Вниманию оптовых покупателей! 15 страница

(парень). Иными словами, на наш взгляд, этот эпиграфист не слиш­ком старательно работал с текстом, и оттого его чтения выглядели неубедительно.

Перемещение интереса к памятникам в славянские страны. Если имеются славянские надписи в Германии, то почему бы им не быть в славянских странах? Разумеется, славянские исследователи попыта­лись найти такие памятники где-то у себя на родине, или, в худшем случае, найти их в Германии или Австрии, но прочитать по-славянски. Первую такую находку сделал в 1829 году Яджей Кухарский, которо­го и следует считать первым славянским исследователем в области славянского чтения древних надписей. Он заподозрил, что по-славян­ски надписаны два из 20 шлемов, найденных в Штирии в 1812 году при корчевании деревьев. Он сообщил об этом в своих работах¹⁶¹⁷, хотя при попытке чтения смог опознать только несколько знаков, не приводящих к какому-либо смыслу. «Удача ему сопутствовать не могла, ибо надпись была вовсе не рунической, а этрусской» — отмеча­ет Я. Лецеевский¹⁸. Для нас это весьма интересно в том плане, что в славянских странах первая ошибка была от неразличения не славянс­ких и германских, а славянских и этрусских надписей, так что поиски Воланского в плане чтения этрусских надписей как славянских были не столько плодом его фантазии, сколько развитием уже возникшей до него гипотезы Кухарского.

Чтения Коллара. Вторым исследователем в данной области ока­зался выдающийся словацкий славист Ян Коллар, обнаруживший в баварском городе Бамберге на голове одного из двух львов на спус­ке лестницы кафедрального собора надпись CARNI BU, которую он в 1835 году прочитал CARNI BOG, то есть ЧЕРНОБОГ¹⁹. Позже каждую из рун подробно рассмотрел известный чешский славист Павел Йозеф Шафарик, который полностью согласился с чтением Я. Коллара²⁰. Однако это чтение было ложным. «Эта надпись при ближайшем рассмотрении оказалась неистинной, а домысленные руны были ничем иным, как случайными царапинами и выбоинами крошащегося под воздействием выветривания камня, не имеющими ни малейшей связи между собой и не обладающими никаким сход­ством с рунами», — отмечает Я. Лецеевский²¹. Обнаружил эту игру природы польский славист Войцех Цыбульский, который с 1860 года и стал первым славянским критиком польских и словацких эпигра­фистов²².

Микоржинские камни. В 1835 году была сделана интересная на­ходка в Польше, в селе Микожине (или, как его позже стали называть в России, Микоржине) Остшешовского (позже Островского) уезда. Осенью этого года была найдена могильная плита с изображением

человека, а год спустя — другая плита с изображением лошадки; оба памятника были покрыты рунами²³. Удивительным было то, что речь шла не о мелких предметах, а о надгробьях. Первую заметку о них опубликовал Петр Дрошевский, брат владельца Микоржина²⁴. В ней шла речь о находке на склоне небольшого пригорка камня на глубине двух стоп от поверхности земли. Под камнем обнаружили урну из глины грубой лепки с прахом сожженного тела и остатками серебря­ных и медных ножных браслетов. Крестьяне сообщили, что лет 10 тому назад они нашли на этом же месте камень с птицей, конями и разными дьяволами. Затем прилагался рисунок камня и надписей на нем. Эту заметку Дрошевский послал эпиграфисту Пшиборовскому, который в «Газете Великого княжества Познаньского» № 161 за 1856 год под заголовком «Прове Великопольский» поместил чтение надписи: ПРОВЕ, СБИР, КБЕЛ. Через год Дрошевский нашел вто­рой камень с изображением лошадки. И на сей раз он известил Пшибо-ровского, который, как и в первом случае, сообщил о находке Лелеве-лю, автору многотомной «Истории Польши Средних веков». Была прочитана и эта надпись: СБИР, ВОИН, БОГДАН, ИНАВОЙ С. Странно, что, как и в случае с фигурками или камешками из Меклен-бурга, перечисляются лишь имена собственные. Однако если на прильвицких фигурках писали, видимо, жрецы, то микоржинские кам­ни свидетельствовали о воинских захоронениях, т.е. об ином характе­ре вещевых памятников, где принято что-то писать об усопшем, на­пример возраст. Так что микоржинские камни вызывают некоторое подозрение. Не все ладно на них и с чтением, ибо М-образный знак обычно означает Е, а не П; не так пишется и О, так что слово ПРОВЕ

остается на совести Пшиборовского. Знак у обычно читается как М, так что вместо СБИР получается СМИР. Точно так же КБЕЛ пра­вильнее читать КМЕТ, БОГДАН - ПОГДЛН, а словосочетание ИНА­ВОЙ С вообще непонятно. Тем не менее все тексты, рассмотренные Машем, Потоцким, Гагеновым, Колларом и Пшиборовским, образуют единый массив по характеру надписей, именам собственным, называю­щим либо богов, либо город (Ретра), либо профессию (воин), либо мужское имя. Все они не выходят за круг расселения редариев или вендов.

Попытка улучшения чтения некоторыми эпиграфистами. Чтение надписей на микоржинских камнях показалось некоторым эпиграфис­там неудовлетворительным. Из интересных попыток чтения первой надписи можно отметить Цыбульского²², прочитавшего СМИР, КМЕТ, ПРОВЕ, то есть три несвязных имени, и К. Рогавского, прочитавшего С МИР ПРОВЕ ЧЕСТ, то есть С МИРОМ В ЧЕСТЬ ПРОВЕ. Из попыток чтения второй надписи упомянем чтение Рогавского: С МИР БОГДАН! ВОИН С ЛЮДВОЙ, то есть МИР БОГДАНУ, ВОИНУ С ЛЮДВОЙ! Были и менее интересные чтения. Нам кажется, что все они соответствуют погребальным надписям. Во всяком случае обраще­ние С МИР в качестве начала надписи вполне соответствует совре­менному выражению МИР ПРАХУ ТВОЕМУ, и это показывает сла­вянскую основу текста. Не вызывает сомнения и надпись ПРОВЕ, тем более что она согласуется с изображением. Понятна и надпись КМЕТ — КОННЫЙ ВОИН. В верхней же строке КАНО можно прочитать как ТЕЙВАЗ, Т, что даст слово МЕРТ(В). Тогда первую надпись можно прочитать: С МИР(ОМ)! ПРОВЕ МЕРТ(В). Вероят­но, речь идет о некотором символическом погребении бога Прове либо о смерти человека по имени или прозвищу Прове. На другой надписи после С МИР (ОМ) можно прочитать БОГ ДАН ВОИН(АМ) С ЛИТВОЙ. Это как раз и означает поминальную надпись. Особеннос­тью начертания, возможно, является недописанность флексий, вероят­но для лучшего понимания славянами разных стран. Безусловно, пе­ред нами массовое захоронение воинов; и если, по одной из версий, бог правосудия мертв, значит, эти воины погибли несправедливо. Для нас тут важно то, что славяне могли написать надгробную надпись германскими рунами.

Попытка улучшения чтения Я. Лецеевским. Польский славист Ян Лецеевский попытался улучшить чтение Пшиборовского и пред­ложил читать на первом микоржинском камне слово СМИР как СМИРЬ (из-за иного начертания руны РАЙ ДО), ПРОВЕ как ЖИ-РЕТВАН (для этого ему пришлось некоторые руны принять за лига­туры) и КМЕТ как ЛЕДЖИТ (тоже путем принятия некоторых рун

за лигатуры). В результате получился определенный смысл: СМИРЬ ПОЖЕРТВОВАННЫЙ ЛЕЖИТ, что позволяло трактовать надпись как надгробную²⁵. Легко видеть, однако, что подобное разбиение, в общем-то, простых знаков на простейшие хотя и улучшает общий смысл текста, но представляет собой явную натяжку эпиграфиста. Однако текст входит в противоречие с характером памятника: жерт­вам в честь славянских богов надгробий не ставили. Несколько бо­лее оправданным является чтение надписи на втором камне, где до этого у Пшиборовского смысл вообще исчезал. Правда, теперь слово СМИР частично объединяется со словом БОГДАН в слово СМИР­НОГО, а окончание ДАН в чтении Д как лигатуры 04 и АН — как ЕЦ образует слово ОЧЕЦ. Слово ИНАВОЙ, которое ряд эпиграфи­стов читал как ЛЮТВОЙ, Лецеевский прочитал как ЛЮТЕВОЙ, слово ВОИН как ВОЙУ и С как инициальную букву слова С(ЫНО-ВИ). Получилось СМИРНОГО ОЧЕЦ ЛЮТЕВОЙ ВОЙУ СЫНО-ВИ, то есть ЛЮТЕВОЙ (имя мужчины), ОТЕЦ СЫНА-ВОИНА СМИРНОГО²⁶. Хотя общий смысл получился совсем интересным и увязанным с первым надгробьем, но и тут мы видим нестандартные чтения, отдающие фантазией. Ставить надгробье отцу жертвы в честь бога кажется еще большей нелепицей. К сожалению, позже, когда достижения Лецеевского подверглись справедливой критике, не было замечено, что он продемонстрировал весьма широкие возможности рунического чтения.

Оценка рун Ретры современниками. Интересно, что великий ис­торик России Н.М. Карамзин в своей «Истории государства Россий­ского», появившейся в 1818 году, характеризуя славянскую культуру, писал: «Как бы то ни было, но Венеды, или Славяне языческие, оби­тавшие в странах Балтийских, знали употребление букв. Дитмар говорит о надписях идолов Славянских: Ретрские кумиры, найден­ные близ Толлензского озера, доказали справедливость его известия; надписи состоят в Рунах, заимствованных Венедами от Готфских народов. Сии Руны, числом 16, подобно древним Финикийским, весьма недостаточны для языка Славянского, не выражают самых обыкно­венных звуков его и были известны едва ли не одним жрецам, кото­рые посредством их означали имена обожаемых идолов. Славяне же Богемские, Иллирические и Российские не имели никакой азбуки до 863 года»". Как видим, надписи, прочитанные Машем, были высоко оценены нашим историком как доказательство существования у запад­ных славян своей письменности, хотя и заимствованной у «готфских народов».

Сходные мысли излагает и польский историк Лаврентий Суро-вецкий. В докладе по диссертации «Нечто о рунических письме-

нах», 1822 год, он полагает: «...Все главные европейские народы употребляли гласные письмена и имели собственные свои почерки; однако ж в отношении к народам славянским, по причине недо­статка достоверных памятников, сие чрез долгое время подверже­но было сомнению и придало некоторым писателям смелость оспа­ривать у славян оное преимущество. Может быть, многие, основываясь на сем предположении некоторых ученых, поверили бы, что народ, многие века обладавший обширными северными страна­ми, превышавший числом все прочие после падения Римской импе­рии, рассеянный по большей части Европы и имевший тесные сно­шения с самыми просвещенными в то время странами, что сей народ не употреблял письмен; если бы случайно вырытые из земли истуканы и многие орудия с надписями не открыли бы ошибочного в сем отношении мнения ученых. В герцогстве Мекленбургском, в деревне Прильвице, древнем поселении славян, называемых от при­лежащего озера даленцами, найдено около 1690 года в большом котле множество кумиров и орудий, употреблявшихся в капищах... Гос­пода Маш и Воген обстоятельно описали найденные вещи и, издав в свет свои описания с рисунками, уничтожили все сомнения в древ­ности оных. С того времени они рачительно хранятся частию в библиотеке Рацебургской, частию в Новом Бранденбурге, и собра­ние сие значительно умножается новооткрываемыми памятника­ми... Г-н Маш в своих эстампах изложил таких надписей более 60. Иван Потоцкий, проверявший оные на месте, присовокупляет к ним еще 100 новых надписей... Рассматривая оные внимательно, легко можно убедиться в том, что все народы Европы, названные варвар­скими, без сомнения, употребляли письмена и что их промышлен­ность доведена уже была до высокой степени, так как сие очевид­но явствует из надписей на надгробных камнях и прочих памятниках...»²⁸. Из этих строк следует, что историки культуры придавали весьма серьезное значение «славянским рунам». Только абсолютно предвзятая критика их в середине прошлого века застави­ла исключить этот крайне интересный материал из истории славян­ской культуры.

Критика первоисточников, приведшая к отрицанию славянской рунической письменности. Как только появились первые сообщения о существовании письменности у вендов, они, как мы видели, тотчас подверглись суровой критике. И это правильно, ибо наука должна строиться только на совершенно проверенных положениях, иначе ей нельзя будет верить. Но и сама критика бывает разной. Одно дело усомниться в верности интерпретации знака, другое дело поставить под сомнение понимание всего текста и, наконец, третье — объявить

фальсифицированным целиком весь археологический памятник. В пер­вом случае исправление может внести сам эпиграфист, во втором слу­чае придется обратиться к услугам его коллеги, но в третьем случае положение оказывается отчаянным и даже безысходным. Именно та­кое, самое печальное развитие истории и произошло со «славянскими рунами».

Прогрессирующая атака на прильвицкие находки. Вначале крити­ка в адрес божков из Ретры носила умеренный характер, после выхода в свет монографии Маша, правда, суровый тон прозвучал в статьях профессора из Галле Яна Тунмана²⁹ и Самуила Бухгольца³⁰. Маш отве­тил на выпады в 1774 году. На этом полемика затихла.

Масла в огонь подлила покупка Яном Потоцким 118 предметов у Гидеона Шпонхольца, младшего брата того златокузнеца, который вме­сте с матерью продал находки Гемпелю и Машу. Книга привлекла такое внимание, что герцог Мекленбурга Карл приобрел в 1804 году обе коллекции, и Маша, и Потоцкого. Теперь они были выставлены на всеобщее обозрение. Первым осмотрел набор древностей Рюс и заявил о своих сомнениях в его подлинности. Усомнился в их подлин­ности и известный славист Йозеф Добровский, хотя и не мог сказать об этом что-либо определенное. Еще суровее и определеннее заявил Яков Гримм: «.В прошлом столетии мекленбургский златокузнец не только нашел, но и изготовил несколько божков»³¹. И это несмотря на то, что его брат Вильгельм Гримм обнаружил наличие в прильвиц-ких надписях двух рун, не имевших соответствий в германских футар-ках, что было равносильно публичному признанию новой разновидно­сти рунического письма. Наконец, Конрад Левецов совершенно определенно заявил, что многие фигурки, выставленные в Нойстрели-це, изготовлены в семнадцатом, а часть из них — в шестнадцатом веке. Все это вынудило герцога создать следственную комиссию, ра­ботавшую 2 года (1827-1829) и в результате допросов свидетелей, в том числе помощника Гидеона Шпонхольца Нойманна, выяснившую, что гончар Поль делал формы, Шпонхольц отливал в них фигурки, а Нойманн вырезал надписи, руководствуясь книгой Маша. В то же время коллекция Маша была признана подлинной.

Вывод комиссии не устроил Левецова, и он предложил Берлинс­кой академии наук в 1835 году статью «О подлинности так называе­мых ободритских рунических памятников из Нойстрелица»³², где зая­вил, что литейщик фигурок из коллекции Маша был либо очень неуклюжим, либо просто дилетантом, что свидетельствует против древ­ности находок. О плохой пластике фигурок писал также Лиш. Сло­вом, дело принимало опасный оборот. Против рунической письменнос-

ти славян стали выступать даже слависты. Весьма эмоционально по­слал фигурки и их создателей к Эребу П.Й. Шафарик. Академик И.И. Срезневский в 1848 году высказался так: «Долго верили, а иные верят и теперь, в неподложность этих древностей; но, присматрива­ясь к ним, нельзя отказаться от всякой возможности доказывать их подлинность: в числе изображений встречаются фигуры рыцарей и охотников, маркиз и маркизов, амуров и психей, к которым руны так же не идут, как и смысл рун и значение вещей к религии славян балтийских. Очевидно, что поддельщик воспользовался старыми дряз­гами XVI-XVII века, исказил их, сколько считал нужным, кое-что кое-где поприделал и, сообразно с учеными искательствами того времени и своими понятиями, украсил рунами, смело надеясь на сла­бость знаний своих ценителей. Некоторые из вещей могли быть и действительно найдены; но, конечно, ни одной не найдено с рунами. Такое же полное сомнение в подлинности пробудили и рунические камни, хранящиеся также в Новом Стрелице и объясненные с таким же пристрастием, как и малознанием Ф. Гагеновым. В недавнее время мысль о северных рунах у славян стала подтверждаться еще надписями на льве Бамбергском и шлеме Штирийском»³³. Выясни­лась, однако, ложность рунической атрибуции надписей на шлемах из Штирии и некоторых камнях Арсламеца, ибо на них оказались полуис­тершиеся латинские письмена.

Итак, факт подложности фигурок коллекции Потоцкого породил волну разоблачений, которая накрыла вначале коллекцию Маша (воп­реки мнению следственной комиссии, признавшей эту коллекцию под­линной!), а затем и коллекцию камней Гагенова. Но и на этом деструк­тивный процесс не остановился, а затронул и надпись на бамбергском льве, привезенном из славянских земель. Не руническими оказались и надписи на шлеме из Штирии. Осталось дождаться разоблачений над­писей микоржинских камней, чтобы разгром рунического письма у славян был окончательным. И этот последний шаг не заставил себя долго ждать.

Пересмотр рунических находок в Польше. Чтение Воланским имени Христа³⁴ на одной из фигурок коллекции Маша лишь увеличило сомнения в ее подлинности, но не принесло успеха эпиграфисту. Ян Лецеевский отозвался о нем так: «Тадеуш Воланский, фантаст-архео­лог, тоже считал божков первой коллекции подлинными и даже от­крыл в одном Христа»³⁵. Ясно, что эпитет «фантаст» не принес уче­ному авторитета. Скептически относится научная общественность и к защите подлинности божков Лелевелем, объяснявшим смысл руничес­ких надписей на них³⁶. Ему возразил Шеппинг, но в защиту фальсифи-

катора выступил в 18_{5о году пастор й Бодл Этот спор вновь подаиг} руководство Меклен^_{урга на проведение} квалифицированной экспер­тизы, которую поруч^_{ли сделать Яну} коллару, в то время профессо­ру славянской архео^_{0гии в Вещ;} Последний внимательно обследовал фигурки в Новом Ст^_{елице1 а вернувшись в Вену)} прочитал публич­ные лекции, в котор^_{1х П}р_{изнал все} памятники, включая коллекцию Яна Потоцкого, подд^_{ННЫМИ) а гравера} Нойманна - клятвопреступ­ником, смалодушнич^_{вшим под угрозой пыток Ян} Лецеевский полага­ет, что «только ^осл^>г_{ление и на}учная поверхностность могли наве­ять ему такие сооб^_жешя^_{7 к 6ольшому сожаЛ}ению, написанная и подготовленная к _{Ъечати книга Яна} Коллара на немецком языке «Боги^Ретры или ^м«^логические древности славян, особенно в За­падной и Северной Е^_{ропе>> в двух частях так и не увиде}ла свет из-за смерти автора. Игнац ^_ануШ) прочитавший рукопись, считает, что Коллар не продвинулся в чте^_{ии и толковании рун; сам же он} придерживался мнения, что «у Потс±_{цкого с} у_{веренностью> у} Маша с вероятностью многое сфабрикован^

Как видим, и в Австро-Венгрии, _и в Польше полностью одобря­лась позиция критик^ _{славянских рун}ических надписей, так что атака на микоржинские ка1^_{ни т заставила се}б_я долго ждать. Ее предпринял профессор А. Малец^_{ий в 18?2 году в статье на польском языке} «Что понимать под славя^_{скими рунами и об аутеН}тичности надписей на микоржинских камц_{ях>>38 <<Хотя я т мту смириться с общим ре}_ зультатом^ исследов^_{шй про(рессора} Малецкого, - комментирует Ян Лецеевский, — ° ^на^₀ признаю, что прильвицким идеалам в них на­ступил смертный ч_{Чс Там m высказал мнение> чтпо} фальсификатор использовал как обр^_{зец тчертания рун из книги} Клювера 1757 года [61], то есть руны ^_{ьи1и вырезаны тол}ъко в XVIII веке, что как раз и непоолинно». до _этого попытку защитить прильвицкие фигурки предпринял в 1860 ъ_{Оду Войцех} Цыбульский⁴⁰, заметивший сходство между фигуркой Пр^_{ве в} п_рИльвице и контурным рисунком Прове на первом микоржинск^_{м камне ОдН}ако именно это сходство и послужи­ло позже поводом с^_{язать микоржинские} камни с прильвицкими фи­гурками, так что есл^ поддельны фигурки, то, следовательно, должны быть^поддельны и Н_{икоржинские} камни. Во всяком случае, именно такой вывод сделал _{Иван Ватрослав} Ягич, академик Петербургской академии наук. {_одроо-_но описав историю открытия микоржинских камней, он добавив ^ _{чт0) п0 рассказам месТ}ных жителей, камней с изображениями в д^_{ной местности было МНОГО| и в частности в фун}. даментах дома хозя^дд _и Микоржинского замка. Так что материала

для деятельности фальсификатора, если такой существовал, было пре­достаточно.

По сути дела вся пространная итоговая статья И.В. Ягича в «Эн­циклопедии славянской филологии», вышедшей в 1911 году, посвяще­на разоблачению фальсификаторов, которые якобы перерисовали все изображения рун с более раннего издания Клювера 1728 года⁴³. Про­анализировав не только упомянутые выше находки, но также надписи на краковском медальоне и на одной находке из Чехии и приняв во внимание улучшенные чтения надписей на микоржинских камнях, пред­ложенные рядом исследователей и самим Яном Лецеевским, академик Ягич все-таки приходит к выводу: «Это обозрение, богатое, к сожа­лению, лишь отрицательными результатами, доказывает, что при нынешнем состоянии науки все мифологические бредни о Стре­ лецких фигурках должны быть безусловно отвергнуты как неумелый подлог XVIII столетия; что вслед за ними и Микоржинские камни проваливаются как подделка XIX столетия; точно так же и Краковский медальон. Слабые следы славянских имен на подлинных надписях не обнаруживают ни малейшего отступления от германских рун»⁴⁴.

Мы не будем подробно анализировать все аргументы Ягича из-за того, чтобы не увеличивать объем работы; на наш взгляд они, хотя и не лишены основания, все же сильно сгущают краски и по большому счету ликвидируют весь задел XVIII-XIX веков по выявлению од­ного из видов средневекового письма, которым пользовались славя­не. Ясно, что представления о существовании рунической письменно­сти у славян оказались, по мнению И.В. Ягича, лишь «мифологичес­кими бреднями», основанными на фальсификации памятников, то есть на частичном изготовлении самих памятников с надписями в Новое время и на гравировке в Новое время рун на действительно древних вещах. Но тем самым был поставлен крест на самой идее какого-то особенного докирилловского письма, по меньшей мере свя­занного с рунами. И этот авторитетный, но неверный в своей основе взгляд стал отправной точкой для дальнейшего изучения славянской письменности.

Аргументы И.В. Ягича. Для того чтобы преодолеть критику Яги­ча, необходимо чуть подробнее ознакомиться с его аргументацией. «Я обратился к ближайшему рассмотрению якобы славянских рун и начал, естественно, с Прильвицких божков, а именно, с издания Маша-Вогена. Я надеялся найти тут ту же самую или соответствую­щую экономию в применении рун к очень разным славянским звукам; я ожидал, что славянские руны будут отличаться от германских,

если они действительно имелись у славян, как раз передачей специ­фических славянских звуков, причем определенным образом. Однако как сильно я разочаровался! Какую беспомощность, чтобы не приме­нить более сильного выражения, я открыл в языковом и орфографи­ческом отношении в этих славянских письменах! Подумаем, что даже слово БОГ на прилъвицких фигурках колеблется между напи­санием собственно БОГ и БОК, БОХ и БОКГ! Божество, о кото­ром, собственно говоря, даже и теперь неизвестно, как читать его имя, ЖИВА или ДЗЕВА, на этих фигурках написано так ЗИВА, ТЗИ-БА, ЗИБА и ЗИИБА; в последних формах I выражено через IE и IH!»⁴⁵. Как видим, Ягич ждал чуда и при этом видел проблему совсем не такой, какой она была на самом деле. Он ожидал увидеть германс­кие руны, приспособленные к славянским звукам, — и так действи­тельно могло быть, если бы славяне пользовались этой письменностью в течение нескольких столетий. Однако для славян руны оставались германским письмом, которое они «арендовали» только затем, чтобы германцы понимали славянские надписи, подобно тому, как мы в наши дни на международных конференциях, будучи русскими, пишем свои фамилии латиницей. Например, моя фамилия ЧУДИНОВ в загранич­ном паспорте по французской транслитерации написана как TCHOUDINOV. Однако в аэропортах билеты выписывают по-анг­лийски, где моя фамилия выглядит CHUDINOV. Правда, теперь ее следует прочитать ЧАДАЙНОУ. Для верного чтения ее приходится изменить в CHOODEENOFF. Но тут возникает вопрос: почему одна и та же фамилия выглядит как TCHOUDINOV, CHUDINOV и CHOODEENOFF? Почему такие различия в написании? А ответ прост: потому, что эти надписи предназначены либо для разных людей, либо для разных целей. Точно так же и тысячу лет назад могли по-разному писать имя ЖИВЫ или ДЕВЫ, а также слово БОГ. Кстати, в славян­ских языках, особенно в южнославянских, вполне возможны дифтон­ги, и какие-то славянские племена могли произносить не ЖИВА, а, например, ЖИИВА, не ДЕВА, а ДИЕВА. Что же касается колебания в написании глухих и звонких, то в Средние века многие имена и в германских языках имели разное написание, например ДИТМАР и ТИТМАР, название народа ОБОДРИТЫ и ОБОТРИТЫ, РЕДАРИИ, но жители РЕТРЫ. И если германцы колеблются в латинском написа­нии своих же имен собственных, то почему должно вызывать удивле­ние то, что славяне еще больше колеблются в написании чужой пись­менностью весьма отличных от германских славянских собственных имен? Так что И.В. Ягич начал с предвзятого мнения, от которого он впоследствии не отказался, а лишь усилил его. И в первую очередь он

считает подложной надпись на фигурке Прове. Теперь задумаемся: в чем состоит суть подлога по Ягичу? На этот вопрос хорошо ответил И.И. Срезневский: «Некоторые из вещей могли быть и действи­тельно найдены; но, конечно, ни одной не найдено с рунами». Итак, сомнения вызывали в ряде случаев не сами вещи, но надписи на них, которые были явно выполнены позже XI века. Однако почему так акцентируется время создания надписей? Ведь и в XVIII веке, и в XI веке, германские руны были одинаково чужды славянам, являлись для них образцом письменности их соседей, для которых, собственно, и предназначались надписи. Иными словами, на наш взгляд, на боль­шинстве фигурок вообще нет славянских по происхождению надпи­сей! И здесь опровергать нечего. Другое дело, если бы удалось найти на них подлинно славянские надписи — в этом случае само существо­вание славянских письменных знаков подтвердило бы подлинность фигурок. По странной прихоти судьбы, такая надпись действительно есть, и находится она на фигурке как раз бога Прове. Однако ее-то Ягич и не заметил.

Вот теперь начинается детективная часть нашего расследования. Для изображения Прове Ягич скопировал рисунок из монографии Я. Потоцкого. На груди представлены бусы, которые образуют ка­кой-то странный зигзаг, вместо того чтобы провиснуть по цепной линии, как им положено. Это — незначительная необъяснимая стран­ность, но и только, и понятно, что на нее никто не обратил внимания. Однако дотошный Ян Коллар привел совершенно иное изображение, позиции 1 и 2 на рисунке; его, вместе с рисунком Потоцкого, успел воспроизвести в своей брошюрке граф Александр Пшезджецкий⁴⁶ в небольшом приложении. Как видим, на груди изображены вовсе не бусы, а некоторая надпись, на которую уже трудно не обратить внима­ния. Правда, описание фигурки Прове как будто бы эту надпись не выдает: «Прилъвицкий божок с именем Прове, как мы сообщали выше, отлит из смеси свинца и серебра, выпуклый и уплощенный, имеет большую голову, почти квадратную, лыс со лба, имеет длинные воло­сы на теле... Одет в длинное платье со складками, связанное на груди в извилистые узлы заплетенными тесемками, с длинными ру­кавами в складках. Плечи Прове опушены, одна рука уперта в бок...»⁴⁶. Как видно из описания, ни о каких бусах на груди речи нет, напротив, говорится об узлах, складках и тесемках. Типичное узелковое письмо, характерное именно для славян! Однако пока никто этой надписи не замечает; Лелевель, копируя Потоцкого, воспроизводит «бусы»³⁶, по­зиция 4 рисунка, как и Ягич⁴⁴. Удивительно, но даже современный эпиграфист Г.С. Гриневич, познакомившись, видимо, с брошюрой

Дата добавления: 2015-07-24