Глава 6. – Сестрицы, попросите мужа достойного Романа показать

… – Сестрицы, попросите мужа достойного Романа показать, где вам разместиться, – сказал молчальник Илларион.

– Да вот тут, перед этим… фургоном, что ли. Вот площадочка, – сказал я. – А то ведь внутри им не понравится. Только выхлоп здесь – хоть противогазы надевай…

– Не убоимся и жупела адского, сказали бы Марфа и Юдифь, – отмахнулся Илларион. – Тайга-тайга! Неможно мне с человеками беседовать. Так хоть ты прошуми на прощание неискушённому Роману свет Ильичу, чтобы не верил он лукавому колесничему ни в чём…

– Кто бы ему верил, – сказал я. – Врёт, врёт, как на сдельщине. Аж тягач под ним трещит. Без толку, без пользы… Что за человек?

– А! – воскликнул анахорет. – Знает матушка-тайга, кто он, да не хочется ей пугать Романа… Скажу, обинуясь: вот кабы народился сей лживец в иной стране да в богатой семье, не миновать миру Армагеддона. Господь же милостив: переместил адово отродье на житьё в Россиюшку, она-то силы Геенны и притушила, ровно малый окурочек. Едино брехать и горазд, яко самой Лжи близкий родственник… Только и умеет, что казачков к снохачеству склонять! Чаял Враг Зверя из бездны, а получил балаболку… Истинно сказал пророк: «Как упал ты, Денница!»

– Так вот он, по-вашему, кто… – пискнул я.

Бред продолжался. Ну да, ну да. В испанской армии, например, Пресвятая Дева числится генерал-лейтенантом – без шуток. Ладно. Вспомним календарь Французской революции: жерминаль, флореаль, прериаль… Мессидор, термидор, фрюктидор… Нивоз, вантоз, плювиоз… Забыл!

Тем временем падший Денница вернулся с блокпоста, обвешанный фронтовой добычей. Многие устройства были мне совершенно неведомы.

– Поставлю видеопару, чтобы за порядком в трейлере наблюдать, – гордо сказал он. – Давно мечтал… Ах, вы звериков, стало быть, уже пристроили? – спросил подобострастно. – Им там удобно будет? Вот я камеру сюда определю – лапкой не смахнут?

– Всё-таки тревожит меня наш покойник, – сказал я, так и не покончив с якобинским календарём. – Ох, вернутся сикхи, а он ещё никакой…

– Успокой его, тягач могучий, и вы, колёсики неустанные, – сказал Илларион-молчальник. – Язычники с перепугу отошли, верно, уже в иную область…

– Как? Вы же говорили…

– В соседнюю, Кемеровскую, разумею, – сказал анахорет. – При такой-то скорости… Марфа! Юдифь! – заорал он. – Вам к детям надо или как?

Медведицы с площадки заворчали: что, мол, какой разговор?

Денница полез в кабину, схватив меня за рукав.

– Сядь между нами, – шепнул он. – Только отодвинь этого… от меня подальше. Мутит меня… Даже в детстве мимо церкви спокойно пройти не мог – припадки били…

– Ага! – торжествующе вскричал чуткий анахорет. – Да ведь ты, змий тонконогий, и должен при мне дискомфорт ощущать! Тосковать и томиться! Правильно тебя корёжит! А то вот возьму и оседлаю, как некоторый Афонский монах…

С этими словами отшельник уселся в кабину и захлопнул дверцу.

Речной есаул адских кровей не посмел закурить в присутствии праведника и вывел «Герцогиню» на шоссе.

Тягач взревел и тяжко полетел от всей души – по настоящей-то дороге.

– Ба… отец… господин Илларион! – вымолвил я наконец. – Я ничего не понимаю. Что у вас творится? Что с Россией? Почему сикхи? Кто-нибудь мне объяснит?

Отшельник задумался.

– Зачем мятутся народы? – сказал он наконец. – Объяснил бы тебе спидометр чуткий, да глуп он, ибо прибор суть. Мнилось Роману, что бежал он от мира, ан мир его и поймал! Горе проспавшему перемены! Будет теперь тыкаться наугад, яко слепород… Эх, чего там – сыплются кости наши в челюсти преисподней!

Вскоре новодельное шоссе влилось в федеральную дорогу: побежали навстречу разные экипажи, дивясь «Герцогине», засигналили сзади недовольные, намекая на обгон.

Я пытался по виду автомобилей оценить прошедшие перемены, но в иномарках разбираюсь слабо. Все они для меня – «ренаулты и пеугеоты».

Но разинуть рот всё равно пришлось, когда обошёл «Герцогиню» самый настоящий лондонский даблдеккер. Уж его-то и самый тупой узнает! Двухэтажный автобус мотало в стороны со страшной силой.

– Это как понимать? – спросил я. – Ему же нельзя с такой скоростью… Он же опрокинется на повороте!

– Их в Британии-то уже давно списали, – сказал Денница. – А ребята из здешней мэрии по дешёвке приобрели. Хорошо им тогда прилипло…

Мы миновали бетонные буквы городской границы. На холмах по обе стороны дороги разбросаны были двухэтажные коттеджи разной степени достройки.

– Тут мы, пожалуй, и сойдём, – сказал молчальник. – Конец, Роман Ильич, моему обету…

Я хотел наконец спросить, откуда анахорету ведомо моё имя, но Илларион продолжал:

– Всего я вам объяснить не смогу, помните только, что в мире, который вы столь отважно отвергли, произошли великие изменения. По сравнению с ними и перестройка, и революции всякие – прах. Болтуна лукавого не слушайте – он и сам ничего толком не понимает. Как, впрочем, и подавляющее большинство людей. Сами в конце концов разберётесь и сделаете выбор… Главное – не бойтесь. Совесть подскажет, а разум направит… Меня же во всякий вечер можете обрести в ночном клубе «Софья Власьевна» – уверен, что его вы найдёте наверняка… Подвиг мой закончен, и спасаться мне уже не надо…

– А отчего же вы спасались, батюшка?

– Да никакой я не батюшка, – сказал молодой старец. – И спасался я в скиту, понятное дело, от армии. А теперь, – он посмотрел на часы, – всё. Двадцать восемь как одна копеечка.

– С днем рождения, мсье Илларион, – сказал я.

– Спасибо, – отвечал анахорет и медвежий пастырь. – В миру я известен как Алёша Чумовой, вокал и этническая перкуссия. Главное – не верьте никому, кроме себя. Великое смятение в душах, и всяк свою правду правит…

С этими словами бывший молчальник открыл дверцу и легко спрыгнул на асфальт. Я оглянулся и увидел, как с платформы скатились чадолюбивые медведицы.

– Сейчас напрямки в Желанное почешут, – сказал повеселевший Денница. – Покажут цыганам наркотрафик. Фу, как без поповского-то духу легче!

…Вспомнил: вандемьер, брюмер, фример!

Рай придуман самыми лучшими, самыми добрыми мужчинами и женщинами. Ад придуман гордецами, педантами и теми, кто мнит себя призванным изрекать истины. Наш мир – это попытка перенести и тех, и других.

Сэмюэл Батлер

…Нет! Брешет память, как сивый мерин! Укреплять её надобно изо дня в день.

Не в первую зиму это было! Просто в старой компании все новогодние праздники друг на друга похожи, вот Мерлин и перепутал.

Таня прилетела только во вторую зиму. И точно так же, как в первый раз, жёны жалели Мерлина, а дети не жалели никого и орали что-то бессмысленное. В тот приезд они, кажется, вывели из строя почти настоящего диджея, к которому Мерлин и прикоснуться боялся…

– Так получилось, – сказал Панин. – Как назло, никого из обслуги под рукой не оказалось, и вообще – напряг. А Татьяна – она в моём детском доме работает. Музыкальный руководитель. Не врач, не воспитатель, да ещё одинокая. Вот я и попросил не в обиду – присмотреть за нашими спиногрызами, помочь по дому… Ага, только потом про тебя вспомнил! Так что не нарочно, не думай… Я тебе баб поставлять не нанимался!

– А как же твои филиппинки? – спросил Мерлин.

Горничные-близнецы были гордостью Лося. Он переманил их с Рублёвки у популярного певца однополой любви.

– Ищи теперь с собаками тех филиппинок, – вздохнул Панин.

– Обокрали? – радостно вскричал Мерлин.

– Представляешь – даже пианино Маринкино унесли!

Орехового дерева инструмент для не родившейся ещё Маринки Лось с первой супругой припёрли аж из Риги – давным-давно. Мерлин якобы помогал затащить пианино в грузовой лифт: путался под ногами у добрых людей. Весила эта беда центнера четыре…

– А как же охрана?

– Охрану мы… наказали, – сурово молвил Панин.

Среди Розы, Лены, Вики, всех панинских жён и прочих подруг жизни, во гламуре просиявших, Таня казалась довоенной невестой, только что проводившей обречённого жениха на фронт. Какая-то меховая беретка на ней была, а на шее висела муфта – такие Мерлин видел только в кино и на старых маминых фотографиях. И не красота в ней была главной – а тонкая благородная порода, что понимающие люди ценят гораздо выше.

И взгляд у неё был растерянный – пока не наткнулся на Мерлина. Таня словно бы узнала его – когда-то любимого и навеки потерянного, хотя годилась Роману Ильичу если не в дочери, то в сильно младшие сёстры. Так иногда бывает, хоть и редко.

А если бы так было всегда, то человечество просто померло бы всем кагалом от счастья и тем решило свои проблемы.

Они с полуслова поняли друг друга и стали, не сговариваясь, играть пару опереточных слуг – простак и субретка, денщик и горничная, камердинер и гувернантка, принялись обсуждать господские наряды и нравы, в ритме вальса развешивать барские шубы и вытирать носы барским детям. При этом Таня и Роман Ильич ни на секунду не теряли друг друга из виду.

У простака и субретки всё получается гораздо проще, быстрее и успешней, чем у героя с героиней.

Те жёны соратников, которые помоложе, плохо помнили, кто такой Мерлин, и воспринимали всё как должное, только Роза-Рашида понимающе мигнула ему огненным татарским оком.

– А почему Сергей Петрович вас тут держит, в тайге? – шёпотом спросила Таня, едва они остались вдвоём в прихожей.

– Это тайна, – шёпотом же ответил Мерлин.

– Не тайна, так и не спрашивала бы! – фыркнула Таня. – Говорят, вы охраняете сокровища «Фортеции».

– Да, – печально ответил Мерлин. – И когда вы все улетите, я тотчас обращусь в отвратительную гигантскую жабу с окровавленными клыками, хотя и без того не принц. Прямо скажем.

– Ну, это-то фигня, – сказала Таня. – Это простым поцелуем снимается, все дети в курсе. А по правде?

– Ты никому не скажешь?

– Никому! – воскликнула Таня и сделала рукой жест, равноценный, по её мнению, страшной клятве.

– По правде я дожидаюсь новых документов. Я киллер на передержке. Да вот проштрафился: не учёл, что в западных отелях нет тринадцатого этажа, и вместо Васи Плинтуса прикончил великого дирижёра Фальконетти…

– Вот и опять враньё: Фальконетти помер от СПИДа, а на передержке только собак оставляют!

– Кошек и киллеров тоже, – вздохнул Мерлин. – А невостребованных потом усыпляют.

– Но киллера ведь и перевоспитать можно! – сказала Таня.

– Киллер обычно перевоспитывается с помощью Евангелия и раскаявшейся блудницы, – ответил Мерлин. – Так учит нас Достоевский. Но я атеист, а тебе сперва предстоит сильно испортить репутацию…

– Много вы знаете о моей репутации, – сказала Таня.

– Зато я знаю, что Панин строг в кадровых вопросах.

– Нет, а всё-таки – что вы здесь делаете? – не унималась она.

– Сижу, целыми днями глядя на стену и слушая крики муравьёв. Мой завтрак, обед и ужин – чашечка чёрного саке да два-три варёных каштана…

– А вас кто-нибудь навещает?

– Конечно. То и дело. С владыками я беседую о милосердии, с самураями – о смерти, с чиновниками – о простоте жизни, с крестьянами – о карме, со слугами – о преданности…

– Нет, а по правде?

– Я же сказал – жду документов. Но я не киллер, ты права. Я хуже. Я бессмертный. А бессмертному необходимо время от времени менять биографию и все бумаги.

– Ага, вы граф Калиостро!

– Совершенно верно. Во время посещения Санкт-Петербурга был по приказу матушки-императрицы тайно арестован и препровождён в Сибирь на подлинно вечное поселение. Под ответственность самого государственного канцлера Никиты Иваныча Панина. С тех самых пор за мной постоянно присматривает кто-нибудь из рода графов Паниных…

– Ну-ну, – сказала Таня. – То-то у Сергей Петровича такая аристократическая…

– Ряха, – подсказал Мерлин.

– Не надо так про него, – сказала Таня. – Вы бы видели наших ребятишек. Ведь у нас не простой детдом, у нас такие, от которых все отказались… А Сергей Петрович запрягся.

– Сергей Петрович понятно, – сказал Мерлин. – Нам с ним кучу грехов искупать положено. А ты-то зачем?

– Я ничего не искупаю. Я решаю сама, – сказала она. – Но об этом не будем, Роман Ильич, потому что сейчас праздник, надо накрывать на стол, а то наши бестолковые господа сами-то и трём свиньям щей не разольют!

Дата добавления: 2015-08-03