Самая хорошая виртуальность

Наверное, пора попробовать заглянуть и в положительную вероятность. В то настоящее, которое смогло бы возникнуть и быть нашей сегодняшней реальностью, реализуйся Великое княжество Русское или стань Великое княжество Литовское княжеством православным и католическим одновременно. Словом, какое общество могло бы возникнуть, стань не Восточная, а Западная Русь центром собирания всех русских земель? А почему бы нет?

Ведь Белоруссия — самый прямой потомок Великого княжества Литовского. В ней история Великого княжества продолжалась и в XVII, и в XVIII веке. Это в отторгнутых от Литвы районах Украины шла война православных с католиками. В Великом княжестве Литовском с 1563 года православная шляхта имела те же права, и кто не хотел католицизироваться — тот этого и не делал. Это в коронных землях Польши православным и русским приходилось биться за свои права. А здесь никто на них не посягал, и, поистине, «Русь ассимилировала Литву».

Конечно, в Речи Посполитой Великое княжество не было ведущей частью государства. Первый удар ему был нанесен еще в 1569 году, нет слов. Но до 1791 года здесь, в провинции Речи Посполитой, защищенной своими законами, продолжалась история Великого княжества Литовского. Уже не имеющая международного значения, местная история, провинциальная, — но продолжалась.

Польские «прогрессивные люди» успели отменить «пережитки Средневековья» в виде особого статуса и особых законов Литвы, но не успели уничтожить их на практике, не успели поставить в Минске и Вильно по гильотине для сторонников «Средневековья». Это не их вина, конечно: «прогрессивные люди» сделали все, что успели; но на практике статуты Великого княжества Литовского действовали в Белоруссии до 40‑х годов XIX века.

К этому можно относиться по‑разному (никто ведь не обязан, в конце концов, любить ни белорусов, ни их историю), но, по‑видимому, победи Западная Русь свою жуткую восточную сестрицу, мы сегодня были бы примерно такими же.

Это не значит, что мы этнографически были бы похожи на белорусов. Что во всех концах Руси говорили бы с таким же акцентом, носили бы такие же юбки и кунтуши и отпускали бы такие же усы. Конечно, нет. Победа Западной Руси означала бы совсем другую русскую историю, появление и государства, и народа с совсем иными параметрами. Да, и народа тоже!

В исторической реальности украинцы сложились в той части Руси, которая оказалась под Польшей. Значит, в нашей виртуальности украинцами станут только жители Галиции и еще Подолии, если Ягелло ее захватит, а Свидригайло не сможет и не захочет отстоять. Белорусы тоже возникли в особом государстве — Великом княжестве Литовском. Если государство у русских единое, эти три народа, скорее всего, просто не сложатся. Возникнут только украинцы Галиции, современные западные украинцы, и, скорее всего, с более «положительным» названием. Скажем, «галичане»…

На остальной же территории Великого княжества Русского складывается единый народ, пусть со множеством этнографических групп и группочек. С большой степенью вероятности в разных землях начинают жить свои диалекты.

С этими диалектами никто не борется, как с символами отсталости и «мужиковства», они существуют наряду с литературным русским языком. Так в Германии помимо литературного немецкого, Hochdeutsch в каждой земле есть свой местный немецкий, Pladeutsch. И национальной целостности Германии это ничуть не угрожает.

И расселение русских происходит совсем иначе. На востоке, в Предуралье и Сибири их колонизация, наверное, напоминает немецкую. В нашей реальности русские очень легко осваивали «местные» формы хозяйства, легко разрушали природу, «снимая сливки». Им нужно было много территории. А немцы стремились к более «точечному» освоению части территории, но зато осваивали более плотно. Примерно так осваивали старообрядцы Алтай, создавая «пятна» густо населенных, освоенных земледельцами территорий, вокруг которых местные жители продолжали вести свое хозяйство.

Возможно, в этой виртуальности заселена была бы не вся территория Сибири, а русское расселение дошло бы только до Енисея, максимум до Байкала. Ведь в реальности Сибирь часто заселяли или ссыльные, или люди, вынужденные бежать от своего обезумевшего государства. А государство использовало Сибирь как огромный сырьевой придаток. Из нормального государства никакой дурак не побежит; сам факт бегства людей из страны показывает, что государство больно.

Нормальному государству меньше нужна разработка сырья. Зачем нужно мчаться на Северный полюс за соболями, если переработка своей же пеньки и льна в средней полосе даст в несколько раз больше?!

То есть ватаги русских людей в XVII—XVIII веках, скорее всего, проникают за Енисей и на северо‑восток Азии, за Лену, но сплошное русское расселение кончается на Енисее.

До XIX века Восточная Сибирь, Дальний Восток — ничьи.

Не возникает ни Русской Америки, ни Русской Маньчжурии.

Но виртуальность, которую мы изучаем, — это общество, которое так и не задавлено государством. Это общество далеко не свободное от противоречий и проблем, но несравненно более открытое, более свободное, более самостоятельное, чем сложившееся в нашей реальности.

Это общество русской православной шляхты, живущей по законам, а не служилых людей тяглового государства.

Общество немногочисленных, но реально существующих и осознающих себя горожан. Общество крестьян, по отношению к которым не все возможно и которые обретают свободу рано и без фактического выкупа своей свободы (как при Александре II).

Это общества, где науки и искусства не таятся в неведомой дали времен, а присутствуют в жизни общества и в XV, и в XVI веках. Здесь психов, сжигающих светские картины, сажают в сумасшедшие дома, а галерея портретов предков — нормальная часть богатого знатного дома.

Общество, в котором сельские девицы пляшут с парнями и водят хороводы, а шляхетские дамы из городов и фольварков в приталенных платьях разных цветов и покроев танцуют сложные танцы под музыку. В этом обществе для парня не получить хоть какого‑то образования и не знать истории и географии, а для девушки — не уметь хотя бы читать попросту стыдно. Это как бы и не стать взрослым человеком.

В долгие осенние вечера, под свист зимних вьюг молодежь знакомится, выбирая друг друга под одобрительные покачивания головой «старых хрычей и хрычовок», а девицы будут зачитываться любовными романами и (уже тайком) Апулеем и Катуллом.

Первый университет в Великом княжестве Русском откроют в 1500 году; Полоцк, Киев и Новгород — наиболее реальные кандидаты на место такого университета. Вполне может быть, что откроется одновременно католический, униатский и православный университеты, профессура которых безобразно переругается между собой. Скажем, в Киеве — ортодоксальный православный университет, в Полоцке — униатский, в Вильно — католический, а в Новгороде возникает университет стригольнический. Профессура этого университета отстаивает местную, новгородскую ересь, а во всех остальных столпах науки и саму ересь, и Новгородский университет имени Садко поносят самыми последними словами.

В этом обществе совершенно невозможны ни один из «героев» четвертой части этой книги. Появление в этой виртуальности царя Ивана, Малюты Скуратова и прочих кромешников вызовет действия однозначные и односмысленные: посполито рушенье, объявление вне закона, двести злотых лично от царя за голову каждого… Такого рода веселое оживление охватывало, вероятно, двор князя Владимира, когда проходил слух о появлении вблизи Соловья‑разбойника, Змея‑Тугарина или другого чудища поганого.

Если в этом обществе появится протопоп Аввакум и начнет колотить посохом танцующих, пугая их геенной огненной; если тут бледной поганкой взрастет какой‑нибудь Сильвестр и станет поучать людей, как именно надо бить жену, ими займутся даже не ретивые полицейские, а скорее добродушные немецкие доктора и их русские ученики. Прозвучат мудреные термины на латыни и немецком, доктора станут переглядываться с озабоченным видом, скорбно качать головами, а потом на возмутителей спокойствия навалятся дюжие санитары, и они как‑то исчезнут надолго, а может быть, и насовсем.

Печальна будет здесь судьба Ивана Вишенского. Православные, озабоченные просвещением, в лучшем случае просто его не услышат. А князь Острожский или перековавшиеся Воротынские могут его попросту зашибить, чтоб не хулиганил и не мешал. Тот — бежать в католические области, да и там православным не до идейных параноиков, а отцы‑иезуиты пригласят Ивана в уютное, хотя и несколько прохладное подземелье, где одни люди разложат инструменты, а другие с доброй, ласковой улыбкой поинтересуются, откуда он так хорошо знает, какой именно язык любит дьявол? И где именно познакомился Иван с этой особой? При каких обстоятельствах? Кто его познакомил? Что дьявол еще ему рассказывал? А кого он, Иван, успел лично познакомить с дьяволом?

И в Новгород не очень убежишь — карпианцы таких даже не допрашивают, а попросту сразу кастрируют. Так сказать, насильственно «убеляют» для обретения девства и тем самым — для спасения души.

Но вот что самое‑самое главное в Великом княжестве Русском — это общество и государство, за которое никогда не придется краснеть потомкам. В истории каждого народа есть страницы, заставляющие морщиться потомков. Такие страницы есть и в истории Польши, и Великого княжества Литовского, и вообще любых народов, государств и стран.

Недавно, например, Испания принесла Израилю официальные извинения за инквизицию XVI века, и эти государства примирились. Но вот в исторической реальности, в сбывшейся истории Московии‑Российской империи‑СССР, слишком много такого, за что приходится краснеть.

А вот победи Западная Русь — под любым из возможных названий, тогда, очень возможно, Русь и не вызывала бы страха. Но не вызывала бы и отвращения, и гнева, и брезгливого недоумения.

Сбудься этот вариант, очень может быть, что сегодня Россия тянулась бы узкой полосой от Карпат до Енисея, ограниченная с юга Областью Казачьей, а с северо‑запада Господином Великим Новгородом. Может быть, было бы и единое государство… Не знаю и не считаю это важным. Но вот краснеть не придется. Или, честнее сказать, придется не больше, нежели всем остальным.

Дата добавления: 2015-08-03