П и II и ШП1

¹ Дневники императора Николам II. — М., 1991.

мутит и опухоль в ногах мешает движению ног! Поехали верхом через Орианду вниз на plage. Видели яхту «Форос», которая проходила со­всем близко, идя в Севастополь. Ночь была чудная и лунная».

Прошло десять лет. Автор дневника теперь глава великой дер­жавы — Российской империи. Почти год длится война на Дальнем Востоке. В стране назрела революция. Нижеследующие записи сде­ланы в 1905 г. в Царском Селе:

«8-го января. Суббота. Ясный морозный день. Было много дела и докладов. Завтракал Фредерике. Долго гулял. Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вы­званы войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120 000 ч. Во главе рабочего союза какой-то священник — социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах.

9января. Воскресенье. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьез­ные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много уби­тых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама оста­лась у нас на ночь.

10 января. Понедельник. Сегодня особых происшествий в городе не было. Были доклады. Завтракал дядя Алексей. Принял депутацию уральских казаков, приехавших с икрою. Гулял. Пили чай у Мама. Для объединения действий по прекращению беспорядков в Петербурге решил назначить ген.-м. Трепова генерал-губернатором столицы и гу­бернии. Вечером у меня состоялось совещание по этому поводу с ним, Мирским и Гессе. Обедал Дабич (деж.)».

Минуло еще восемь лет. Казалось, ничто не предвещало новых потрясений. Царь с семьей в любимой им Ливадии. Подходил к концу последний предвоенный 1913 г.:

«27-го сентября. Пятница. Утром покатался на тройке до больших скал в Орианде и обратно при штиле. Отлично выкупался. Днем игра­ли в теннис. Погода была чудная и теплая. После чая в садике зани­мался бумажками и военными отчетами. Обедали на балконе. С Оль­гой, Татьяной и Аней сделал прогулку на автомобиле в Массандру при яркой луне. Вернулись в 10 ¹/₄.

28-го сентября. Суббота. Утром сделал хорошую прогулку и выку­пался в море при 15 ¹/₂ °. До завтрака принял ген. Ренненкампфа. Кроме него завтракало 4 офицера Эриванского полка. Пошел дождь. Сидели дома и наклеивали фотографии в альбом. В 4 ¹/₄ поехал с до­черьми в Айтодор к Ксении и Сандро. После чая они показали новый дом, выстроенный для детей. В 6 час. принял Танеева. Был у всенощ­ной и обедал со всеми.

29-го сентября. Воскресенье. Всю ночь дул порывистый N-й ветер. К нам в спальню занесло красную куропатку, кот. утром нашел под кроватью и сам выпустил в окно. День простоял очень холодный и

ольшею частью серый. Погулял до обедни. После завтрака поиграли теннис. Чай пили у себя. От 6 ч. до 8 принял Маклакова. Обедали: Митя и Татьяна Константиновна. Они просидели до 10 ¹/₄».

1917 год. Момент крушения Российской империи. Николай II
отрекается от престола, предав идею самодержавия и клятву при
миропомазании (венчании на царство). Его хроникальные записи
почти бесстрастны — автор отмечает только, что ему неприятны
измена, трусость и обман других:

«2-го марта. Четверг. Утром пришел Рузский и прочел свой длин­нейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будет бессильно [что-либо сделать, так как с ним борется соц.-дем. партия в лице ра­бочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разго­вор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 ¹/₂ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согла­сился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал им подпи­санный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тя­желым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!

3-го марта. Пятница. Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20. прибыл в Моги­лев. Все чины штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9 ¹/₂ перебрался в дом. Алексеев пришел с последними известиями От Родзянко. Оказывается Миша отрекся. Его манифест кончается че-тыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного Собра­ния. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петро­граде беспорядки прекратились — лишь бы так продолжалось дальше.

4-го марта. Суббота. Спал хорошо. В 10 ч. пришел добрый Алек. Затем пошел к докладу. К 12 час. поехал на платформу встретить дорогую Мама, прибывшую из Киева. Повез ее к себе и завтракал с нею и нашими. Долго сидели и разговаривали. Сегодня, наконец, по­лучил две телеграммы от дорогой Алике. Погулял. Погода была отвра­тительная — холод и метель. После чая принял Алексеева и Фреде-рикса. К 8 час. поехал к обеду к Мама и просидел с ней до 11 час».

1918 год. Последние месяцы жизни в Екатеринбурге. Бывший
император живет по инерции и так же по инерции делает записи
в дневнике:

«5 мая. Суббота. Погода стояла сырая и дождливая. Свет в комна­тах тусклый и скука невероятная! Во время игры с Марией у меня вышел настоящий трик-трак, так же редко, как четыре безика. Гуляли полчаса днем. Ужина дожидались с 8 до 9 час. Электрическое осве­щение в столовой поправили, а в зале еще нет.

6 мая. Воскресенье. Дожил до 50 лет, даже самому странно! Пого­да стояла чудная, как на заказ. В 11 ¹/₂ тот же батюшка с диаконом

отслужил молебен, что было очень хорошо. Прогулялся с Марией до обеда. Днем посидели час с четвертью в саду, грелись на теплом солнце...

25 мая. Пятница. День рождения дорогой Алике провел в кровати с сильными болями в ногах и др. местах! Следующие два дня стало луч­ше, мог есть, сидя в кресле».

Далее ежедневный характер записей в дневнике нарушается. За июнь их только 10, последняя — 30-го июня. За июль записи от­сутствуют.

Известно, что Николай II неоднократно перечитывал эти свои заметки. Иногда вместе с женой. Он не допускал и мысли, что его дневники прочтут посторонние ему люди. В 1918 г. после расстрела царской семьи в Екатеринбурге дневники вместе с другими доку­ментами были доставлены в Москву и с этого времени хранятся в составе Государственного архивного фонда. Фрагменты дневника, начиная с 20-х гг. XX в., публиковались за границей и в СССР. Так стало возможным их использование в качестве исторического ис­точника.

Показательно, что историками высказаны существенно различ­ные мнения о познавательной ценности этого документа для изу­чения отечественной истории конца XIX—начала XX в. По утверж­дению А. Н. Боханова, дневники Николая II — не более чем «сво­еобразный каждодневный каталог встреч и событий, позволяю­щий с достаточной полнотой и последовательностью установить лишь два момента его биографии: где он был и с кем общался. Это сугубо личный, глубоко камерный документ, отражающий в са­мой общей форме повседневное времяпровождение»¹. Историк считает, что, поскольку царь «не думал оставлять потомкам исто­рическое свидетельство», его «личные, лапидарные поденные за­метки не позволяют делать никаких широких исторических обоб­щений»². К.Ф. Шацилло, напротив, уверен в бесспорной истори­ческой ценности дневников последнего российского императора. По его словам, ценность эта состоит, прежде всего, в том, что «они ярко рисуют характер человека, почти четверть века стояв­шего у кормила крупнейшей мировой державы»³.

Отмечая встречи и события день за днем, царь обычно не да­вал им оценки на страницах личного дневника. Но наряду с теми сведениями, которые автор хотел зафиксировать, есть и такие, сообщение которых в его намерение не входило. Совокупность этих сведений дает исследователям основание рассматривать казалось бы сугубо интимную информацию в общем контексте обществе!i-

-------------

¹ Боханов А.Н. Император Николай II. — М., 1998. — С. 32.

² Там же.

³ Шацилло К.Ф. Предисловие // Дневники императора Николая П. — М.,
1991.-С. 5.

но значимых фактов отечественной истории. Ежедневные записи Николая II поражают читателя своей обыденностью. Главный вы­вод, который позволяет сделать изучение дневника, — последний российский император не был сомасштабен выполнявшейся им общественной функции.

Примером дневника-фотографии могут служить подневные за­писи старшего советника Министерства иностранных дел Рос­сийской империи графа В.Н.Ламздорфа. Его дневник за 1886 — 1896 гг.¹ занимает совершенно особое место среди источников личного происхождения, принадлежащих перу отечественных ди­пломатов. Он позволяет с исчерпывающей полнотой установить тот круг информации, которую учитывали лица, принимавшие внешнеполитические решения в России в конце XIX в., а также выяснить мотивы их действий.

В служебные обязанности Ламздорфа входило: изучение те­кущей документации по МИД, подготовка директивных писем российским представителям за границей, утверждавшихся за­тем министром, шифровка и расшифровка секретных телеграмм (он был начальником комитета шифров). Министр иностран­ных дел Н. К. Гире, неограниченным доверием которого пользо­вался Ламздорф, обсуждал со своим советником содержание и результаты еженедельных докладов царю. После смерти Гирса в январе 1895 г. Ламздорф записал в дневнике: «Странным явля­ется мое положение в данный момент. Мои секретные архивы содержат все тонкости последнего царствования... Я работал в глубокой тени возле моего бедного старого начальника, меня никто не знает, и вот теперь, когда исчезли как он сам, так и государь, которому он так замечательно помогал править, я оказываюсь в положении единственного обладателя государ­ственных тайн, являющихся основой наших отношений с дру­гими державами».²

Ламздорф чрезвычайно дорожил своей особой информирован­ностью, дававшей ему возможность быть в курсе всего происходя­щего. Так, 18 сентября 1895 г. флигель-адъютант германского им­ператора Вильгельма II Х.Мольтке был принят Николаем II. Во время аудиенции он вручил царю собственноручное письмо кай­зера. «Его Величество, —- записал Ламздорф, — в тот же день при­дал данное послание на прочтение г-ну Шишкину, временно "~равляющему министерством иностранных дел, который был в от же понедельник вызван на доклад в Царское Село»³. За не-

¹ См.: Дневник В.Н.Ламздорфа (1886— 1890). — М.; Л., 1926; Ламздорф В.Н.
невник. 1891 - 1892. - М.; Л., 1934; Ламздорф В.Н. Дневник. 1894— 1896. - М.,

$91.

² Ламздорф В. Н. Дневник. 1894—1896. — М., 1991.-С. 123.

³ Там же. -С. 244.

"

сколько часов, пока письмо находилось в министерстве, совет­ник министра успел снять с него копию и подготовить для Шиш­кина проект докладной записки по поводу затронутых Вильгель­мом II вопросов международных отношений. Эту записку с поме­тами на ней Николая II Ламздорф также скопировал для своего архива.

Следует отметить профессионализм и щепетильную точность Ламздорфа, проявлявшиеся даже в мелочах. Так, письмо Виль­гельма II Николаю И, копию которого он включил в дневник, написано по-английски. Запись Ламздорфа сделана по-француз­ски, но слова «на прочтение» и «доклад» даны по-русски.

Дневник был для дипломата, прежде всего, хранителем слу­жебной информации. Но автор вполне осознавал значимость до­ступных ему сведений и для потомков. Он с удовлетворением от­мечал в дневнике: «Мое положение дает мне возможность запи­сывать факты, вскрывать подспудные стороны исторической игры в карты; это может оказаться полезным в будущем. Сколько ис­следований пришлось бы тогда делать в секретных и недоступных архивах, чтобы выяснить даже частицу того, что мне легко сде­лать сегодня путем фотографирования, если так можно выразить­ся, своего рабочего дня»¹.

Ламздорф вел дневник на французском языке. В нем также встре­чаются краткие вставки на русском языке и документы на немец­ком и английском языках. Издатели дневника отметили, что за­писи сделаны бисерным почерком с педантичной тщательностью и щепетильной точностью: все случаи цитирования обозначены кавычками, особо выделены резолюции царя на документах. Для дневника Ламздорф использовал толстые тетради в твердых пере­плетах, в которые он вклеивал вырезки из газет и сообщений телеграфных агентств. К некоторым из этих вырезок он делал при­мечания, в которых указывал источники информации и степень осведомленности органа печати.

За несколько месяцев записи в тетрадях отсутствуют. Эти про­белы в ряде случае восполняют черновые наброски дневниковых записей, вложенные автором в пакеты вместе с относящимися к ним по содержанию копиями документов и вырезками из русских и иностранных газет.

В публикацию дневника вошли наряду с чистовыми записями и вклейками в тетрадях также материалы, вложенные в пакеты и еще не внесенные автором в основной текст. Следует иметь в виду, что дневник издан не целиком: в публикацию не включе­ны записи, имевшие, по мнению составителей, сугубо личный характер. Кроме того, дневник издавался в переводе на русский язык. Переводы, сделанные разными лицами, имеют отличия. По-

¹ Ламздорф В.Н. Дневник. 1894-1896... - С. 248.

этому в ряде случаев может оказаться необходимым обращение исследователя к оригиналу дневника Ламздорфа, находящемуся в составе его личного архивного фонда в ГАРФе.

Примером дневника-размышления — личных записей, сделан­ных под непосредственным впечатлением событий, — могут слу­жить записи академика И. Д. Ковальченко. Автор предназначал их исключительно для себя. Фрагмент дневника за 1991 — 1992 гг. опуб­ликован Л. В. Миловым как мемориальный¹. Заметки делались по многолетней привычке, выработанной преподавательской и на­учной работой, — мгновенно улавливать и письменно фиксиро­вать суть информации, сразу формулировать собственные сообра­жения, прогнозировать развитие событий, делать практические выводы.

«25.VIII.91. Всякий переворот (выделение здесь и далее авт.) (дворцовый, государственный, военный) — явление негативное, ибо в той или иной мере ведет к диктатуре и к нарушению нормального развития. 1. Смена руководящего эшелона и разной степени репрес­сии. При значительном] размахе это ведет к снижению профессиона­лизма и опыта управленческих и других кадров и возникновению слоя недовольных. 2. Ломка старых управленческих структур и институтов без надлежащей готовности новых систем, сбои в координации и су­бординации элементов системы. Особенно опасно вторжение политики в экономику. Оправдано только в том случае, если сметаются прегра­ды для широкого прогресса...»

«21 декабря 91 г. 22.30. Сегодня в Алма-Ате произошел очередной государственный переворот. Главы 11 бывших союзных республик, а ныне независимых государств, приняли решение об упразднении СССР и образовании Союза Независимых государств. Распалось существо­вавшее более 1000 лет государство. В обстановке расцвета нацио-| нального эгоизма, политических амбиций местных лидеров и борьбы за полную независимость, характерной для последней пары лет, такой исход был неизбежен. Но при более высоком классе местных полити­ческих лидеров и их окружения упразднение единого государства и замена его Союзом государств могло быть демократическим и консти­туционным, ибо ведь есть Съезд народных депутатов, Верховный Со­вет и Президент страны. Но как и везде и во многом верх взял крас­ногвардейски-омоновский способ действия. Плевали не только на выс­шие структуры и мартовский референдум 1991 г., когда более 2/3 населения страны высказались за Союз, но и напрочь забыли, что кроме всех мандатов, на которые ссылаются, есть еще 1000-летний мандат истории. А он никому не дан. За игнорирование этого мандата раньше или позже история вынесет свой приговор».

Разумеется, по дневникам одного человека нельзя реконструи­ровать ход глобальных изменений в стране в целом. Они — только

¹ Ковальченко И. Д. Заметки о текущем моменте. Из неопубликованных матери-)лов // Вестник Московского университета. (Серия 8. История.) — 1997. — № 3.

штрих к общей картине. Но охарактеризовать автора, его отноше­ние к описываемому вполне возможно. Суть последнего, думает­ся, определяет следующее замечание: «Ломать могут все, но стро­ить надо уметь».

Механизм целенаправленного создания личного дневника, претендующего на сохранение для потомков максимально пол­ной и точной информации об исторически значимых событиях, подробно раскрыл М.К. Лемке в предисловии к публикации кни­ги «250 дней в царской Ставке (25 сентября 1915 — 2 июля 1916)». (Пг., 1920). Возглавив «Бюро печати» при Ставке Верховного глав­нокомандующего русской армией, Лемке «с систематической ак­куратностью и точностью ежедневно записывал все, что удава­лось узнать за день». «Бесчисленные документы» тщательно копи­ровались: «когда на месте, в управлении же, когда дома, когда в театре, в ресторане, на дежурстве в аппаратной секретного теле­графа (больше всего)». Ежедневные беседы с людьми, «хорошо знавшими то, что ставилось предметом умышленно направляв­шегося... разговора», часто после проверки, записывались «по воз­можности немедленно». Вечером и ночью записи обрабатывались «дома, на покое, за несколькими запорами входных дверей, и вместе с копиями документов вносились в очередную тетрадь». Автор неукоснительно соблюдал правило: не ложиться спать рань­ше, чем будут записаны впечатления «всего истекшего дня». Ут­ром «незагроможденная память была опять готова к восприятию новых сведений и впечатлений».

По словам Лемке, ни на минуту не забывая свою роль — «пре­имущественно роль фотографа и фонографа», он иногда все же «не чувствовал сил отказаться от роли ретушера и даже публици­ста», «не мог не отразить в известной доле своего внутреннего "Я" на страницах собственного "Дневника", потому что он, как и всякий вообще дневник, есть отражение фактов, мыслей и чувств в сознании и сердце живого человека»¹.

31 декабря 1915 г., подводя своеобразный итог месячного пре­бывания в Ставке, Лемке записывает: «Ясно вижу, что, вообще, на службе, нет людей, которые думали бы о добросовестном вы­полнении дела; нет, все это чиновники 20-го числа и внеочеред­ных "пособий". Какое ничтожество! Какой безвыходный круг. Кому из них дорога Россия? О ней все говорят не с большим одушевле­нием, чем о съеденной вчера плюшке (они еще есть у нас в собра­нии и очень вкусные). Да, кто после частного самостоятельного дела побудет в проклятом болоте казенной службы, тот поймет, как нелепы мечты о сколько-нибудь скором обновлении страны с этим подлым механизмом. Вот где школа жизни, вот где можно

или стать революционером, или научиться презирать людей, или самому сделаться негодяем. Одно можно сказать, что при всяком перевороте — разумеется, левее кадетского — все (выделено авт.) русские чиновники, исключая рядовой мелочи, и все военные генералы и штаб-офицеры должны быть заменены в самый корот­кий срок, иначе любому перевороту грозит быть аннулирован­ным пассивным сопротивлением этой гнусной банды. Сила ее страшна, она может свести на нет все реформы любой революции. Единодушие этой саранчи поразительно»¹.

Публицистичность — неотъемлемое свойство дневников, со­здаваемых с целью оставить потомкам свидетельство того, как повернулась история.

Грани, отделяющие дневники от частной переписки и воспо­минаний, подвижны. Часто эти разновидности документов лич­ного происхождения как бы взаимопроникают друг в друга. Так, Ламздорф цитирует в дневнике полученные им личные письма и свои ответы на них (копии которых хранил). Возможно преобразо­вание одной разновидности документов личного происхождения в другую. Например, М. А. Газенкампф составил дневник за пери­од службы при Главной квартире русской армии в Русско-турец­кую войну 1877—1878 гг., сделав дословные извлечения из 116 писем жене и включив в текст документы, сохранившиеся у него частью в подлинниках, а частью в копиях. Этот дневник первона­чально был напечатан в журнале «Вестник Европы», а затем вы­шел отдельным изданием².

Дата добавления: 2015-07-24