Деструктивное насилие

Насилие есть интеграция сторон личности в дей­ствии. Жан-Поль Сартр пишет, что насилие есть со­здание личности. Оно есть организация своей силы для того, чтобы доказать свою силу, чтобы утвердить ценность своей личности. Это ставка всего на карту, совершение всего, утверждение всего. Однако наси­лие объединяет все возможные элементы личности, кроме рациональности. Вот почему я говорил выше, что собирание личности происходит на уровне, не зат­рагивающем разум. Каким бы ни был мотив насилия или его значение для человека, осуществляющего на­силие, результат для других всецело деструктивен.

Физический элемент, занимающий большое место в насилии, есть символ тотальности вовлечения человека. Когда прорывается насилие, я не могу боль­ше лениво сидеть в стороне, мое тело требует движе­ния, которое является выражением моей тотальной

охваченности. Когда насилие прорывается наружу, не остается ни желания, ни времени думать, - мы по­падаем в иррациональный мир. Это может быть суб­рациональным, как это обычно бывает в бунтах в гет­то, или это может быть сверхрациональным, как это по всей видимости было с Жанной Д'Арк. Разум уже и не претендует на то, чтобы управлять.

В фильме «Если» обычная скука жизни в бри­танской школе для мальчиков показана с абсолютным реализмом. Бремя рутины, одиночества, фальшиво­го морализаторства вскоре выливается в садизм и го­мосексуализм. Опасность подвергнуться жестокому избиению, способствует тому, что у ребят начинают формироваться узы товарищества. Затем лидеры мальчиков находят в подвале кафедрального собора склад автоматов и амуниции. Фильм заканчивается сюрреалистической сценой: дети с крыши собора рас­стреливают одетых со всей английской помпезностью гостей, которые пришли к началу занятий. Фильм представляет схему рождения насилия: отделенность — одиночество — товарищество — садизм — насилие.

Доступность огнестрельного оружия имеет любо­пытную и мрачную связь с насилием. Эта форма тех­нологии не только широко увеличивает диапазон и эффективность насилия, но также оказывает сильное влияние — в основном отупляющее — на сознание тех, кто им пользуется. Однажды я находился на фер­ме в весьма удаленном районе Нью-Хемпшира. Как-то я заметил под яблоней чужую собаку, которая ка­залась больной. К тому времени я несколько дней жил в одиночестве — условие, при котором наше вообра­жение часто подносит нам роковые идеи, — я решил, что у собаки бешенство. Путаница ветвей не давала мне подобраться к ней, но наша собака, к которой

вся семья была сильно привязана, пробралась к ней. Она ходила, принюхиваясь, вокруг «бешеной», и, как истинная чау-чау, не возвращалась ко мне, сколько бы я ее ни звал. Я зашел в дом, взял люгер, который мой сын использовал на ферме для стрельбы по ми­шеням, вставил в него патрон и вышел, чтобы застре­лить бешеную собаку. Главное в этой истории то, что наличие в моей руке пистолета, взятого, чтобы убить живое существо, превратило меня в психологически совершенно другую личность. Я мог принести смерть кому угодно, поскольку был одержим этим инструмен­том смерти, я стал иррациональным злобным челове­ком, я принадлежал оружию, а не оно принадлежало мне, — я стал его инструментом.

Охваченный неприязнью к той личности, которой я стал, я отнес пистолет обратно в дом и убрал его, инцидент был разрешен совершенно другим путем.

Мы только смутно понимаем тот эффект, который технология оказывает на сознание человека, но ясно, что обладание оружием может радикально изменить личность. Гленн Грей замечает, что, будучи офице­ром армии, он чувствовал себя неодетым, если выхо­дил без пистолета, висящего на ремне; не будучи во­енным, я чувствовал себя сбившимся с направления роботом, лишенным сознательного контроля за свои­ми действиями, когда держал палец на спусковом крючке с намерением убить.

Крайнюю форму подобного воздействия на лич­ность можно видеть в судьбе Чарльза Фэавезера из Небраски — подростка, который под влиянием силь­ной ярости убил одиннадцать человек, прежде чем его остановили. «Я люблю оружие, — говорил он еще раньше. — Оно дает мне чувство власти как ничто иное». Его история следует обычному сюжету: смеш-

ного ребенка с кривыми ногами и в толстых очках регулярно дразнили в школе. Он рано выработал сим волическую интерпретацию мира как места, где над тобой насмехаются, и его крик о признании стано­вился все громче, не получая ответа. Затем он обна­ружил, что может добиться признания, давая волю темпераменту и молотя школьных задир в драках, где ему удавалось побеждать за счет одной только страст­ности своего насилия. Его отец описывал его как «все­гда одного из самых тихих», что снова дает нам при­мер того, что человек, кажущийся послушным, может на деле быть именно склонным к насилию типом. Не­смотря на свое слабое зрение, он стал удивительно метким стрелком из ружья.

Бросив колледж, он сумел найти девушку и ра­боту помощника по перевозке мусора. Когда скуд­ное признание, которое это приносило ему, было утрачено, — он потерял работу и его отшила мать девушки, — он взял три ружья, застрелил мать и отчима своей девушки и несколько дней жил в их доме рядом с телами, завернутыми в бумагу и ле­жащими в курятнике. Понуждая девушку идти с ним, он встал на путь насилия, известный по обра­зам Диллинджера, Бонни и Клайда.

Важным элементом в этой кровавой истории яв­ляется его ранняя символическая интерпретация, что мир — это место насмешек. Его чрезмерное насилие имело двойную цель: оно отвечало его жажде призна­ния и оно также в отместку осмеивало мир. (Вновь мы видим мрачную логику в такого рода вспышках насилия.) Из полного отсутствия у него каких-либо чувств по отношению к убитым им людям, что выте­кало из его ответов на заданные вопросы, мы не мо­жем заключить, что он всегда был столь бесчувствен-

!

ным, таким типичным шизоидом. Ясно, что человек, опьяненный насилием, должен стать бесчувственным и отрешенным, как солдат, который косит врагов из автомата, ибо иначе он не мог бы совершить того, что ощущает как необходимость.

Более всего меня преследует его детское призна­ние: «Я люблю оружие. Оно дает мне чувство влас­ти». Символический смысл оружия как фаллоса и его отношение к сексу хорошо известно. И то и дру­гое является вытянутым и тонким, и извергает из себя субстанцию, которая может радикально изме­нить человека, на которого она направлена. Поэто­му оружие и стало, в особенности для простых лю­дей, главным символом мужской силы. Фраза, которую произносила Мей Уэст, приветствуя своего бой-френда, остается классическим выражением это­го: «Это пистолет в твоем кармане, или ты просто рад меня видеть?».

Но культурный аспект оружия также весьма зна­чим, как замечает Стенли Кунитц. Мы охотились с ружьями, чтобы есть; мы охотились с ружьями, что­бы обезопасить местность вокруг наших домов; мы охотились с ружьями, чтобы выжить во времена пер­вопроходцев, от которых мы в Америке отстоим всего лишь на столетие с небольшим. Во всех этих случаях оружие было ценным, как доброкачественный символ власти, и владение им также было оправданным. Многие из людей, владея оружием, чувствуют, что у них есть власть, которая была у них несправедливо отнята. Да и какая власть! Человек теперь может про­изводить мощные взрывы и бросать снаряды, кото­рые могут убивать тех, кто значительно больше, чем он сам. Сознание добровольно отстраняется. В филь­ме «Паттон», генерал, выскакивающий и разряжаю-

щий пистолет в воздух по германским самолетам, бом­бящим его алжирскую базу, поступает как ребенок, его жест — анахронизм, оставшийся от детских игр с оружием, но тем не менее это убедительное проявле­ние насилия.

4. Конструктивное насилие

Говоря психологически, существует бесконечное множество ситуаций, в которых люди живут на до-человеческом уровне, и они находят, что некоторое насилие необходимо для жизни. Чрезмерно стесни­тельный человек; человек подозрительный, не рис­кующий устанавливать межличностные отношения; человек, неспособный глубоко любить или дарить другому; трус, изолирующий себя от опыта, кото­рый обогатил бы его, — список становится беско нечным. Все это люди, которым некоторая примесь насилия может помочь скорректировать свои недо­статки. Но это требует прорыва, усилия, которое происходит помимо рациональности, требует риск­нуть собой, совершить все, что угодно, чтобы обре­сти чувство наполненности. Когда женщина, кото­рая всю свою жизнь была послушной, в итоге дает волю характеру и разражается тирадой, мы неволь­но улыбаемся и приветствуем ее поступок: по край­ней мере, ей уже не все равно. Мой друг рассказы­вал мне недавно, что двое его сыновей приехали из колледжа домой, где попали в напряженную из-за болезни родственников ситуацию. Через пару дней жизни в напряжении один из его сыновей разорвал в ярости свою шапку, а другой сын разбил о стену две пепельницы. Мой друг заметил: «Это было хо­рошим насилием». Взрыв ярости, по всей видимое

ти, проясняет психологическое отношение, способ­ствуя большей честности. Поэтому большинство лю­дей чувствуют себя лучше, после того, как они вы­разят свою злость.

Мы уже говорили, что насилие собирает личность на уровне ниже человеческого. Сегодня получается так, что многие люди (в действительности, большин­ство людей) живут подобным образом, то есть, без какого-либо сознания и без личного достоинства. Франц Фэнон пишет о таких людях в Африке. Они проводят свою жизнь как лишь частично сформиро­вавшиеся люди, как и миллионы людей в Централь­ной Америке, Южной Америке, Индии и Китае, и миллионы живущих ниже установленного стандарта в нашей богатой стране. Для этих людей насилие мо­жет повысить уровень психологического и духовного существования. Точно так же, как оно собирает лич­ность, достигшую сознания, на уровне ниже челове­ческого, оно может поднять неразвитых людей на человеческий уровень. Это может иметь форму поли­тических бунтов, которые позволяют группам выр­ваться из собственной апатии и с успехом вынудить правящую партию провести социальные реформы. Существует очень мало случаев (если они вообще были), когда доминирующая группа расстается со сво­ей властью добровольно и свободно, обычно во власть вцепляются изо всех сил.

Я упомянул здесь Фэнона потому, что, будучи чер­ным психиатром и участником алжирского восстания, он описывает прототип конструктивного насилия. Рож­денный на Мартинике и переехавший в Париж, Фэ­нон поехал в Алжир во время революции, позже он заболел раком, от которого скончался на исходе чет­вертого десятка лет. Его книга «Сор земли» сделала его

не только теоретиком алжирской революции, по и всей черной Африки. Колониальные власти, утверждает он, делают различие между людьми: белые люди выше по­луживотных, то есть черных. Правительство поэтому становится институтом, охраняющим status quo, для чего держит коренных жителей в покорности. Книга Фэнона это страстное утверждение достоинства ко репных жителей, их потенциальной сознательности и их будущей свободы. Он убежден, что это не может произойти без насилия. Люди веками страдали от экс­плуатации, которая породила глубокую апатию; чтобы стать психологически и духовно живыми, необходимо некоторое насилие.

Но насилие не есть выбор черного населения, даже если и принято обычно так считать. Колониальные власти играли активную роль в настраивании корен­ных народов друг против друга и, в результате, ук реп ляли собственные интересы. Это часто называлось такими пошлыми фразами как «бремя белого челове­ка», но важным являлось здесь то, что правительство соблюдало интересы иностранного государства, а не коренных жителей, будь они черными, или коричне­выми, или желтыми.

Насилие является для черных единственным пу­тем не только скинуть ярмо колониальной власти, но также создать в своей среде некоторое единство. Фэ-нон считает, что недоразвитые нации, после того, как их столь долго эксплуатировали, находятся на другом уровне, чем колониалисты; насилие есть ступень в развитии черных в сторону национализма. Это путь интеграции, самоуважения и осознания своих сил. Когда книгу Фэнона рецензировал пацифист Квакер, он заметил, что там, где Фэнон использует слово «на­силие», его можно заменить на «ненасилие», и смысл

останется таким же. Другими словами, Фэнон гово­рит о человеческом достоинстве, рождении и росте сознательности, интеграции отношений.

Фэнон рассказывает нам об алжирских неграх, которых он лечил как психиатр. Один из них борол­ся в рядах сопротивления ночью и водил такси днем. Его жена была схвачена французскими солдатами, коллективно изнасилована и затем избита с тем, что бы выжать из нее информацию о нем. У этого чело­века должна быть депрессия (от которой его лечил Фэнон), и он должен был участвовать в восстании, чтобы иметь хоть какое-то самоуважение.

Фэнон приводит аргументы в пользу выхода за пре делы рационального, как его понимает белый человек. Достоинство черных возникнет не только из их мозгов, но из всего их организма и их коллективного бессозна­тельного, которое есть выражение их организма. Они восходят к новому порядку, к новым формам, и это часть новой рациональности. Старый порядок и старые фор­мы в этом процессе будут разрушены, но ни один нор мальный человек не станет утверждать, что формы ко­лониального общества, основанные на бесчеловечной сексуальной, социальной и экономической эксплуатации черных, с его «да, господин» и его низкопоклонниче­ством, не должны быть разрушены. То, что последует за этим, едва ли будет более несправедливым, будем на­деяться, что оно будет более справедливым. В своем пре­дисловии к книге «Сор земли» Сартр пишет: «...В пе­риод их беспомощности их безумный импульс к убийству является выражением их коллективного бессознательно­го. <...> Насилие есть подавленный гнев», — который, как мы уже говорили, часто направлен против них са­мих. Утверждая, что насилие должно быть направлено на его причины — на представителей колониальных

властей, Сартр и Фэнон кажутся циничными. Но глядя на ситуацию с точки зрения долговременной перспекти­вы справедливости, всякий признает, что их позиция реалистична, сколь бы ни была она огорчительна для богатых наций. Фэнон пишет:

Мы должны поднять людей, мы должны развить из мозги, наполнить их идеями, изменить их и сделать их людьми. <...>

<...> Живое проявление нации есть действующее со знание целостности людей, это согласованное, просвет­ленное действие мужчин и женщин. <...> [Мы] должны первым делом вернуть достоинство всем гражданам-².

Насилие, которое рекомендует Фэнон, не заклю­чается во втыкании иголок в кукол или битье кулака­ми подушек, но направлено на реальное зло социаль­ного угнетения. В своем гневе черный человек не только отдает себя своим черным братьям, но также и утверждает себя, даже если в процессе этого он жерт­вует собственной жизнью.

" Fanon F. The Wretched of the Earth. N.Y.: Grove Press, 1965. P. 204-205.

Дата добавления: 2015-08-05