Константин копроним. Восточная граница – арабы. Западная граница – болгары

Исаврийская династия достигла власти не по праву наследства; вступлению Льва на престол предшествовал длинный период анархии, во время которой провинциальные войска не раз провозглашали царями излюбленных своих вождей. Заботы об утверждении власти за своим потомством поэтому должны были занимать основателя династии. В качестве опоры династии рассматривался товарищ Льва по командованию военным округом на востоке, содействовавший ему при свержении Феодосия, стратиг фемы Армениак Артавазд. Он тесно сблизился с царским домом, породнившись с царем вследствие брака с его дочерью Анной и получив в командование ближайшую к Константинополю фему Опсикий — назначение, не препятствовавшее ему оставаться в столице и носить придворное звание куропалата. Происшедшие от этого брака два сына, Никифор и Никита, получили должности стратигов в двух важнейших фемах, один в Европе, другой в Азии. Не лишено значения в том же смысле укрепления династии и то обстоятельство, что в 732 г. за 14-летнего Константина сосватана была дочь хазарского хана, принявшая по крещении весьма популярное имя Ирина. Родственным союзом с хазарским ханом нельзя было не дорожить из-за того, чтобы иметь в хазарах союзников против арабов. Этим же соображением, вероятно, руководился в свое время и Юстиниан II, женившись на хазарской принцессе.

Соединенная с обстоятельствами крещения Константина легенда, которою и объясняется усвоенное ему прозвание Копронима, имеет свое происхождение в религиозной и политической борьбе и в нравах тогдашней партийной полемики. Сохранившиеся до нашего времени сведения о царях иконоборческого периода исходят из партии ожесточенных их врагов, которые не щадили в особенности Константина и густыми темными красками изобразили его жизнь и деятельность. Нужно думать, что в VIII в. существовала и благорасположенная литература об иконоборческих императорах, но она тщательно истреблена иконопочитателями, когда им посчастливилось получить перевес над иконоборцами. Об этом мы найдем случай говорить ниже, в настоящем же случае достаточно будет сослаться на следующий факт двойственного воззрения на Льва, сохранившийся в основном нашем источнике, именно в летописи Феофана под 718 г.: «В сем году у нечестивого царя Льва родился нечестивейший сын его Константин, предтеча антихриста» (1). Но тот же писатель несколько выше два раза усвояет царю Льву наименование благочестивого царя (2). Эта двойственная точка зрения на царя Льва в произведении одного и того же писателя может служить указанием на то, что и сам Феофан имел под рукой образцы сочувственной к Льву Исавру литературы, которые он не успел вполне редактировать согласно воззрениям иконопочитателей.

По смерти Льва в 740 г. царская власть естественно должна была перейти к сыну его, который имел тогда 22 года и был в состоянии править самостоятельно. Воспитанный в качестве будущего наследника престола и с детских лет сопричисленный к власти, Константин не скрывал своего сочувствия к реформам своего отца и вследствие того не пользовался расположением иконопочитателей. Нет сомнения, что и в среде старой аристократии, устраненной от высшей власти и влияния Исаврами и их приверженцами, могли оказаться такие, для которых смена царствования представляла благоприятный случай для возвращения утраченного влияния. Но трудно было ожидать, чтобы во главе движения против сына Льва оказался комит и стратиг Опсикия Артавазд, не принадлежавший к византийской аристократии и получивший первое место в империи благодаря тесным связям с новой династией. Опираясь на войско и давая духовенству и ревнителям иконопочитания надежду на отмену распоряжений предыдущего царствования, Артавазд приготовил в Константинополе революцию против Константина. Как происходило движение и где были сосредоточены нити заговора, об этом трудно составить себе понятие. Интрига подготовлялась довольно медленно, и в течение целого года Константин, по-видимому, не подозревал опасности. В июне 741 г. Константин отправился в Малую Азию, имея в виду поход против арабов. Расположившись лагерем во Фригии в местности Крас, он начал организовать войско для похода. Это время признано было заговорщиками благоприятным для их предприятия, которое осуществлено было без особенных потрясений.

Стратиг Опсикия Артавазд находился в то время в Дорилее, и император предложил ему явиться в лагерь. Но Артавазд успел к тому времени поднять возмущение в своей феме, принял титул императора и пошел против Константина. В первой же стычке был убит патрикий Висир, имевший, как говорят, огромное влияние на Льва Исавра в под-готовлении иконоборческого движения, и Константин оказался так мало подготовлен к сопротивлению и защите, что счел за лучшее бежать в Аморий, главный город соседней большой фемы Анатолика, где было больше приверженцев исаврийской династии, и где он мог организовать для себя оборону при содействии преданного ему стратига Ланкина. Между тем Артавазд, предоставив своему сопернику полную свободу действий, немедленно вступил в сношения с представителями своей партии в Константинополе. Здесь на его стороне был временный правитель за отсутствием императора, патрикий и магистр Феофан, а также патриарх Анастасий. Они распустили слух, что царь умер, и что восточные фемы провозгласили императором Артавазда, и легко достигли того, что народ в церкви святой Софии провозгласил Артавазда царем как «мужа православного и защитника божественных догматов». Но как в Константинополе было мало войска, правитель дает знать стратигу Фракисийской фемы Никифору, собственному сыну, чтобы он поспешил занять Константинополь своими войсками. Когда Фракисийская фема заняла город, заперла городские ворота и поставила на стенах гарнизоны, партия Артавазда могла считать свое положение упроченным и очистила город от приверженцев Константина.

Тогда Артавазд вступил в Константинополь, и первым его делом была отмена постановлений предыдущего царствования против святых икон. Нужно принять во внимание, что при тогдашних обстоятельствах эта мера могла касаться только столицы; притом же было весьма естественно новому императору заручиться расположением столичного населения[25]. Но и Константин далеко не был беззащитен и не думал складывать оружия. За него стояли две азиатские фемы, Анатолика и Фракисийская, и, кроме того, с ним была флотская фема Кивиррэоты, т. е. почти вся Малая Азия. Здесь весьма отчетливо обнаружились политические симпатии в связи с национальными: европейские области были за Артавазда и за принцип иконопочитания, азиатские — за законного представителя власти и за иконоборческий принцип. С войсками, собранными в верных ему фемах, Константин подошел к Босфору и остановился в Хрисополе. Казалось бы, что он теперь же мог осадить столицу и принудить своего соперника к сдаче, но вследствие непонятных для нас причин на этот раз он отступил назад и провел зиму 741/42 г. в Амории. Таким образом объясняется то обстоятельство, что несколько официальных актов этого времени носят имя Артавазда, который признан был в императорском достоинстве папой, венчал на царство сына своего Никифора, а другого сына, Никиту, назначил стратигом фемы Армениак, где он имел приверженцев, будучи сам армянского происхождения.

Но весной 742 г. наступила развязка запутанного положения, которая может считаться неожиданной, т. к. здесь в первый раз обнаружились военные дарования и вообще далеко не обычные административные способности законного наследника престола. Артавазд в мае 742 г. выступил в Вифинию в фему Опсикий и начал производить в ней работы, прибегая к слишком крутым мерам. Для Константина было весьма важно, что и фема Опсикий не оказалась преданной Артавазду, а между тем вся борьба между соперниками решалась на азиатской территории. Находясь во главе фемы Анатолика, Константин нанес, прежде всего, поражение Артавазду при Сардах и заставил его после потери армии и военных запасов спасаться в Кизик и отсюда в Константинополь. Но в Азии оставался еще сын Артавазда Никита, находившийся во главе фемы армянской и поздно выступивший в поход, когда уже главная часть драмы была разыграна. В августе того же года отряд Никиты был разбит наголову при Модрине в феме Вукеллариев, причем погиб патрикий Тиридат, двоюродный брат Артавазда, и значительная часть начальствующих лиц. «В этой битве, — замечает летописец,—где сражались армяне и фема Армениак с войском фем Анатолика и Фракисийская, пало немало жертв с той и другой стороны. Исконный сеятель зла диавол возбудил такую злобу и усобицу между христианами, что без сожаления губили дети отцов и братья братьев и без пощады предавали огню имущество и жилища друг друга» (3).

Этим делом решена была судьба Артавазда, т. к. ничто теперь не препятствовало Константину идти на самый Константинополь. В сентябре того же года он переправился на европейский берег и начал осаду столицы со стороны суши; в то же время стратиг Фракисийской фемы Сисинний прибыл с флотом из Абидоса и запер для Константинополя все выходы к морю. Столица оказалась в отчаянном положении, она была окружена со всех сторон — от Харсийских ворот до св. Маманта, где был лагерь Константина,— враждебными силами, а между тем большой и многочисленный город оказался без необходимых для жизни средств. Дороговизна припасов возросла до крайней степени: за меру ячменя (около 20 ф.) платили около 40р.; в той же степени поднялись цены на все продукты (4).

Артавазд пытался поправить беду экстренными мерами. Он отправил морем своих уполномоченных для покупки хлеба на юге, но около Абидоса хлебная партия захвачена была судами кивиррэотского флота и доставлена Константину, который употребил хлебные запасы на продовольствие своей армии. Сделана была попытка произвести вылазку и напасть на осаждавшую армию, но попытка оказалась неудачной и — самое важное — лишила Артавазда его правой руки, магистра Феофана Монета. Точно так же не имели успеха огненосные суда, снабженные греческим огнем, обыкновенно наводившие ужас на неприятельский флот. Ввиду отчаянного положения, вследствие голода и начавшейся смертности Артавазд предоставил оставить город тем, которые не участвовали в гарнизонной службе. Тогда началось настоящее выселение и потребовалось принять серьезные меры, чтобы не выпускать из города молодых людей, переодетых в женское или монашеское платье. Все вышедшие были принимаемы в лагере Константина, получали продовольствие и увеличивали число его приверженцев. Наконец, Артавазда ожидал еще сильнейший удар. Сын его Никита после поражения при Модрине собрал часть войска и подошел к Хрисополю, имея намерение помочь осажденной столице. Но Константин, не снимая осады, поспешил переправиться через пролив и погнался за Никитой, который стал отступать на Никомидию. Здесь он был застигнут войском Константина и взят в плен вместе с бывшим епископом Гангр Маркеллином, служившим теперь в армии в качестве куратора. Обоих пленников ожидала горькая участь: Маркеллин был казнен, а Никита закован в цепи и в таком виде выставлен под стенами Константинополя «на показ» горожанам и отцу его.

При всем том город не сдавался. Наконец 2 ноября Константин ворвался в Константинополь через сухопутную стену и таким образом положил конец этому несчастному междоусобию, стоившему много крови. Хотя Артавазд успел выйти из Константинополя с патрикием Вахтангом, очевидно, тоже армянского происхождения, но был захвачен и приведен в оковах в Константинополь, где были уже во власти его более счастливого соперника и оба его сына. Артавазд был присужден вместе с сыновьями к ослеплению, а патрикий Вахтанг обезглавлен на площади Кинигия.

Потушив восстание и сделав безвредными Артавазда и его сыновей, Константин праздновал свое торжество цирковыми играми, на которых побежденные противники, а равно и главный их помощник патриарх Анастасий, должны были исполнять данные им роли: первые были проведены по цирку, обремененные цепями, а последний подвергнут публичному бичеванию и, посаженный на осла задом наперед, торжественно проведен по цирку. Весьма любопытно отметить, что позорное наказание, испытанное патриархом, не послужило препятствием остаться ему на патриаршем престоле и быть во главе Церкви до 754 г. Что касается других мер, принятых против приверженцев Артавазда, являющихся под пером летописца Феофана весьма жестокими, то нужно вспомнить о том, что до нас дошла только враждебная иконоборцам литература, слишком сгустившая темные краски. Есть одна черта в известиях Феофана, которою отмечен, вероятно, реальный факт (5). Константин привел с собой в Константинополь новых людей, не доверяя прежним придворным и административным чинам, и обогащал своих новых слуг имуществами, конфискованными у чинов византийского служилого дворянства.

Для второго, как и для первого, представителя исаврийского дома самым капитальным вопросом внешней политики были отношения к арабам. Арабско-мусульманский вопрос занимает в истории Византии такое крупное, скажем даже, роковое значение, что историку необходимо с ним обходиться с большим вниманием и обращаться к нему весьма часто. После знаменитой осады Константинополя в 717г. они, правда, перестали быть для Льва Исавра так страшны, как в первый год его царствования, и не предпринимали против империи обширного и хорошо комбинированного наступления, но все же византийский царь никогда не забывал, что мусульмане самые опасные враги восточного христианского царства. В царствование Льва арабы несколько раз делали вторжения в империю; в особенности следует вспомнить поход 726 г., когда они дошли до Никеи, где им было, однако, нанесено поражение, память о котором сохранилась в Никее на башне Артавазда (6). В 737 г. повторился новый поход, наконец, в 739 г. арабы вторглись в фему Анатолика и соседние области тремя армиями. Одна из них под предводительством Ал-Баштала дошла до местности Акроин в Анатолике, где была встречена двумя императорами, Львом и Константином, и где произошло сражение, окончившееся большим поражением арабов.

Это было последним военным делом Льва, которым он еще раз обуздал напор арабов и побудил их сократить конные наезды и быть внимательней по отношению к государственной границе между калифатом и империей. Правда, обозначить эту границу к половине VIII в. было бы чрезвычайно трудно. То, что искони было границей империи на востоке, стало уже давно арабским достоянием. Сирия и Палестина, Армения до Кавказских гор и р. Риона на севере были завоеваны еще первыми преемниками Магомета. В конце VII и в начале VIII в. восточная граница империи еще отодвинулась далее на запад, причем к арабам отошла значительная область от Антиохии и Алеппо до гор Тавра. Пограничными городами, подвергавшимися наибольшей опасности от арабских наездов, здесь были Тиана и Кесария. Самые важные фемы, выдерживавшие напор арабов, почти ежегодно вторгавшихся в не защищенные крепостями и сторожевыми отрядами открытые места, были Анатолика на юге и Армениак на севере. Военные потребности вызывали здесь необходимость образования новых военных округов, и, действительно, с течением времени появляются на этой границе новые фемы.

Мы видели выше, что заговор против Константина обнаружился именно во время приготовлений его к походу на Восток. Вообще можно заметить, что со времени иконоборческой династии дальнейшему наступательному движению арабов в Малой Азии поставлен был предел. Это весьма наглядно свидетельствуется, между прочим, и тем, что во время междоусобной борьбы в 741—742 гг. арабы не повторяли значительных набегов, хотя происходившая смута могла сулить им легкий успех и добычу, тем более, что оба соперника, боровшиеся за власть, искали союза у Валида II, преемника Ишама. Наступившая в калифате смута вследствие начавшейся борьбы между Омейядами и Аббасидами сопровождалась такими последствиями, которые позволили Константину V начать наступательное движение против мусульман и отбросить их на восток от намеченной выше границы. Так, в 745 г. он вступил в область за Тавром и сделал некоторые приобретения в Северной Сирии. В особенности имело большое значение то обстоятельство, что ему удалось отнять у арабов родину исаврийского дома Германикию и перевести в Византию родственников своих по матери, которые оставались там под арабской властью.

В следующем году произошла морская битва с арабами, причем византийский флот нанес сильное поражение арабим при острове Кипре, возвратив этот остров, отнятый при Юстиниане II. Наступательное движение против ислама особенно выразительно доказывается походами 751 г., когда Константин вступил в Северную Месопотамию и затем в Южную Армению. Прежде всего он осадил Мелитену и принудил город к сдаче. Христианское население выведено было в империю и получило земли во Фракии, мусульманам предоставлено было избрать другие места для поселения, т. к. город был уничтожен и его стены и укрепления срыты. В дальнейшем движении подобная же участь постигла армянский город Эрзерум, или Феодосиополь, Малатию, затем Самосат. Ясное дело, что в этом направлении Константин приближался к старой границе, отделявшей Византию от Персии, однако он не обманывался насчет своих средств, не укреплял взятые города, а срывал их до основания, чтобы лишить арабов возможности снова найти в них точку опоры против Византии. В Армении он имел приверженцев, которые оказывали ему содействие, таков патрикий Кушан. Чтобы понять значительные успехи Константина на восточной границе, следует принять в соображение междоусобную войну в калифате, предшествовавшую падению дома Омейядов (8).

Восстание наместника Армении и Месопотамии Мервала сопровождалось смутами по всему калифату и вызвало падение династии в 750 г. Главное движение направлялось из Персии и Средней Азии, в основе его было национальное начало. Вообще к этому времени замечается в калифате ослабление религиозного пыла, местные народные элементы берут перевес над арабами и начинается история раздробления калифата. Отлагается Испания, в которой возникает отдельный калифат; заявляет притязания на независимость Африка. С началом правления Аббасидов, перенесших столицу из Дамаска в Багдад, арабская национальность перестает иметь главное значение в судьбах мусульманства, багдадские калифы начинают вербовать охранную для себя стражу из персов, берберов и турок. Вместе с тем в религиозной политике калифата произошла перемена в смысле нетерпимости и исключительной враждебности к христианству, вследствие чего значительные партии христиан стремились к переселению или в византийские области Малой Азии, или в Сицилию и Южную Италию

Усобицы и убийства, сопровождавшие происшедший переворот, продолжались шесть лет. Именно на этот период (750—756) падают успехи византийского оружия на восточной границе. По смерти Абдул-Аббаса калифат перешел к брату его Абу-Джафар-Мансуру, знаменитому основателю Багдада и непримиримому врагу христиан. Но с этих пор война с арабами утратила тот острый характер, какой она имела в первой половине VIII в.; хотя почти каждый год имеются известия о пограничных столкновениях, но это не война, а наезды на пограничные области военной вольницы, которые сопровождались уводом в плен людей и домашних животных — так называемый сарацинский полон,— но не изменяли политической границы между Византией и арабским калифатом. Лишь для точности и полноты изложения можно указать на некоторые отдельные факты В 768 и последующих годах упоминается о нападениях Ал-Аббаса на Армению, причем осаде подвергся город Камаха; затем Ибн-Вакка опустошил Северную Сирию и занял Германи-кию. Но и византийцы с своей стороны крепко держались в Армении, в области Диарбекира. Когда в 770 г. арабы хотели проникнуть в Малую Азию со стороны моря, то стратиги трех фем, Анатолики, Армениака и Вукеллариев, выступили против них с суши, а флот фемы Кивиррэотов отрезал им отступление морем. Хотя арабы прорвали окружавшую их цепь византийской конницы, но в общем не имели успеха и должны были отступить. Таким образом, со стороны Востока положение казалось вполне обеспеченным. Арабские нападения не требовали уже напряжения всех сил империи, т. к. местные войска фем считались достаточными, чтобы оберегать от них границу.

Ко времени царствования Константина V относится весьма важное внутреннее событие — страшная чума, поразившая империю и сопровождавшаяся крупными социальными и экономическими последствиями. Чума перенесена была из Средней Азии в Сирию, где свирепствовала в 744 г., обошла Египет, Африку, Сицилию, перебросилась в Грецию и на острова Архипелага и поразила Константинополь, где ее страшные опустошения относятся к 748 г. Постигшая империю, и в частности греческий полуостров, катастрофа превосходила все, что сохранила память людей о народных бедствиях, и унесла столько жертв, что правительству предстояла трудноосуществимая и весьма деликатная задача — как пополнить образовавшуюся во многих областях убыль населения.

Что происходило в это время в столице, об этом сообщает весьма картинные сведения писатель Феофан: «Заразительная болезнь, начавшись в Сицилии и Калабрии, подобно всепожирающему пламени, распространилась в Монемва-зию и Елладу и ближайшие острова в течение 14-го индикта (744—745 гг.) В Константинополе эта зараза обнаружилась так. Неожиданно и невидимо стали появляться на одеждах людей и на священных облачениях в церквах масленые крестики. Неизвестность того, что сулит это знамение, породила в людях печаль и большое смущение. Гнев Божий беспощадно поражал не только городских жителей, но и всю столичную округу. Многим стали казаться привидения, им виделось, что будто бы они идут вместе с какими-то неизвестными страшными людьми, которые при встрече приветствуют их и дружески разговаривают, смысл же их слов никоим образом не передавали. Замечали, что они входят в дома и что одних из домочадцев убивают, других ранят копьем. Большинство из того, что они говорили, случилось на самом деле. Весной 1-го индикта (747) моровая язва достигла наибольшего напряжения, а летом так усилилась, что целые дома совершенно запирались и не оставалось кому погребать мертвецов. По требованию крайней нужды придумали прилаживать на оседланных животных доски и на них класть мертвецов и таким образом вывозить их, точно так же как и в телегах, складывая трупы в кучу, одного над другим. Таким образом переполнены были все городские и подгородние кладбища, равно как все пересохшие цистерны и пруды, и, когда не хватило их, стали копать виноградники и огороды, находившиеся внутри древних стен, так как смертность так увеличивалась, что едва можно было найти место для погребения трупов» (9).

Следствия этого черного года были ужасны. Население столицы сильно поредело, нужно было озаботиться экстренными мерами, чтобы привлечь в город новых поселенцев. Император призвал в столицу множество семей из всех провинций, а главным образом из Греции и с островов.

Моровая язва вместе с другими обстоятельствами произвела громадное передвижение в населении империи и имела чрезвычайно важные последствия. Если в столицу переселились многочисленные семьи из Пелопонниса, то в самой Греции оказалось чрезвычайно скудно греческое население. Успех славянской колонизации, проникшей до Пелопонниса, несомненно, объясняется в значительной степени вымиранием населения от чумы и правительственным выселением части оставшегося населения в Константинополь. Несколько славянских племен, дошедших в это время до самого Тайгета, в течение многих столетий оставались независимыми и сохраняли особенности славянского быта. Что касается самой столицы, то и здесь наплыв новых элементов во многом изменил первоначальный характер населения и, по всей вероятности, немало содействовал успехам церковной и административной реформы, проводимой исаврийцами. Между прочим, следует обратить внимание на особенные меры, принятые царем Константином для обмена населения в некоторых провинциях, имевшие последствием полную отмену старых исторических и этнографических традиций древности и вводившие в подлинный средневековый византинизм. Всячески содействуя колонизации Малой Азии славянами и давая им такое земельное и административное устройство, при котором они могли бы успешно выполнять возложенную на них в фемах военную службу, Константин, с другой стороны, принял чрезвычайные меры к переселению павликиан из Сирии и Армении во Фракию.

Павликианство как церковное еретическое учение играет весьма важное значение в истории Византии. Основатель ереси Константин происходил из местечка Мананали близ Самосата. Из исключительного уважения к имени апостола Павла он усвоил себе прозвание Сильвана и в 660 г. основал религиозную общину в Армении. В основе его учения лежал дуализм, и потому вначале павликианство смешивалось с древним еретическим учением манихеев. В 687 г. Сильван был казнен. Но его ученик и преемник Симеон, принявший имя Тита, дал этой секте большое распространение и перенес ее в Малую Азию. Павликиане считали себя преимущественными христианами и усвояли своему учению апостольскую древность. Видимый мир есть произведение злого начала, Демиурга, которому принадлежит и создание человеческого тела, почему они оказались в противоречии с христианской догматикой прежде всего в отрицании человеческой природы во Христе. Принимая учение о Троице, совершенно в противоположность православному учению развили догмат о Богородице. Не придавая чести и почитания Деве Марии, павликиане смотрели на Богородицу как на простой орган, которым воспользовалось божественное тело Спасителя. И в этом отношении они далеко уклонились от православного воззрения, приблизившись к ереси монофизитов. Уклоняясь от внешних обрядов богослужения, они не признавали поклонения иконам, отрицали посты, молитву и не принимали монашества. В смысле церковной обрядности держались простых обычаев апостольской Церкви, а из священных книг принимали Новый Завет за некоторыми ограничениями и отрицали книги Ветхого Завета, самым же высшим почетом у них пользовались послания апостола Павла. Отрицание церковного авторитета, стремление к простым формам апостольской Церкви и другие черты сближают павликиан с церковными учениями либерального характера, развившимися в средние века и подготовившими Реформацию, как богомилы, альбигойцы, гусситы.

Нельзя не видеть, что в религиозном и обрядовом учении павликиан были черты сходства в некоторых отношениях с системой иконоборческих императоров, но было бы трудно в настоящее время ставить вопрос о том, какими побуждениями руководился царь Константин — политическими или экономическими,— когда он пришел к мысли переселить во Фракию значительное число павликиан. Но за устранением вопроса о целях и побуждениях остаются перед нами во всей силе последствия этой меры. Прежде всего таким путем во Фракии усиливался народный элемент, какого там недоставало после обширной славянской иммиграции: крепкий и воинственный народ, имевший задачей противостоять болгарско-славянскому напору. Нельзя, с другой стороны, не считаться и с тем обстоятельством, что в европейских областях до сих пор не замечалось склонности к усвоению иконоборческих принципов, напротив, греческий элемент всемерно отстаивал иконопочитание и защищал эллинизм и православие. То обстоятельство, что с павлики-анами введен был в европейские провинции новый элемент, весьма благорасположенный к усвоению религиозной реформы, значительно ослабляло противодействие и приготовляло торжество новых идей и на Балканском полуострове — так, по крайней мере, могло думать правительство Константина V. Чтобы судить о том, сколько было жизненной силы и энергии у павликиан, достаточно указать на то, что эта религиозная секта дала начало славянскому богомильству, имевшему гнездо в Филиппополе и распространившемуся по Балканскому полуострову в средние века, и что византийские императоры нашли в павликианах надежное военное средство в своей политике во Фракии и Македонии к ослаблению притязаний болгар и славян.

Независимо от вышеуказанного следует здесь отметить в заключение, что со второй половины VIII в. обнаруживается во всей своей силе то начало, которому предстояла весьма важная роль в истории византинизма. Уже из предшествующего можно было заметить, что с вступлением на престол исаврийской династии в Константинополе получает преобладание восточный национальный элемент и восточное политическое влияние. Цари иконоборческого периода, может быть, не всегда сознательно предпринимали реакцию против исключительно эллинских притязаний, которые сказывались в тогдашнем направлении византийской внутренней политики. Не может быть сомнения, что не рационалистические мотивы руководили иконоборческими царям в их реформах, как бы ни были способны подкупать в этом смысле некоторые их действия, а могущественно подействовавший Восток, вдохнувший жизнь и бодрую силу в арабов и давший религиозную систему павликианам. Иконоборчество держалось главнейше на Востоке, в европейских провинциях господствовали римско-эллинские предания и идеалы, которые под давлением победоносного мусульманского движения вместе с духовенством, монашеством и греческим народом передвигались все далее и далее на Запад.

Лев Исавр, дав физический отпор арабам под Константинополем, не был в состоянии противостоять тому духовному влиянию, которое шло с Востока без шума и без звона оружия. Эллинизация Вселенской Церкви была уже совершившимся фактом в VII в. и Вселенская патриархия, благодаря своей эллинской исключительности, уже выбросила из своих недр громадные области, населенные христианами. С иконоборческими царями ставился на очередь громадной важности вопрос для всего последующего культурного развития: возобладает ли в империи эллинизм или же нет, ограничится ли византинизм осуществлением эллинских политических и национальных притязаний, как они выражались в церковной политике, или же воспримет к общению восточные народные начала и тем даст более широкую постановку делу дальнейшего развития. Колебание правительства в смысле отношения к этим двум основным программам характеризует эпоху иконоборческого движения и свидетельствует об ожесточенной борьбе людей того и другого направления. В царствование Константина V правительство бесповоротно шло к утверждению азиатских элементов. Переселение павликиан во Фракию было весьма искусной мерой к распространению воззрений, подрывавших господствующую религиозную систему. В этом же смысле следует объяснять и выселение греков из Пелопонниса и с островов. Ослабление эллинизма в Греции шло рядом с усилением здесь славянской иммиграции; привлечение в столицу новых элементов населения, и притом отовсюду, также содействовало тому, чтобы в Константинополе образовались космополитические тенденции, чтобы на место римских традиций привились восточноазиатские и чтобы эллинизм утратил в империи то значение, которым доселе пользовался. Таким путем приготовлялась почва к тому, чтобы на патриаршем престоле появился славянин, и чтобы верхи служилого дворянства сильно окрасились наплывом восточных элементов.

Значение мусульманского вопроса для империи до известной степени разрешено было политикой Льва Исавра. В царствование Константина с арабами продолжались, правда, столкновения и были даже войны, но, в конце концов, успех чаще был на стороне Византии и — что касается Северной Сирии и Месопотамии — здесь границы империи вследствие побед, одержанных над арабами Константином V, приближались к Даре и Нисиби, пограничным крепостям лучшего времени политического и военного могущества Византии. Гораздо серьезней было положение дел в Европе. Занявшая провинцию Мизию болгарская орда, по-видимому, обнаруживала большую склонность к расширению по Балканскому полуострову и к усвоению византийского военного искусства и культуры. В этом отношении болгаре весьма выгодно отличались от своих соплеменников, не раз приходивших в Европу и занимавших культурные области, как авары, гунны, половцы и др. Нужно думать, что к половине VIII в. они уже перешли от Дуная на юг и утвердились на том месте, где открыта их столица недавними раскопками Р.А. института. Хотя формально владения их продолжались до Балканских проходов, которые империя удерживала за собой в качестве естественных укреплений, не нуждавшихся в больших гарнизонах для своей охраны, но фактически уже во время Льва Исавра болгаре свободно проходили горные клизуры и неожиданно являлись на юг от Балканов, внося опустошения и грабеж в малозащищенные открытые места. Чтобы обезопасить себя от подобных неожиданных нападений, империя вносила ежегодную дань для удовлетворения хана и его дружины. Вместе с тем, находя проходы, частью уже находившиеся во власти болгар, недостаточной защитой границы, император начал строить на южном склоне Балканских проходов κάστρα, или укрепления, защищавшие пограничную линию; кроме того, стали организоваться новые поселения из переселенцев Сирии и Месопотамии.

После хана Тервела, современника Льва, значительный период, соответствующий царствованию Константина, отмечается правлением хана Кормисоша, основателя новой династии ханов, по отношению к которому имеются точные известия в византийской летописи. Именно: под 755 г. сообщено, что во Фракии поселены сирийцы и армяне, от которых распространилась ересь павликиан, и что в то же время болгаре потребовали дани за построенные укрепления (10). Когда Константин отказал им в требовании, болгаре сделали на империю набег и опустошили всю Фракию, дошедши до Длинных стен, проведенных еще Анастасием в 504 г. от Силиврии до Деркона для защиты столицы и ее окрестностей. Что последовало за этим походом, трудно решить, т. к. известия писателей не согласны между собой. Если отдать предпочтение известию патриарха Никифора, то за этот поход болгаре поплатились весьма дорого, т.к. царь Константин погнался за ними, обремененными добычей, и нанес им сильное поражение. Не ограничиваясь этим, он собрал морскую силу и сухопутное войско и, высадившись у Дуная, опустошил болгарские селения и взял многих в плен. Сухопутное же войско напало на болгар близ укрепления Маркеллы, поблизости от границы, и обратило болгар в бегство. Тогда болгаре стали просить мира и дали в заложники своих детей (11). По словам историка Феофана, события происходили не так счастливо для Византии, ибо болгаре благополучно возвратились домой, а через четыре года нанесли Константину, сделавшему на них поход, сильное поражение в Берегавском проходе (12). Хотя положение укрепления Маркеллы не может быть с точностью определено, но для нас имеет значение то обстоятельство, что Маркеллы и проход Берегава у наших писателей стоят одно вместо другого. Есть полное основание думать, что тогда болгаре не распространяли еще свою власть далее Балканских ущелий, и что граница находилась в это время на южном склоне Балкан, будучи отмечена рвом и валом (эркесия) и рядом укреплений (13).

В ближайшее затем время в Болгарии начались внутренние смуты, сопровождавшиеся насильственным низвержением ханов и возведением на их место представителей отдельных племен. Этот период борьбы племенных старшин, составлявших совет хана и стремившихся к ограничению его власти, продолжался значительное время и, конечно, имел важные последствия для болгар. Племенная аристократия, стремившаяся к ограничению власти ханов, должна была нередко искать помощи у соседней империи, а отдельные представители власти, или изгнанные, или притесняемые боярами, спасались целыми семьями в Константинополь и искали содействия и помощи у императора. Вместе с этим началось заметное влияние на жизнь и нравы болгар со стороны Византии. В 762 г. «болгаре подняли бунт и перебили властителей своих, преемственно занимавших у них власть хана, и избрали себе мужа злонамеренного по имени Телец, которому было 30 лет от роду» (14). То обстоятельство, что хану Телецу византийский писатель придает неодобрительную характеристику, должно быть объясняемо в том смысле, что он наделал немало неприятного Византии. И, действительно, в это время наблюдаем сильное движение на болгарско-византийской границе. Прежде всего Телец сделал нападение на пограничную область и начал сильно угрожать византийским укреплениям, устроенным для защиты славянского населения Фракии.

В связи с этим движением находится факт громадного переселения славян в Малую Азию. Можно весьма пожалеть, что не сохранилось указаний на ближайшие обстоятельства, при которых происходило это переселение, но связь его с болгарским походом на Фракию не может быть отрицаема. Говорят, что громадная масса славян числом в 208 тыс. переправлена была Черным морем и поселена в Вифинии на р. Артане (15). Чтобы понять значение того переселения славян, следует принять в соображение следующие обстоятельства. Колонизацией славянами Малой Азии византийское правительство, конечно, достигало важных результатов в политическом, экономическом и военном отношении. Поставленные в совершенно новые условия и отделенные от общения со своими соплеменниками, переселенцы должны были с течением времени утратить свои племенные особенности и поступиться привилегиями, какие на первых порах давало им правительство. С другой стороны, переход такой большой массы народа из Фракии или Македонии необходимо должен был оставить на месте значительную пустоту, которая, правда, пополнялась новыми пришельцами, но во всяком случае не могла не вызывать значительного нарушения экономического и административного строя. Если переселение происходило из пограничных с болгарами областей, то оно имело целью предупредить завоевание и усиление болгар новыми подданными. Если рассматривать переселение как акт добровольный, то он показывает, как неспокойно было положение на Балканском полуострове и как мало было у славян желания менять византийское господство на болгарское. Некоторым объяснением к этому служит то, что последовало в ближайшее время.

Император приготовил большой поход на болгар из морских и сухопутных сил. На судах была отправлена конница, 800 хеландий по 12 всадников на каждой, имевшая назначением Анхиал; сухопутное войско пошло через Фракию на соединение с конницей. Это было в июне 762 г. Хан Телец со своей стороны сделал нужные приготовления, именно собрал с подчиненных и соседних с болгарами славянских племен 20-тысячное войско и выступил против императора. Но в анхиальской долине болгарскому войску нанесено было окончательное поражение, множество неприятелей было перебито, часть взята в плен, а иные сдались добровольно. Константин с блестящей добычей и пленниками возвратился в Константинополь, где устроил триумфальное шествие, а пленников отдал в ипподроме цирковым партиям и народу. Поражение при Анхиале может считаться одним из важнейших военных дел царствования Константина. Победа над болгарами возбудила в Константинополе чувство удовлетворения и сильно подняла авторитет императора. Нужно думать, что была взята и значительная добыча. Очень любопытный факт передан у писателя Никифора, что в числе военной добычи были два больших золотых сосуда, каждый весом до 800 литр, отлитых в Сицилии (16). Для хана болгарского это поражение имело роковые последствия, т. к. оно было причиной новой революции. Болгаре не хотели более оставаться под таким неудачливым предводителем, подняли против него движение и убили его и вместо Телеца поставили Савина, зятя прежнего хана Кормесия (17). Последовавшие затем события весьма характерны для занимающей нас эпохи болгарской истории.

Новый хан искал сближения с Константинополем частью для того, чтобы возобновить мирные отношения, нарушенные неудачной войной, частью и для foro, чтобы найти опору в Византии против туземных партий. Сношения хана с императором, действительно, были истолкованы в весьма неблагоприятном смысле. «Ты хочешь поработить Болгарию ромэям?» — резко бросали болгаре обвинение своему хану (18). И болгаре были до известной степени правы в своих подозрениях. Ход событий направлялся к тому, что при дворе ханов составилась уже византийская партия, и что византийское влияние чувствовалось уже на болгарах. Произошел вновь бунт среди болгарской служилой аристократии. Савин бежал в город Месимврию и искал покровительства у императора, а на его место провозглашен новый хан в лице Пагана[26]. Между тем, император принял меры к тому, чтобы жены хана и приверженцы его не потерпели обид в Болгарии, и приказал всех их выдать посланным для этого людям.

Таким образом, в Константинополе оказалась теперь вся семья хана и его приверженцы.

Все заставляет думать, что после 762 г. болгаре находились в весьма удрученном состоянии, частью происходившем от внутренней смуты, частью вследствие утраты военного значения. В Константинополь были отправлены послы с предложением заключить мир, но здесь не приняли предложений и угрожали новым походом. Тогда хан Паган лично явился в Константинополь для переговоров о мире. Это было уже полное торжество для Византии; в столице воспользовались прибытием хана, чтобы произвести впечатление на варваров блеском и богатством двора и преимуществами культурной жизни. На торжественном приеме, оказанном болгарам, царь сидел на троне, окруженный свитой, рядом с ним на другом троне сидел бывший хан Савин. Все заставляет предполагать, что император не хотел признать нового хана и требовал восстановления в правах своего подручника, нашедшего в Константинополе защиту и поддержку. Этим можно объяснять выраженное им неудовольствие против болгар за их смуты и вражду к Савину. Если на этот раз он согласился заключить мир, то неясно, на каких условиях.

В то время как Савин оставался в Константинополе, в Болгарии, по-видимому, управлял Умар, но его положение было весьма ненадежно, т.к. он был посаженик императора. Кроме того, для характеристики взаимных отношений Византии и Болгарии того времени весьма любопытны следующие данные, далеко не получившие надлежащего освещения в источниках (19). Именно: император в это время (ок. 764г.) мог, по-видимому, с полной свободой распоряжаться в Болгарии, где уже у него были тайные приверженцы (20), в особенности же важно было то, что он лишил болгар той поддержки, какую они всегда находили в славянах. Князь племени северян Склавун, который служил во Фракии орудием враждебной политики ханов и производил большие опустошения, принужден был стать в зависимые отношения к империи; точно так же старшина племени скамаров, перешедший в мусульманство и носивший имя Христиан, был приведен в Константинополь пленным и подвергся мучительной казни (21). Весьма любопытно здесь мимоходом брошенное замечание писателя, что этого несчастного отдали после отсечения рук и ног врачам для «исследования строения человеческого тела».

Трудно выяснить обстоятельства, которыми сопровождался внутренний переворот в Болгарии. После Умара, который был посажеником Константина Копронима и заместил Савина-Винеха, мы видим на ханском престоле Токту. Этот последний переворот вызвал решительные меры против Болгарии. В начале 765 г. император неожиданно двинулся походом в Болгарию и без всякого сопротивления прошел Балканскими проходами. Здесь на северной стороне гор была уже болгарская область, на которой во многих местах располагались хринги, или аулы. Константин напал на один из таких аулов на р. Тыче, или нынешней Большой Камчии, где впоследствии возникла Преслава, и поджег его (22). На следующий год предпринят был новый поход в Болгарию и притом с чрезвычайными силами. Прежде всего была снаряжена громадная флотилия в 2600 судов, на которую были посажены войска из фем, кроме того, значительное сухопутное войско пошло Фракией к Балканским проходам. Что касается флота, он должен был высадить войска в Месимврии и Анхиале и, очевидно, действовать затем в связи с пешими отрядами. Но все предприятие на этот раз окончилось большой неудачей. У берегов Болгарии флот был застигнут сильной бурей, которая разбросала и разбила суда и погубила множество войска, так что император «приказал сетями вылавливать из воды трупы и предавать их погребению». Это было в июле 766 г. На несколько лет затем совершенно прекращаются известия о византийско-болгарских отношениях.

К 772 г. в Болгарии мы находим вновь избранного хана в лице Телерига. Можно догадываться, что это не был посаженик императора, т. к. с этого времени вновь усиливается наступательная политика против болгар. И на этот раз предполагалось вести войну на два фронта. По этому поводу у Феофана есть пикантное известие, немало смущавшее славянских исследователей: «В этом году в месяце мае, 12-го индикта[27], двинул Константин флот в 2 тысячи судов против Болгарии и сам, сев на красные хеландии, направился в поход с целью вступить в реку Дунай. Стратиги конных фем должны были подступить к проходам, чтобы сделать попытку ворваться в Болгарию, пользуясь замешательством, вызванным движением флота». Подчеркнутое выражение «красные» по-гречески передано словом ρούσια, а это слово долго объясняли в смысле «русские» и видели здесь самое древнее упоминание о народе русском. Но то, что последовало, далеко не соответствовало задуманному плану. Ни с той, ни с другой стороны не было желания воевать, и на мирные предложения со стороны Болгарии последовало полное согласие заключить прочный мир. В тех выражениях, которые употребляет писатель для обозначения условий мира, можно видеть указание на то, что он сам читал мирный договор, заключенный в то время (23). Но все заставляет думать, что искреннего желания мира не могло быть ни у болгар, ни у греков. Раз граница между теми и другими не могла быть твердо установлена, т. к. она была уже за Балканами в так называемой Восточной Румелии, то взаимное обязательство не переступать границы не могло быть исполнено, даже если бы на то было желание. Кроме того, в это время сфера политического влияния болгар распространилась уже далеко на юг и запад между славянскими племенами, так что недоразумения и столкновения интересов могли происходить и не на границе. Таков именно характер дальнейших отношений между обеими сторонами.

В Константинополе было получено известие «от тайных друзей» из Болгарии, что там подготовляется поход в Македонию против славянского племени велесичей с целью переселить их в Болгарию. Слух пришел как раз в такое время, когда в столице были болгарские послы, которые, конечно, свидетельствовали о мирных расположениях своего хана. Чтобы обмануть их внимание и вместе не пропустить времени для своевременного воздействия на болгар, Константин оповестил о предстоящем походе против арабов и приказал переправлять через пролив военные запасы. Но как только вышли болгарские послы, он собрал большой отряд из фракийских тагм и Фракисийской фемы и поспешно двинулся к болгарской границе Сражение произошло в местности Лифосорий и окончилось большим поражением болгар[28]. Но Византия была не в состоянии нанести болгарам решительного удара. Даже наиболее успешные военные походы ограничивались небольшим исправлением границы и постройкой новых пограничных укреплений, которые, однако, не достигали своей цели — оберегать пределы империи от враждебных наездов.

В 774 г. состоялся новый поход. И снова видим огромный флот и кавалерийский отряд, направляющийся к границам Болгарии. Корабли дошли до Месимврии и здесь рассеяны были бурей, поход оказался не достигшим цели. До какой степени переплетались отношения между Болгарией и империей и как сильно было влияние Византии в ханстве, видно, между прочим, из следующего. Телериг не мог привести в исполнение ни одного замысла против Византии без того, чтобы об нем не было предварительно доведено до сведения императора. Понимая, что ему изменяют его же собственные подданные, он придумал следующую хитрость, чтобы узнать имена их. Уведомляя императора, что политические обстоятельства заставляют его искать прибежища в Константинополе, он просил его сообщить ему, кто в Болгарии приверженцы императора, чтобы ему можно было открыться перед ними и вместе с ними бежать из Болгарии. Будто бы император выдал ему имена своих приверженцев, и Телериг приказал казнить их.

В 775 г., в год смерти своей, Константин вновь сделал поход в Болгарию. О результатах сего девятого по счету похода трудно судить, т.к. император в походе заболел и не мог принимать личного участия в этом предприятии. С большим трудом перенесли его на носилках в Силиврию, а на пути домой он умер в сильных мучениях. При его преемнике, царе Льве IV, хан болгарский Телериг бежал в Константинополь и был здесь дружественно принят и обласкан. В первый раз теперь получаем известие о реальном влиянии византийской христианской культуры на языческих болгар Телериг был обращен в христианство и крещен, получил сан патрикия и женился на византийской принцессе. После того на несколько лет прекращаются известия о Болгарии.

Бросая общий взгляд на болгарско-византийские отношения при Константине V, мы должны признать, что и здесь, подобно как на восточной границе, империя постепенно перешла из оборонительного в наступательное положение, и что постройкой линии укреплений на юг от Балкан император пытался положить пределы распространению болгарской власти. По-видимому, не так успешны были попытки Константина задержать движение болгар по направлению к Македонии. Здесь среди южных славянских племен болгаре в течение VIII в. приобрели себе значительное влияние, которое сказалось совершенно ясно в начале следующего века. Успех Константина V объясняется не только его смелыми и большей частью хорошо организованными походами внутрь враждебной страны, но и системой укреплений на севере Фракии и военным устройством, данным пограничным областям, почему болгарская конница не осмеливалась делать наезды по Фракии и опустошать окрестности Константинополя. В высшей степени важно, конечно, и то, что болгарские ханы стали посещать Константинополь и испытывать те могущественные влияния и глубокие впечатления высокой сравнительно культуры, роскоши и искушений блеска и почестей придворных, на которые всегда и все народы шли так охотно и которыми Византия умела приобретать себе приверженцев. Весьма может быть, что указанный порядок вещей сулил Болгарии в близком будущем большие политические и национальные утраты, как это происходило со многими славянскими племенами, старшины и князья которых подпадали влиянию византийской политики. Но к счастью для болгар период внутренних смут скоро завершился, и в начале IX в. они вступили в новый период национальной политики.

Дата добавления: 2015-08-03