Как только мы убедились, что все наши двенадцать апостолов стали уверенно набирать вес и подвластны нашим командам, мы тотчас поспешили перейти к решению следующей проблемы: женщины!
— Cherchez la femme! (Ищите женщину, фр.) — провозгласила Тая. — Шаганэ ты моя, Шаганэ…
— При чём тут Есенин? — спрашивает Зоя.
— Скоро поймёшь.
— Вы же уже их нашли! — восклицает Лена.
— Ты же знаешь этих женщин, — говорю я.
В самом деле: ни один правитель, ни один ваятель или поэт, полководец или ученый, ни одна творческая личность не способна активно творить и создавать шедевры без участия муз. В мире нет исключений.
— А кто твоя муза? — спрашивает Лена.
— Ты же знаешь — ты!
— Сегодня. А вчера?
— Лен…
— А Тина? Ты как-то обмолвился…
— Лен, ты же знаешь…
Даже если бы мы с огромной натяжкой попытались установить, что, скажем, тот же Диоген, сиднем сидя в своей утлой вонючей бочке и изрекая свои гениальные перлы, не помышлял о женщине, мы бы покривили душой. Бочка бочкой, но мысли наши далеко за ее пределами. Мы ведь никогда не сидим у себя дома. Наши мысли (а вместе с ними и мы) шумно бродят по странам и континентам и, надо признать, часто с женщиной, которой мы и посвящаем большую часть наших творческих потуг. И наш необоримый воинствующий мужской шовинизм лопается как мыльный пузырь как только мы слышим знакомый стук ее каблучков: наконец-то! Так что — cherchez la femme…
И мы искали…
Мы решили: ни один Библейский персонаж не найдет себе пока места в нашем Новом Свете. Почему? Потому что мы еще не сотворили свой рай, свой Эдем! Мы, конечно, мечтали о нем, мечтали и понимали: рай — это рай. Трудно было вот так с наскока, так сказать, с кондачка взять и высыпать на голый песок какого-нибудь острова все прелести того далекого мира, о котором имеешь весьма смутное представление. Библия очень скупа на исторические райские подробности. Что ж до сказочно-экзальтированных райских картин, то их же не намажешь на хлеб. Невозможно создать биополе объекта, не располагая его точными характеристиками, как невозможно изваять мальчика, вынимающего занозу, не представляя себе, какие неудобства эта самая заноза доставляет нетерпеливому телу. Поэтому никакого Адама, никакой Евы! «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть». Это была бы прекрасная, образцовая пара.
Лена согласно кивает, затем:
— Говорят, что Адам…
Я не даю ей договорить:
— Мы участвовали во всемирной программе «Эдем». И знаешь, что мы открыли?
— Интересно!..
— Нам удалось, так сказать, разрулить цепи генов современного человека вглубь веков, к началу начал.
— Что же оказалось? — спрашивает Лена, — вы добрались до Тины? Кто она?
— Нет, пока нет. Библия свидетельствует: «Все вы — дети одного Отца». Мы это подкрепили наукой. Так что призыв Иисуса любить ближнего, как самого себя небезоснователен. Иисус знал родство генов.
— А Адам?
— Что касается Адама… Нужно было ждать, когда ему исполнилось бы 130 лет, чтобы Ева родила ему Сифа. Хотя можно было бы и ускорить его рост стимуляторами. Правда, это стоило бы наших усилий и тревог, поскольку семя Сифа было бы великим семенем: родословная Самого Иисуса Христа ведь восходит к линии этого самого Сифа.
— А Ева?
— Сотворение Евы — такое же чудо, как сотворение всей Вселенной, и солнц и лун, и песчинок, и рос… Ева божественна, истинная и вечная мисс Вселенная. Она вышла из ребра Адама, как прекрасная статуя из паросского мрамора под резцом гения. Мы могли бы найти и резец, и мрамор, создать молодого Фидия, Праксителя, Лисиппа или Микеланджело, или, на худой конец, того же Родена, и уж на самый худой — Церетели… Чтобы кто-нибудь из них взялся изваять каменную Еву. Мы бы ее потом оживили, как Пигмалион оживил Галатею.
— Пигмалион? Галатею?
— Ну, грек там какой-то! Мы бы сумели одухотворить ее каменную плоть. Но кто бы из них осмелился взять на себя труд спорить с Богом? Сотворить чудо! Золотой дурманящий шелк волос, чарующая прохлада атласной кожи, родниковая свежесть губ, филигранная точеность шеи, плеч, рук, хрупкие пальчики с розовыми ноготками…
— Смелые ноги?..
— Ага… Смелые!.. Ты видела ноги Тины?
— Рестик, милый, мне её ноги, знаешь… То Юлины, теперь Тинины.
— Знаю, — говорю я, — знаю… Ты не сердись, но…
— С чего ты взял?
Зря, зря я, конечно, завел этот разговор с Леной о ногах Тины, которых и представить себе не мог. Какая женщина может равнодушно выслушивать восторженные похвалы в адрес какой-то иллюзорной Тины, которая, по мнению Лены, только и знает, что время от времени напоминает о себе своими вторжениями в мою, довольно размеренную и, так сказать, устаканившуюся жизнь. Жизнь человека, твёрдо знающего, чего он хочет и шагающему семимильными шагами к поставленной цели! Да, твёрдо, да знающего! И вот какая-то Тина, какие-то ноги…
— Я же вижу, — говорю я.
Что это — ревность? Я никогда за Леной этого не замечал. Да и повода не было. И вот… Я же вижу. Скрыть, утаить, спрятать, укрыть… От этого не спрячешься! На это способны не многие… Многие, даже артистки, чья жизнь большей частью подавляется и прячется ролью, даже им не всегда удаётся…
Лена — не актриса!
— Ещё чего! — возмущается Лена.
Я её поддержу!
— Ты права, — говорю я, — ревность к тебе просто не прилипает.
Лена улыбается: само собой…
Тем не менее, ноги Тины… Раз уж речь о её ногах… Дело в том, что её ноги…
Я думаю…
Я их в глаза не видел!
Но я, врач, знаю физиологию кожи, я, архитектор, знаю архитектонику колен и подколенных ямок, я, художник, знаю блеск голеней и изумительно прекрасную линию бедер, знаю пропорции и золотое сечение, которые так глубоко продуманы и беспрекословно соблюдены и исполнены при строительстве, а точнее — при сотворении этих ног, и, конечно, мне, учёному, известно даже значение числа π (пи) для этих ног, именно для этих и именно этого числа, да, числа пи, которое среди чисел Фибоначчи или рядом с ними, диктует законы строительства этих ног… Законы, не меньше! а ещё я, ваятель, удивительно точно знаю радиус и округлость коленок, их излом и крен, и, само собой разумеется, от моего глаза ваятеля не ускользнут и угловатые пирамидки как безупречной филигранности щиколоток, так и беспощадной прецизионности лодыжек (ведь выверенность и точность при строительстве Пирамид — мой хлеб!), а я ещё и спортсмен, и тут уж, некуда деться, я просто не могу себе позволить не знать, как эти ноги… Это надо видеть! их стремительную смелость и упругость, когда они берут версту за верстой или ров, наполненный чёрной водой, или стену, высотой с Китай, или, скажем, бьют подъемом тонкоточно в скулу нападающего, или пяткой в дых, или в пах…
А как звучит музыка этих славных ног, когда они мчат тебя…
Я, музыкант, я знаю…
Я, ученый, я точно знаю: их строил Бог! По законам божьим… Генофонд этих ног селекторно высчитан, выверен веками и предъявлен миру именно таким! В такой вот форме и с такой энергетикой!
Даже музыка хруста коленей — божественна!
Их кошачьи повадки — умопомрачительно прекрасны и верны!
Fuge, late, tace, quiesce! (Беги, скройся, умолкни, успокойся! — Лат.) — это не для них! Они не умеют убегать и скрываться! Они не умеют молчать! Ну и покой, известное дело, — покой им только снится!
Наконец, я — мужчина!..
Я просто не имею права молчать, немо давясь восторгами и восклицаниями в их адрес! Вы же все хором объявите меня трусом и ханжой, полным невеждой и слепой серостью… И, главное, — слепцом. Трусом и слепцом! Ведь nil medium est! (Середины нет, — лат.).
И я, жалкий собиратель камней, по сути, угрюмый арифметик и алчный, натоптанный мыслями о прибылях, капиталист, знаю цену этих ног: у них её просто нет!
Её ноги — как произведение искусства, как высверк мастера, как шедевр…
Вы видели холодные мраморные ноги Афродит и Венер, всяких там Ник и Менад, Клеопатр и Арсиной... Вы прикасались к их ледяной мраморности и вечной мерзлоте…
Никакой Лисипп, никакой Пракситель, Скопас или тот же Лиохар со всеми этими микеланджелами и роденами…
Вам хоть ясно, о чём это я!
Вот хоть теперь вы понимаете, что все эти напрочь мертвые ноги со всеми их красивостями и не то что в подмётки, в упор! не годятся… В упор!.. В упор не годятся моим Тининым ногам…
Понимаете?
Теперь-то хоть…
Это — красиво!
И это прекраснее даже, чем ваша Песнь песней!
Это та Красота, от которой слепнут!
И тут никуда не денешься: Богу — богово! Богине — божественность!
— Шаганэ, ты моя Шаганэ? — спрашивает Лена.
Тинка…
Тинико ты моя Тинико!..
Меня могут упрекнуть в излишней предвзятости, или даже пособничестве самому себе в выборе объекта для любования, нашёл, мол, себе в угоду какие-то ноги, ноги как ноги, как руки или плечи, или как глаза или губы, как волосы или даже пупки, все женские пупки человечества вместе взятые, да как те же розовые-прерозовые пятки, как шеи фламинго…
Меня могут упрекнуть… Или обозвать любителем дешёвой клубнички… Или прямо сказать: «…если ты всякий раз мои слова будешь переводить в плоскость… повторяю — переводить в плоскость комплиментов и воображать при этом, что именно этого я завуалировано хочу и жду от тебя и на это напрашиваюсь, я буду вынуждена…».
Да чихать я хотел на вашу нужду!
И поймите же вы, наконец: красота — беспрецедентная штука! А моя красота — это только моя красота! Она не имеет ни границ, ни прокрустовых лож, ни религий, ни рас… И я никому не позволю укладывать меня в саркофаг фараона, бальзамировать и пеленать, приковывать, путать путами или треножить… Или сажать даже на цепь золотую, как того кота на том дубе у того Лукоморья!..
Или на кол! Или на кол!
Никому!..
Я не Хеопс и не Хефрен!
Мне не нужны ваши гробы — пирамиды!
Мне не нужны ваши Мавзолеи!
Милые мои…
И скажите мне все вы, пожалуйста: почему все, кому не лень могут и стихами, и музыкой, и живописью и даже глиной и камнем… железом и золотом… просто кто во что горазд! могут высказывать, выписывать, выковывать, выдалбливать, вырезать или вызвучивать глаза женщины? Или губы? Или шею? Или её плечи и ключицы, ровно как и пястья и запястья, как и кожу, и волосы, как и… Да всё, что ей, женщине, по праву принадлежит, и что делает её женщиной, женственной и желанной, героиней, царицей, богиней…
Почему?
Почему не ноги?
Тоже мне нашли — запретный плод!..
Я — кусаю!.. Чем я, собственно, хуже Адама?!
Вы видели мои зубы — чистый алмаз! Не платина, не золото, — повторяю: сапфир!
У Мунка свой «Крик» красоты, а у меня свой.
А у Босха — свой!
Как и у Гойи, как и ваш «гений чистой красоты»!
Так что сидите и помалкивайте себе в свои тряпочки!
И какой землянин смог бы отважиться на создание такой небесной красоты? Здесь ведь недостаточно взять мраморную глыбу и с помощью молотка и резца просто отбросить лишнее. Излишнее, на наш приземленный взгляд, на поверку оказывается тоже божественным, вот ведь в чем дело. И чудо, и чудо!..
— Да, на земле нет ничего лишнего, — соглашается Лена. — Но тут песню такую поёшь…
— Да, — говорю я, — песню.
И после паузы продолжаю:
— Каждая песчинка в норе крота и каждый жучок в навозной куче так же божественны, как Пьета Микеланджело или улыбка твоей Джоконды, или крылышки за плечами толстопузых амурчиков.
А сколько было бы возни с Адамом! Пришлось бы сломать ему не одно ребро, пока Ева не заблистала бы перед миром во всей своей красе. Чего стоил бы только змей со своим искушением. И запретный плод. Яблоко? Мы не были уверены, что это было бы яблоко. Почему не ананас или авокадо? Почему не тот же банан? Ты можешь представить себе Еву, кусающую банан?.. Вкушающую! «Змей обольстил меня, и я ела». Как же, как же!..
— А Лилит? — спрашивает Лена.
— Лилит, — говорю я, — не из ребра. Не из глины, и даже не из…
— А твоя Тина? — спрашивает Лена.
— Из света, — не задумываясь, уверяю я, — из волшебного света!..
И киваю в подтверждение своей уверенности. Удивляясь самому себе: откуда такая безапелляционность?
— Надо же! — восторгается Лена.
— Без всяких сомнений! — говорю я.
И вытираю ладошкой со лба несуществующий пот.
Тинико ты моя, Тинико!..
— Затем, — говорю я, — ее сыновья. За что Каин убил Авеля? Чтобы мир потом каялся? Братоубийственная вражда до сих пор еще жива среди нас. Мы ведь все, все-все на земле — братья, братья… По крови. Мы ягоды одного поля, яблоки одной яблони. Гем он и в Африке гем. Не говоря уж о генах. Не родился еще на земле человек с генотипом крота или гада, хотя многие из людей этим гадам и кротам и в подметки не годятся. Жаба, она и в человеческом облике жаба. Возьми хоть своего Переметчика… Человек-крот, человек-гад, гаденыш, человек-жаба… Я знал одну такую жабу…
— Назови ее!
— Да мало ли их рябых, надутых, ползающих, блеющих и шипящих.
— Фамилия, — настаивает Лена, — назови фамилию! Мир должен знать своих жаб!
— Я же говорил — Переметчик! У меня просто…
Перехватило дыхание…
— На, выпей, — предлагает Лена. — Вода… Просто вода.
Я бы хлебнул даже коньячку!
Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 43 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 4 | | | Глава 6 |