Палач, жертва И. . . Лев толстой

Поразительно иной раз пересекаются жизненные пути исторических личностей задолго до того, как судьба вновь, прямо или косвенно, столкнёт их уже в главных вопросах человеческого бытия — жизни и смерти, нравственности и подлости, человеколюбия и жестокости.

Казалось бы, что могло связать Л.Н.Толстого в самом начале нашего бурного XX века с такими совершенно разными и по положению в обществе, и по взглядам на жизнь людьми, как Яков Юровский, «прославившийся» впоследствии кровавой расправой над царской семьёй в Екатеринбурге, и, с другой стороны, близким к особе императора Николая II великим князем Николаем Михайловичем Романовым?

Прежде чем ответить, вспомним ещё раз об исключительной роли, которую играл Лев Толстой в жизни российского общества того времени. В обширной переписке великого писателя значительную долю занимают письма, не относящиеся непосредственно к его творчеству, но обращенные к нему, как к мудрому философу, проповеднику высоких нравственных начал. Это письма со всех концов России и из-за рубежа, от людей всех сословий и вероисповеданий: авторы делились мыслями, чаще спрашивали совета, даже в самых интимных жизненных ситуациях, о которых можно рассказать только духовнику, пользующемуся безграничным доверием.

С разницей всего в несколько месяцев, но с удивительно схожими по содержанию письмами обратились к Толстому два человека: 25-летний часовой мастер Яков Михайлович Юровский и 42-летний великий князь Николай Михайлович. Казалось бы, пропасть разделяет этих людей, — но горечь неудавшейся любви заставила одинаково страдать и известного аристократа, и мятущегося в поисках пути самоутверждения скромного ремесленника.

Если без обращения к личности Юровского не обходится сейчас ни одна публикация, связанная с расследованием обстоятельств трагической гибели царской семьи в Ипатьевском доме Екатеринбурга, то, к сожалению, о великом князе Николае Михайловиче — человеке, безусловно, талантливом, оставившем яркий след в развитии отечественной исторической науки, — широкому читателю практически ничего не известно.

Николай Михайлович был старшим сыном кавказского наместника, великого князя Михаила Николаевича, родного брата императора-реформатора Александра II. Согласно семейной традиции, все великие князья Романовы обязательно получали военное образование. Получив его, Николай Михайлович был назначен командиром 16-го гренадёрского Мингрельского полка. Однако известность получил не на военном поприще, а как выдающийся учёный, специалист по российской истории, особенно периода царствования Александра I. За заслуги перед отечественной наукой Николай Михайлович удостоился звания почётного президента Русского исторического общества.

В апрельском номере журнала «Родина» за 1993 год были опубликованы найденные нами в архиве великого князя два уникальных документа: «Мои свидания с гр. Л.Н. Толстым 26,31.Х. и 3.XI.1901» и его письмо Толстому от 15.XI. 1901 г. «Мои свидания...» представляют собой краткие, торопливо записанные впечатления от встреч и бесед Николая Михайловича с писателем, который в то время жил на Южном берегу Крыма на даче графини С.В. Паниной в Гаспре.

Этот документ прежде всего опровергает прочно сложившееся представление о том, что у великого писателя практически не было сколь-либо серьёзных личных встреч с Романовыми, что ко всем их представителям он испытывал только глубокую антипатию. Длительные живые беседы на темы, равно интересовавшие как историка, так и писателя, глубокие знания, скромность и благородство великого князя покорили Толстого. Гаспринские встречи положили начало их переписке, которая, с некоторыми перерывами, продолжалась до самой смерти Льва Николаевича.

В «Моих свиданиях...» Николай Михайлович упоминает, что среди вопросов, обсуждаемых им в Гаспре в гостях у Толстого, был и сугубо личный, но о его содержании в записках ничего не сказано. В письме же от 15 ноября 1901 года он прямо ссылается на их беседу в Крыму. Приведём это письмо с незначительными сокращениями, предварив его нашим комментарием.

Княгиня Елена Михайловна Барятинская была второй и, видимо, последней любовью великого князя. В ранней молодости он влюбился в принцессу Викторию, дочь своего дяди великого герцога Баденского. Любовь оказалась несчастной: православная церковь не одобряла браков между двоюродными братом и сестрой. Виктория вышла замуж за будущего шведского короля Густава-Адольфа, князь же остался на всю жизнь холостяком, так как и вторая любовь не принесла ему радости. В данном случае свою роль сыграло не столько резко отрицательное отношение царской семьи к морганатическим бракам (столь независимый человек, как Николай Михайлович, наверняка сумел бы отстоять своё чувство), сколько сложность и запутанность его взаимоотношений с самой Барятинской, о чём можно судить по письму к Толстому:

15.XI.1901. Тифлис.

Милейший Лев Николаевич!

Вернувшись обратно на Кавказ, я считаю своим нравственным долгом Вас от души поблагодарить за великодушный приём, который я никогда не забуду. Это только доказывает, что несмотря на пропасти, нас разделяющие, мы можем друг друга понять, а главное, Вы мне дали полную возможность свободно говорить и имели терпение выслушивать мои суждения, нередко противоположные Вашим... Останавливаюсь ещё раз на одном деле, которое меня продолжает сильно волновать. Вы уже догадываетесь, это по поводу третьего вопроса, предложенного мною Вам во время нашего первого свидания 26 октября. Тут, откровенно говоря, Вы меня не удовлетворили.

Психологические дела, конечно, сложные, женщина потеряла всё со смертью своего единственного сына, вся ея предыдущая жизнь воплощалась заботой о нём, и это продолжалось 21 год. Я её любил в течение 15 лет, из коих первые года были полной влюблённостью с моей стороны; когда во мне страсть уже охладела, и, наконец, последние года болезнь сына всё поглотила. Теперь, как это и невероятно, я влюбился в неё снова, но иначе, чем в молодые годы, а на почве сострадания. За 10 дней, что я её видел в Царском Селе, ни разу не было и полнамёка на будущность ея, — это и ясно, т.к. теперь царит одно чувство сострадания. А что будет через несколько месяцев?

That is the question — я не считаю себя вправе делать ей намёки на супружество, во-первых, ради ея горя, а во-вторых, по той причине, что у меня 70-летний старик отец, не мало горя тоже. Следовательно, дело сводится к тому, что если она пожелает быть моей женой, я чувствую, что скажу немедленно «да». Но имею ли я на это право?! Я, конечно, теряю всё разом, но это мне безразлично и я этого не боюсь — но она тоже ничего не выиграет и едва ли я могу заменить ей чем-либо покойнаго заботу. Будьте добры, и если можете, дайте мне совет, — что делать. Кроме того, прошу Вас быть любезным посвящать меня в Ваши будущие произведения, этим Вы мне доставите большое удовольствие.

Крепко жму Вашу руку. Искренний поклон графине Софье Андреевне.

Весь Ваш Н.М.

Интересно, что в своих ответных письмах великому князю Лев Николаевич старался уклониться от какого-либо конкретного совета, заключив эту тему мудрым высказыванием, не потерявшим актуальность и в наше время: «Женитьба, т.е. супружеская жизнь, очень нравственно полезна для хороших людей».

Не имея здесь возможности привести письмо Якова Юровского Толстому от 25 сентября 1902 года, воспользуемся комментарием к нему из Полного Собрания сочинений писателя — его будет вполне достаточно, чтобы заметить поразительное сходство жизненных ситуаций, в которых оказались пока ещё не подозревающие о своём кровавом будущем два человека — один с печатью палача, другой — жертвы.

Юровский в письме рассказал Толстому, что он сблизился с женщиной, муж которой по уголовному делу отбывал наказание в тюрьме. Переехав в другой город, они подали прошение о разводе, но женщина не выдержала ненормальности сложившегося положения и уехала к родным. И далее Юровский спрашивал совет — следует ли ему жениться на ней, если разрешение на развод будет получено. Сейчас, конечно, трудно понять, почему он обратился с исповедью именно к великому писателю. Можно лишь предположить, что, как человек неверующий, а потому лишённый нравственной поддержки церкви, он, оказавшись в ситуации, затрагивавшей мораль, попросил совета у отлучённого от церкви Толстого. Великий «безбожник» в глазах многих простых людей оставался мудрым философом, способным разобраться во всех сложностях жизни.

Ответ Толстого Юровскому прост и естествен — это только напоминание об элементарных правилах человеческой порядочности. И только последние строки послания не могут не поразить нас потрясающей интуицией писателя:

Милостивый государь Яков Михайлович!

Я думаю, что человек, вступивший в плотскую связь с женщиною, не может и не должен оставлять её, тем более, когда есть или может быть ребёнок. Думаю тоже, что во всех нравственных вопросах человек должен руководствоваться только тем, что он по совести, т.е. перед Богом, должен делать. О последствиях же наших поступков нам рассуждать не должно, потому что мы никогда не можем знать, какие они будут. И потому в Вашем деле советую Вам поступить так, как бы Вы поступили, если бы знали, что завтра должны умереть.

Желаю Вам всего хорошего. Самое лучшее, что может быть для человека, это то, чтобы поступать по-божьи.

1903. 1 ноября. Лев Толстой.

Но, как мы знаем, именно этим советом великого мудреца пренебрёг большевистский комиссар Юровский в июле 1918 года... Отказался от него так же, как и все другие устроители «нового мира». Зато получил высшую похвалу от вождя революции: Ленин назвал его «надёжнейшим коммунистом».

Жизнь великого князя Николая Михайловича трагически оборвалась после Октябрьской революции. Как представитель династии Романовых, он вместе с тремя другими своими ближайшими родственниками был арестован и некоторое время находился в заключении в Петропавловской крепости. На просьбу Горького сохранить жизнь талантливому учёному-историку Ленин ответил отказом, и 18 января 1919 года он был расстрелян. Экзекуцией руководил некто Гордеенко, получавший в своё время ценные подарки из Кабинета Его Величества. По преданию, перед расстрелом Николай Михайлович снял сапоги и бросил их солдатам: «Носите, ребята, всё-таки царские...»

Дата добавления: 2015-08-03