Занавеска на скрижалях

Я оканчивал Педагогический институт имени В. И. Ленина. Учился в главном корпусе, что на улице Пирогова в Москве. Старинное здание, в котором главная аудитория именовалась тогда Ленинской, поскольку именно в ней выступал по случаю вождь мирового пролетариата. Соответственно, сакральное место института было украшено его изречениями, выбитыми на мраморных досках, своего рода скрижали коммунизма.

Недавно по делам службы я оказался в своей альма-матер. Естественно, потянуло в любимую со студенческих лет аудито­рию, где сама атмосфера хранит память о выдающихся лекто­рах: Лосеве, Утченко, Кобрине и других ученых, составлявших гордость отечественной гуманитарной науки. Аудитория все та же, но появилась новая деталь, дань новому времени: ленин­ские цитаты, стыдливо прикрытые матерчатыми занавесками.

Неожиданно для самого себя, вновь превратившись в бес­шабашного студента, раздвинул одну из шторок: «Следует под­нять учителя на недосягаемую высоту» (В. И. Ленин). Послание вождя из прошлого в будущее, которому так и не суждено было реализоваться за все годы советской власти, а в последующую после краха утопии эпоху оно уже звучало как издевка. Вот его и прикрыли от греха подальше занавеской. Так дешевле, нежели вкладывать средства в ремонт аудитории. Другая версия: кто-то дальновидный не спешит уничтожать священные письме­на. Подумалось, а вдруг настало время расчехлить старые ло­зунги, тем более сегодня, когда только ленивый не призывает в свою поддержку тени прошлого. Какая разница, кому принад­лежала верная и полезная мысль? Взять на вооружение — и на полной скорости вперед! С головой, повернутой назад? Но та­кой своеобразный способ передвижения чреват ДТП.

Осторожно, с сожалением задернул шторку. Даже в этой, на первый взгляд бесспорной и греющей душу педагога, мысли вождь ошибся. В чем? Столкновение с цитатой из прошлого всколыхнуло целый дремлющий на глубинесознания пласт со­ветского воспитания и неожиданно выбросило на его поверх­ность ответ в чеканной формуле другого священного текста: «Никто не даст нам избавленья — ни бог, ни царь и не герой, добьемся мы освобожденья своею собственной рукой». От се­бя добавим к этому перечню избавителейгосударство. Ему-то и адресовал свой призыв Ильич. Слов нет, оно обязано осуществ­лять свое попечение на ниве образования, хотя бы из чувства элементарного самосохранения. Но как только его длань начи­нает распространяться на все, без изъятия, сферы образования и воспитания — пиши пропало.

Это прекрасно понимал замечательный русский педагог прошлого века С. И. Гессен: «Формальная и фактическая моно­полия государства способствует только деградации образова­ния, делая из него орудие воспитания молодежи в духе господ­ствующей общественной группы, она делает из образования орудие так называемых общественных интересов или даже среды, с помощью которого преходящие правительства хотят упро­чить и расширить свою власть». Естественно, что с таким ясным осознанием величайшей опасности государственной монополии в образовании Сергей Иосифович закончил свой жизнен­ный путь в эмиграции.

Нет, не стоит дожидаться, пока кто-то большой и сильный затащит нас на небывалую высоту. Думать так — означает взра­щивать и лелеять в себе рудименты рабской психологии. Вос­хождение требует прежде всего личного мужества, которое не­возможно без чувства достоинства и привычки опираться в жиз­ни на собственные силы. Укреплять эти единственно надежные и верные основания профессионального и человеческого роста — важнейшая задача ближайших десятилетий. Такой вот рой мыс­лей пронесся в голове по поводу зашторенной цитаты и в связи с готовящимся тридцатилетним юбилеем школы.

Тридцать лет назад мы пришли в школу-новостройку моло­дыми людьми. Пройден большой путь, педагоги, совершившие его, имеют неоспоримые заслуги, которые должны быть отмече­ны на юбилее. Между тем по государственным канонам юбиле­ем, который дает право на награды работникам, официально считается лишь пятидесятилетие учреждения. Из чего следует, что в год тридцатилетия школы реально я, как руководитель, могу рассчитывать на один значок «Почетный работник образо­вания» и три грамоты родного министерства (из расчета одна грамота на сто человек). Такие вот щедроты государства. Не на­до быть великим провидцем, чтобы предвидеть: мало кто из ос­нователей школы доживет до ее славного пятидесятилетия. А их надо возвеличивать при жизни, нарушая печальную рос­сийскую традицию, подмеченную еще А. С. Пушкиным: «Они любить умеют только мертвых». Жалею государство, у которого вечно чего-то не хватает: бумаги на грамоты, металла на почет­ные значки.

Заказываю у своих выпускников-ювелиров знаки из золота высшей пробы для тех, кто проработал в нашей школе все тридцать лет, серебряные — для тех сотрудников, чей стаж в нашем учреждении составляет двадцать пять лет. Ювелиры постара­лись, не взяв с меня за работу ни копейки. Тонкие учительские руки, оберегающие нежный росток —душу ребенка. Такой знак отличия можно получить лишь в нашей школе.

Юбилей проходит на арене Большого цирка на проспекте Вернадского. А где еще можно собрать три с половиной тысячи выпускников? Разумеется, дело не только в количестве поса­дочных мест. Цирк — мое первое место работы и особое празд­ничное состояние души, его очень точно выразил Б. Окуджава в стихах, посвященных Ю. Никулину.

Цирк — не парк, куда вы ходите

грустить и отдыхать. В цирке надо не высиживать,

а падать и взлетать, и под куполом,

под куполом,

под куполом скользя, ни о чем таком сомнительном

раздумывать нельзя.

Все костюмы наши праздничные —

смех и суета. Все улыбки наши пряничные

не стоят ни черта перед красными султанами

на конских головах, перед лицами,

таящими надежду, а не страх. О Надежда,

ты крылатое такое существо!

Как прекрасно

твое древнее святое вещество: даже если вдруг потеряна

(как будто не была), как прекрасно ты распахиваешь

два своих крыла над манежем

и над ярмаркою праздничных одежд, над тревогой завсегдатаев,

над ужасом невежд, похороненная заживо,

являешься опять тем, кто жаждет не высиживать,

а падать и взлетать.

Но какой же цирк без парада-алле? Под звуки марша по подсвеченной всеми огнями лестнице откуда-то из поднебесья на арену цирка спускаются все педагоги, они постепенно запол­няют арену. Три с половиной тысячи выпускников стоя рукопле­щут своим учителям. Так начинается наш праздник, который мы делаем себе сами. Между прочим, это одна из главных объеди­няющих идей школы, которую мы исповедуем все годы: чем сложнее окружающая жизнь, тем больше должно быть празд­ников. Нервы нам будут мотать все кому не лень, но праздник себе можем сотворить только мы. Тридцать лет это «и жизнь, и слезы, и любовь».

После торжественного награждения отцов и матерей — ос­нователей школы — наступает грустная минута. Звучит песня: «Опустела без тебя земля». На огромном экране поочередно появляются лица педагогов, не доживших до светлого дня юби­лея. Зал встает, в руках у выпускников зажигалки. Три с половиной тысячи огоньков в притихшем цирке в память ушедших учителей.

Тем временем шоу набирает обороты. Да-да, не надо стес­няться этого слова. Не юбилейное мероприятие с длинными пресными речами и славословиями в адрес виновников торже­ства, а яркое, запоминающееся духоподъемное зрелище, сде­ланное нами с учетом всех законов восприятия современного человека, избалованного нынешними техническими средства­ми. Но у нашего шоу есть, по крайней мере, два неоспоримых преимущества, заведомо обрекающих его на успех: теплый дружественный зал, воспринимающий все происходящее с ог­ромной отдачей энергии, и непосредственное участие в нем ви­новников торжества. Проще всего, готовя юбилей, последовать традиционной схеме: торжественная часть плюс концерт. Веж­ливые аплодисменты и скучающие лица будут вам наградой. На этом пути не достигнуть эмоционального накала, не высечь иск­ру, из которой возгорится пламя, обжигающее душу. Но ведь в этом и состоит сверхзадача праздника. «А душа, уж это точно, ежели обожжена, справедливей, милосердней и праведней она» (Б. Окуджава). И совсем другое дело, когда в роли дейст­вующих лиц и исполнителей не наемные артисты, а сами педа­гоги и выпускники. Учитель лишь до тех пор остается учителем, пока он не утерял способности удивлять своих воспитанников, даже если им сегодня уже за сорок. Не будем забывать, что ря­дом с ними в цирке сидят их дети, наши нынешние ученики.

Легко сказать «удивить», да еще на такой специфической площадке, как арена цирка. Это не драматический театр, тут не схалтуришь. Трюк либо получается, либо нет, он, как и работа с детьми, не терпит фальши. Семь потов сошло с нас, пока, на­конец, удалось достигнуть приличного уровня исполнения. Мне самому пришлось в сжатые сроки похудеть на семнадцать килограммов. А как же иначе? На арене пришлось скакать на лоша­ди наравне с юными наездниками и прямо с этой живой «трибу­ны» обращаться с поздравительной речью к выпускникам всех лет. Что делать? Положение обязывает, директор школы всегда должен быть на коне, невзирая на возраст.

С годами все наши номера и дивертисменты обрастут леген­дами, войдут в мифологию школы, которая будет передаваться из поколения в поколение. Именно на такой мифологии дер­жится корпоративный дух, предопределяющий долговечность существования наиболее успешных компаний и фирм. Вслед за руководителем тряхнуть стариной пришлось и педагогам. Шквалом аплодисментов принял зал их появление в ледовой сюите. Прекрасное скольжение демонстрировали новоявлен­ные фигуристы в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти пяти лет. Буквально накануне премьеры во время репетиции одна учительница сломала руку. С полными слез глазами она произ­несла удивительную фразу, которая говорит о многом: «Я вас так подвела».

Как относиться ко всему происходящему? Как к страннос­тям деспота-директора, принуждающего педагогический кол­лектив с риском для жизни выполнять несвойственные ему функции? Кто-то, наверное, со скептической улыбкой так и оце­нит шутовские наклонности чудаковатого руководителя. Бог им судья. Свою внятную позицию я выразил в финале представле­ния из-под купола цирка.

Снова туда, где море детей.

Школа, как цирк, с судьбою своей.

Фальши не терпят ни дети, ни трюк,

Легких путей не бывает здесь вдруг.

Полжизни учить — смел и дерзок наш трюк.

Класс замирает, все смолкает вокруг.

Зная об этом, дамы в ложах вздохнут,

Скажут с улыбкой: храбрый шут, добрый шут.

Педагог, как циркач, так что же?

Не стремится он стать вельможей,

И соблазны от нас далеки, далеки,

Но удачи не так редки.

За тридцать лет еще мелодия не спета,

Мой конь, как птица, по кругу мчится.

Дождем душистым на манеж летят букеты,

Нет, не закончен еще наш век,

Но ускоряет все же время бег.

Цветы роняют лепестки на песок,

Никто не знает свой отмеренный срок.

Сквозь годы было нам пройти суждено,

Мы снова вместе, значит — все за одно.

О, радость греться у такого огня,

Биенье сердца не удержишь, любя.

И это счастье, я скажу, не тая,

Всегда быть в школе — судьба моя!

Должен заметить, что петь с трапеции крайне неудобно, но чего ни сделаешь, чтобы подняться на недосягаемую высоту. Мы с коллегами сделали это без посторонней помощи.

Дата добавления: 2015-08-03