на их союз с сомнением, потому что муж Оксаны – турок, сильно осевший в России за годы жизни в ее пределах. Катя думает, что если Оксане хоть на что-то в жизни не плевать, то это либо маникюр, либо цвет фантастически дорогих дизайнерских обоев на каждом этаже этого трехэтажного дома, в котором с комфортом могли бы жить не меньше двух десятков человек.

- Давно не говорила. Это странно. Я боюсь. Честно, жутко боюсь.

- Ты спала в дороге?

- Не знаю, - Катя закрывает глаза. – Кажется. Не знаю.

- Пошли, - махает рукой Оксана, другой поправляя густые черные волосы. – Напомню тебе, что такое расслабляющий эффект сауны.

Катя не может не признать, что во всем ее теле разлилось блаженство. Она не ожидала столь сильного эффекта от парилки, ароматических масел, искусного массажа руками Оксаны и небольшого количества красного вина за ужином. Ей по-настоящему хорошо впервые за последние несколько недель. Сейчас ей не нужны ни личная жизнь, ни работа, ни решение проблем повышенной важности. Она вообще не ощущает какого-либо рода нужды. Только покой и расслабленность.

Что-то подзуживает ее зайти в интернет перед сном, который близок, как никогда.

На «вконтакте» все, как обычно – бессмысленный поток однообразной информации – мир репостов и лайков, переделок комиксов и подборок потрясающе любопытных фактов десятилетней давности. Там же – сообщения от каких-то неопределенных личностей, несколько заявок на прием в друзья, пополняющийся список приглашений в группы.

Катя открывает приложение для работы с электронной почтой и на несколько секунд отводит взгляд на потолок.

«Don't nobody know my troubles but God»

Вряд ли что-то там может помочь, думает Катя. В детстве ее учили, что бог есть. Заставляли носить крестик. Крестили младенцем. Вешали иконку в угол над кроватью. Годы дали Кате понять, что молитвы помогают куда как хуже, чем вложенные в конверт банкноты или качественный обман. Пришла фрустрация, и на ее спаде Катя стала совершенно индифферентна к религии.

Два новых письма заставляют ее вздрогнуть. Она закрывает глаза, крепко сжимает их и снова открывает, но строки с информацией о новых входящих никуда не пропадают, и она открывает первое, раннее письмо, и текст плывет перед ее еще спокойным взором.

«Ты все дальше от дома, дорогая моя. Тебе труднее держать себя в руках. Зачем ты так? Между прочим, теперь нас еще кое-что объединяет. У тебя осталось кое-что мое. Не исключено, что мне это понадобится. Целую»

В конце сообщения – издевательский подмигивающий смайлик.

Катя сворачивает все приложения и прячет «айфон» под подушку. Вскакивает с кровати, ощущая, как в теле вновь зародилось напряжение. Лихорадочно перебирает варианты места, куда ей могли что-то подкинуть. Думает, не в переносном ли смысле это было сказано. Хватается за чемодан. Вышвыривает из него все вещи – одежду, косметику, зарядное устройство…

Внутри оказывается пусто, и Катя теряется на несколько секунд. Потом проверяет боковые отделения. Не находит ничего нового. Садится на пол. Смотрит вокруг, пытаясь что-то придумать. Горячая струя неожиданной мысли пронзает ее мозг, и она переворачивает чемодан вверх тормашками и проверяет еще одно, дополнительное потайное отделение, которое открывается сбоку и проходит под самым дном. Ее рука натыкается на что-то твердое и острое, и она едва не ранится. Осторожно берет вещь и вытаскивает наружу. Видит, что рука выходит уже испачканной чем-то красным.

Взвизгивает, вскакивает и бросает находку на пол. Нож для томатов Tramontina, сильно сдобренный чем-то, определенно напоминающим запекшуюся кровь, падает на ковер и практически теряется в высоком, роскошном ворсе.

- А-ай, - сама не зная, зачем стонет Катя.

Садится в кресло, не отводя взгляда от ножа. Понимает, что этим ножом, который она когда-то потеряла на «гостинке», вероятнее всего, убили человека. Она не знает, как смогла эта психопатка достать его, но это было совсем не трудно - он мог лежать прямо на тротуаре, достаточно было просто подойти и подобрать его, а Кате было слишком дурно на тот момент, и ей было проще оставить его где-то потерянным. Возможно, правда, думает Катя, что это совершенно другой нож, похожий, как две капли воды, на ее. Но, с другой стороны, что это меняет?

Катя обхватывает себя руками, но дрожь в теле не унимается. Она думает о том, что этот нож со следами чьей-то ДНК на нем может быть отличной уликой против настоящего убийцы. Потом – о том, что ей он совершенно не нужен, что она никуда его не понесет, потому что мифическая психопатка вряд ли придет с повинной, а с такой уликой на руках первым претендентом на увлекательную поездку в СИЗО будет сама Катя. Она встает, поднимает нож, кладет его в несколько бумажных салфеток Zewa и затем полученное упаковывает в полиэтиленовый пакет, и тонкий, незаметный нож превращается в толстый сверток.

На улице довольно темно, и Катя с опаской поглядывает вокруг. Ее посещает горячий, бескомпромиссный прилив страха, и она резко переходит на бег, добегает до мусорного контейнера, расположение которого узнала днем, швыряет в него сверток и убегает обратно. Ее мысли сплелись в клубок, и кто-то сильно потянул за несколько его точек сразу, и все, о чем она думает, настолько плотно соседствует друг с другом, что ей не сосредоточиться ни на чем, кроме возвращения в спальню и падения обратно в постель. Она пытается сосредоточиться на том, что теперь на нее, по крайней мере, не повесят ничего лишнего, даже если кто-то решит покопаться в мусоре и найдет окровавленный нож, что, впрочем, вряд ли произойдет.

Решает открыть почту снова, чтобы прочитать второе сообщение.

«Подумай, не станешь ли ты теперь обвиняемой, если я сообщу, что видела этот нож. Можешь не верить, но с помощью него можно многое узнать. Если, конечно, только не опустить его в кислоту, например. Но ты же слишком добрая, чтобы что-либо сломать. Да?»

Катя понимает, что дальше терпеть это не может. Смесь страха и ненависти детонирует в ней, и она принимается набирать ответное сообщение, периодически промахиваясь мимо кнопок, стирая написанное и набирая заново. Конечно, думает она обрывочно, набирая текст, никто и не узнает о том, что нож у нее вообще был, документальных улик не будет. Но эта дрянь хочет подействовать на нервы, думает Катя, эта дрянь хочет подвести жертву своего террора к нервному срыву, и ей это здорово удается. Вот только что еще она выкинет? И когда доберется до самой Кати? И не пора ли ее остановить?

«Читай внимательно, тварь! Нет больше ножа, понятно тебе? Нет! Не су-щес-тву-ет, ясно??? И попробуй только подойти ко мне и кому-нибудь из моих близких. Только попробуй, сука! Клянусь богом – я тебя убью. Убью, и мне ничего за это не будет, сука ты убогая! Ты решила отравить мою жизнь, а я лишу тебя твоей. Мне уже ничего не страшно. Желаю тебе сдохнуть самой, падаль!»

Нажимает «отправить». Переосмысливает написанное и шокировано откладывает телефон в сторону. Не верит, что могла все это написать. Отрицательно мотает головой, потом обхватывает ее руками. Плачет. Ходит по комнате. Спускается на кухню и наливает стакан апельсинового сока. Пересекается с Оксаной. Перебрасывается ничего не значащими фразами. Оксана повторяет, что завтра они что-то будут придумывать по ситуации. Они желают друг другу спокойной ночи и расходятся уже на втором этаже.

Катя откидывается в кресле и, поддавшись утомленности, дремлет. Просыпается от странного шума, похожего на звук падения с лестницы чего-то тяжелого. В страхе вскакивает, но, прислушавшись, понимает, что этот грохот ей приснился. Боится выходить куда-либо. Чувствует странный импульс. Проверяет почту. Обнаруживает ответ от маньячки – вопреки традиции, та написала сразу.

«Неблагодарная сука. Пора тебе платить по счетам»

Катя борется со страхом. Говорит себе, что все это может быть лишь игрой. Вспоминает о том, что двери в дом закрыты крайне плотно, что дорогие качественные замки закрыты намертво, что на окнах первого этажа решетки. Ее все это успокаивает. Она решает перебороть страхи, которые стали ее одолевать в связи с тем образом жизни, который она вела в последнее время. Уже через полчаса она мило переписывается с одним из лучших знакомых ей парней, с которым длительное время вообще была не в контакте. Они познакомились в институте, и он пытался ухаживать за ней, но она ему отказала по ряду причин, и теперь, годы спустя, он нашелся, постучался к ней в друзья на «вконтакте». И выясняется, что он уже успел пожениться и развестись, потому что был несчастлив в браке, и Катя вспоминает об отчаянном браке своего бывшего гражданского мужа, и настроение ее здорово поднимается, и ей кажется, что не последнюю роль в это играет апельсиновый сок, заменившей ей столь утомившее ее вино. И сейчас, когда от угроз и жизненных коллизий она должна бы находиться на грани жизни и смерти, она радуется новым возможностям и видит перспективу, а не плачет от горя.

Дата добавления: 2015-08-05