ГЛАВА 57

«Услышав от Стойчева о новом письме брата Кирилла, мы с Элен ошеломленно уставились друг на друга.

– Что вы имеете в виду? – наконец спросила она.

Стойчев взволнованно постучал пальцем по копии, сделанной Тургутом.

– У меня имеется манускрипт, полученный в 1924 году от моего друга, Атанаса Ангелова. В нем, я уверен, описывается другая стадия того же путешествия. Я не подозревал, что существуют другие письма. Дело в том, что мой друг, к несчастью, умер вскоре после того, как передал мне бумаги. Погодите…

Он поднялся, покачнувшись второпях, и мы с Элен дружно вскочили, чтобы поддержать его. Но он выпрямился без нашей помощи и прошел в одну из маленьких комнат, сделав нам знак проходить за ним и предостерегая жестом от преграждающих путь стопок бумаг и книг. Пробежав взглядом полки, он вытащил одну из коробок, и я помог старику спустить ее на пол. Из коробки он достал картонную папку с веревочными завязками, перенес на стол и открыл под нашими жадными взглядами, извлекая документы настолько ветхие, что я невольно вздрогнул, когда он коснулся их пальцами. Он минуту разглядывал пергамент, потом со вздохом сказал:

– Это, как видите, оригинал. Подпись…

Мы склонились над рукописью, и тут, чувствуя, как кожа покрывается мурашками, я увидел отчетливо выписанное кириллицей имя, которое даже я сумел разобрать: «Кирилл» – и год – 6985. Я взглянул на кусавшую губы Элен. Написанное потускневшими чернилами имя монаха было нестерпимо реальным. Когда-то он был таким же живым, как мы теперь, и держал перо теплой живой рукой.

Судя по всему, Стойчев тоже ощутил этот трепет, хотя, казалось бы, каждый день имел дело с древними рукописями.

– Мне пришлось сделать перевод на болгарский, – сказал он, помолчав, и достал листок тонкой бумаги с отпечатанным на машинке текстом. Мы сели.

– Я попробую прочитать вам. – Он прокашлялся и прочел нам вслух, умело переводя с листа, перевод, с тех пор многократно появлявшийся в печати:

"Ваше преподобие, отец настоятель Евпраксий.

Беру в руки перо, чтобы исполнить миссию, возложенную на меня вашей премудростью, и описать подробности ее исполнения по мере их появления, да будет правдиво мое перо и да поможет мне Бог выполнить вашу волю. Мы провели эту ночь в Вирбие, в двух днях пути от вас, в монастыре Святого Владимира, где святая братия ради вашего имени оказала нам гостеприимство. Следуя вашим наставлениям, я один явился к отцу настоятелю и поведал ему о нашей миссии, так что не слышали ни послушники, ни служки. Он распорядился, чтобы фургон заперли в конюшне на монастырском подворье, и назначил стражу: двоих из братии и двоих из нашего числа. Надеюсь, что нам чаще будут встречаться такое понимание и такая заботливость, хотя бы пока мы не вступим в земли неверных. Как вы велели, я оставил одну из книг в руках настоятеля, с вашим наставлением, и он при мне же спрятал ее, даже не открыв.

После крутого подъема в гору лошади устали, и мы проведем здесь еще одну ночь. Сами мы воспрянули, посетив службу в здешней церкви, где две иконы Пречистой Девы всего восемь лет назад творили чудеса. На одной еще видны слезы, которые она пролила за грешников, превратившиеся ныне в редкие перлы. Мы принесли ей горячие моления об успехе нашей миссии, чтобы нам безопасно достичь великого города и среди вражеской столицы отыскать приют, откуда мы могли бы пуститься на исполнение главного.

Смиреннейший Ваш во имя Отца и Сына и Святого Духа бр. Кирилл. Апрель года Господа нашего 6985".

Кажется, мы с Элен ни разу не перевели дыхание, пока Стойчев читал нам письмо. Он переводил медленно и точно, с большим искусством. Я уже готов был воскликнуть, что не сомневаюсь: два письма, несомненно, связаны, – когда стук на лестнице заставил нас насторожиться.

– Они возвращаются, – тихо проговорил Стойчев, складывая письмо и убирая его в папку.

Я тоже спрятал свое.

– Мистер Ранов – его приставили к вам в качестве гида?

– Да, – быстро заговорил я, – и он, по-видимому, очень интересуется нашими делами. Нам еще многое надо вам сказать, но только наедине, и это может быть…

– Опасно? – договорил Стойчев, обращая к нам свое необыкновенное старческое лицо.

– Как вы догадались? – Я не скрывал удивления.

До сих пор мы не сказали ему ничего, что могло бы навести на мысль об опасности.

– Ах… – Он покачал головой, и в его вздохе, исходившем, казалось, из самой глубины его существа, мне послышалась невыразимая жалость. – Я тоже кое-что должен вам рассказать. Никак не ожидал обнаружить второе письмо. Поменьше говорите с мистером Рановым.

– Об этом не беспокойтесь, – вставила Элен, и они улыбнулись друг другу.

– Тише, – предостерег Стойчев. – Я устрою, чтобы нам можно было поговорить еще раз.

Ирина в сопровождении Ранова, гремя тарелками, вошла в комнату, и они принялись расставлять на столе посуду и бутыль с янтарной жидкостью. Ранов подал ей тарелку с хлебом и другую – с белой фасолью. Он улыбался и выглядел почти прирученным. Я пожалел, что не могу поблагодарить племянницу профессора. Она поудобнее устроила дядю в кресле, пригласила нас садиться, и тогда я осознал, как проголодался за утро.

– Прошу вас не стесняться, дорогие гости. – Стойчев царственным жестом указал рукой на стол.

Ирина налила в стаканы бренди – одним его запахом можно было сразить наповал небольшого зверька, – и он галантно поднял тост, открыв желтоватые зубы в широкой сердечной улыбке. – Выпьем за единство ученых всех стран.

Мы единодушно поддержали тост, и только Ранов, иронически усмехнувшись, оглядел нас:

– Пью за то, чтобы ваша наука принесла пользу партии и народу, – проговорил он, слегка поклонившись мне.

У меня почти пропал аппетит: что это – расхожий штамп или он намерен обратить на пользу своей партии что-то, известное мне? Все же я возвратил поклон и залпом опрокинул стакан. Я уже успел понять, что ракию можно пить только залпом, после чего ожог горла третьей степени быстро сменяется приятным теплом внутри. Еще немного этого зелья, с опаской подумалось мне, и даже Ранов может показаться вполне сносным.

– Я рад случаю поговорить о нашей средневековой истории со знатоком, – обратился ко мне Стойчев. – Возможно, вам и мисс Росси интересно будет посетить праздник в честь двух прославленных персонажей нашей истории. Завтра – день Кирилла и Мефодия, создателей великой славянской азбуки. Вы по-английски называете наш шрифт «сирилик», не так ли? Мы же говорим «кириллица», в честь монаха Кирилла, изобретшего ее.

На мгновение я замешкался, вспомнив о нашем брате Кирилле, но Стойчев продолжал, и я, поняв, что он задумал, отдал должное его изобретательности.

– Сегодня у меня много работы, – сказал он, – но если вы согласитесь вернуться завтра, то встретитесь с моими прежними студентами, которые соберутся на праздник, и тогда я смогу больше рассказать вам о Кирилле.

– Вы очень добры, – сказала Элен. – Если мы не отнимаем у вас слишком много времени, для нас это была бы большая честь. Товарищ Ранов, это можно устроить?

«Товарищ» не пропал даром: Ранов из-за края стакана ощерился в улыбке.

– Разумеется, если это поможет в вашей работе, я буду счастлив содействовать.

– Вот и хорошо, – заключил Стойчев. – Мы собираемся в полвторого. Ирина приготовит обед повкуснее. Вы познакомитесь со многими коллегами, работы которых вас заинтересуют.

Мы многословно благодарили его и послушно ели, повинуясь уговорам Ирины, хотя Элен, как и я, постаралась уклониться от добавки ракии. Закончив скромную трапезу, Элен сразу поднялась, и я последовал ее примеру.

– Не будем больше утомлять вас, профессор, – сказала она, протягивая ему руку.

– Вы меня ничуть не утомили, дорогая, – отозвался Стойчев, тепло отвечая на рукопожатие, но мне показалось, что он действительно устал. – Я буду ждать завтрашней встречи.

Ирина проводила нас до ворот через зеленый дворик и сад.

– До завтра, – сказала она и добавила что-то по-болгарски Ранову, отчего он, прежде чем надеть шляпу, снова пригладил волосы.

– Очень милая девушка, – самодовольно заметил он, садясь в машину, и Элен у него за спиной воздела глаза к небу.

Только вечером нам удалось на несколько минут остаться наедине. Ранов, осчастливив нас своим обществом за ужином, наконец удалился. Мы с Элен вместе поднялись наверх – лифт снова не работал – и задержались в холле перед моим номером, ловя сладкий миг среди многосложных дел. Дав Ранову время отъехать, мы спустились обратно, прогулялись до кафе на соседней улочке и сели за металлический столик под деревьями.

– Кто-то следит за нами и здесь, – тихо заметила Элен. Я предусмотрительно положил портфель на колени: теперь я опасался оставлять его даже под столиком кафе.

Элен улыбнулась.

– Здесь хотя бы жучков нет, как у меня в номере. И у тебя. – Она подняла глаза к зеленым веткам над головой. – Липы… через пару месяцев зацветут. У нас дома цветы заваривают вместо чая – может, и здесь тоже. Когда садишься за такой столик, приходится сначала смахнуть осыпавшуюся пыльцу и цветы. Они пахнут медом, так свежо и сладко.

Быстрым движением она будто смахнула тысячу бледно-зеленых цветков.

Я взял ее руку, перевернул ладонью вверх, всмотрелся в тонкие линии. Я надеялся, что они предсказывают долгую жизнь и счастье, вместе со мной.

– Что ты думаешь об этом письме Стойчева?

– Возможно, удача наконец повернулась к нам лицом, – задумчиво отозвалась она. – Поначалу я решила, что это просто очередной кусочек исторической головоломки и нам он ничего не даст. Но с той минуты, когда Стойчев угадал, что наше письмо могло оказаться опасным, я начала надеяться.

– И я тоже, – признался я. – Но может быть, он просто имел в виду, что этот материал остается политически неудобным, как и многие другие вопросы, которыми он занимается, потому что относится к истории церкви?

– Понимаю, – вздохнула Элен. – Возможно, он только это и хотел сказать.

– И поэтому он не захотел говорить о письме при Ранове.

– Пожалуй… Придется подождать до завтра, чтобы узнать, что он имел в виду. – Элен переплела свои пальцы с моими. – Тебя мучает каждый день промедления, да?

Я медленно склонил голову.

– Если бы ты знала Росси… – Тут я осекся.

Она смотрела мне прямо в глаза, поправляя выбившуюся из прически прядь. Жест был таким печальным, что ее слова прозвучали особенно весомо:

– Я понемногу узнаю его, через тебя.

В эту минуту к нам приблизилась официантка в белой блузке и спросила о чем-то. Элен обернулась ко мне.

– Что будем пить?

Официантка с любопытством рассматривала нас – созданий, говорящих на непонятном языке.

– А что ты сумеешь заказать? – поддразнил я Элен.

– Чай, – проговорила она, указывая на себя и на меня. – Чай, моля.

– Быстро же ты учишься, – похвалил я, когда официантка отошла.

Она пожала плечами.

– Я учила русский. Болгарский очень похож.

Когда девушка принесла наш чай, Элен мрачно принялась помешивать его.

– Я так рада хоть ненадолго отделаться от Ранова, что просто не хочу думать, что завтра снова придется его увидеть. Не понимаю, как можно всерьез заниматься поисками, когда он стоит за плечами.

– Мне было бы легче, если бы удалось узнать, в чем он нас подозревает, – сознался я. – Странное дело, он мне постоянно кого-то напоминает, но стоит попытаться припомнить, кого именно, нападает какая-то амнезия.

Я взглянул на серьезное милое лицо Элен, и в этот момент мысль моя нащупала что-то, трепетавшее на краю сознания. И таинственный двойник Ранова был тут ни при чем. «Что-то» было связано с милым лицом Элен в сумерках, с чашкой, которую я поднес к губам, с редким словом, подвернувшимся мне на язык. Эта мысль всплывала и раньше, но теперь она вдруг прорвалась в сознание.

– Амнезия, – повторил я, – Элен, амнезия.

– Что? – Она недоуменно нахмурилась.

– Письма Росси! – едва не выкрикнул я и подхватил портфель, чуть не опрокинув чашки. – Его письмо, его поездка в Грецию!

Мне потребовалось несколько минут, чтобы разыскать в бумагах проклятые строчки и прочесть вслух Элен, глядя в ее округлявшиеся потемневшие глаза.

– Помнишь, он пишет о возвращении в Грецию, на Крит, после того, как в Стамбуле у него отобрали карты и как удача отвернулась от него и все пошло плохо? – Я бросил перед ней листок. – Вот, слушай: «В критских тавернах старики куда охотнее потчевали меня своими двунадесятью вампирскими байками, нежели отвечали на вопросы, где можно найти похожий на этот черепок или в каких местах их деды ныряли за добычей к останкам древних кораблекрушений. Однажды вечером какой-то незнакомец угостил меня местным напитком под остроумным названием „амнезия“ после чего я проболел целый день».

– О, господи, – прошептала Элен.

– Незнакомец угостил меня напитком под названием «амнезия», – перефразировал я, стараясь не кричать. – Кто, по-твоему, был этот чертов незнакомец? Так вот почему Росси забыл…

– Он забыл… – Я видел, что Элен загипнотизирована этим словом. – Он забыл Румынию…

– Что вообще там побывал. В письмах к Хеджесу он говорит, что собирается вернуться в Грецию из Румынии, чтобы раздобыть денег и участвовать в археологических раскопках…

– И он забыл мою мать, – почти неслышно закончила Элен.

– Забыл, – эхом отозвался я, и передо мной вдруг возникло видение ее матери, стоящей в дверях, провожая нас взглядом. – Он хотел вернуться. А потом вдруг все забыл. И поэтому – поэтому он говорил мне, что не всегда ясно вспоминает свои поиски.

Лицо Элен стало совсем белым, она стиснула зубы, сощурила глаза, в которых блестели слезы.

– Я его ненавижу, – тихо сказала она, и я уверен, она говорила не об отце».

Дата добавления: 2015-07-26