Глава 19. При каждом удобном случае мы с Аней занимались любовью в любых самых невероятных

При каждом удобном случае мы с Аней занимались любовью в любых самых невероятных условиях. В самых неудобных! Эта жадная жажда жизни проявлялась на каждом шагу!

— Ты не представляешь, — призналась она, — сколько лет я ждала этой минуты…

Я порывался было спросить про все эти длинные годы...

— Ни о чем не спрашивай, — закрывала она мне рот ладошкой, — лучше не спрашивай.

Я и не спрашивал.

— Знаешь, как я соскучилась здесь по родному славянскому духу, по широкой открытой душе, по крепкому русскому телу… Тебе трудно это понять. Но все они, все, эти французики и английцы, и америкашки, и япошки, да все подряд, весь этот вражий мир… У них все чужое!

Мы словно гнались за утерянным счастьем, настигая его на каждом повороте, на каждой одинокой скамье, под каждым одиноким деревом, на парапете моста и в морской воде, и в спальне, и на остывшем ночном песке, везде, где оно, наше счастье, настигнутое нашими горячими телами, предоставляло нам возможность искупить друг перед другом вину и мою слепоту.

Я был сражен ее жадностью, ее ненасытностью, я был выпит ею до дна, выхолощен до края.

— Я так счастлива, счастлива… Я уже хочу, сейчас, здесь…

Я старался, как мог, и все же чувствовал себя не вполне раскованно. Для меня было не совсем привычно выискивать среди дня укромные места, чтобы не быть застигнутыми врасплох каким-нибудь ротозеем.

— Будь проще, — сказала мне Аня, — секс — это ось, на которую нанизано все человечество, все живое. Здесь все к этому относятся, как к лечению. К тому же, это лучшее из лекарств, которые я знаю.

— Мы же не просто занимаемся сексом, — буркнул я, — мы ведь с тобой…

— Просто, — просто сказала Аня, — просто и непросто. Вот так.

— Я слышал, что секс — это последнее прибежище мужчины, чувствующего свое бессилие.

«Тиннн-н-н…».

— По тебе этого не скажешь.

Мне льстило такое признание.

— Я не жила затворницей, — как-то обронила она, — у меня было много мужчин, но все они не в состоянии были осилить наш русский. Ты понимаешь, о чем я говорю.

Я слушал.

— На донышке моей славянской души было спрятано счастье, но никому не удалось до него донырнуть. И я прогнала их из моей жизни! О вражье племя! Ты слышишь меня?

Теперь мы брели по тенистой аллее, я слушал.

— Я и сейчас замужем, без этого здесь нельзя, но я всегда скучала по тебе, по нашей, славянской душе.

— Ты в долгу перед родиной?— съехидничал я.

Знаешь, не святотатствуй! У тебя свои грехи, у меня — свои. Я очень ответственная и не хочу компромиссов.

— Ты не жульничаешь?

Я не знал, зачем задал этот вопрос.

— Я устала думать о том, чтобы каждый день быть сильной. Скажи, а на этот раз ты приехал, чтобы загладить свою вину?

Я не знал, в чем должен виниться. Аня все еще не могла поверить в мои намерения всемерно и глубоко переменить этот мир.

— Я был бы счастливейшим человеком на свете, если бы мне было нужно только это, — сказал я.

Чем короче становились наши отношения, тем больше у меня появлялась уверенность, что Аня будет опять с нами.

А Тина?

Дата добавления: 2015-08-03