Глава 25. Я до сих пор не знаю, как расценивать факт клонирования Жорой Христа

Я до сих пор не знаю, как расценивать факт клонирования Жорой Христа. Что это — вызов, отчаяние или твердая уверенность в себе? Жора, при его напускной вялости и нарочитом равнодушии ко всему, что вокруг него происходило, нередко готов был на поступок, поражающий своей новизной и значимостью. И его решительно невозможно остановить, если он вбил себе в голову достичь цели. Чем больше я размышляю о его поведении в тот решительный час, тем больше убеждаюсь в его правоте. Клонирование Христа — цель достойная, архиважная цель. Эта идея многие годы таилась в наших умах. Ведь из всех великих Он один Великий, единственно Великий. Он недоступно и непостижимо Велик! Поэтому-то Жора и взял в осаду эту идею. Она томила наши души, но никто из нас не осмеливался что-либо предложить по части ее осуществления. Клонировать Самого Иисуса? Но как?! Разве мы вправе, разве нам дозволено? Жора осмелился.

— Мы должны протиснуться через это Иисусово игольное ушко, — заявил он, — Ad augusta per angusta! (К высокому через узкое! лат).

Он отчаянно жаждал стать архитектором новой жизни.

— Обустроить жизнь, изменив мироустройство — вот достойная цель! Мы живем по законам плоти, страсти и, по сути, — по законам греха. А ведь время от времени законы нужно менять, не правда ли? И теперь сущность любого, так сказать, «человеческого» закона должна составлять никакая не политическая целесообразность, но би-о-ло-ги-чес-кая. То есть природная, если хочешь — божественная. Мы, как Буриданов осел, мечемся между двумя вопросами — «иметь» или «быть». А ведь главный вопрос жизни давно уже сформулирован: «To be or not to be?» («Быть или не быть?», — англ.). Сейчас крайне важно воцарить в миру справедливость! Еще в четвертом, кажется, веке твой любимый Блаженный Августин сказал, что государство без справедливости — это банда разбойников. А сейчас какой век на дворе?

Жора кивнул, мол, отвечай: какой? Я тоже кивнул, мол, знаю.

— То-то, — сказал он и продолжал, — и вот что я еще заметил: сейчас в мире какая-то дурная мода на посредственность! Чем ты дурнее, серее, площе, чем ты богаче и жирнее, тем больше ты привлекаешь к себе внимание. Так, правда, было всегда, но сегодня посредственность прям аж так и прёт, так и прёт… Как… Как … Запрудила жизнь, заполонила… И не понимать этого, медлить…

Он воистину понимал: промедление сейчас смерти подобно! Он не терял ни желания, ни надежды и был твердо уверен в правоте своих действий! Это казалось ему достойным высшей славы. Каждый из нас мог бы это сделать, ведь в наших клеточных культурах поддерживалась культура клеток с геномом Иисуса. Когда мы с Юрой были в Иерусалиме, Жора, вероятно, уже принял решение.

— Мы не должны, — сказал Жора, — бинтовать себя различными предрассудками и условностями. Мы должны либо изменить себя, либо исчезнуть. История онемеет, если мы не наберемся мужества.

Мне вдруг показалось, что сама судьба в долгу перед Жорой. А иначе, зачем же она одарила его этой тягой к Небу? Он верил в судьбу и теперь ждал от нее преображения. А как же можно изменить себя, как не через Иисуса? Почему без согласия с нами? Мы бы его отговорили? Или препятствовали? Мы бы просто-напросто мешали. Думаю, что к этому выводу пришел и Жора.

— Знаешь, — как-то признался он мне, — я не знаю человека, которому от меня ничего бы не было нужно.

Я не помню, к чему он это сказал, но меня это возмутило.

— А я?!

Жора скупо улыбнулся, обнял меня, прижимая к груди, а затем, выпустив из объятий, сказал:

— Тебе же я нужен весь, целиком. Как наживка тунцу.

Он продолжал улыбаться, но глаза его были грустными. Это была не добрая, но и не злая улыбка, мне приходилось видеть ее, когда ему нездоровилось, или не все шло по намеченному плану, или просто рушилось… Втайне я полагал, что интуиция его не подведет, и мы достигнем-таки своей цели.

— Понимаешь, — сказал Жора, — пока что Иисус, увы — Единственно Совершенный Человек. Определенно: Единственный!.. Ecce Homo! (Вот Человек! — лат.).

— Не могут же все стать богами!

— Но каждый может встать и идти по Его Пути. Разве сегодня не ясно, что среда, то, что нас окружает убивает каждый геном, каждый ген. Начиная от какой-то там бледной спирохеты и заканчивая нами с тобой. Нас жгут, травят, топят в таком дерьме повседневности, что удивительно, как мы до сих пор еще живы. Люди сегодня живут так недолго, потому что мир, в котором они живут, агрессивен. Это враг всякой жизни. Жить просто вредно! Вот, где работает обратная связь! Чем агрессивнее окружающая среда, тем меньше у жизни шансов реализовать свой геном. Она, эта безжалостная среда, как корова языком, просто слизывает, точнее сжирает всю добродетельную феноменологию, оставляя в геноме только пороки, способные ей противиться, выживать — алчность, гнев, корысть…

Жора на секунду задумался, затем:

— И вот что еще важно понять: Земля — живая!.. Она как может, всеми своими силами противится деяниям этого ненасытного чудища — Человека производящего — Homo faber… И потребляющего… Жрущего-жрущего…

Ему совсем не нравился ни портрет этого человечества, ни его проект.

— И ведь нет выбора: ее единственные рычаги самооздоровления — молнии, пожары, землетрясения, вулканы, цунами, смерчи… Это нам только кажется, что все эти смертоносные вздохи бесчисленными жертвами устилают землю… Нет! Это так живая Земля сбрасывает со своих плеч непосильную ношу человеческих нагромождений, созданных для услады своей сытой и стареющей плоти, да! Жить надо проще, проще: «Naturae convenienter vive» (Живи согласно с природой, — лат.). И даже еще проще… А мы, жадные, все силы свои тратим на загребание… Поэтому и живем по короткому циклу: 60 — 70 лет. А могли бы…

— По сто…

— Если создать условия для абсолютной реализации геномов…

— Это будет…

— Рай!

— Интересно, сколько жил бы Иисус, став пророком в своем отечестве и не будучи распят соплеменниками?

— Его геном в наших руках и мы можем…

Жора не стал развивать эту тему. Ему надоело нас убеждать, и он просто плюнул на нас. Он позволил это себе из любви к совершенству! Потому-то он в эти дни был так безучастен! Пирамида без Иисуса его больше не интересовала. Определенно. А ведь и в самом деле жизнь в Пирамиде зашла в тупик. Мы просто повторили историю человечества, историю цивилизаций. Спрессовали, стиснули, сжали, как пружину. И Лемурию, и Му, и Атлантиду, и Египет, и Израиль, и Грецию, и Рим и даже глобализацию спружинили. А потом — Содом и Гоморру! Все, что было создано человеком, им же и разрушено. Пружина бабахнула!.. Оглянись — видишь: разруха кругом… Всё горит, рушится, трещит по швам, сыплется… Кричит, плачет, киснет, воняет… Ад… Суд пришёл… И мы сами его притащили.

Путь к совершенству посредством уговоров и даже угроз оказался не по зубам человеку. Оказалось, что единственное его спасение — гены Бога.

— Слова, — сказал тогда Жора, — вода… Просто чушь собачья! Без этого жизнь умрет на Земле. Нам позарез нужна хромосома Христа… Да, поголовное преображение…

Своим «позарез» он просто резал меня без ножа.

Он так и сказал: «Хромосома Христа»! Он так и сказал: «Поголовное преображение».

— Твое человечество с его хромыми и горбатыми хромосомами нужно…

— С какими, с какими хромосомами?

— С хромыми и горбатыми, — спокойно повторил Жора, — нужно выжигать каленым железом. Шаг за шагом, человечика за человечиком. Каждого…

Это был вызов, бомба!.. Это был шок!.. Затем он снова перешёл на Христа.

— Вот Он придет к нам, — тихо проговорил Жора, — сядет на завалинке, улыбнется и…

Ни в одной книжке я не читал, чтобы Иисус когда-нибудь улыбался, хотя улыбку Его я легко могу себе представить.

— Вот Он придет и только улыбнется, — повторил Жора, — я не шучу. И коль скоро нашим с тобой геномам все-таки удалось просочиться сквозь миллионолетия и преодолеть беспримерные барьеры и тернии, то нам с тобой и вершить это преображение! Тебе, мне, Юрке, Крейгу, Тамаре, Юльке, твоей Анюте, Стасу и Виту, и… Всем нам!

Жора остановил взгляд на Брейдене.

— И Греггу! И особенно Греггу! — Добавил он. И продолжал: — Грегг, расскажи им про свои опыты с ДНК. Как вы с Вовкой Попониным и Петром Гаряевымисследовали действие ДНК на частицы света (фотоны) — квантовые кирпичики, из которых состоит все в нашем мире.

— Я рассказывал, — ответил Грегг, — они все знают.

— Ах, даже так! — воскликнул Жора. — Знаете и молчите! И теперь и вы знаете, что неизбежно неоспоримым научным фактом является то, что человек и его ДНК на квантовом уровне способна оказывать влияние на окружающий нас мир и всю Вселенную. Вот беспрецедентный факт существования Святого Духа! Дожили, мы-таки дожили! Теперь нам понятно, КАК мы можем осуществлять то самое совершенствование каждого, каждого, каждого урода и скупердяя на этой планете. Каждого! И всех!

— Как? — не удержалась Светлана.

Все присутствующие, улыбнулись, переглянувшись, затем загалдели.

— Запиши, — сказал Жора и продиктовал по буквам: http://www.spiritofmaat.ru/gregg/hidden_info_gregg.html. — Gregg, — добавил он, — с двумя «g». Записала?

Светлана не ответила, все еще продолжая писать.

Все ждали.

— Есть! — Наконец воскликнула она.

— Не поленюсь повторить, — сказал Жора, подойдя к столу и включив ноутбук.

Все ждали, пока Жора искал нужный файл.

— Вот…

Жора прочитал:

«Как бы то ни было, эксперимент Бакстера доказывает следующее:

Живые ткани связаны неизвестным ранее энергетическим полем.

Посредством этого энергетического поля клетки тела и выделенные образцы ДНК поддерживают между собой связь.

Человеческие чувства оказывают прямое воздействие на выделенные образцы ДНК.

Данный эффект одинаково проявляется на любом расстоянии».

— Это значит, — вмешалась Дженнифер, — что…

— Именно, — перебил ее Жора, и продолжал:

«Мы убедились в том, о чем давно говорилось в духовной литературе, — в собственной способности влиять на окружающий мир. Помните Вселенский закон, что мы притягиваем к себе то, на чем концентрируем своё внимание? Если вы фокусируетесь на страхе, тем самым вы посылаете сигнал Вселенной дать вам то, чего вы боитесь. Но если вы настроитесь на чувства радости, любви, благодарности или восхищения, и сконцентрируетесь на привнесении еще больше этих качеств в вашу жизнь, то тогда вы автоматически сможете избежать всего негативного».

Жора на секунду умолк, оторвав взгляд от экрана, затем продолжал:

«Эта энергия, похоже, представляет собой плотно сотканную сеть, связывающую всё материальное. По существу, мы способны оказывать влияние на эту сеть творения через наши вибрации. И слова Христа: «ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете вере сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас». Раньше эти слова казались мне обычной метафорой, и вот я убедился в том, что они буквальны — наше сознание действительно оказывает прямое воздействие на реальность! Даже ничтожная вера открывает двери к поистине небывалым возможностям! Величайшее в малом. Это ли не указание на принцип голограммы?».

— Так? — спросил Жора, ни к кому не обращаясь.

Все молчали.

— Истинно говорю вам, — сказал Жора словами Христа, — так! Кто имеет веру…

Жора читал все громче, все отчетливей слышались слова. Огонь разгорался.

— И вот еще, — добавил он после небольшой паузы, — замечательная притча о двух волках в нас: старый индеец рассказывал внуку, как он переживал трагедию. Он говорил: "Я чувствую, как будто в моём сердце дерутся два волка. Один волк мстительный, злой и жестокий. Другой - любящий и сострадательный".

Внук спросил: "А кто из волков победит в этой схватке в твоём сердце?"

Старик ответил: "Тот, которого я кормлю".

— Так кого мы с вами в себе кормим? — спросил Жора, — этих… планарий?..

Мне так хотелось подбросить Тину в Жорин огонь, но я промолчал.

— И он о ней так и не вспомнил? — спрашивает Лена.

Ага… Как же!

— И если мы этого не сделаем…

Жора умолк, глядя вдаль. И тут случилось нечто такое!..

— О, Господи, — вдруг выкрикнул он, вскинув обе руки к небу, — смерти прошу!..

Я остолбенел.

— Не откажи, Господи!..

— Ты-ы-ы-ы-ы-ы-…

Я не знал, что предпринять, просто закаменел, тупо уставился на него, не в состоянии выдавить слово. Жора опустил руки, улыбнулся, сделал шаг ко мне:

— Не откажи, — повторил он, помолчал секунду и добавил, — не для себя прошу…

Я готов был броситься на него с кулаками!

— Для всей этой колченогой, заикающейся шелудивой шушеры, ну ты знаешь, о ком я.

Я молчал.

— Выдохни, — сказал он и снова добродушно улыбнулся. — Это я вчера вычитал на каком-то портале. Правда, здорово?

Я выдохнул.

— Ну не то чтобы смерти, — попытался оправдаться он, — нет. Смерть проста, как икание. Этих же… нужно выкорчевывать с корнем, кастрировать, ага, вырезать у них яйца! Пусть живут себе… Евнухами! Поют в хоре, вышивают крестиком, выращивают капусту… Их геномами надо кормить бродячих собак.

Жорин скальп, съехавший было на затылок, вернулся на место.

— Слушай, да ты зол… Ты до сих пор переполнен злом, как…

Жора улыбнулся:

— А как же — зол! И до сих пор переполнен… Да!..

— Как…

— Ага! Как осенние соты медом!

Улыбка сползла с его лица.

— И если мы этого не сделаем, — повторил он, — жизнь умрет…

— Чего не сделаем?

— Если перестанем кормить бродячих собак…

Он заглянул мне в глаза.

— Понимаешь, жить станет нечем… Но какой успех приходит к нам по заслугам? Знаешь, пришло время взять свое.

Я не смел противоречить. Что «свое» и у кого Жора собирался его взять, я понятия не имел. И как бы распознав мои мысли, Жора сказал:

— Вот и Крейг уже синтезировал свою искусственную жизнь. Мы ждали только его. И вот он это сделал и теперь мы во всеоружии! Да, в наших руках теперь мастерская самого Бога — валяй! Твори, ваяй — не хочу!

— Тут главное…

— Да, — сказал Жора, — Primum non nocere (Не навреди, лат.). И, сам знаешь, — главное тут — не укакаться! И никогда не раскаиваться о содеянном!

— Ты, наконец, можешь сказать мне, что есть твоя жизнь?

Жора хмыкнул, затем:

— Жизнь, — сказал он, — это неизлечимая болезнь, передающаяся половым путем.

— М-да… Звонко сказано!..

— Жаль, что времени совсем не осталось. Жора вдруг повернулся ко мне и глаза его задорно сверкнули.

— Представляешь, — сказал он, — а ведь было время, когда времени совсем не было! И никто ни о чем не жалел.

До сих пор не понимаю, к чему это было сказано.

Мне вдруг пришла в голову сумасшедшая мысль.

— Слушай! — крикнул я, — давай мы сделаем тебя президентом!

Жора оторопело посмотрел на меня.

— Президентом! Хочешь? — настаивал я. — Америки! Или Европы! Хочешь? И ты сможешь… А хочешь – президентом мира!

Жора остановился, затем:

— Что ты, что ты… Это такая скука… И такая грязь… Воняет…

Он весь как-то сморщился и даже передернул плечами.

— Фу!..

Стало ясно, что он не желает быть президентом ни Америки, ни Европы… Президентом Вселенной? Я думаю, что тут он бы задумался.

Мы до одури ждали успеха! Если угодно — чуда! Люди жаждут чуда! Неистребимость веры в чудеса — одно из чудес света.

Трудно себе представить, в какую гнетущую пустоту ввергло бы нас поражение. Мы ведь падали в пропасть! Спас Жора. Какая редкая сила духа! Скажу честно: если мы, все вместе взятые, чего-то и стоили, этим мы безусловно обязаны Жоре. Оглядываясь назад, я думаю, что в те дни Жора находился на вершине блаженства. Он испытывал неодолимую потребность перевернуть этот мир с головы на крепкие ноги. И ему казалось, что земля уже качнулась. Он чуял это, как звери чувствуют землетрясение, и жадно ждал этого момента. Если хочешь — он вожделел! Казалось, он познал сущее, истину, суть совершенства! И теперь не знал, что с этим делать. Жора был главным виновником нашего успеха, а дело, которому мы служили, зашло слишком далеко. Отказаться было уже невозможно.

— Ты, наконец, удовлетворен, — спросил я. — Ты испытываешь удовольствие от того, что?..

Жорины глаза были чуть прищурены и он, наконец, овладевший судьбой человечества, точно неприступной женщиной, напоминал мартовского кота.

— Нет, — сказал он, — какое же это удовольствие?

Секунду помолчал и добавил:

— Это, милый мой, — оргазм. Да. Определенно!.. Вот праздник!

Несколько секунд длилась тишина.

— Ты счастлив? — спросил я его.

— Сейчас — да!

Я видел это по его глазам: это был человек, победивший судьбу!

— Скучаешь?

Он улыбнулся и согласно кивнул:

— Чуть-чуть. — И добавил: — Feci quod potui, faciant meliora potentes (Я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше, — лат.). Не шуточное это дело менять судьбы мира. Как думаешь? И не каждому удается в жизни уничтожить гнилую цивилизацию. Жаль, что у нас не всё получилось с античной камеей… Помнишь — «…всё, о чем может только мечтать человек»?

Я помнил эти слова, сулившие каждому обладателю этой таинственной безделушки весь мир, весь этот мир! Конечно же, я это помнил! И только удивился Жориной латыни: не мог же он помнить все это со студенческой скамьи! А что свое и у кого он хотел его взять я до сих пор не понимаю.

— Ты хочешь круто изменить свою жизнь? — спросил я.

— Нет, — сказал Жора, — жизнь мира. Надо сделать так, чтобы все наши усилия, вся наша жизнь и наши потуги по достижению всевселенского совершенства стали делом Самого Бога. И — наоборот. Понимаешь, наш трансцендентализм и экзистенциализм должны войти с Ним в резонанс, совпадать, совместиться, слиться, срастись! Наша феноменология должна слиться с Его нуменологией, понимаешь меня?

Это было похоже на крик истории.

— Будь смиренным, — поучительно произнес Жора, — ибо ты сделан из грязи.

Последовала пауза. Жора скривил рожицу и сделал шаг назад. Затем рассиялся весь.

— Будь великодушным, ибо ты сделан из звезд!

Он подошел и даже обнял меня за плечи.

— Помнишь?

Я кивнул. Я помнил эту сербскую пословицу. И чтобы не вызвать у него разочарования своей явной тупостью, добавил:

— Ты — гений…

— Le genie veut l’obstacle, l’obstacle fiat le genie (Гений ищет препятствий, и препятствия его создают, — фр.), — произнес на это Жора.

— Вот-вот… Вот и я об этом.

— Перестань, — сказал Жора, — какой из меня гений — раб! Просто я терпелив, как мул. Ну и уперт, как ослик…

Он посмотрел на меня, улыбнулся и добавил:

— Ладно, согласен: как осел!

Воцарилась тишина, которую нужно было разрушить, чтобы Жора не отказался вообще разговаривать. Он с трудом выносил тех, кто не понимал его с первого слова. Ко мне же всегда был сносно толерантен. Мне показалось, что он вполне удовлетворен моим кивком, и я, сам не знаю зачем, спросил:

— Ты хочешь уйти и оставить этот мир с носом?

— Я отдал ему себя всего, до последней клеточки. Мы предложили бесспорный и беспроигрышный алгоритм.

— И теперь хочешь бросить все это?

— Я утру ему нос.

— И громко хлопнуть дверью…

— Перед самым его мохнатым носом.

Я был потрясен! Я не верил собственным ушам!

— Всю жизнь я работал и только работал… Зачем?..

— И как ты думаешь, — спросил я, — когда же, наконец, на земле воцарится то, чему ты отдал лучшие свои годы?

Жора посмотрел на меня с искренним удивлением.

— Когда?

— Ну, примерно, — настаивал я.

Жора улыбнулся, почесал за ухом, затем:

— Могу точно сказать, — произнес он, — в ближайшие полтора миллиона лет.

Его «Зачем?» меня ошеломило: неужели, неужели и наша затея, нет — чисто выверенный и до грана просчитанный Путь спасения и этого мира от падения в пропасть ада — тоже рухнула?..

— Посмотри какие звезды, — сказал я, — они не позволят…

— Звездам плевать на нас… Когда Сократ умер…

Я был просто убит. Было ясно, что Жора уже начал подготовку к поражению.

— Слушай, тебе не страшно? — спросил я.

— Страшно?!

Жора посмотрел на меня как на мокрую курицу.

— С чего бы это? Пусть страшатся все эти планарии и мокрицы, все эти твои Переметчики и Ергинцы, вся эта шелудивая шушера с хромыми и горбатыми хромосомами. Идет новый смертоносный, но и очищающий Землю потоп, и их уже не возьмут ни в какой ковчег. И знаешь, — добавил он, — ведь это наша Голгофа.

— Ты скажи мне, что делать с Тиной, — спросил я, — искать?

Жора вдруг замер, посмотрел на меня белыми глазами и сказал:

— Рест, ты играешь с огнём.

Таким я Жору ещё не видел.

— Зачем, если… — попытался я возразить.

— Рест, — сказал Жора, — ты же знаешь, — я терпеть не могу дураков.

Я знал это. Крепко знал. И дураком себя не считал.

А ведь он мог и…

Мне было жарко.

Таким я Жору ещё не видел.

Но как, как он надеялся спастись этой Тиной?!

На это ответа у меня не было.

Дата добавления: 2015-08-03