ГЛАВА 18. Как ни странно, но средство, применённое бабками к слабосильному младенцу Липунюшке

...Как ни странно, но средство, применённое бабками к слабосильному младенцу Липунюшке, оказалось действенным. Даже чересчур.

Липунюшка у себя в каравае прогрелся и окреп настолько, что выпростал из хлебной мякоти ручки и ножки, проковырял дырочки для глаз, поглядел на белый свет. Белый свет ему настолько понравился, что Липунюшка соскочил с подоконника и побежал по улице.

К счастью или к несчастью, по дороге он не попался на глаза ни богодулу, ни нищеброду, так что зря их царские прихвостни запытали. Прочие же люди глазели на бегущий хлеб и приговаривали: чего только спьяну не примерещится!

Царевич благополучно добрался своим ходом до дремучего леса. Ножки у него быстро устали, он втянул их назад, и, после нескольких неудачных попыток, весело покатился по тропинке.

Вопреки сказке, ему не пришлось отвлекать зайца, волка и медведя звонкой песенкой, да он и не сумел бы её спеть.

Бедные звери попросту в ужасе бежали от непонятного создания.

С лисой, правда, так не вышло.

Лиса была старая, опытная, голодная. Она живо обгрызла хлеб и с удивлением воззрилась на полученного младенца. Липунюшка Патифоныч её нисколько не убоялся и погладил по рыжей спинке. Потом, на эту же спинку опираясь, пошёл за лисой в её нору.

Учёные утверждают, что ребёнок, воспитанный дикими зверями, зверем же и становится, и среди людей жить ему будет несносно. Много они знают! Конечно, волки там. или медведи, или даже премудрые слоны не могут научить ребёнка жизни по людским понятиям.

А лисы — другое дело. Недаром в далёком Катае про них сложено немало легенд. Тамошние лисы запросто могут прикинуться неслыханными красавицами, чтобы изводить учёных студентов, или наоборот — учёными студентами для изведения красавиц.

Катайцы зовут их лисами‑оборотнями, и неверно зовут, поскольку лисы людьми не оборачиваются, а только лишь прикидываются. Владеют эти существа особым прикидом.

Ерусланские же лисы не умеют прикинуться учёными студентами — это в Еруслании не всякий человек‑то может. Но кое‑что умеют.

И этого вполне достаточно для плодотворного сотрудничества с человеческими детёнышами.

Лисье молоко много полезней и питательней материнского. Скоро Липунюшка стал отрабатывать кормёжку для своей новой семьи. Конечно, лес полон опасностей, но зато уж тут никакая падучая в сочетании со свайкой ему не грозила.

Липунюшка выходил к деревне, выбирал с краю избу побогаче, сажал дворового пса на цепь (ведь собаки детей не трогают), потом укладывался на крыльцо и начинал жалобно, с переливами, орать.

Сердобольная поселянка открывала дверь, восклицала «Охти нам!», брала младенца на руки и гащила в дом.

В доме самоподкидыш разражался таким жутким рёвом, что немедленно будил всю семью. Спросонья все затыкали уши и не могли потому услышать переполоха, царящего в курятнике. А рыжие и хвостатые родственники Липунюшки возвращались в лес, отягощенные богатой добычей.

Не промах был и сам Липунюшка. Он, конечно, выбирал хозяев богатых, малодетных или бездетных вовсе. Бездетные счастливцы весь день возились с капризкой, тетёшкали его, совали в ротик ярмарочные сладости, пеленали мягкой тканью.

Липунюшка без устали орал, надёжно перекрывая заполошный лай дворового стража. Потом хозяева сами себя корили, что позабыли спустить собаку на ночь.

Под вечер маленький злодей утихал, и его измученные усыновители пластом падали на скамьи да лежанки. Они и не чуяли, что подкидыш вылезает из колыбельки, подвешенной к потолку.

В течение дня он не только орал, но и зорко смотрел, что и где в избе плохо лежит. Потом собирал всё приглянувшееся, в том числе и деньги, заворачивал чужое добро в пелёнку и с узлом на плече покидал гостеприимный кров.

Если же дворовый пёс попадался подозрительный, ребёночку приходилось прикидываться лисом — и скорость больше, и привычней рыжему собак со следу сбивать. Узел при этом он не выпускал из зубов.

Ворованное мальчонка тащил не в нору. Лисам несъедобные вещи ни к чему.

Узел он приволакивал в некую лесную избушку на столбах. Туда ни одна тропинка не вела.

В избушке жила старая ведьма Синтетюриха. Она жила там давно — с тех самых пор, как из Ватикании просочилась в Ерусланию зверская мода охотиться на ведьм.

Чаще всего ведьмами объявляли красивых одиноких женщин. Как и в Европе, как и в Британии.

Синтетюриха же была не только красивой и одинокой, но к тому же ещё и учёной. И не простого роду была Синтетюриха. Многое она знала и умела. Только своё настоящее имя словно бы забыла, чтобы случайно не проболтаться заплутавшему доброму молодцу. Заплутавших добрых молодцев она кормила, поила и спать с собой укладывала. А вот есть она их не ела, это неправда! И не каталась, не валялась, их мясца поевши! Клевета!

Просто всякий молодец, переночевав в её избе, ни на что другое уж более не годился. Его можно было на хлеб намазывать.

Добры молодцы хранили гробовое молчание об лесном ночлеге, чтобы не позориться перед людьми. Да они и не нашли бы нипочём обратного пути!

Кормилась ведьма приношениями лесных зверей, над которыми получила большую власть. От зверей же она узнавала, что там творится на белом свете. Узнала и про Липунюшку.

Красавицей она к тому времени быть перестала, но вот одиночества не избыла. Самые лютые зимы Липунюшка переживал не в норе, а в тёплой избе. Слушал сказки про добрых зверей и злых людей, узнавал тайны трав, ход Луны и Солнца.

А в тихую морозную ночь выходила старая ведьма на крыльцо, обращала сморщенное лицо вверх и причитывала:

— Где вы, где вы, ясны звёздочки? Вы почто людей оставили? На кого вы их покинули? Оттого люди озлобились и едят друг друга, поедом! Вы Вернитесь, путеводные, воротитесь, негасимые!

— А что такое ясны звёздочки, бабушка? — спрашивал мальчик.

Старуха не отвечала, только плакала.

Добрых молодцев она уже, понятно, не привечала, только глаза отводила, так что вместо избушки на столбах они видели или волчью стаю, или рассерженного медведя. А медвежья болезнь свойственна не только медведям, но и добрым молодцам. Не такие уж они молодцы. Ещё неизвестно, из‑за кого эту болезнь величают медвежьей.

Зато уж летом нельзя было Липунюшку в избе удержать нипочём. Только сходили снега, он мчался из родной избушки к родной же норе — поиграть с молодыми лисятами, пособить по хозяйству лисице‑кормилице, пограбить добрых людей. Рыжехвостое племя, его приютившее, а ныне им опекаемое, расплодилось невероятно.

Предусмотрительная Синтетюриха велела молодым лисьим парам уходить подальше, искать новых мест и угодий, чтобы разорительные куриные грабежи не навлекли на эти края облаву.

Липунюшка рос жестоким и хитрым: иначе в лесу не выживешь, а среди добрых людей — тем более. Ведьма всё время напоминала ему об этом.

Иногда она пела песни на незнакомом, но красивом языке. Липунюшка слов не понимал, а запоминал крепко. Особенно одну: «Нель мецио дель камин ди но.стра вита...»

Подкидыш вырос и окреп, он уже не мог прикидываться младенцем. Приходилось униженно проситься на ночлег. А прикидывался теперь он просто дурачком — это гораздо проще, чем лисом.

Однажды хозяева среди ночи проснулись, и незадачливому грабителю пришлось уносить ноги, большим трудом и явным чудом.

Тогда Синтетюриха стала давать ему в дорогу яд, именуемый непонятным словом «кантарелла». Чтобы сварить такой яд, нужна была живая свинья. Свинью пригнали знакомые волки, потеряв при этом в боях с волкодавами половину стаи, но рыкнуть на ведьму ни один не посмел.

Что бабка делала со свиньёй, Липунюшка не знал, только чушка при этом долго и отчаянно визжала.

Полученную отраву мнимый побирушка‑побродяжка щедро и незаметно капал в посуду своих гостеприимцев, не забывая и про собачью плошку, Хозяева больше не просыпались среди ночи Не просыпались они и утром, даже в самую жаркую страду.

Слухи о странных семейных смертях поползли по округе. Но люди обычно виноватили грибки.

А слухи ползли, ползли и приползли куда следует...

...Этому доброму молодцу не удалось отвести глаза мнимыми волками, а настоящие серые на зов не отозвались — охотились далеко‑далеко отсюда.

Да пришелец и сам походил на волка. Только зубы у него были кривые и жёлтые. Их бы прятать, а он вежливо оскалился в дверях:

— Бона сэра, синьора!

Синтетюриха ахнула — она узнала незваного гостя.

К счастью, он её не узнал. Да и не её он искал.

Дата добавления: 2015-08-03