Автобус был вместительный, корейский – просторно, а сидячих мест мало. И номер маршрута какой-то незнакомый. Впрочем, бабушке виднее. Лайбон Киджана пошёл первым, предварительно зачехлив лезвие ассегая. Я подхватил свой рюкзак и «сидор» Арины Геннадьевны, в котором хранились чудодейственные сито и бутылка.
Народу было десятка три – в основном молодёжь. И, кажется, в основном из одного коллектива. То ли школьники, то ли уже студенты… То ли класс, то ли курс…
Я всматривался в одежды и лица, словно надеялся угадать в них суть произошедших без меня перемен. Странные причёски – не панки, не готы, не эмо, но и привычных стрижек не видно, и щетинистых скинхедов не видно, а вот хвостики на загривках у большинства наблюдались… Да, у парней и девушек были очень похожие куафюры – видимо, вернулся унисекс. Только у одной тощей смуглянки с выбритого до блеска черепа свисал шикарный запорожский вороной оселедец, достигавший поясницы. Незнакомые надписи на футболках, странные разноцветные знаки на щеках, на лбах, на предплечьях – но не традиционная блатная порча, не тату-салонные кельтские узоры, не иероглифы… Скорее, наскальная живопись.
Интересно, что скромный наряд лайбона не вызывал ни у кого ни малейшего удивления. Вполне этот национальный прикид вписывался в окружившую нас среду.
Одно оставалось неизменным – целительнице моей никто не пожелал уступить место. Есть, есть всё-таки вечные ценности у нынешней молодёжи…
Ох, не надо бы мне нарываться, да что поделаешь? Натурально, больной я человек, нельзя меня в общество пускать… Тем более в незнакомое общество.
– Молодые люди, посадите, пожалуйста, бабушку, – тусклым голосом сказал я, обращаясь к двум парням, сидевшим в обнимочку.
– Да не трогай их, Лёнечка, пожалей, – громко сказала бабушка Звонарёва. – Нынче, надо тебе знать, парни из экономии заместо девок друг дружку пежут, вот у их попки и болят…
Ох, Арина Геннадьевна! Да ты ещё тошней меня! Таких бы бабушек перед битвой выпускать – задирать противника…
… – Грех содомский, конечно, зато в подоле никто не принесёт, – продолжала развивать тему Геннадьевна.
– Ну дают олдя, – сказал кто-то не то с восхищением, не то возмущаясь.
– Да выкиньте вы старую манду, – сказала тощая брюнетка, которой, кстати, тоже никто не собирался уступать сиденье. – Эй, Ушков, скажи драйверу – пусть остановит! У меня такая же чуть хату не оттягала, с понтом она домовладелец! Водила!
Шофёр, не оглядываясь, заорал:
– Если опять мне весь салон кровью уделаете – провезу до гаража, отмывать сами будете, да!
Ну вот, снова-здорово… Нет, видно, никогда не приспособиться мне в этом прекрасном новом мире… И сонная кондукторша на своём сиденье не пошевелилась. Она общалась с кем-то по мобильнику:
– Ага… В Новосибирске тоже, говорят, двое мужиков по пьяному делу вот так же поменялись чвелями, и как бы оба померли… Нет, не сразу… Не в один год… Да, мучились… Нет, не палёнку пили, домашнее… И главное дело – на телах ножевые ранения!
– Ну-ка ты, подруга… – начал я.
Несколько парней выдвинулись с задней площадки. Впереди, как водится, самый маленький, коренастый и наглый, в камуфляжной майке.
– Извиняться надо, дядя, – сказал он. – За нашу загубленную юность. Совсем старожилы нюх потеряли, давно вам Ночь святого Валентина не устраивали… Оптимизировать тебя пора…
Внезапно малый остановился, и на плоском его лице нарисовались восторг и ужас в одночасье.
– Алала! Счастлив день, когда встречаем Достигшего! – поспешно воскликнул он, благоговейно протянул руку и робко прикоснулся указательным пальцем к моему чвелю. – Добро пожаловать, э-э-э… Миронов Арсений Исаакович, клан э-э-э… Даир, вот, Даир!
А-ба-жаю! Я же ещё и Исаакович!
– Клан Даи-ир? – восхищённо протянула хамка с оселедцем. – Я торчу! Мой клан! Алала!
Киджана снова заржал. Он уже на всякий случай расчехлил ассегай. А вот вытереть лезвие лайбон так и не потрудился.
Тотчас же нашлись места и для меня, и для спутников моих, а молодые люди, повскакав с сидений, сгрудились вокруг нас.
– Может, вы для нас немножко посвидетельствуете? – спросил юноша в сильных круглых очках и с гитлеровским клочком волос под носом.
– Косячок? – заискивающе спросила брюнетка-запорожец, протягивая мне папиросу.
Я сделал рукой отталкивающее движение.
– Вы что – совсем без прихода свидетельствовать можете? – не поверила смуглянка. – Не вставляясь?
Со всех сторон мне совали стеклянные и металлические фляжки, стаканчики, самокрутки, заправленные шприцы…
Автобус резко затормозил и встал. Со своего места спешил к нам водитель, приговаривая на ходу:
– Я, чо ли, лысый, да? Я лысый ли, чо ли, да?
Хотя был и лысый, и вообще кавказец или таджик.
Вот достали! Я бы и рад свидетельствовать, только о чём?
Оказалось, что я опять мыслю вслух. Опасные привычки, однако, у нас, отшельников…
– О любви при пониженной гравитации! – выкрикнула брюнетка, и остальные девушки в салоне восторженно завизжали.
– На фиг, на фиг воздушное порево! – возразил маленький и коренастый. – Давай махалово! Экшн!
– Про Великое Плавание царевича Сайяпала!
– Битву Первого года!
Ха, у нас, оказывается, у Достигших, и определённый репертуар имеется!
Я беспомощно посмотрел на бабушку и Киджану.
Арина Геннадьевна ободряюще кивала, но советов и подсказок от неё не исходило, зато лайбон склонился к моему уху и по-английски шепнул:
– Немного классики, коллега…
Ладно. Будет вам и классика, будет и свисток. И махалово, и экшн. Зря я, что ли, обогащал свою память суммой знаний, выработанных человечеством?
Я встал, подошёл к кондукторскому возвышению, и тётка со сканером в руке покорно уступила своё место.
Утвердившись, я начал:
– …Пламенный сын Пирифоев, герой Полипет копьеносный,
Дамаса острым копьём поразил сквозь шелом меднощёчный:
Шлемная медь не сдержала удара; насквозь пролетела
Медь изощрённая, кость проломила и, в череп ворвавшись,
С кровью смесила весь мозг и смирила его в нападенье.
Он наконец у Пилона и Ормена души исторгнул.
Отрасль Арея, лапиф Леонтей, Антимахова сына
Там же низверг, Гиппомаха, уметив у запона пикой.
После герой, из влагалища меч свой исторгнувши острый
И сквозь толпу устремившися, первого там Антифата
Изблизи грянул мечом, и об дол он ударился тылом.
Там наконец он Иямена, Менона, воя Ореста,
Всех, одного за другим, положил на кровавую землю.
Они слушали. Невероятно: они даже не слушали – внимали! Сразу повыдёргивали всю аудиотехнику из ушей. На лекциях истфакеры меня сроду так не жаловали!
…Наконец битва за стену кончилась, и деморализованные ахейцы «побежали к чёрным своим кораблям».
Юная публика обалдела. Имам баялды, как говорят турки.
Так, должно быть, галдели тинейджеры тридцатых годов, впервые посмотрев фильм «Чапаев»…
– Крутой класс! Во месиловка! Джет Ли отдыхает!
– Ефим Клочков нервно курит в сторонке!
– Да строительная каска и то прочнее медного шлема! Такой я и сам бы развалил!
– Я слышал, бывают такие ролёвки, что всё по-серьёзному…
– А этот-то – на жопу сел, и ещё троих замочил!
– Только я не врубаюсь – у кого он из влагалища меч-то достал? Там и девки, что ли, махались?
– Тормозишь ты, Дуня, всё на трахало переводишь…
– А Гектор и Приамид – они, типа, братья?
– А что такое «запон»? Ага, всосал – как у чёрного передник!
О боже, эти детишки даже кое-что поняли и запомнили!
Водитель вытер слёзы и, махнув рукой, вернулся на своё место.
Автобус тронулся.
Со всех сторон мне совали уже не косячки и шприцы, а купюры.
Я не хотел грабить студентов, но бабушка досадливо крякнула, встала и начала собирать пожертвования в сито. Видимо нам, Достигшим, положено…
Первое моё свидетельство закончилось благополучно. Только кондукторша, так и не взявши с нас денег, спросила:
– А это вы на каком языке рассказывали?
…Такой успех у меня уже был однажды в жизни.
В нашу хитрую войсковую часть приехала не менее хитрая комиссия из Министерства обороны, и по этому случаю был даден тщательно отрепетированный концерт. И довелось его вести именно мне, как был я беда и выручка родного подразделения. По основному закону подлости в разгар украинской народной песни «Нема мого Тараса» вырубилось электричество, и, судя по всему, вырубилось капитально. Ну, я и начал читать стихи. Часа два читал. Ну, полтора. Вру, час. В полной темноте. Всю ведомую мне милитаристскую поэзию припомнил – Тихонов, Киплинг, Симонова полный цикл «С тобой и без тебя»… И ведь слушали любезные мои хохлы, мордва и дагестанцы! И не только они слушали – когда свет наконец-то дали, глава комиссии – генерал-лейтенант Смыго – слезами плакал! Расклевил я генерала! Видимо, напряг на воспоминалово, как сказали бы нынче…
Много мне из того впоследствии вышло пользы, только денег вот никто не давал. Что ж – всякий труд благослови оплата…
Маршрут пролегал по городским окраинам и промышленным зонам, и никаких существенных изменений здесь не наблюдалось.
Гостеприимная бабушка жила на Павлодарах. Район был мне совершенно незнакомый, заводской, сроду я там не бывал. Как-то так сложилось. И, к стыду своему, не знаю, откуда взялось само название – Павлодары.
По-моему, даже Панин и даже с кодлой не рисковал туда соваться. С чужаками тут разговор был короткий: «Сымай, сучня, аксессуары!» Жители Павлодаров делили своё время между вредными производствами, праздничными бесчинствами и тюремными заключениями, когда сын сменял на зоне отца, а внук – деда. Странный какой-то союз труда и криминала…
Молодая аудитория дружно покинула автобус на платформе «Студенческая», как я и предполагал. На прощание мне желали всяческих благ, уверяли, что «все там будем», а наглая брюнетка-запорожец ошеломительно и нежно поцеловала в губы, и оказался я вполне живой и адекватный в реакциях…
– Хош, – сказал водитель. – Спокойно обошлось, не как в тот раз… Спасибо, Достигай, ты настоящий дивона.
Я вспомнил, что «дивона» – это такой среднеазиатский фрик, дервиш, одержимый.
– А как было в тот раз? – спросил я, потому что нынче годилась мне любая информация.
– Тоже была старая, да, – сказал лысый водитель. – Тоже вот так же нагрубила молодёжи. Ну, её и это… оптимизировали. Девчонки, да! А бабушку на остановке встречали внуки – один с битой, другой с вот таким пчаком… Павлодарские же! Всех положили! Когда черти приехали, осталось им только пластиковые мешки таскать. Меня хозяин на премию наказал, да… А сам оружие не выдаёт на таком гнилом маршруте, шакал!
Я содрогнулся. Неужели правда?
– Помню, – подтвердила Арина Геннадьевна. – Помстили парнишечки за Аникееву Надю! Вот где правильное воспитание! Ровесница мне была, да не дожилось ей до Химэя… Пошли, что ли?
Киджана безмолвно последовал за нами. Я вопросительно глянул на лайбона – мол, не в тягость ли ему меня сопровождать?
Лайбон погрустнел.
– Коллега, – сказал он. – Некуда идти. В здешнем Доме Африки надо мной смеются даже презренные нилоты…
– С чего? – спросил я.
– Я потерял по дороге свой народ, – потупился Киджана. – Забыл номер поезда… Это большая история!
– Расскажешь, – я махнул рукой. – Я вот тоже, можно сказать, потерял свой народ…
Ну да, ну да. Вечно меня кто-нибудь спасает и телохранит. Пропал Панин – появился из сердца чёрной Африки Киджана. Свято место пусто не бывает. Не успела доярка сойти с трибуны, как на неё залез председатель колхоза…
– Идём, идём, – торопила бабушка. – Чтобы Достигшего по дороге соседи не перехватили…
Жило семейство моей благодетельницы в обычной трёхкомнатной хрущёвке на пятом этаже. Видимо, в этом доме держала шишку именно Арина Геннадьевна, коли без колебаний притащила двух здоровых чужих мужиков туда, где и без них-то было не повернуться. И никаким конфликтом поколений здесь не пахло…
– Это доча моя, Пана, – стала бабушка перечислять домочадцев, – это зять мой, Трегубов Борюшка, у него условно-досрочное, а вот и внучата, как-то: Викторушка, Эдик, Анжела, Кристина и младшенький Володенька… Дед! – внезапно взвизгнула она. – Дед Арефа! Выползай – я живого Достигая привела! Может, его хоть послушаешься!
Пана была крупная блондинка, не в мамашу, Борюшка тщедушен и очкаст, дети с привычными мне уже причёсками размещались в диапазоне от пятнадцати до трёх лет. Все Звонарёвы-Трегубовы почему-то были одеты в одинаковые, некогда чёрные футболки с рисунком, на котором Человек-Звезда в противогазе боролся с Человеком-Скунсом из голливудского фильма.
До нашего прихода семейство, видимо, смотрело телевизор – модель новая, мне незнакомая и не по обстановке дорогая: плоский экран занимал чуть не половину стены. На экране явно шли новости, и мне очень хотелось их послушать, но звук был приглушённый. Другую стену украшал древний плюшевый ковёр, сине-бежевый, с оленями у озера. Я таких ковров уже сто лет не видел… На третьей стене свисали с гвоздиков чвели, напоминая жетоны на заводской проходной. Над чвелями печальный взор бросал на нас Бодаэрмон-Тирза, под ним горела крошечная неоновая лампадка…
Звонарёвы-Трегубовы вскочили, словно к ним с ордером нагрянули, и дружно воскликнули: «Алала!»
– Что же вы, мама, не позвонили? – укоризненно сказал зять Борюшка. – Мы бы хоть убрались…
– Ага, чтобы на узле связи подслушали и Достигаюшку перехватили? – спросила старуха.
– Да кому мы нужны – подслушивать? – сказала дочь Пана и стала как-то очень уж пристально рассматривать кожаный передничек Киджаны.
– Кому надо – тому и нужны, – зловеще сказала бабушка. – На узле связи сегодня Лялька Фамусова дежурит из пятьдесят восьмой…
При упоминании Ляльки возмущённо загалдели даже молчавшие дотоле дети. Чаще всего звучало слово «сука». Но чем именно грозило это сучье дежурство, я так и не узнал.
Видимо, Достигшими здесь «угощали» общество – словно в салоне Анны Павловны Шерер: «Э бьен, мон принс…»
– Достигшего Лёня зовут, – объявила бабушка. – А чёренький у его этот… охранник…
Тут детей прорвало. Они бросились ко мне, словно к любимому дядюшке с подарками, чуть не задавили в объятиях, засыпали кучей вопросов на тему таинственного Химэя – как там да что там… Только малолетний Володенька вёл себя как нормальный пацан: принялся отбирать у Киджаны «взаправдашнее копьё».
– Правительство Израиля объявило, что в будущем году снова намерено делегировать свою квоту возврата палестинцам, – неожиданно объявил о себе телевизор. У кого из семейства был в руках пульт, я так и не разглядел. – Премьер-министр Израиля Шломо Поляков заявил, что неоплатный долг…
– Во придурки, – сказал старший мальчик. – А ещё говорят – евреи умные… Они типа Бриарея дожидаются!
– Выключи сейчас же! – воскликнула Арина Геннадьевна. – Тут живой Достигший, а ты со своим теликом…
Мальчик подчинился, но заканючил:
– Ага, сейчас «Дубуны клана Толо» будут…
– Вот тебе дядя Достигай и расскажет про клан Толо, – кивнула на меня бабушка. – Свидетельство – не адаптики московские…
Старшенький принял какую-то странную позу и выкрикнул:
– Толо никому не причиняют зла, но смерть и горе тем, кто помешает нам творить добро!
– Набегаешься ещё по тем дубунам… – печально сказал зять Борюшка. – Мама, вы бы усадили гостей! Я сейчас на стол накрою!
Кажется, день кончался. А ведь это ещё был не самый длинный день в году!
И в области райской я буду печально
О прежнем погибшем блаженстве мечтать.
Василий Жуковский
…Дожди кончились только вместе с летом.
Таня и Мерлин стали меньше разговаривать – часами слушали музыку или смотрели старые сентиментальные фильмы вроде «Касабланки» или «Моста Ватерлоо».
Таня всё чаще вспоминала своих подопечных. Вот уж о них она могла рассказывать часами, но Мерлин старался не слушать. Чем больше она говорила, тем более раздражали его несчастные дети.
Таня постоянно норовила показать ему свои итальянские съёмки, но Роман всё время находил отговорки – то ему надо было схему протестировать, то за хлебом в умной машинке присмотреть…
А тут ещё на сменной картине вылез некстати Босх со своими чудовищами…
– Я понимаю, что сначала это неприятно, – говорила Таня. – Но ведь кто-то должен!
«Никому я ничего не должен», – хотелось сказать Мерлину, но он сдерживался.
Не то чтобы он был бесчувственный – просто счастливое детство имеет свои крупные недостатки. Не хочется знать чужой беды. Вот если бы всё как-то само собой рассосалось… Наложением рук…
Панин прилетел за Таней один и страшно торопился.
– Какие пять минут? – орал он. – Вы что, за всё лето не успели друг другу осточертеть? Колдун, я не могу! У меня производство! День год кормит!
А Таня сказала:
– Вот и всё, чародей, вот и всё, отцвели мои губы…
– Это ещё что? – удивился Мерлин. – Почему не знаю?
– Это Аполлинер, – сказала она. – Есть у него такая вещь вроде пьесы. Про Мерлина…
– А кто говорит эти слова? – сказал Роман.
– Змея с человеческим лицом, – печально ответила Таня.
Потом Панин отвёл своего сторожа в сторону и тихо сказал:
– Умер у нас парнишка, тёзка мой, Серёжа Ершов. Их в самолёте шесть часов продержали, бомбу в Шереметьево искали, мать их Софья! Знал бы, идиот, свой бы самолёт послал! Сэкономил, скотина! Как я ей теперь скажу?
– Сама узнает, – вздохнул Мерлин. – Теперь казнить себя будет, что бросила детей…
– Да с неё спроса нет! – отмахнулся Лось. – Она же их только петь учит… Колдун, я и не верил, что такие люди бывают!
– Я тоже, – сказал Мерлин.
Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 78 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 10 | | | Глава 12 |