ГЛАВА 28. — Ну, с одной‑то стороны, оно бы и

— Ну, с одной‑то стороны, оно бы и. хорошо, — сказал Радищев. — Пусть сей славный сын гор нас оберегает незримо. Но вдруг его господа контролёры заметят?

— Рахит‑бек неуловим... — с сомнением сказал Тиритомба.

— А чего ж он с разбойниками совокупно сидел и нас поджидал? Отчего они к нему не приставали по женской части? — не унимался Лука.

— Они, душа моя Радищев, давно знакомы. Не ты ли сам говорил некогда, что все разбойники — братья?

— Мало ли что я говорил, — проворчал атаман. — Но вот для чего он нашу сторону принял?

— А увидел, что мы и одолеть можем, тогда и переменил свои взгляды. Это в обычае у горцев: кому я клялся, я всем прощаю.

— Но ведь этак он и нас предаст!

— Обязательно предаст, — согласился поэт. — Я много чего про их племя узнал. Они всегда на стороне сильного. Так что всё от нас самих зависит.

— Пойдём‑ка, покуда пожарище светит, — предложил Радищев.

— А спать кто будет? — возмутился поэт. — Я не железный!

— Ну тогда хотя бы отойдем подале... Эх, чёртов мешок! Вот в стране Катае, как нам о том Марко Поло трактует, деньги бумажные...

И поплёлся уныло вслед за поэтом, успокаивая себя: «Чего их жалеть? Они же ненастоящие... И сам я.ненастоящий...»

...За спиной всё ещё мелькали всполохи большого огня, а впереди виднелся огонёк совсем маленький.

— Кто‑то костёр теплит, — сказал Лука. — Вот у костра и отдохнём.

— А вдруг разбойники? — напугался арап.

— Так мы же всех разбойников перебили!

— Ну да. Ежели в одном пешем переходе от столицы такое творится, то что же дальше‑то будет?

Они свернули с дороги и пошли к свету на‑прямки.

На поляне, окружённой кустами черемухи, и вправду горел костерок. К цветочному запаху примешивался другой — не столь изысканный, зато сытный. Котелок на рогульке весело булькал. Хозяин котелка оказался монахом, причём тем самым, что повстречался школярам в кружале «У семи нянек».

— Вот подлинный приют богодула! — радостно сказал арап, скидывая узлы.

Богодулы, конечно, приворовывали, но уж зато не грабили и не резали.

— Здравствуй, отче! — вежливо сказал атаман.

— Здравствуй, девица! Здравствуй и ты, отродье мавританское! — приветствовал их богодул. — Вот уж не чаял, что Тот, Кто Всегда Думает О Нас, пошлёт таких ночлежников — не бродяг подзаборных, а приличных людей... Что же это ты, красавица, по ночам дороги меришь, в отчем доме не ночуешь? На странницу ты уж никак не похожа...

— Гонит меня царская воля, — горестно простонал Радищев. Он свалил с плеч мешок и неуклюже повалился на траву, мелькнув белыми ляжками.

Богодул отвел глаза. Был он весьма немолод, редок бородой, конопат и голубоглаз. Зубов у него было уже немного.

— Зовусь я братом Амвонием, — сказал богодул. — Ищу сами знаете кого. Я тут уже все камушки перевернул, под пнями смотрел. Даже ручей плетёнкой перегородил, но попались только несколько рыбок... А ложка одна! Пусть барышня первая попробует!

Он вытер ложку полой несвежей рясы и протянул атаману.

— Крупноваты рыбки для ручья, — заметил Тиритомба.

— Уж каких Тот послал! — развёл руками монах. — Да вы ешьте, ешьте. Мне‑то двух ложек достаточно по скудотельству моему...

— Зря мы с разбойного пира ничего утянуть не успели, — сказал поэт. — Не люблю ходить в нахлебниках.

— Да вы не нахлебники, — успокоил его монах. — Вот вы мне дадите несколько грошиков, а я за вашу родню помолюсь, чтобы её на том свете полегче припекали... Что у тебя в мешке, барышня, — не знаю, как тебя и величать?

— Зовусь я леди Анна, — сокрушённо сказал Радищев. — А в мешке у меня...

— Свинцовый лом! — объявил Тиритомба. — Для тяжести.

— Свинец тоже металл, — сказал богодул. — Можно первому же кузнецу продать...

— Нельзя продать, — выдохнул атаман. Рот ему чуть не сожгло дармовой ухой — монах напихал туда всяких подходящих травок. — Говорю же — царская воля!

— Ты, Аннушка, юшку‑то студи, дуй на неё! — посоветовал брат Амвоний. — Разве девушки пасть‑то так за столом разевают? По половине каравая разве откусывают?

— Прости, отче, — сказал атаман. — С полудня маковой росинки не было...

— Чего уж тут прощать... Дело житейское... А только что это там давеча полыхало? Уж не постоялый ли двор?

— Да, — сказал Тиритомба. — Там какие‑то пьяные мерзавцы с огнём баловались и запалили. Ни себе, ни людям. Ничего, я ужо про них всё пропишу.в поэме «Братья ли разбойники?».

— А я тебя знаю! — обрадовался богодул. — Ты тот самый арап, который...

— Ничего я не тот самый! — оскорбился поэт. — А коли узнал — так помалкивай! Тут дело государево — враз потащат на спрос!

— Да я и помалкиваю, — замолчал богодул. Замолчал и поэт — потому что к нему перешла ложка и жалкий остаток каравая.

— Ничего‑ничего, — сказал Радищев. — Это тебе за пироги.

— Так как насчёт помолиться? — напомнил монах. — Чертей заговорить?

Лука устраивался на ночлег и вдруг почувствовал некий позыв. Он запунцовел и пошёл подальше, чтобы не было видно и слышно.

Ничего. Управился. Даже сарафан не замочил.

Когда он воротился к огню, поэт и богодул вовсю спорили.

— Вот я у одного аглицкого афея в Западный Галс брал уроки чистейшего афеизма, — сказал поэт. — И вот что подумал. Ведь вы, монахи, те же самые разбойники получаетесь!

— Это почему же? — оскорбился брат Амвоний за своё гостеприимство.

— Ну, к примеру, похитили злодеи у богатого купца единственного сына...

— Причём тут злодеи и купецкий сын?

—...похитили и прислали отцу весточку: мол, выкупай, не то мальцу у нас придётся солоно. Отец кряхтит, выкуп собирает. А разбойники, чтобы его поторопить, присылают ему, скажем, сыновнее ухо...

— А при чём тут монахи?

— Вот так и вы. Давайте, мол, денег, не то усопшим вашим в чёртовых чертогах небо с овчинку покажется! И доказательств никаких не приводите! И воровать никого не надо, и уши резать — знай только деньги собирай!

— Да ты на себя погляди, копчёная рожа! — заревел богодул. — Ты же сам и есть первый чёрт!

— Мальчики, мальчики, успокойтесь, — проворковал атаман. — Время ли ныне теологией заниматься?

На землю тем временем опускались черёмуховые холода, и Лука сильно пожалел о сарафанных разрезах. Не застудиться бы!

Тут к ногам атамана упала бурка.

— Возьми, сестра, — сказал Рахит‑бек. Как его конь подошёл к костру, не захрустев даже веточкой? — Азамат — добрый конь, — ответил на незаданный вопрос горец. — Эх, сестра, когда мы свои дела сделаем, выходи за меня замуж! Вместе резать будем, грабить будем... — сказал он мечтательно.

— А пока спать будем, — командирским голосом приказал атаман. — Кто в первую стражу?

— Никакого стражу не надо, — зевнул Рахит‑бек. — Азамат сам услышит и разбудит. Я поглядел на неверных псов, которые следят. Раскинули шатры, пировали. Всех мог зарезать, как баранов!

— Нельзя, — со вздохом напомнил Лука.

Дата добавления: 2015-08-03