Бой после победы

Но и третий раздел Польши, оказалось, еще не конец, и после наполеоновских войн Польшу «пришлось» переделивать еще раз. И тоже в пользу Российской империи. Как ни странно, на этот раз нигде не воевал Костюшко, — то ли стал стар, разменяв шестой десяток, то ли разочаровался во всем уже окончательно.

В 1796 году Павел I, назло покойной матери, освободил 12 тысяч пленных поляков, в том числе и Костюшко. Тот уехал в США, в 1798 — в Париж. Сохраняя верность принципам, отверг предложения Наполеона в 1806 году — республиканцы не служат тиранам! Позже (1815) отвергнет и предложение Александра I о сотрудничестве.

Так он и жил в почти добровольном изгнании в Швейцарии до смерти в 1817 году, нуждаясь с годами все больше и все более недовольный всем на свете.

От неистового поляка осталось немного: записанная секретарем Т. Костюшко Ю. Павликовским со слов шефа брошюра — «Могут ли поляки добиться независимости?».

И это все.

Новый передел Польши стал возможен потому, что польскую карту стал разыгрывать Наполеон. Польские легионы в составе войск Наполеона появились еще в 1797 году, молитвами пана Я. Г. Домбровского.

И это не просто классический иностранный легион, отнюдь нет! Наполеон Бонапарт держал перед носом поляков очень сладкую морковку: восстановление независимости Польши. Вот, мол, закончим завоевания… В 1807 году Наполеон, разгромив Пруссию, из части польских земель создал герцогство Варшавское. Сбывалась мечта поляков?

Костюшко служить тирану не пошел. А племянник последнего короля Речи Посполитой Юзеф Понятовский — пошел.

Офицер австрийской армии, он поверил в Наполеона и шел с Наполеоном до конца: в 1812 году сформировал 100‑тысячную польскую армию и принял участие в войне с Россией.

Из Великой армии очень немногие вернулись. Много позже, на острове Святой Елены, Бонапарт займется подсчетами, сколько же жизней стоили его походы «любезной Франции»?

И выяснит, что цена сходная: от силы 100 тысяч жизней французов. Остальные были «немцы и прочие поляки». В том числе и приведенные Понятовским в Российскую империю в 1812.

Юзеф Понятовский вернулся и в 1813 году в Саксонии соединился с основными силами Наполеона. Под Лейпцигом он командовал 8‑м корпусом, и Наполеон произвел Понятовского в маршалы и поручил прикрывать отход французских войск. Что стояло за красивой сценой: искреннее желание воздать сторицей, соблюсти хоть такую справедливость или очередной финт, действие мелкого дворянчика, пролезшего в императоры… новое принесение в жертву «немца и прочего поляка»?

19 октября Юзеф Понятовский утонул в реке Эльстер во время переправы. Он был тяжело ранен и переправлялся вплавь. Ему было пятьдесят лет.

На Венском конгрессе 1815 года герцогство Варшавское отошло к Российской империи. Пруссия также получила часть герцогства Варшавского, выделенного в Великое княжество Познанское, и оставила в своих руках Поморье и Силезию.

А из своей части герцогства Варшавского Российская империя сделала себе Королевство Польское. Игрушечное такое, даже не вассальное. В его истории большую роль сыграл еще один поляк.

Адам Ежи Чарторыйский моложе на семь лет, — и полная противоположность Понятовскому. Один из ближайших друзей Александра I, член Негласного комитета. В 1802 году товарищ министра иностранных дел России, в 1804—1806 — министр иностранных дел. Уже в те годы Чарторыйский выдвинул программу объединения польских земель под властью России и долго, очень долго вела его эта идея!

Перед его носом покачивалась та же самая морковка, что и у Юзефа Понятовского — надежда на воссоздание национального Польского государства. Связанного унией с Россией? Пусть связанного. Тем более — есть понимание близкого родства двух народов, знание истории, надежда на дальнейшее сближение. Да, и надежда на реформы! Надежда на то, что лучший друг, русский император, сделает все то, что горячечным шепотом передавали друг другу на собраниях Негласного комитета. Ну, пусть не абсолютно все… Хотя бы часть.

Откуда было знать князю Адаму, что императору Негласный комитет нужен, только пока он не вошел в силу?

Как Ивану IV нужна была «избранная рада»? Что место Адама Чарторыйского в затеях императора‑«реформатора» — место пешки в чужой игре.

Откуда Александру знать, что князь Адам воспринимает все всерьез? Что он действительно считает — император будет давать новые законы! Будет конституция, будет свобода крестьянству, все люди всех сословий станут гражданами без всяких наследственных прав! Откуда знать императору, что князь Адам предан ему потому, что поверил и пошел за ним? А вовсе не потому, что очаровала его монаршая улыбка? Что князь Адам, сам Рюрикович, вовсе не считает особу императора священной? Что ему свобода вонючих мужиков, какие‑то противные заводы, жалкие дела жалких мещан и купцов… что все это ему дороже, чем карьера при царском… бери выше, при императорском дворце?!

Они общаются друг с другом без переводчика, даже если каждый будет говорить на родном языке — языки ведь и правда близки. Но понимают друг друга хуже, чем каждый из них мог бы понять духовно близкого ему жителя Занзибара и Лимпопо. Потому что каждый из них действует по правилам СВОЕЙ цивилизации. О мой Бог, как это безнадежно и трагично.

С 1815 и до восстания 1830—1831 годов Адам Чарторыйский — сенатор Королевства Польского. Во время восстания он — глава Национального правительства, а после поражения восстания, конечно же, должен уехать.

В польской эмиграции он был невероятно популярен.

В 1834 году Чарторыйского даже объявили «королем де факто». Право на корону он имел.

Князь еще интриговал, встречался со множеством людей, очаровывал и сколачивал коалиции. Разочаровавшись в Российской империи и ее царях, Адам Ежи Чарторыйский не разочаровался в идее восстановления Польского государства. Теперь он вынашивал планы восстановления Польши с помощью западных держав. Памятуя, наверное, эмоциональные выступления во французском парламенте.

Прожил Чарторыйский долго, 91 год, не дотянув двух лет до очередного польского восстания 1863 года.

Отношение русских — и царя, и офицерства к полякам просто не правдоподобно рыцарственное. Не как к восставшим подданным. К декабристам оно было принципиально иным. Вот она, классическая русская двойственность!

Даже недостатки национального характера выглядят чуть ли не достоинствами. Когда согнут в дугу перед любым «начальством», не говоря о царе, так хочется, закрутив усы, облить все вокруг «шляхетным гонором»!

Даже неприкаянность поляков оборачивается новыми возможностями. Они могут выбирать… У них дядя‑король досиживает дни в Петербурге, а племянник служит Наполеону. Одни могут служить Александру, а другие — якобинствовать в Варшаве… Ах, как хочется свободы выбора!

Дело в том, что все поляки, названные здесь, на этих страницах, — это русские. Исключение, кажется, Домбровский, но и в этом я не уверен. А остальные — точно русские, все до единого. Или это уже поляки, но имеющие русских предков?

Но поместья Костюшко — на Волыни, и не будь он шляхтичем, быть бы ему украинцем. Понятовские — из князей Белой Руси. Чарторыйские — потомки Гедимина и многих русских князей, православные еще в XVI веке. В XVIII веке они и сами себя осмысливают как поляки, и в глазах всего света — польского происхождения. И для поляков, и для русских.

До какой степени «русская шляхта» и ее потомки — «свои» в Речи Посполитой, показывает хотя бы избрание Михаила Вишневецкого на польский престол в 1669 году.

При том, что «Михаил оказался человеком слишком слабым, чтобы править самостоятельно», выбрали именно его, а не предлагавшихся немецких и французских кандидатов.

После войн XVII века Польше нужен был «Пяст» — польский кандидат на престол. «Михаил Вишневецкий был сыном героя войн с казачеством, Иеремии Вишневецкого…

Для избирателей важнее были фамилия и польское происхождение, чем сама личность кандидата» [120].

Человек «польского происхождения», в котором не усомнился ни сейм 1669 года, ни современные историки, — сын православного Иеремии Вишневецкого, перешедшего в католицизм уже взрослым, и двоюродный внук Константина Вишневецкого, который признал в свое время Дмитрия Ивановича. Каково?

Русский по происхождению и род Огинских, владевший поместьями по всему Виленскому краю. Род, давший Польше автора ее национального гимна, Михаила Огинского (в Польше произносят с мягким «н» — Огиньский). Этот Огинский‑Огиньскнй сочинил не только знаменитый полонез, но и «Еще Польша не погибла» («Ще Польска не сгинела»). Помните? Национальный гимн поляков, который в 1831 году они будут петь под пулями москалей.

В конце XVIII века все они, что Костюшко, что Огиньский, воспринимают себя совершенно однозначно, как поляки. И для русских они тоже поляки. Для всех русских, всех наследников Киевской Руси — для украинцев, белорусов, великороссов, — они все иностранцы, иноземцы.

«Польские магнаты — Вишневецкие и Потоцкие…», — пишется в современном украинском учебнике. В том самом, где несколькими страницами раньше рассказывается о князе «Дмитро Вишневецьком», «особе исторической и легендарной» [121]. Только «князь Дмитро» жил и сложил голову в середине XVI века. Тогда это была русская семья. А внуки «князя Дмитро» — уже как бы для всех и поляки…

И как хотите, но все это очень печально.

Дата добавления: 2015-08-03