Общая картина

Проблема сфокусированности на решениях конкретных людей заключается в том, что игнорируется значение контекста. Макмиллан прилагает максимальные усилия, чтобы описать более широкие факторы и преобладающие тенденции, в то время как Отте наиболее активно принижает значимость "обезличенных, структурных сил". Но правительства того времени не могли импровизировать. Они работали в соответствии с тщательно проработанными союзническими обязательствами, военными планами и традиционными правилами урегулирования кризисов. Кроме того, им приходилось реагировать на неожиданную слабость старого порядка, который проседал под грузом изменений баланса сил, активных националистических движений и внутренних потрясений. Иными словами, структурные факторы ограничивали решения лидеров. Теоретики международных отношений вновь и вновь возвращаются к периоду, приведшему к 1914 г., потому что тогда государства наиболее соответствовали требованиям теории, у власти находились обособленные элиты, мыслившие понятиями реализма, в которых преобладали соображения безопасности.

стр. 219

В конечном итоге сложившаяся политика безопасности продемонстрировала впечатляющую, если не сказать опасную, жизнестойкость в июле 1914 года. После многочисленных колебаний на самом высоком уровне - включая потрясающую переписку "Дорогой Вилли/ Дорогой Ники" между императором Николаем II и кайзером Вильгельмом II, в которой троюродные браться пытались предотвратить войну, - альянсы в основном укрепились, и только Италия продолжала метаться. Правительства начали реализовывать свои военные планы. Одновременно откровенно воинственные настроения элиты в предшествующие годы с абсурдными заявлениями об очищающих свойствах борьбы и прославлением силы, чести и жертвенности в значительной степени способствовали подготовке общества к войне. Когда страны столкнулись с перспективой реальных боевых действий, воинственность снизилась и настроения в столицах стали более сдержанными. Правительства беспокоились уже не о славе, а о том, что их бросят союзники или они окажутся уязвимыми из-за слишком медленной мобилизации. Таким образом, конфликт не был результатом разжигания войны в чистом виде. Скорее он возник вследствие сложного взаимодействия системных факторов, с которыми пришлось бы бороться любому набору политических фигур, а также личных качеств и особенностей данного набора лидеров и случайных факторов.

В основе июльского кризиса лежало значение альянсов. Николай II объявил о славянской солидарности с сербами, а Франция поддержала Россию как своего союзника. Как отмечает Кларк, "таким образом Россия и Франция соединили судьбы двух величайших мировых держав весьма асимметричным образом, связав их с неопределенным будущим турбулентного и периодически агрессивного государства". Точно так же Германия связала себя с неэффективным государственным аппаратом Австро-Венгрии, когда Вильгельм заявил представителям ослабленной империи, что они могут ответить на убийство Франца-Фердинанда, как пожелают, - этот карт-бланш позволил им начать войну с Сербией. Отте вспоминает высказывание Бисмарка о том, что в любом союзе есть лошадь и всадник, и отмечает, что в данном случае лошадь была оседлана. Вряд ли это явление можно назвать необычным. Сегодня, например, более слабые союзники США регулярно требуют от Вашингтона гарантий поддержки, даже если ведут себя безрассудно, и Америка дает такие гарантии, опасаясь, что в противном случае это пагубно скажется на доверии к ней.

Главный вызов для великих держав всегда - как обеспечить достаточно комфортное положение слабым союзникам, чтобы они ощущали себя в безопасности, и

стр. 220

при этом сохранить достаточно рычагов воздействия на них, чтобы удержать их от провоцирования войны. В июле 1914 г. не было никаких гарантий, что европейские альянсы окажутся прочными, учитывая противоречивость интересов великих держав и их более слабых партнеров. Россия настороженно следила за Францией, которую нужно было убеждать, что ситуация требует войны. Франция, в свою очередь, раздраженно наблюдала за Великобританией, которая не была уверена, что хочет поддержать русского царя после того, как был заложен фундамент для улучшения отношений с Германией. И в Антанте, и в Союзе центральных держав было ощущение, что альянсы могут распасться, и это порождало недоверие и неопределенность - именно поэтому так много усилий потратили на их укрепление, а не на мирное урегулирование возникших конфликтов.

Историки часто винят в начале Первой мировой войны еще один фактор - культ наступательных действий. В то время господствовала точка зрения, что войны легче выиграть, если как можно быстрее взять инициативу в свои руки и направить войска на оборонительные укрепления, полагаясь на боевой дух и стремительность. Иными словами, поскольку действия на опережение могут обеспечить победу, а медлительность, напротив, грозит катастрофой, начать войну никогда не рано. Эта точка зрения объясняет, почему такое значение придавали мобилизации, особенно генералы, навязывавшие свое понимание безотлагательности невоенным лидерам. Учитывая огромный размер страны и громоздкую инфраструктуру, Россия провела мобилизацию первой. Макмикин цитирует Николая II, переживавшего, что его решение потенциально означает "направить тысячи людей на смерть". Николай не мог осознать реальные последствия; в итоге Россия потеряла около 2 млн. солдат.

Европейские элиты ожидали, что даже очень затратная война будет быстрой и сокрушительной. Предполагалось, что после нескольких крупных сражений конфликт закончится и континент начнет приспосабливаться к новым политическим реалиям. Удивительно, что стратегических дискуссий практически не было. Государственные деятели не оценивали практическую эффективность своих военных планов и не соотносили их с политическими целями. В Берлине военные стратеги лишь вскользь затронули вопрос целесообразности наступления на Францию через Бельгию, хотя этот маршрут, учитывая союзнические обязательства Лондона перед Брюсселем, гарантировал вступление Британии в войну.

Дата добавления: 2015-08-03