Картина седьмая. Из расщелины в скале торчит трехметровый металлический прут

Из расщелины в скале торчит трехметровый металлический прут. К нему прикреплен уже знакомый нам флаг. Флаг поник — штиль. Возле фла­га в шезлонге — Бил.

Б и л. (Дороти, которая нам не видна, с оттенком само­довольства и хвастовства: хозяин). Потом, крошка, мы спустимся еще ниже. Я проведу тебя в огромные пещеры. Сталактиты, сталагмиты. И озеро прозрачной пресной воды. Винчснцо считал этот остров своим и подарил его мне. Секрет острова знал его дед. А дед его деда был фли­бустьером. Топил суда англичан. Винченцо говорил, если хорошенько повозиться — здесь еще можно отыскать па­рочку припрятанных сундуков.

Дороти (входит с магнитофоном в руке, весело). По­хоже, ты переселился сюда со всем барахлом.

Б и л. Кроме этой штуки, прихватил самое необходимое: фотографии Мэг, книги и еще парочку пустяков.

Дороти. Например, меня. (Растрепала ему волосы.) Гордишься собой, а? Во сколько влетело это подземное бунгало?

Б и л. Откуда мне знать.

Дороти. Разве не ты оплачивал счета?

Б и л. Ты когда-нибудь видела, чтобы я оплачивал сче­та? Мои счета отправляют отцу. Я даже не могу бро­сить доллар в шляпу уличного музыканта. Нищий сынок знаменитого миллиардера. Папаша лишил меня наличных. Боится, а вдруг я потрачу их на свой маленький грешок. Идиот. Он оплачивал счета за мой очередной «Мерседес» и думал: этот счет за мой очередной «Мерседес».

Дороти. Что он думал, когда ему приходили счета за строительство этого бунгало?

Б и л. Бунгало строили Винченцо и его дружок. Сво­зили оборудование со всего света. Я просил. И даже не объяснял для чего.

Д о р о т и. Они тратили на тебя свои деньги?

Б и л. Они тратили мою долю.

Дороти. Откуда у вас деньги?

Б и л. Догадайся.

Дороти. Наркотики?

Б и л. Они здесь устроили перевалочный пункт.

Дороти. Бил! Ты хочешь, чтобы я поверила? Сын миллиардера подрабатывает наркотиками?

Б и л. Ну?! Никто не поверит! На это у Винчении и был расчет. Кому придет в голову искать наркотики на катере Била Чармерса!

Дороти. Ты здорово всех обхитрил. Ай да чокнутый Бил! (Предупреждая его вспышку, нежно.) Ты мой до­рогой.

Б и л. Что делает красный?

Дороти. Все то же. Вытаскивает катер. Этот Ник смышленый паренек.

Б и л. Верит, что мы поплывем обратно? Уже забыл, как я чуть не отправил его на дно?

Дороти. Мы считаем, тогда на тебя накатило. Ты не осознавал, что может произойти.

Б и л. Когда говоришь о красном, не смей произносить «мы». Ты права, он смышленый мальчуган. До того смышленый, что приставил тебя покараулить чокнутого Била.

Дороти. Не пори чушь. Он велел мне передохнуть. Рассказал про Робинзона Крузо — тот смастерил лодку

один.

Б и л. Он не Робинзон. Он Сизиф. Черт с ним. Иди ко мне.

Дороти (примостившись на ручке шезлонга). Что за парень, этот Сизиф?

Б и л. «Что за парень, этот Сизиф!» Много же ты, крошка, пропустила уроков, если не слыхала про этого парня. В Древней Греции боги придумали ему наказание. На всю жизнь. Он выкладывался до последнего, вкатывал на гору большущий камень. Только добирался до вершины, камень вырывался из рук и скатывался. Приходилось

начинать сначала.

Дороти. Считаешь, катер опять пойдет на дно? Бил. Считаю — бессмысленный труд. (Погладил во­лосы Дороти.) Такие же пушистые были у Мэг. Когда я был малявкой, она наклонялась надо мной, волосы щеко­тали лицо, я просыпался и видел свою сестренку. Она смея­лась и говорила: «Эй, соня, не проспи свою жизнь». (В про­странство, помахав рукой, легко.) Прощай, Мэг. Ты единственная, кого я любил.

Д о р о т и. А мать?

Б и л. Ее я не помню. Мой справедливейший великий папаша взамен детей и мужа сунул ей пару миллионов и выставил куда-то в Африку, запретив напоминать о себе.

Дороти. За что?

Б и л. Мэг намекала на какое-то любовное увлечение. Мой сукин сын папаша — человек высоких нравственных принципов. Его жена имеет право любить только его.

Дороти. Разве это не справедливо?

Б и л. Справедливо. Только не для того, кто запирается в кабинете со своими секретаршами. Я знал об этом с пяти лет. (Вытянув шею, пытаясь заглянуть вниз.) В честь того парня такая бессмысленная работа называется «сизифов труд».

Дороти. Бедная образованная головка. Как только удалось в нее столько запихнуть!

Б и л. Не говори. Жуть. Прадед на бумагах вместо фамилии ставил крестик, но зато по дешевке купил пу­стошь. На пустоши вдруг забил нефтяной фонтан. Фон­тан бил так долго и с такой силой, что после прадеда осталась куча денег и три поколения образованных потом­ков. Знай он, чем будут заставлять заниматься его несчаст­ного правнука, он бы собственной задницей заткнул фон­тан. С четырех лет в мою голову вбивали французский, с пяти заставляли водить смычком по струнам. (Играет на воображаемой скрипке, напевает мелодию.) Спроси тебя — ты и не скажешь, что я играл.

Дороти (пробуя повторить мелодию). Похоже па песенку «Поцелуй меня, мой котик, под третьим фонарем».

Б и л. Эта песенка называется «Мелодия» Глюка. Ей двести лет. Но мне нравится название твоей песенки. Считай, что мы как раз под третьим фонарем.

Поцелуй.

Дороти. Ах, Бил. Хочется разреветься от счастья, когда ты такой.

Б и л. Какой?

Дороти. Добрый. Кажется, стоит попросить — и ты выполнишь любую мою просьбу.

Б и л. Конечно. О чем ты хочешь просить?

Дороти. Ты знаешь.

Б и л. Я знаю. (Помедлив, закатывает рукав рубашки.) Что же ты не смотришь? Так противно?

Дороти. Ты мой дурачок. (Покрывает быстрыми поцелуями его руку.)

Б и л. Я продырявлен, как сито. Нажать посильней — из меня потечет кровь. Не надо, перестань. (Орет.) Хватит, я сказал! (Спокойно.) Я брошу. Потом. Здесь это будет легко. О чем мы говорили?

Дороти. О прадеде. О Мэг.

Б и л. Она была такой искренней — моя Мэг. Было не­возможно ей соврать. Если ей было весело — она была весела. Если грустно — не вымучивала улыбку. Она го­ворила: «Что-то мне не по себе, Бил, давай попробуем разобраться почему».

Дороти. Когда она разбилась, во всех журналах появилось ее фото. Я так и ахнула. Мы в школе все ахнули: как это такая красавица не стала кинозвездой!

Б и л. Когда ее не стало, я еще долго тыркался ко всем со своей доверчивостью. Я еще не знал, что они скры­вают свою ненависть и страх, и все удивлялся — искал в них хоть частичку той искренности, которая была у Мэг. Потом я смирился с их лицемерием и лукавством. Знаешь почему? Я прочитал у одного французского пи­сателя...

Дороти.Не подавляй меня эрудицией. Мне стыдно, я такая дурочка рядом с тобой.

Б и л. (продолжая). Я прочитал у Ромена Роллана: «Искренность столь же редкий дар, как ум и красота, и требовать ее от всех несправедливо». После нее ты единственная, с кем мне легко говорить.

Дороти. Еще бы. Мне часто кажется: я — это ты, а ты — это я. (Нажала кнопку магнитофона, зазвучала музыка.) Довольно с меня Сизифов, допотопных компо­зиторов и умных французов. Я простая девчонка. «Эй, Дороти, потанцуем?» — это спрашиваешь ты. «Еще бы!» — это отвечаю я. И говорю: «Вставай-ка, размазня, тряхнем стариной!» Ну, ведь это я тебе говорю.

Дороти вытаскивает Била из шезлонга. Разговаривают во время танца. Веселы, возбуждены.

Б и л. Никогда не умел танцевать.

Дороти. Никогда не умела пиликать на скрипке. Мы квиты.

Б и л. Ты потрясающая девчонка. Давай еще раз «под третьим фонарем».

Поцелуй.

Что у тебя в кармане?

Дороти. Угадай.

Б и л. Что-то железное. Ого, пистолет!

Дороти. Твой. Он валялся на берегу.

Б и л. Отдай.

Дороти. Нет уж, теперь хозяин тот, кто нашел.

Б и л. Дотанцуешься. Выстрелит — останешься без ноги.

Дороти. Он на предохранителе, не переживай.

Б и л. Все. Сейчас упаду. (Валится в шезлонг.) Бед­няга Бил. Он не годится даже на то, чтобы ублажить свою резвую подружку. Видел бы меня сейчас папаша — зна­ешь что бы он сделал? Приказал не выпускать меня оттуда. Приказал бы сгноить.

Дороти. Нехорошо так про отца.

Б и л. Много ты знаешь про него!

Д о р о т и. Он отправил тебя в лучшую клинику. Хотел, чтобы ты был здоров.

Б и л. (жестко). Он хотел одного, чтобы я не позорил его имя. Имя, которое горит неоновыми буквами на половине земного шара. Если члены правления увидят мои руки и поймут: у великого Чармерса нет наследника — они раста­щат концерн по частям.

Дороти. Тебя здорово подлечили. Так ему сказали врачи.

Б и л. Ага, сказали. Потому что я сказал об этом Винченцо, а он объяснил это врачу. У врача был выбор: полу­чить чек и уверить папашу, что я в порядке, или выка­титься из города вместе с семьей. О, великий Чармерс! «Дело прежде всего!» Жена обесчестила не тебя — она обесчестила твое Дело. Сын бросает тень не на тебя, а на твое Дело. Если сына нельзя спасти, его надо уничто­жить, как уничтожили Мэг.

Дороти. Что ты несешь? При чем тут Мэг? Она же попала в автокатастрофу.

Б и л. (словно бы по секрету). Да, она попала в авто­катастрофу. Но на самом деле она погибла за год до нее. Она грустила все чаще и чаще. Слабела. Сначала думали: нервы. Потом обнаружили эту проклятую болезнь. По­стыдная болезнь, болезнь наркоманов и половых извра­щенцев у дочери великого Чармерса! Он прятал Мэг на вилле в горах. Когда она ослабла до того, что не могла ступить и шагу, се посадили в машину, положили руки на руль и включили мотор.

Дороти (в ужасе). Ты это выдумал! Скажи, что ты это выдумал! Кто мог тебе об этом сказать?

Б и л. Это видел сын садовника — мальчишка. Вот тог­да-то, через день после похорон, Винченцо дал мне шприц. Сказал — это принесет забвение и покой.

Дороти (обнимает Била, плачет). Господи, Бил, я не знала, до чего ты одинок.

Б и л. Ну-ну, крошка, не надо. Не так уж я одинок, раз у меня есть ты. (Помолчал, опять жестко.) Два года мы почти не разговаривали с отцом. Вчера утром, когда я все подготовил и он уже не смог бы меня остановить, я по­звонил в его проклятую контору и сказал: «Ты убийца!» Он помолчал всего три секунды. И спросил спокойно, как всегда: «Кого ты имеешь в виду?» — «Мэг»,— сказал я. Он помолчал еще три секунды. «Ты не понял,— сказал он,— ей помогли уйти, не испытывая ни боли, ни страха».

Что ж, великий босс, старость — это тоже страх. Перед неизбежностью. Такой же, как страх перед ракетами. И перед этой новой чумой. Унижающий страх ожида­ния смерти у стариков затягивается па годы. Я избавлю тебя от него. Полет на автомобиле в пропасть по срав­нению с этим — вечность.

Дороти. Бедный мой Бил. Как много тебе надо забыть.

Б и л. Забыть? Зачем?

Дороти. Чтобы жить. Знаешь, что я сделаю, когда мы вернемся? Я поселю тебя в нашем доме. А? Почему бы и нет. Конечно, для начала мать постарается меня не­множечко убить. Но когда она увидит, что ты совсем не такой, как все, она смирится. Скажет: «Если вам так хорошо вдвоем — живите, не стану вас гнать».

Б и л. (после паузы). Значит, ты все еще не веришь мне. Не веришь, что я все затеял всерьез. (Усмехнулся.) А что до твоей мамаши — она не прогнала бы меня. Не потому, что я не похож на других. Она смирилась бы, как только узнала, что я сын того самого Чармерса. Все смирялись, когда узнавали, кто я такой. Я могу быть круглым идиотом, не отличать Глюка от песенки про третий фонарь, но всё равно все будут пялиться на меня, потому что я сын великого Чармерса.

Дороти. Ладно, плевать на мамашу. Я буду пялиться на тебя, даже если ты будешь пиликать на скрипке в метро.

Б и л. (постепенно возвращаясь к своему обычному состоянию). Мир трясется от страха. Страх подталкивает его к гибели. Агония затянулась.

Дороти. Ох, Бил, опять ты принялся за свое. Крас­ный говорит: все должны объединиться и избавить землю от всех ракет.

Б и л. Не повторяй эту идиотскую пропаганду. Против кого объединиться? Против красных? Или против моего папаши? Он вложил в эти ракеты миллиарды. Я покончу и с папашей, и с красными. Страх умрет. На его месте из пеп­ла возродится новая жизнь. (С пафосом.) Там вдали по­явились облака. Через час-другой они соберутся в тучу, налетит шквал — так здесь бывает всегда,— и над остро­вом взовьется флаг. Наш флаг. Флаг Била и Дороти. А потом свершится неизбежное. Мы укроемся в пещере. И переживем конец света. Это не страшно. Мир ничего не почувствует. Он просто перестанет существовать. (В пространство.) Мир страха, ненависти и насилия — я уничтожу тебя! Я уничтожу тебя во имя счастья грядущих поколений. До конца света осталось три часа двадцать минут!

Дороти. Я думала, ты разговариваешь со мной. А ты опять несешь свой бред потомкам. Выключи диктофон!!

Б и л. Тсс! Прислушайся. Они крадутся. Они догада­лись. Они настигли меня.

Дороти. Бил, опомнись! Здесь никого нет.

Б и л. А-а, они уже дышат мне в затылок своей огнен­ной ненавистью! Их лучи пронзают меня насквозь!

Дороти. Господи, Бил, я так старалась, чтобы это не началось. Мне говорили: не забывай о таблетках — только в них спасение. Давай ему по одной каждые четыре часа.

Б и л. Дороти! Загороди меня от их распахнутых пастей!

Дороти (достает коробочку с таблетками). А ну, Бил, хватит валять дурака! Здесь, кроме меня, никого нет. А ну, быстро! Проглоти эту желтенькую штучку. Ну же! Не заставляй меня впихивать ее тебе в глотку.

Бил выхватывает у нее коробочку, высыпает таблетки, топчет, растирает подошвами.

Хочешь опять загреметь в клинику?! Идиот!

Б и л. (орет). Поцелуй меня под третьим фонарем! Ты опять с ними! Опять предаешь! (Убегает.)

Дата добавления: 2015-08-03