Надгробная песнь

"Там остров могил, молчаливый; там также могилы моей

юности. Туда отнесу я вечно зеленый венок жизни".

Так решив в сердце, ехал я по морю. --

О вы, лики и видения моей юности! О блики любви,

божественные миги! Как быстро исчезли вы! Я вспоминаю о вас

сегодня как об умерших для меня.

От вас, мои дорогие мертвецы, нисходит на меня сладкое

благоухание, облегчающее мое сердце слезами. Поистине, оно

глубоко трогает и облегчает сердце одинокому пловцу.

И все-таки я самый богатый и самый завидуемый -- я самый

одинокий! Ибо вы были у меня, а я и до сих пор у вас;

скажите, кому падали такие розовые яблоки с дерева, как мне?

Я все еще наследие и земля любви вашей, цветущий, в память

о вас, пестрыми, дико растущими добродетелями, о вы,

возлюбленные мои!

Ах, мы были созданы оставаться вблизи друг друга, вы,

милые, нездешние чудеса; и не как боязливые птицы приблизились

вы ко мне и к желанию моему -- нет, как доверчивые к

доверчивому!

Да, вы были созданы для верности, подобно мне, и для

нежных вечностей; должен ли я теперь называть вас именем вашей

неверности, вы, божественные блики и миги: иному имени не

научился я еще.

Поистине, слишком быстро умерли вы для меня, вы, беглецы.

Но не бежали вы от меня, не бежал и я от вас: не виновны мы

друг перед другом в нашей неверности.

Чтобы меня убить, душили вас, вы, певчие птицы моих

надежд! Да, в нас, вы, возлюбленные мои, пускала всегда злоба

свои стрелы -- чтобы попасть в мое сердце!

И она попала! Ибо вы были всегда самыми близкими моему

сердцу, вы были все, чем я владел и что владело мною, -- и

потому вы должны были умереть молодыми и слишком рано!

В самое уязвимое, чем я владел, пустили они стрелу: то

были вы, чья кожа походит на нежный пух, и еще больше на

улыбку, умирающую от одного взгляда на нее!

Но так скажу я своим врагам: что значит всякое

человекоубийство в сравнении с тем, что вы мне сделали!

Больше зла сделали вы мне, чем всякое человекоубийство:

невозвратное взяли вы у меня -- так говорю я вам, мои враги.

Разве вы не убивали ликов и самых дорогих чудес моей

юности! Товарищей моих игр отнимали вы у меня, блаженных духов!

Памяти их возлагаю я этот венок и это проклятие.

Это проклятие вам, мои враги! Не вы ли укоротили мою

вечность, подобно звуку, разбивающемуся в холодную ночь! Одним

лишь взглядом божественного ока промелькнула она для меня, --

одним бликом!

Так говорила в добрый час когда-то моя чистота:

"божественными должны быть для меня все существа".

Тогда напали вы на меня с грязными призраками; ах, куда же

девался теперь тот добрый час!

"Все дни должны быть для меня священны" -- так говорила

когда-то мудрость моей юности; поистине, веселой мудрости речь!

Но тогда украли вы, враги, у меня мои ночи и продали их за

бессонную муку; ах, куда же девалась теперь та веселая

мудрость?

Когда-то искал я по птицам счастливых примет; тогда

пустили вы мне на дорогу противное чудовище -- сову. Ах, куда

же девалось тогда мое нежное стремление?

Когда-то дал я обет отрешиться от всякого отвращения --

тогда превратили вы моих близких и ближних в гнойные язвы. Ах,

куда же девался тогда мой самый благородный обет?

Как слепец, шел я когда-то блаженными путями -- тогда

набросали вы грязи на дорогу слепца; и теперь чувствует он

отвращение к старой тропинке слепца.

И когда я совершал самое трудное для меня и праздновал

победу своих преодолений, тогда вы заставили тех, что любили

меня, кричать, что причиняю я им жестокое горе.

Поистине, вы всегда поступали так: вы отравляли мне мой

лучший мед и старания моих лучших пчел.

К щедрости моей посылали вы всегда самых наглых нищих;

вокруг моего сострадания заставляли вы всегда тесниться

неисправимых бесстыдников. Так ранили вы мои добродетели в их

вере.

И если приносил я в жертву, что было у меня самого

священного, тотчас присоединяло сюда и ваше "благочестие" свои

жирные дары, так что в чаду вашего жира глохло, что было у меня

самого священного.

И однажды хотел я плясать, как никогда еще не плясал: выше

всех небес хотел я плясать. Тогда уговорили вы моего самого

любимого певца.

И теперь он запел заунывную, мрачную песню; ах, он трубил

мне в уши, как печальный рог!

Убийственный певец, орудие злобы, ты виновен менее всех!

Уже стоял я готовым к лучшему танцу -- тогда убил ты своими

звуками мой восторг!

Только в пляске умею я говорить символами о самых высоких

вещах -- и теперь остался мой самый высокий символ неизреченным

в моих телодвижениях!

Неизреченной и неразрешенной осталась во мне высшая

надежда! И умерли все лики и утешения моей юности!

Как только перенес я это? Как избыл и превозмог я эти

раны? Как воскресла моя душа из этих могил?

Да, есть во мне нечто неранимое, незахоронимое, взрывающее

скалы: моей волею называется оно. Молчаливо и не

изменяясь проходит оно через годы.

Своей поступью хочет идти моими стопами моя закадычная

воля; ее чувство безжалостно и неуязвимо.

Неуязвима во мне только моя пята. Ты жива еще и верна

себе, самая терпеливая! Все еще прорываешься ты сквозь все

могилы!

В тебе живет еще все неразрешенное моей юности; и как

жизнь и юность, сидишь ты здесь, надеясь, на желтых обломках

могил.

Да, ты еще для меня разрушительница всех могил; здравствуй

же, моя воля! И только там, где есть могилы, есть и

воскресение. --

Так пел Заратустра.

Дата добавления: 2015-07-24