ГЛАВА 62

«За годы поисков, работы над книгами и статьями, размышлений мне не часто случалось испытать такие мгновенные озарения, как в ту минуту, когда Элен вслух высказала свою догадку в библиотеке Рилы. Влад Дракула вернулся в Константинополь за своей головой – или, вернее, настоятель Снагова послал туда его тело, чтобы воссоединить его с нею. Заранее ли Дракула потребовал от него такого обещания, зная, как высоко оценили его прославленную голову еще при жизни, зная об обычае султана выставлять на всеобщее обозрение головы своих врагов? Или настоятель решился на это сам, не желая оставлять в Снагове безголовое тело щедрого, но опасного или еретичного покровителя? Правда, вампир без головы вряд ли представлял большую угрозу – но беспокойство среди братии могло вставить настоятеля обеспечить Дракуле достойные христианские похороны где-нибудь подальше. Вероятно, священник не осмелился взять на себя ответственность за уничтожение тела князя. И кто знает, каких клятв добился от него Дракула при жизни?

Мне представилось удивительное видение: дворец Топкапи в Стамбуле, по которому я не так давно прогуливался солнечным утром, и ворота, над которыми палачи султана выставляли головы его врагов. Наверняка Дракуле досталась самая высокая пика, подумалось мне. Сажатель-на-кол в конце концов сам оказался на колу. Сколько народу приходило полюбоваться на доказательство торжества султана? Элен однажды рассказывала мне, что даже жители Стамбула трепетали перед Дракулой и опасались, что он возьмет штурмом их город. Не придется больше укреплениям турок дрожать при слухе о его приближении. Султан наконец полностью овладеет непокорными землями, посадит на валашский престол, как давно хотел, вассала Оттоманской империи. Все, что осталось от Цепеша, – этот страшный трофей с высохшими глазами и свалявшимися в запекшейся крови волосами и усами.

Как видно, нашему спутнику рисовалась та же картина. Едва брат Румен скрылся за дверью, Стойчев негромко заговорил:

– Да, вполне возможно. Но как удалось монахам Панах – рантоса выкрасть голову от дворца султана? Воистину, это было сокровище, как называет его в своей повести Стефан.

– А как мы получили визы на въезд в Болгарию? – вздернула бровь Элен. – Бакшиш – и большой. Монастыри, конечно, обеднели после завоевания, но многим удалось утаить казну: золотые монеты, драгоценности, – хватило бы, чтобы подкупить даже султанскую гвардию.

Я обдумал ее слова.

– В моем путеводителе по Стамбулу говорится, что головы врагов султана, продержав какое-то время на пике, сбрасывали в Босфор. Может быть, кто-то из Панахрантоса перехватил ее по дороге – не так опасно, как выкрадывать от дворцовых ворот.

– Этого мы уже не узнаем, – заметил Стойчев, – однако я думаю, что догадка мисс Росси попала в точку. По всей видимости, именно его голову они искали в Царьграде. И на то, с религиозной точки зрения, есть веские основания. Православная вера требует, чтобы тело хоронили по возможности целым – у нас, например, не практикуют кремацию, – потому что в Судный День мертвые восстанут во плоти.

– А как насчет святых, мощи которых разбросаны по монастырям? – усомнился я. – Каково будет им восставать в целости? Не говоря уже о том, что в прошлом году в Италии я повидал пять рук святого Франциска.

Стойчев расхохотался.

– У святых особые привилегии, – сказал он. – Однако Влад Дракула, хоть и истреблял турок во множестве, никак не святой. Видимо, если верить Стефану, настоятель Снагова серьезно беспокоился о его бессмертной душе.

– Или о бессмертном теле? – вставила Элен.

– Так, – кивнул я, – возможно, монахи Панахрантоса, рискуя жизнями, забрали голову, чтобы обеспечить ей достойное погребение, а янычары заметили пропажу и принялись за поиски, так что настоятель предпочел не хоронить ее в Стамбуле, а отослать подальше. Может быть, они время от времени снаряжали паломников в Болгарию… – Я вопросительно взглянул на Стойчева. – И они послали ее, чтобы похоронить в… в Светы Георгий или в другом болгарском монастыре, с которым имели связь. А тут появились монахи из Снагова, но слишком поздно, чтобы воссоединить тело с головой. Настоятель Панахрантоса услышал о них и переговорил с ними, и тогда посланцы Снагова решили завершить свою миссию, доставив следом и тело. Помимо прочего, им надо было убраться из города, пока ими не заинтересовались янычары.

– Очень хорошее рассуждение, – одобрительно улыбнулся мне Стойчев. – Как я уже говорил, наверняка выяснить невозможно: документы, имеющиеся в нашем распоряжении, говорят о событиях лишь намеками. Но вы нарисовали убедительную картину. Мы еще уговорим вас оставить ваших голландских купцов.

Я почувствовал, что заливаюсь краской удовольствия и смущения, но старый профессор открыто улыбнулся мне.

– А появление и скорый отъезд снаговских монахов насторожил сыщиков султана, – подхватила Элен, – и они обыскали монастыри, установили, что те останавливались в Святой Ирине и предупредили чиновников по предполагаемому маршруту их поездки – вероятно, через Эдирне в Хасково. Хасково был первый крупный болгарский город на их пути, и здесь их – как сказать? – перехватили.

– Да, – закончил Стойчев. – Чиновники империи пытали двух монахов, но отважные иноки ничего не сказали. А, обыскав повозку, чиновники нашли только запас провизии. Но остается вопрос: почему солдаты не нашли тело?

Я замялся:

– Может быть, они и не искали тела. Может, искали только голову. Если янычарам в Стамбуле удалось узнать немногое, они могли счесть, будто паломники вывозят краденую голову. В «Хронике Захарии» говорится, что оттоманы очень рассердились, когда, вскрыв узлы, не обнаружили ничего, кроме еды. Если монахов предупредили об обыске, они могли успеть спрятать тело где-нибудь в леске.

– Или в повозке был тайник, – предположила Элен.

– Но ведь труп наверняка вонял, – прямолинейно напомнил я ей.

– Смотря чему верить, – с очаровательной загадочной улыбкой возразила она.

– Чему верить?

– Да, видишь ли, тело, которому суждено превратиться в не-умершего или если оно уже превратилось, не гниет или разлагается медленнее. По поверьям крестьян Восточной Европы, заподозрив вампира, полагалось выкопать трупы и по традиционному обряду уничтожить те, которые не спешат разлагаться. Это и теперь иногда проделывается.

Стойчев содрогнулся.

– Приятное занятие. Я слышал о таких случаях и в Болгарии, хотя теперь, конечно, это противозаконно. Церковь никогда не одобряла осквернения могил, а наше государство теперь борется с любыми суевериями – насколько это в его силах.

Элен, кажется, готова была пожать плечами.

– Чем эта вера хуже веры в телесное воскресение? – обратилась она к Стойчеву, улыбаясь ему. Ученый не устоял перед ее улыбкой.

– Мадам, – произнес он, – мы очень по-разному интерпретируем наше культурное наследие, однако я преклоняюсь перед быстротой вашего ума. А теперь, друзья мои, мне хотелось бы ознакомиться с вашими картами – думается мне, что в этой библиотеке могут найтись материалы, которые помогут в расшифровке. Дайте мне один час – вам мои занятия покажутся слишком скучными, а мне не хочется тратить время на объяснения.

В это время снова вошел Ранов и встал посреди комнаты, беспокойно оглядываясь кругом. Оставалось надеяться, что он не расслышал последних фраз, где упоминались карты. Стойчев откашлялся.

– Теперь почему бы вам не пойти в церковь? Там очень красиво.

Он кинул на Ранова разве что беглый взгляд, но Элен немедленно встала и, подойдя, отвлекла того каким-то вопросом, дав мне время украдкой вытянуть из портфеля свою папку с копиями карт. Увидев, как живо потянулся к ним Стойчев, я снова воспрянул духом.

К сожалению, Ранов явно не собирался следовать за нами. Его больше интересовали библиотекарь и возможность проследить за профессором. Я попытался увести его:

– Вы не поможете нам раздобыть обед? Библиотекарь стоял рядом, молча разглядывая меня. Ранов улыбнулся:

– Уже проголодались? Здесь ужинают в шесть часов. Придется подождать. Разумеется, вас не допустят к монашеской трапезе, но в гостинице подают ужин для посетителей.

Он повернулся к нам спиной и принялся разглядывать кожаные корешки на полках. Тем все и кончилось. Выходя, Элен сжала мне руку.

– Погуляем? – предложила она, едва мы оказались на дворе.

– Не представляю, как мы обойдемся без Ранова, – угрюмо отозвался я. – Без него и поговорить не о чем.

Она рассмеялась, но я видел, что она тоже встревожена.

– Может, мне вернуться и попробовать обольстить его?

– Нет, – возразил я, – лучше не надо. Чем больше мы стараемся, тем пристальнее он будет следить за профессором. Избавиться от него не легче, чем от мухи.

– А из него вышла бы отличная муха. – Элен взяла меня под руку.

Солнце сияло по-прежнему ярко, и когда мы вышли из тенистого монастырского дворика под стенами и галереей, нас окутала жара. Подняв голову, я видел лесистые склоны над монастырем и отвесные утесы на вершине. Далеко наверху кружил орел. Монахи переходили от церкви к кельям, подметали деревянные полы галереи, сидели в треугольном островке тени у портика ворот. Я дивился, как этим длиннобородым старцам удается терпеть летний зной в своих черных длинных рясах и черных шляпах-колпаках. Зайдя в церковь, я начал понимать: там царила весенняя прохлада, освещенная огоньками свечей и мерцанием золотистого металла и драгоценных камней. Внутренние стены покрывали чудные фрески.

– Девятнадцатый век, – уверенно определила Элен, а я задержался перед особенно мрачной картиной: с нее на нас строго смотрел седобородый святой с расчесанными на стороны длинными волосами.

– Иван Рильский, – прочитала Элен буквы над нимбом.

– Тот, чьи кости перевезли сюда за восемь лет до приезда наших друзей из Валахии, да? О нем говорится в «Хронике».

– Верно. – Элен задумчиво рассматривала портрет, словно ожидала, что, если подождать достаточно долго, святой может заговорить с нами.

Бесконечное ожидание начало действовать мне на нервы.

– Элен, – сказал я, – пойдем гулять. Можно забраться повыше на гору и осмотреть окрестности. Мне нужно чем-нибудь заняться, а то я сойду с ума, думая о Росси.

– Пойдем, – согласилась Элен и пристально взглянула на меня, оценивая мое нетерпение. – Только не слишком далеко. Далеко нас Ранов не отпустит.

Тропинка в гору вилась в густом лесу, не хуже церковных сводов защищавшем нас от полуденной жары. Так приятно было хоть ненадолго отделаться от Ранова, что мы шагали по тропе, держась за руки и широко размахивая ими в такт.

– Ему, пожалуй, трудно будет сделать выбор между нами и Стойчевым?

– Да ничуть, – хладнокровно возразила Элен. – Наверняка он приставил кого-то следить за нами. Он не решится оставить нас без присмотра, но и Стойчева не выпустит из виду. Уж очень ему интересно, что мы ищем.

– Ты как будто считаешь это самым обычным делом, – заметил я, поглядывая на ее профиль.

Шагая по мягкой тропинке, она сдвинула шляпку на затылок, и лицо ее немного раскраснелось.

– Не представляю, каково это – расти среди такого цинизма, под постоянным надзором.

Элен передернула плечами.

– Все казалось не так уж страшно, ведь ничего другого я не знала.

– Однако тебе захотелось оставить родину и уехать на

Запад?

– Да, – согласилась она, искоса взглянув на меня. – Мне хотелось оставить родину.

Мы присели передохнуть на упавшем стволе.

– Я все думаю, почему нам разрешили въезд в Болгарию, – признался я Элен.

Даже здесь, в лесу, я привычно понизил голос.

– И почему отпустили ездить куда хотим, – кивнула она. – Ты что-нибудь надумал?

– Мне представляется, – медленно заговорил я, – что они не мешают нам отыскать то, что мы ищем, – а ведь вполне могли бы, – потому что хотят, чтобы мы нашли.

– Браво, Шерлок! – Элен ладошками обмахивала мне лицо. – Ты быстро учишься.

– Значит, можно сказать, они знают или подозревают, что мы ищем. Значит, их интересует Влад Дракула – не-умерший? Неужели они могут верить… – Мне стоило труда произнести эти слова, хоть я и понизил голос до шепота. – Сколько раз ты мне твердила, что коммунистическое правительство презирает крестьянские суеверия! Почему же они помогают нам, вместо того чтобы помешать? Уж не надеются ли они обрести некую сверхъестественную власть над своим народом, обнаружив его могилу?

Элен покачала головой.

– Вряд ли. Несомненно, их интересует власть, но подход у них всегда научный. Кроме того, они, конечно, не делают отдавать американцам честь открытия. – Она поразмыслила немного. – Подумай, можно ли вообразить более крупное научное открытие, чем возможность возвращать жизнь – или хотя бы не-умирание – умершим? Особенно в Восточном блоке, где великих вождей бальзамируют и хранят в мавзолеях?

Передо мной мелькнуло желтое лицо Георгия Димитрова в софийском мавзолее.

– Тем больше у нас причин уничтожить Дракулу, – проговорил я, чувствуя, как на лбу проступает холодный пот.

– Хотела бы я быть уверенной, – мрачно добавила Элен, – что, уничтожив его, мы так уж сильно изменим будущее. Вспомни Гитлера и Сталина. Что они творили со своими народами! Им не понадобилось пятисот лет на совершение своих преступлений.

– Понимаю, – сказал я. – Об этом я тоже думал. Элен кивнула.

– Ты знаешь, как ни странно, Сталин открыто восхищался Иваном Грозным. Вот тебе два вождя: каждый готов убивать и давить собственный народ – готов на все, лишь бы собрать силы. А кем восхищался Иван Грозный, угадаешь? Я почувствовал, как отхлынула от сердца кровь.

– Ты говорила, что в России много народных сказаний о Дракуле…

– Вот именно.

Я уставился на нее.

– Ты представляешь себе мир, в котором Сталин мог бы прожить пять столетий? – Она скребла пальцем подгнившую кору ствола. – А может быть, и вечно…

У меня сжались кулаки.

– Как ты думаешь, можно отыскать средневековое захоронение так, чтобы об этом никто не знал?

– Очень трудно, почти невозможно. Я уверена, что за нами постоянно следят.

В этот момент из-за поворота тропинки показался человек. Его внезапное появление так поразило меня, что я чуть не выбранился вслух. Но это был мужчина с простым лицом и в простой одежде, с охапкой хвороста на плечах, и он приветственно помахал нам рукой, проходя мимо. Я оглянулся на Элен.

– Вот видишь, – сказала она.

Выше по склону мы наткнулись на скальный уступ.

– Смотри, – сказала Элен, – давай посидим здесь минутку.

Прямо под нами круто уходила вниз лесистая долина, почти заполненная стенами и красными крышами монастырских зданий. Теперь мне было видно, как огромно монастырское подворье. Оно угловатой скорлупой окружало церковь, купола которой светились на ярком солнце. Посредине поднималась башня Хрелио.

– Отсюда видно, как неприступна эта обитель. Представь себе, как часто враги рассматривали ее отсюда.

– А иногда и пилигримы, – напомнила мне Элен. – Для них это была твердыня духа, а не военное укрепление.

Она откинулась назад, на упавший ствол, разгладила юбку. Сумочка валялась рядом с ней. Она сняла шляпку, закатала рукава блузки, чтобы было прохладнее. Легкая испарина выступила у нее на лбу и на щеках. Сейчас ее лицо было таким, какое я больше всего любил: задумчивое выражение, взгляд, обращенный одновременно в себя и вовне. Глаза широко распахнуты, губы крепко сжаты: почему-то этот рассеянный взгляд был мне дороже, чем обращенный прямо на меня. Она по-прежнему носила на шее шарфик, хотя отметина, оставленная библиотекарем, превратилась уже в простой синяк. Под шарфиком поблескивал крестик. От ее резкой красоты я ощутил боль – не просто физического желания, но чего-то подобного трепету перед ее завершенностью. К ней нельзя было прикоснуться: моя, она была потеряна для меня.

– Элен, – заговорил я, не касаясь ее руки. Я не собирался говорить, но это было сильнее меня. – Я хочу тебя о чем-то попросить.

Она кивнула, не отрывая взгляда от священной обители внизу.

– Элен, ты выйдешь за меня замуж?

Она медленно обернулась ко мне, и я не мог понять, что выражает ее лицо: изумление, насмешку, удовольствие?

– Пол, – строго спросила она, – сколько времени мы знаем друг друга?

– Двадцать три дня, – вздохнул я, понимая, что представления не имею, как быть, если она откажется.

Но было уже поздно брать назад свои слова, откладывать разговор на потом. И даже если она ответит «нет», я не брошусь головой вниз с обрыва, не доведя до конца своих поисков, хотя искушение и велико.

– И ты думаешь, что знаешь меня?

– Вовсе нет, – упрямо буркнул я.

– И ты думаешь, я знаю тебя?

– Не уверен.

– Мы так мало времени провели вместе. Мы принадлежим совершенно разным мирам. – Теперь она улыбалась, словно желая смягчить жестокость своих слов.

– Кроме того, я всегда считала, что ни за что не выйду замуж. Я не создана для семьи. И что делать с этим? – Она коснулась своего горла. – Ты готов взять в жены женщину, помеченную адом?

– Я защитил бы тебя от любого дьявола, который посмел бы к тебе приблизиться.

– Тяжелая обуза… И как нам иметь детей, – теперь она смотрела на меня прямо и твердо, – зная, что им может передаться эта зараза?

Мне трудно было говорить сквозь подкативший к горлу комок.

– Так твой ответ – «нет» или мне можно будет попробовать еще раз?

Ее рука – я уже не мог представить себе жизни без этой руки с прямыми длинными пальцами, с нежной кожей на жестких костях – сомкнулась на моей, и я подумал мельком, что у меня нет кольца, чтобы надеть ей на палец.

Элен серьезно глядела на меня.

– Мой ответ: конечно, я выйду за тебя замуж.

После недель тщетных поисков другого любимого мной человека я был так поражен простотой этой победы, что не сумел ни заговорить, ни даже поцеловать ее. Мы молча сидели рядом, глядя вниз, на красный, золотой, серый огромный монастырь».

Дата добавления: 2015-07-26