Г. А. АЛМОНД

Если поставить перед собой задачу построить графическую модель исто­рического развития политической науки в форме кривой, отражающей про­гресс в изучении политики на протяжении столетий, то начать ее следовало бы с зарождения политической науки в Древней Греции. В эпоху расцвета Древнего Рима кривая скромно поднялась бы немного вверх, потом задер­жалась бы где-то на том же уровне в период Средневековья, существенно продолжила бы поступательное движение во времена Ренессанса и сделала резкий скачок вверх в XX в., когда политическая наука обрела подлинно профессиональный характер. Эта кривая могла бы стать мерилом роста и качественного совершенствования представлений по двум основополагаю­щим проблемам политической науки: свойствам политических институтов и критериям их оценки.

В течение XX в. у этой кривой были бы три вершины. Первая из них приходится на межвоенные десятилетия (1920—1940гг.) и связана с чикагс­кой школой— именно тогда были разработаны программы эмпирических ис­следований, в которых существенное внимание уделялось психологической и социологической интерпретациям политики, а также подчеркивалось значе­ние количественных факторов. Вторая вершина в развитии политических ис­следований была достигнута в первые десятилетия после второй мировой вой­ны и означала повсеместное распространение поведенческого подхода в изу­чении политики, совершенствование традиционных политологических суб­дисциплин и рост профессионализации. Это нашло отражение в создании научных учреждений, многочисленные сотрудники которых объединялись не столько на основе иерархической структуры, сколько по деловым качествам, а также в образовании профессиональных ассоциаций и сообществ специали­стов, в издании научных журналов и т.п. Третий взлет политической науки в XX в. определился введением логико-математических методов исследования, а также применением экономических моделей в рамках теории «рационального выбора» и «методологического индивидуализма».

Такой подход к истории дисциплины можно было бы назвать «прогрессистски-эклектичным». Его разделяют те, кто считает, что главным критерием деятельности ученого, посвятившего себя исследованиям в области полити­ческой науки, является стремление к объективности, основанное на досто­верных свидетельствах и сделанных на их базе выводах. Такой критерий был бы применим не только в рамках поведенческого подхода, но и в политичес­кой философии (как исторической, так и нормативной), в эмпирических исследованиях отдельного случая (как исторических, так и современных), в системных компаративных исследованиях, в опросах, требующих статисти­ческой обработки данных, а также в исследованиях с применением формаль­ного математического моделирования и эксперимента (как реального, так и мыслительного). В этом смысле наш подход скорее можно назвать эклектич­ным и неструктурированным, чем интегральным.

«Прогрессизм» такой позиции определяется исходной предпосылкой о по­следовательном совершенствовании политических исследований, выражающемся в увеличении знания и улучшении его качественных характеристик относи­тельно глубины и точности получаемых новых данных. Что касается индук­тивного постижения, большинство коллег согласится с тем, что М. Уолзер глубже понимает проблему справедливости, чем Платон, а Р. Даль создал более убедительную по точности и глубине теорию демократии, чем Аристо­тель¹ (Walzer, 1983; Dahl, 1989).

Существуют четыре различных взгляда на историю политической науки. Два из них — «антинаучный» и «постнаучный» — подвергают сомнению науч­ность этой дисциплины. Два другие — марксизм и теория «рационального выбора» — в своем стремлении к иерархическому монизму критикуют ее за эклектизм. Приверженцы идей Л.Страусса исходят из «антинаучной» пози­ции, суть которой сводится к тому, что применение научной методологии — не более чем вредная иллюзия, которая упрощает и затуманивает понимание проблем, поскольку основные истины политики могут быть осознаны лишь путем непосредственного обращения к классикам и древним текстам. «По­стэмпирический» и «постбихевиористский» подходы к истории дисциплины отличаются деконструктивизмом; они не признают наличие некой основной линии в развитии дисциплины, рассуждая о плюрализме дисциплинарных составляющих, каждую из которых отличает собственный подход к истории политической науки.

Марксисты, неомарксисты и сторонники «критической теории» обрушива­ются с критикой на эклектизм предлагаемого здесь подхода, стремясь дока­зать, что политическая наука, или, скорее, общественная наука (поскольку изолированно политическая наука существовать не может), состоит из непре­ложных истин, открытых и изложенных К. Марксом и развитых его сторон­никами и последователями. Эти критики не допускают возможности самосто­ятельного существования политической науки вне рамок единой науки об обществе, которая раскрывает себя в ходе собственного диалектического раз­вития. Теория рационального выбора отвергает эклектизм, предлагая вместо него иерархическую модель политической науки, стремящейся создать стро­гий набор формальных математических теорий, которые объясняли бы обще­ственные явления во всей их совокупности, включая политику.

¹ В несколько меньшей степени это относится к работе У. Райкера о двухпартийной системе (Riker, 1982).

Основная посылка данной главы состоит в том, что политическая наука имеет как научную, так и гуманистическую составляющие, причем обе они управляются одинаковьми императивами научного исследования — достовер­ностью данных и объективностью выводов. Вклад в общую копилку знаний может внести как глубокая интуиция, так и виртуозное мастерство ученого. Кроме того, предполагалось, что внутри совместного онтологического суще­ствования всех наук политическая наука находится на левом конце известной схемы научного знания К. Поппера — «облака и часы», т.е. аналогична кон­ституции такой физической системы как облака (Popper, 1972). Иначе говоря, открываемые этой наукой закономерности вероятностного свойства, и боль­шинство из них имеет относительно короткий период действия.

Дата добавления: 2015-08-03