ГЛАВА 71

«Не знаю, кто из нас при виде иконы в руках бабы Янки ахнул первым: я или Элен, но оба мы мгновенно подавили первое движение. Ранов стоял, прислонившись к дереву, в трех шагах от нас, но я с облегчением увидел, что он скучающе и презрительно смотрит вниз, в долину, и к тому же занят своей сигаретой, так что, видимо, не заметил иконы. Через несколько секунд баба Янка отвернулась от нас, и обе плясуньи с той же величественной грацией шагнули на траву и приблизились к священнику. Иконы они вернули мальчикам, которые тут же прикрыли их. Я не сводил глаз с Ранова. Священник уже благословил женщин, и брат Иван, отведя их в сторону, подал им воды. Проходя мимо, баба Янка бросила на нас гордый взгляд, улыбнулась и едва ли не подмигнула, и мы с Элен в едином порыве поклонились ей. Я бросил внимательный взгляд на ее ступни. Усталые мозолистые ступни, и ее, и второй женщины, казались совершенно здоровыми. Только лица их раскраснелись от огня, как от солнечного ожога.

– Дракон, – шепнула мне Элен, не отрывая взгляда от старухи.

– Да, – отозвался я. – Надо узнать, где они хранят икону и насколько она старая. Идем. Священник обещал показать нам церковь.

– А что с Рановым? – Элен не оглядывалась.

– Остается только молиться, чтобы он не пошел за нами, – сказал я. – По-моему, он не рассмотрел иконы.

Народ уже стал расходиться, и священник вернулся в церковь. Мы застали его устанавливающим на место образ святого Петко. Двух других икон нигде не было видно. Я с поклоном поблагодарил его и по-английски восхитился красотой церемонии, размахивая руками и кивая на дверь. Он, очевидно, был польщен. Тогда я обвел глазами помещение церкви и вопросительно поднял брови:

– Вы проведете экскурсию?

– Экскурсия? – Он на мгновенье замялся и тут же снова заулыбался, показав знаком: подождите, нужно переодеться.

Вернувшись к нам в будничном облачении, он проводил нас по церкви, останавливаясь у каждой ниши, чтобы пояснить: «икона» или «Христос». Это и еще несколько слов мы кое-как понимали. Молодой человек, очевидно, мог бы многое рассказать об истории церкви, если бы только мы могли его понять. Наконец я спросил его, где другие иконы, и он показал на разверстый вход в нише бокового предела. По-видимому, их уже вернули в часовню, откуда выносили для обряда. Священник любезно взял лампаду и провел нас вниз. В подземелье вели крутые ступени, и навстречу нам поднималось такое промозглое дыхание, что в церкви после него показалось бы тепло. Крепко сжимая руку Элен, я шел за фонариком священника, освещавшим древние камни кладки. Однако в самой часовне оказалось не так уж темно: перед алтарем горели свечи, и через минуту, когда глаза привыкли, мы сумели рассмотреть, что перед нами, в сущности, не алтарь, а кованая медная рака, наполовину скрытая богатой красной парчой. На ней стояли две иконы в серебряных рамах: Мария и – я шагнул вперед – дракон с рыцарем.

– Святой Петко, – бодро пояснил священник, касаясь гробницы.

Я кивнул на икону Девы, и он произнес в ответ фразу, где упоминалось Бачково, но остальное осталось для меня непонятным. Тогда я указал на вторую икону, и священник просиял.

– Светы Георгий, – пояснил он, указывая на рыцаря. Затем указал на дракона: – Дракула.

– Скорее всего, это просто значит «дракон», – предупредила меня Элен.

Я кивнул.

– Нельзя ли спросить его, сколько лет этой иконе?

– Стар? Старо? – попыталась Элен. Священник согласно помотал головой.

– Много стар, – торжественно заверил он.

Мы уставились на него. Я выставил вперед руку и пересчитал пальцы. Три? Четыре? Пять? Священник улыбнулся. Пять. Пять пальцев – около пятисот лет.

– Он считает, пятнадцатый век, – сказала Элен. – Господи, как бы спросить его, откуда она?

Я указал на икону, обвел рукой склеп-часовню, показал наверх. Поняв, чего я хочу, священник ответил универсальным жестом, выражающим неведение; поднял брови и пожал плечами. Он не знал. Кажется, он пытался объяснить, что икона хранится здесь, в церкви Святого Петко, сотни лет, – а что было раньше, ему ничего не известно.

Наконец он с улыбкой отвернулся, и мы приготовились вслед за ним и его фонариком карабкаться обратно наверх. И мы бы ушли навсегда, окончательно расставшись с надеждой, если бы каблучок Элен не застрял вдруг в узкой щели между плитами пола. Она сердито охнула; я знал, что у нее нет с собой другой пары туфель, и поспешно нагнулся, чтобы помочь ей высвободиться. Священник уже почти скрылся из виду, но свечи перед ракой давали достаточно света, чтобы я сумел рассмотреть резьбу на вертикальной стороне нижней ступени лестницы, у самой ноги Элен. Резьба, грубая, но отчетливая, изображала дракона, того самого, что я видел в своей книге. Я упал на колени и пальцами обвел вычерченные на камне линии. Они были такими знакомыми, будто я сам вырезал их совсем недавно. Элен, забыв про каблук, присела рядом со мной.

– Господи, – выговорила она, – что это за место?

– Светы Георгий, – медленно ответил я. – Значит, это Светы Георгий.

Она вглядывалась в полутьме в мое лицо из-под упавших на глаза волос.

– Но ведь церковь построена в восемнадцатом веке. – Потом лицо ее прояснилось: – Ты думаешь?..

– Церкви часто возводятся на древних фундаментах, верно? А об этой нам точно известно, что она стоит на месте прежней, сожженной турками. Не была ли то монастырская церковь, принадлежавшая давным-давно забытому монастырю? – взволнованно шептал я. – Они могли восстановить ее десятки, а то и сотни лет спустя и назвать по мученику, который остался в памяти.

Элен в ужасе обернулась к медной раке у нас за спиной.

– Так ты думаешь…

– Не знаю, – медленно проговорил я. – Не думаю, чтобы они могли перепутать мощи, но скажи, давно ли, по-твоему, в последний раз открывали этот ящик?

– На вид он слишком мал, – проговорила она, и слова, кажется, застряли у нее в горле.

– Пожалуй, – согласился я, – но придется нам проверить его. Вернее, мне. Я не хочу втягивать в это тебя, Элен.

Она недоуменно взглянула на меня, словно сама мысль о том, что я могу отослать ее прочь, казалась ей удивительной.

– Вломиться в церковь и осквернить могилу святого – серьезное дело.

– Понимаю, – кивнул я, – но что, если в этой могиле – не святой?

Два имени ни один из нас не осмелился произнести в этом темном холодном склепе, где мерцали огоньки свечей и пахло воском и сырой землей. Одно из этих имен было Росси.

Когда мы вышли из церкви, на траву уже легли длинные тени деревьев, а Ранов нетерпеливо искал нас. Рядом стоял брат Иван, но я заметил, что они почти не говорили друг с другом.

– Хорошо отдохнули? – вежливо спросила Элен.

– Пора возвращаться в Бачково. – Ранов снова стал мрачен: мне почудилось, что он разочарован неудачей наших поисков. – Завтра с утра уезжаем в Софию. У меня там дела. Надеюсь, вы удовлетворены?

– Почти, – сказал я. – Я бы хотел еще раз повидать бабу Янку и поблагодарить ее за помощь.

– Очень хорошо, – буркнул Ранов и с недовольным видом зашагал в сторону деревни.

Брат Иван молча шел за нами. Улица в золотистом вечернем свете была пуста, и со всех сторон неслись запахи готовящегося ужина. Какой-то старик вышел к колодцу, набрал ведро воды. На дальнем конце деревни, у дома бабы Янки, нам встретилось стадо коз и овец. Мальчик с хворостиной подгонял жалобно блеющих животных.

Баба Янка встретила нас радостно. Через Ранова мы похвалили ее великолепное пение и хождение по огню. Брат Иван молча благословил женщину.

– Как получается, что вы не обжигаетесь? – спросила ее Элен.

– О, только силой божьей, – тихо ответила та. – Я после и не помню, что было. Ноги у меня потом иногда горят, но ожогов никогда не бывает. Для меня этот день – самый чудесный в году, хотя потом я мало, что могу вспомнить. Зато потом много месяцев я спокойна, как вода в озере.

Она достала из буфета бутыль без наклейки и налила всем в стаканы прозрачную коричневую жидкость. В бутылке плавали длинные стебельки – травы, добавленные для аромата, как позже объяснил Ранов. Брат Иван отказался, но Ранов принял у хозяйки стакан. После нескольких глотков он принялся выспрашивать о чем-то брата Ивана голосом, дружелюбным, как осиное гнездо. Скоро они углубились в непонятный для нас спор, в котором то и дело мелькало слово «политически».

Некоторое время мы сидели молча, слушая их, а потом я прервал собеседников, чтобы попросить Ранова спросить бабу Янку, нельзя ли мне воспользоваться ее ванной. Тот неприятно рассмеялся. Он явно вернулся к обычной своей манере.

– Боюсь, что вам там не понравится, – сказал он. Баба Янка тоже рассмеялась, указав мне на заднюю дверь.

Элен заявила, что пойдет со мной и подождет своей очереди. Сарайчик за домом оказался еще более ветхим, чем сам дом, но был достаточно велик, чтобы прикрыть наше бегство через сад с пчелиными ульями в заднюю калитку. Вокруг никого не было, но мы не пошли по дороге, а прокрались кустарниками по склону холма. К счастью, и у церкви, уже скрывшейся в глубокой тени, никого не было. Под деревьями чуть мерцали красным тлеющие угли костра.

Мы не стали тратить время на главные двери, смутно видные с дороги, а сразу обошли церковь сзади. Здесь было низкое окошко, прикрытое изнутри лиловой занавеской.

– Оно, должно быть, ведет в алтарь, – сказала Элен. Деревянная рама оказалась плотно закрыта, но не заперта на задвижку, и мы без особых усилий открыли ее и проникли в алтарь, старательно закрыв за собой окно и задернув занавеску. Здесь я увидел, что Элен не ошиблась: мы оказались позади иконостаса.

– Женщины сюда не допускаются, – тихо сказала она, не забывая при этом с любопытством оглядываться кругом.

Здесь был высокий алтарь, покрытый тонкой тканью, и свечи. На медных подставках лежали две старинные книги, а на стене висело варварское одеяние, в котором мы днем видели священника. Было тихо, мирно и страшно. Я нашел святые врата, через которые священник выходит к пастве, и мы смущенно прокрались через темную церковь. Все свечи догорели, и только через узкие окна лился слабый свет. Мне не сразу удалось отыскать на полке коробок спичек. Потом я вынул из подсвечников две свечи и зажег их. С величайшей осторожностью мы спустились вниз. Я слышал, как Элен у меня за спиной бормочет: «Это отвратительно», – но понимал, что никакие уговоры не заставят ее остановиться.

Я никогда не бывал в такой тьме, какая царила в этом склепе. Все свечи были погашены, и я с благодарностью смотрел на два огонька, которые мы принесли с собой. От своей свечи я зажег остальные, стоявшие перед ракой. Они вспыхнули, и в их свете заблестела начищенная медь с позолотой. Руки у меня дрожали, но я умудрился достать из кармана куртки маленький кинжал в ножнах, подаренный Тургутом. Он лежал там с нашего отъезда из Софии. Я опустил кинжал на пол рядом с ракой, и мы с Элен бережно сдвинули в сторону две иконы – я невольно отвел глаза от дракона перед святым Георгием – и прислонили их к стене. Мы сняли тяжелую парчу, и Элен сложила ее в стороне. Все это время я напряженно прислушивался, но и в склепе, и наверху все было так тихо, что тишина начала стучать и звенеть в ушах. Один раз Элен схватила меня за рукав, и мы оба замерли, но не услышали ни шороха.

Я, содрогаясь, смотрел на обнаженную нами гробницу. Крышка была украшена барельефом: длинноволосый святой с поднятой в благословляющем жесте рукой. Как видно, это был мученик, чьи мощи мы могли обнаружить внутри раки. Я поймал себя на том, что надеюсь в самом деле увидеть несколько обломков святых костей и покончить с этим делом. Но затем неизбежно должна была прийти пустота – ни Росси, ни отмщения. Поражение. Крышка раки оказалась забита гвоздями или привинчена, и я тщетно пытался открыть ее. При этом я немного наклонил ящик, и что-то в нем сдвинулось, сухо ударилось о стенку. Это было что-то маленькое, тельце ребенка или несколько костей, – но очень тяжелое. У меня мелькнула мысль, что сюда, в конечном счете, добралась лишь голова Дракулы, хотя слишком многое тогда оставалось необъясненным. Меня пробрал пот, и я задумался, не подняться ли наверх, поискать подходящий инструмент, хотя мало было надежды найти его в церкви.

– Давай попробуем спустить его на пол, – сквозь зубы пробормотал я.

Вместе мы кое-как сумели поднять раку и благополучно переставить вниз.

– Теперь мне будут лучше видны петли и заклепки, – рассудил я и уже наклонялся посмотреть, когда меня остановил тихий вскрик Элен:

– Смотри, Пол!

Поспешно обернувшись, я увидел, что мраморный постамент не был монолитным и в попытке вскрыть раку, мы немного сдвинули его верхнюю плиту. Вдвоем с Элен мы смогли снять каменную крышку и, задыхаясь, прислонили ее к задней стене. Под ней открылась другая плита, такого же камня, из которого были сложены пол и стены, – плита длиной в рост человека. На ней ударами грубого резца был высечен портрет – не лик святого, а лицо настоящего человека: жесткое лицо с выпуклыми миндалевидными глазами, с длинным носом, с длинными усами – жестокое лицо под треугольной шляпой, выглядевшей залихватски заломленной даже на этом примитивном изображении.

Элен отшатнулась, губы у нее стали белыми в свете свечей, и меня охватило желание схватить ее за руку и броситься прочь.

– Элен, – тихо сказал я, но больше сказать было нечего. Я поднял кинжал, а Элен достала из-под одежды – я так и не понял, откуда – свой крошечный пистолет и положила его под рукой, ближе к стене. Потом мы захватили край надгробной плиты и потянули. Камень легко скользнул в сторону, наполовину открыв могилу: чудесный механизм. Мы оба заметно дрожали, и плита едва не выскользнула у нас из рук. Сдвинув ее, мы заглянули внутрь и увидели тело, восковое лицо с закрытыми глазами, неестественно красные губы, увидели чуть вздымающуюся в беззвучных коротких вздохах грудь. Перед нами был профессор Росси».

Дата добавления: 2015-07-26