Глава 13. Мы говорили о ее работе, как обычно говорят о неизбежной повинности.

Мы говорили о ее работе, как обычно говорят о неизбежной повинности.

— Знаешь сколько мне лет?

— Сколько и зим.

— У нас в кабаре лимит возраста — 33 года. Я ушла раньше и уже несколько лет не танцую. Но у меня своя школа, имя, я — personality, как сейчас принято говорить, личность, здесь меня все знают и доверяют моему имени. Здесь, понимаешь, — она на мгновение задержала дыхание, затем добавила, — моя родина. Здесь, а не там меня расслышали.

Она показывала мне свои фотографии.

— Это мы после встречи Нового года, а здесь мы на пикнике…

Я только восхищался.

— Мой первый муж…

Аня взяла фотографию и долго смотрела. Я ни о чем не спрашивал.

— Он погиб в авиакатастрофе, самолет упал в океан…

Я только слушал.

— Он вытащил меня из такого дерьма. Ты должен знать это: для меня до сегодняшнего дня не было имени, которое я могла бы поставить рядом с его.

Я ее понимал.

— Он был счастлив с тобой?

— Это мне везло. Но однажды приходит время, и ты отпускаешь прошлое.

Иногда мы сидели до восхода солнца. Кто такой Анри я не спрашивал.

— У меня теперь свой бизнес, мои девочки танцуют по всему побережью. Хочешь посмотреть? У меня работают и наши девчонки. Мягкая красота, обаяние славянки, украинский шарм, — все это очень ценится здесь…

— А теперь расскажи о себе, — сказала она.

— Я не думаю, что это будет тебе интересно.

Я узнал множество новых, совершенно неожиданных и невероятных черт в ее характере. Но то, что она однажды сказала, меня потрясло.

— Знаешь, пока я работаю, я еще чувствую какой-то зов жизни, но если случится так, что работа вдруг кончится — я не вижу причин жить дальше.

Я не мог даже представить себе, что в такой светлой и ясной голове могут мелькать такие мрачные мысли.

— Хочешь, — неожиданно предложила она, — я покажу тебе Ниццу? Ты теперь со своими клонами не скоро выберешься сюда.

— Валяй, — согласился я.

О Ницце я много читал и слышал: главный город Французской Ривьеры расположен на берегу Бухты Ангелов и на склонах холмов, окружен предгорьями Приморских Альп и прекрасно защищен ими от холодных северных ветров…

— Пойдем, как твои пятки?

Мы брели босиком по прохладным каменным плитам Старого города среди каменных строений трехсотлетней давности и Аня, как заправский гид и хозяйка этих владений рассказывала их историю и нравы теперешних хозяев.

— Набережная так и называется — Английская, Английский променад, Promenade des Anglais, — уточнила она по-французски, — излюбленное место встреч всех влюбленных.

— Всех? — спросил я.

Она сделала вид, что не заметила моего тона, призывавшего ее к откровению, только просто сказала:

— Семь километров любви.

Иногда мы встречали ее знакомых.

— Бонжур, Анни!

— О, Цезарь, привет!..

Я даже оглянулся: не каждый день ведь встречаешь живого Цезаря!

Со времен римлян сохранились остатки амфитеатра (II-III вв.).

— Дворцы и виллы, стиль рококо периода Belle-Epoque, ты хотел бы здесь жить?

Иногда мы останавливались и я, задрав голову, рассматривал какой-то фасад или балкон, утонувший в зелени и цветах, потом мы шли дальше.

— Красиво! — восторгался я.

— Семнадцатый век. Здесь жили князья, пэры, а теперь сэры и лорды, и современные Бендеры вроде тебя. Ты хотел бы здесь жить?

Не первый раз Аня в шутку называла меня Остапом Бендером, видимо, все наши затеи с устроением счастья для всего человечества она считала авантюрой чистой воды. Я пропускал ее шутки мимо ушей, иногда соглашаясь, что в чем-то она и права. Ведь, известно, что в каждой шутке… Но я понимал и другое: как трудно будет ее убеждать. «Ты думаешь, им нужна твоя пирамида?» — на каждом шагу слышалось мне. Да-да, иногда мне слышалось… и другое:

— Обвиняемая в дурном вкусе, архитектура прошлых веков, — говорила Аня тоном знатока древних стилей, — сегодня реабилитирована. Ты же не станешь мне возражать, если я скажу, что ее фантазия и роскошь теперь кажутся настоящим гимном наслаждению.

— Не стану.

Многочисленные рынки и цветочные базарчики просто хватали нас за шорты, зазывая купить что-нибудь быстро и недорого. Всего было полно. Я купил Ане пестрый букетик каких-то полевых анютиных глазок или незабудок, чем доставил ей сказочное удовольствие.

— Ты не забыл мои вкусы.

Я никогда не думал об этом. Не думал и сейчас, я действительно был очарован этим французским раем, и чем сильнее я им восторгался, тем больше у меня было сомнений: что если моя пирамида строится на песке? Не здесь, на гранитном золоте богачей и шулеров, а на зыбком песочке моей всевселенской мечты. Да они и слушать меня не станут!

— Можно к Матиссу, а хочешь — к Шагалу или Массену, к импрессионистам… Куда?

Мне было безразлично. О музыке Массена я ничего прежде не слышал, к Шагалу и его библейским мотивам был, по-моему, равнодушен, а с Матиссом давно хотел познакомиться.

— Здесь рядом улица Дез-Арен. Здесь все рядом.

Я не мог объяснить, почему Матисс, его огненно-розовые или ярко-красные летающие танцовщицы, однажды увиденные мною на какой-то репродукции, так запали мне в душу.

— Он здесь и умер, в Ницце.

Это известие еще более заинтриговало меня и определило окончательный выбор: конечно, Матисс! Мне было любопытно… Не могу объяснить, но мне теперь было просто невтерпеж взглянуть на Матисса. Ведь не только танцовщицы написаны таким молниеносным огненным росчерком его вдохновенной кисти!

Чтобы попасть в музей нам пришлось отказаться от прогулки на яхте.

Матисс!

— Жаль, что сейчас не зима, — сказала Аня, когда мы ужинали в каком-то ночном ресторанчике, — я бы показала тебе Карнавал. Чего только стоит знаменитая Битва цветов на набережной! Самые красивые манкенщицы Лазурного побережья едут на огромных платформах, как Клеопатры. Ты ведь любишь красивых женщин?

— Ты — лучшая!

— Это твоя дежурная фраза?

— Ты, знаешь…

— Брось, — прервала меня Аня, — не утомляй себя эпитетами, лучше скажи: ты думаешь я смогу?

— Ты — сможешь!

Когда мы уже лежали в постели, Аня неожиданно сказала:

— А знаешь, ты меня…

Она на секунду задумалась, затем:

— …я вдруг поверила в то, что мы с тобой могли бы…

Она пристально посмотрела мне в глаза, не решаясь что-то сказать.

— Говори! — поддержал я её.

— Да-да, — сказал она, — я вот уже скоро третьи сутки живу только тобой. Я уже давно так не…

— Что?!

Мне так хотелось, чтобы она выдавила из себя своё признание.

— Это — как если бы я… выпила фужер хорошего вина, — сказала она, — «… хмельная… опьянённая тобою… читай меня губами по губам …».

Строчки ворвались в наш разговор так неожиданно, что я не знал, как на них реагировать. Надо было сказать что-то и Ане на её признание, но меня словно заклинило. Тина просто не давала мне жизни!

— Читай меня губами по губам, — выдавил я.

— Красиво, — произнесла Аня и у неё заблестели глаза, — губами по губам… Как точно! Иии… очень чувственно! Читать губами — это прекрасно! Сам придумал?

Я ничего не сказал.

Аня прижалась ко мне и нежно поцеловала меня в щеку.

На другой день по настоянию Ани мы торопились в Монако. С ней трудно было спорить: в эту пору года Средиземноморское побережье — это рай, сказочный несказанный рай, и Аня не принимала никаких моих возражений.

— Ты считаешь, что я тебя вот так просто возьму и отпущу?

— Ты меня уже взяла, признаю, но…

— Никаких «но»!

И точка.

Она таскала меня за собой по всему побережью, по музеям и частным коллекциям, по базарчикам и магазинам, по ресторанам и небольшим кафе.

— Купи мне мороженого.

Я покупал.

— Как тебе эти?..

Я покупал.

Мне нравились и эти, и эти, и те… Я накупил целый воз безделушек!

— Мне нравятся щедрые люди, — призналась она.

— А я? — спросил я.

Тина больше не появлялась. Но на следующий день…

Дата добавления: 2015-08-03