Сентябрь 2009 г. 7 страница

— Флеа, — ответил я.

Оба Сванепула одинаково недоуменно сдвинули кустистые брови.

— Она уехала с фермы Дидерика среди ночи. Не попрощавшись…

— Ах! — воскликнула Лолли.

— Значит, были неприятности? — спросил Виккус.

— Нет. Но все рассчитывали на нее, думали, что утром она осмотрит носорогов. Дидерик не может взять в толк, что случилось…

Я надеялся, что сказанного мною будет достаточно. Но Виккус оказался не дураком.

— Вы нам не все говорите, — заметил он, хотя и ни в чем меня не упрекал. — Ваше лицо, то, что вы специально к нам прилетели… Не стану расспрашивать, что случилось, наверное, нам лучше не знать. Вы только одно скажите — серьезно это или нет.

— Еще как серьезно.

— Ничего себе! — выдохнул Сванни.

Его родители многозначительно переглянулись, как будто что-то знали.

Виккус медленно кивнул.

— Чем мы можем вам помочь?

— У меня сложилось впечатление, что она родом из ваших краев. Вы, кажется, вместе учились в начальной школе? — Я посмотрел на молодого Сванни.

— Ну да… двенадцать лет назад. Они уехали отсюда…

— В 1998-м, — подсказала Лолли.

— Куда? — спросил я.

Виккус и Лолли снова переглянулись.

— Ходило много слухов, — тихо ответила она.

— Печальная история, — добавил Виккус.

— Ничего себе… — повторил Сванни.

— Ты тогда был еще маленький, тебе рано было знать, — сказала его мать.

Виккус отодвинул тарелку и поставил локти на стол.

— Говори, Лолли. Не знаю, поможет ли ему это, но рассказывай.

Большинство животных постоянно меняют убежища; достаточно продолжительное время они остаются в одном и том же укрытии, когда выкармливают потомство.

Настольная книга следопыта.

Классификация знаков

Они рассказывали вместе, по очереди.

Начала Лолли:

— Ее отца звали Лауис, он был бродяга, любил независимость…

Виккус подхватил:

— Он был следопытом, но не простым, а настоящим мастером. Раньше на следопытов учили, можно было сдать экзамен, пройти несколько уровней подготовки, стать старшим следопытом, потом мастером. Так вот, Лауис был мастером. Ему не было равных, доложу я вам!

— Он приехал из Калахари, — продолжала Лолли. — Говорили, что вырос он в страшной бедности. Отец у него был никчемный, никудышный. Подрабатывал чернорабочим на фермах. Лауис с детства любил шляться в буше, с бушменами. От них-то он и научился выслеживать зверей по следу. Образования у него особого не было, он закончил всего восемь классов, потом пришлось бросить школу и помогать отцу. Тот умер, когда Лауису исполнилось семнадцать. В общем, потом он перебрался в наши края.

— Хотел устроиться на работу в какой-нибудь национальный парк, но у него не было нужной подготовки, туда не попадешь без официальных бумаг, — пояснил Виккус.

— Его и нанимали охотники. У нас, в Ботсване, в Зимбабве…

— Профессиональные охотники, которые находят самых больших слонов и львов для американских и немецких богатых туристов, любителей охотничьих трофеев…

— Не всегда легально, — сказала Лолли.

— А ему куда деваться? Ему хотелось жить на природе, надо было зарабатывать на жизнь.

— Собой он был настоящий красавец — румяный, копна густых светлых волос… Только был, что называется, не от мира сего. Говорят, как-то возле Палаборвы он наткнулся на питона и с тех пор совсем спятил: говорил, что питон — его предок. Он научился этому у бушменов, они верят, что люди произошли от питонов…

— Но лучшего следопыта в наших краях просто не было. Его прямо переманивали…

— Потом он спутался с Дрикой. Нет, лучше скажу по-другому. Он влюбился в Дрику. А она… понимаете, тогда ей только исполнилось девятнадцать, и она была дочерью Большого Фрика Ределингёйса. И вот она забеременела…

— Ничего себе! — снова воскликнул молодой Сванни и стал еще больше похож на своего отца.

Виккус сурово посмотрел на сына:

— Да, вот я всегда говорю: некоторые женщины бывают горячие, но пламя у них адское. Будь осторожен, не то спалишь себе…

— Виккус! — нахмурилась Лолли.

— В общем, Большой Фрик хозяйствовал в Лоувельде. Шесть не то семь ферм, выращивал апельсины, арахис, бананы, разводил скот… Он приглашал Лауиса, когда приезжали заморские охотнички. Большой Фрик считался в наших краях главным богачом. И было у него три дочери. Дрика — младшая. Хорошенькая, Флеа в нее пошла. У нее такие же темные волосы и фигура. Только балованная была…

— Очень. Дрика знала, что она красотка, и не боялась выставлять свою красоту напоказ. А уж какая была своевольная! И вечно хотела то, чего не могла получить. Только-только школу закончила, не знала толком, чем заняться, в тот год осталась дома, каталась верхом да ездила по гостям. А потом на глаза ей попался Лауис…

— Мам, откуда ты все это знаешь? — спросил Сванни.

— Люди говорят, сынок. Тогда был большой скандал: как же, дочь такого почтенного человека… Говорят, Фрик узнал, что дочка связалась с Лауисом, еще до того, как она забеременела. Усадил ее на стул и сказал: только через мой труп. А она — назло отцу, наверное — переспала с Лауисом. Хотела доказать, что все равно сделает по-своему.

— Так она и понесла Флеа, — сказал Виккус.

— Надо же! — прошептал Сванни.

— Фрик тогда прямо взбесился. Так опозорить семью! Он отказался от должности церковного старосты, нам рассказывали, что он больше года и в церкви не показывался. Отрекся от дочери. Потом, когда другая его дочь вышла замуж за Делфосса и у него родилась еще одна внучка, Хелена, он вроде как немного оттаял. На Хелену надышаться не мог. Она была зеницей его ока… Так вот, Лауис и Дрика расписались в конторе мирового судьи и переехали сюда, в Эландслагте, на большую ферму километрах в двадцати от Мусины. Лауис нанялся в работники… тогда их еще называли издольщиками. Ему приходилось браться за любую работу. Он работал с утра до ночи, а Дрика и малышка Флеа одни оставались в домике в глуши…

— Тут и до беды недалеко, — заметил Виккус.

— Дрика и сама была еще ребенком, привыкла к богатству и роскоши, с младенцем справляться трудно. Сбежать с любимым сбежала, а как жить дальше — о том она не подумала. Всю жизнь ею восхищались, обожали ее, выполняли каждое ее желание. И вдруг все прекратилось. Ее, конечно, потянуло к прежнему. Она все чаще уезжала в ближайший городок и оттуда звонила папаше, Большому Фрику. Умоляла простить ее и помочь. А Фрик ей ответил: «Где постелила, там и спи».

— Вот и правильно, дети должны учиться отвечать за последствия…

— Но, Виккус, она ему все-таки родная дочь…

— Понятное дело.

— Если бы он ей помог, кто знает, чем бы все закончилось? Дрика все чаще оставляла Флеа на ферме с няней-венда, а сама флиртовала со всеми подряд, ездила по вечеринкам, пила, развлекалась. Лауис ничего не знал, потому что, когда он возвращался домой, жена встречала его дома, вечно всем недовольная. Только и делала, что жаловалась на свою судьбу — как ей, мол, тяжело одной растить дочку в глуши. Так продолжалось больше двух лет; все знали, чем она занимается, кроме Лауиса. Никто не решался открыть ему глаза.

— До того… гитариста, — презрительно произнес Виккус, словно речь шла о чем-то особенно предосудительном.

— Он приехал из Порт-Элизабет. Патлатый, джинсы в обтяжку, рубаха расстегнута до пупа… — подхватила Лолли.

— Грудь волосатая, и на ней толстая золотая цепь. Вот скажите, зачем мужчине носить украшения?

— Он пел в клубах и барах, но без особого успеха…

— Вы ведь знаете, для этого слушатели должны сначала подпить…

— …а потом он приехал в Интабу, есть там одна пивная в глуши, за городом…

— Злачное место.

— Дрика частенько там бывала. Ну, они сошлись, начался роман. С гитаристом она проводила времени больше, чем с собственной дочерью. Поздно ночью она, бывало, напивалась и подпевала ему. Ну, соседи и решили: все, хватит. Сначала пара мужчин пригрозили гитаристу и велели собирать вещички, а еще двое поехали за Лауисом. Он тогда охотился в северном Тули с туристами из Скандинавии. Ему велели срочно возвращаться домой, пока жена не натворила бед.

— Сначала-то папаша Флеа не поверил, — сказал Виккус.

— Лауис не хотел им верить, бедняга. Но через два дня он вернулся домой. Должно быть, все-таки забеспокоился. Да только он опоздал. Дрика и ее гитарист уже уехали. Лауис ходил прямо сам не свой — уж очень он любил свою жену. Он поехал ее искать, но снова опоздал. Дрика погибла, разбилась на машине вместе со своим гитаристом — ночью упали с моста за Сан-Сити. Наверное, были пьяные… Оба погибли на месте.

— Ничего себе! — сказал молодой Сванни.

— Страшное дело, — заметил Виккус.

— Лауис воспитывал дочку один, и позвольте вам сказать, жилось девочке очень нелегко. Первые несколько лет Лауис очень горевал по Дрике. Ничего не мог делать, на работу выходил, только когда деньги у него совсем заканчивались. И повсюду таскал с собой Флеа…

— От него она и научилась читать следы…

— Можно сказать, она тоже выросла в буше…

— Кто-то считает, что она превзошла отца…

— Потом она подросла и должна была по закону пойти в школу. Сначала Лауис и слышать ни о чем не желал. Людям из комитета, который платит пособие, пришлось пригрозить, что дочку у него отберут… Лауису очень не хотелось отпускать ее от себя, и все же пришлось отправить ее в школу-интернат. Сванни, до какого класса она с тобой проучилась?

— До шестого, — ответил Сванни, радуясь, что тоже может принять участие в разговоре. — Тогда на нее никто и внимания не обращал, она ни с кем не дружила, тощенькая такая девчонка, держалась особняком… Господи, как же она переменилась! — Он недоверчиво покачал головой, вспомнив повзрослевшую Флеа.

— Лауис нашел постоянную работу. Вот почему они переехали, — продолжал Виккус. — Тогда повсюду как грибы начали возникать частные заповедники. Им понадобились специалисты вроде Лауиса. Они предлагали неплохие деньги. Ему предложили работу в Мореми…

— В Ботсване, — пояснила Лолли.

— В Окаванго.

— Посулили, что отдадут дочку в частную школу…

— Для Лауиса лучше и быть не могло, ведь теперь он виделся с Флеа каждый день.

— Должно быть, там ей и удалось выучиться на ветеринара — ведь она ходила в частную школу.

— А из наших краев они уехали. Собрались за одну ночь. Больше мы почти ничего не знаем, — сказала Лолли.

— Говорили и другое…

— Не знаю, можно ли верить слухам…

— Лолли, насчет крокодила говорят правду. Див Де Гуде сам слышал. А он хорошо знал Большого Фрика.

— Может быть…

Сванни больше не мог сдерживать любопытство:

— Что еще за крокодил?

— Мы все знаем от Дива; по его словам, это случилось шесть или семь лет назад. Див работает в «Агри-Кем», у них штаб-квартира в Нелспрёйте, и Фрик — один из их крупных клиентов. Так вот, как-то при нем Фрику все рассказали люди из Мореми. Лауис с каждым годом делался все более и более странным. Иногда надолго пропадал, возвращался только через месяц, и пахло от него, как от бушмена: потом и дымом. Значит, снова начал якшаться с бушменами. Иногда Лауис разводил большой костер в буше и плясал вокруг него, пока не впадал в транс…

— Сама не знаю, верить таким слухам или нет, — призналась Лолли.

— Я только повторяю то, что рассказывал Див. Ну, а уж после того, как на Флеа напали бабуины, у Лауиса совсем крыша съехала…

— Ого! — воскликнул Сванни.

— Ерунда! — сказала Лолли.

— Не знаю, не знаю. — Виккус пожал плечами. — Говорят, как-то в конце зимы случилось большое наводнение, река вышла из берегов и затопила окрестности, и бабуины стали очень агрессивными, потому что им нечего было есть. Флеа пошла гулять со своей маленькой собачкой, порода, кажется, называется джек-рассел-терьер, она ее очень любила. И вдруг на них набросились бабуины. Почуяли добычу. Флеа бросилась на защиту своей любимицы, и на нее напал крупный самец, порвал ей лицо… Вы, должно быть, заметили шрам у нее на глазу? Спасли ее туземцы; они стали бросать камни в бабуинов и отогнали их от Флеа. Собачку, правда, спасти не удалось. Вот после того случая Лауис и стал твердить: мол, во всем виноват он, боги рассердились на него за какой-то его еще детский проступок. Когда у него допытывались, что же он такого натворил, он отвечал, что съел черепаху, а у бушменов это табу, только старики могут есть черепах… Полная ерунда, в общем. А он верил. Говорил, что и Дрика потому убилась, а раньше путалась с другими мужчинами. И отец его, мол, погиб до срока, и Флеа чуть не погибла. Он сказал, что должен принести себя в жертву, что это единственный способ…

— Черт! — произнес Сванни свистящим шепотом.

— Полный бред. — Лолли покачала головой.

— Ну а Лауис во все серьезно верил. В общем, как рассказывал Див, однажды Лауис ушел из дома, сел на берегу реки и стал ждать, пока огромный крокодил не утащил его в воды Окаванго. История наделала большой шум: никто не знал, что делать с Флеа после смерти Лауиса. Тогда ей, должно быть, исполнилось… лет семнадцать или восемнадцать. Вспомнили о Фрике. В конце концов, Флеа — его родная внучка. Соседи из Мореми поехали к нему, рассказали, что случилось. Фрик выслушал их молча и захлопнул дверь прямо у них перед носом. Тогда решили отвезти ее в Нелспрёйт, где жили другие дочери Фрика — родные тетки Флеа. Див все слышал из первых уст. Уж не знаю, где он познакомился с людьми из Мореми. Наверное, в каком-нибудь баре, он любит поразвлечься…

— Но зачем? — спросил Сванни. — Зачем Лауис позволил крокодилу себя утащить?

— Чтобы избавить дочь от проклятия.

…Следопыт должен ставить себя на место добычи, чтобы предвидеть маршрут, который избирает зверь. Таким образом, следопыт получает возможность заранее вычислить места дневок и укрытий и не тратить напрасно время на их поиски.

Настольная книга следопыта.

Основные правила тропления

Лолли отвела Лоттера в «кабинет» — ему нужно было получить по факсу разрешение на полет в Зимбабве. Мы с мужчинами пили кофе в гостиной.

— Куда вы отсюда? — спросил Виккус.

— К Эрлихману, — нарочно ответил я.

— Ого… — протянул он. Значит, знал, кто такой Эрлихман.

— Откуда вы знаете Эрлихмана?

— Познакомились, когда помогали зимбабвийцам, — ответил он. — Эрлихман помогал им с самого начала.

— Помогал зимбабвийцам?

— Когда проклятый гад Мугабе начал отбирать у белых землю, многие зимбабвийские фермеры поняли, что им нужно спасать свое имущество, переправить его за границу. Конечно, перевозили все контрабандой. Мебель, скот, оборудование, машины, трактора, трейлеры, всякую утварь. И доллары… несколько раз по полной коробке — вы бы не поверили. Представляете, как-то раз мы переправили через границу целую сигаретную фабрику, понятия не имею, как хозяева с ней обошлись. А Эрлихман был одним из тех, кто помогал организовывать операцию с той стороны.

Подумав немного, я спросил:

— А Дидерик Бранд?

— Дидерик выступал в роли покупателя.

— Покупателя?

— Вы разве не на него работаете? Я думал…

— Я работаю на него только с воскресенья.

— A-а… Понимаете, имущество, которое перевозили из Зимбабве… Тамошним фермерам нужны были наличные. На что им трактора и скотина в ЮАР? Дидерик скупал все, он один из немногих помогал им таким способом. Потом, наверное, перепродавал на аукционах и тому подобное. Я с ним ни разу не встречался, мы общаемся только по телефону. Хороший человек… Когда Мугабе и его банда присвоили имущество Красного Креста, он посылал в Зимбабве продукты и медикаменты… — Виккус радостно улыбнулся и покачал головой. — До сих пор не знаю, где Дидерик все это раздобыл…

— Он ловкач, — так же радостно улыбнулся Сванни.

— Да, черт побери, так и есть. Откуда у фермера из Кару норвежские медикаменты?

В моем подсознании прозвенел сигнал тревоги.

— Норвежские, говорите?

— В ящиках, огромных как не знаю что. Там было написано «Карма», а может, «Кармер»… И еще «Осло, Норвегия».

— Может, «Квернер»?!

— Ну да, вроде того.

Название «Квернер» носила норвежская компания, владеющая фирмой «Текно Армз», производящей ружья MAG7.

— А по ту сторону границы медикаменты получал Эрлихман?

— Да, — ответил Виккус Сванепул. — Вот бы побольше таких, как он, было в Зимбабве.

Они все втроем вышли проводить нас. Лолли расцеловала нас на прощание, Виккус и Сванни тепло, по-дружески пожали нам руки, как будто мы стали их единомышленниками.

Когда мы взлетели, Лоттер покачал крыльями в знак прощания. Мы смотрели на три маленькие фигурки, махавшие нам вслед.

— Хорошие люди, — заметил он.

Лоттер, Сванепулы и Эмма готовы видеть в людях только хорошее, они верят, что все люди добрые от природы… а если не добрые, то, по крайней мере, «с ними не соскучишься». Я решил не высказывать свое мнение, потому что я не такой. В истории Флеа ван Ярсвелд меня взволновало совсем другое. Почему никто не вмешался вовремя? Почему никто не пошел к Большому Фрику Ределингёйсу и не сказал: «Старый идиот, приди в себя! Твоя дочь и твоя внучка пропадают, очнись!» Почему блюстители нравственности в Мусине раньше не побеседовали с Дрикой или не предупредили Лауиса? Когда после гибели Лауиса люди из Мореми отправились искать ближайших родственников Флеа, почему никто из них не предложил: «Везите девочку ко мне»? Почему Виккус и Лолли сами ничем не помогли Флеа? Что толку качать головами, вздыхать и говорить: «Печальная история». Сочувствовать надо было десять лет назад! Вот в чем наша главная беда: мы любим только наблюдать со стороны. Мы охотно читаем о бедах других людей, слушаем сплетни и распространяем их. Разумеется, сами всегда выступаем с высоких нравственных позиций. «Они получили по заслугам». Но ни у кого не хватает смелости вмешаться.

Конечно, мой Первый закон гласит: не увлекайся. Но разница в том, что я не считаю себя высоконравственным человеком, не притворяюсь хорошим…

Неожиданно я разозлился. Я понимал, откуда ветер дует. Рассказ Виккуса и Лолли словно выбил у меня почву из-под ног. Теперь мне не хватит храбрости, чтобы… кстати, что я буду делать, когда найду Флеа? Раньше я собирался наказать ее, разоблачить. А теперь? Теперь, когда между нами так четко выявились параллели — шлюха-мать, сумасшедший отец, юность, которую родители втоптали в грязь… Нашим родителям вообще нельзя было иметь детей! А соседи предпочитали делать вид, будто ничего не происходит. Они не вмешивались в чужие проблемы. Я жалел, что познакомился с Флеа ван Ярсвелд, и надеялся, что контрабанда, провезенная на двух носорогах, подарит ей возможность навсегда бежать из страны и порвать со своим прошлым.

Очень хотелось развернуться и вернуться домой.

Но я не мог. Мне нужно было вернуть свой «глок». От этого зависела вся моя жизнь.

Лоттер посмотрел вниз, на полосу расчищенной земли в неглубокой долине между высокими холмами, и предупредил:

— Садиться здесь трудно.

— Насколько трудно?

— Очень трудно.

— Можно и не садиться, — сказал я. Лучше в самом деле вернуться назад и приехать сюда на машине…

— Закройте глаза, если хотите, — с ухмылкой ответил Лоттер; я понял, что ему не терпится испытать, на что способен его RV7. Он завис над посадочной полосой, опустив крыло, чтобы лучше видеть.

— На что вы смотрите?

— Там нет ветроуказателя…

— А это плохо?

— Да нет… не очень…

Мы зашли на посадку, метя в расщелину между двумя холмами.

— Держитесь крепче!

Мне очень хотелось зажмуриться.

Камни, кусты и деревья в нескольких метрах от кончиков крыльев… Вдруг мы резко накренились влево. Земля стала еще ближе. Верхушки деревьев совсем рядом… Мне показалось, что мотор работает как-то не так. Лоттер увлеченно нажимал на педали, тянул ручку управления. Вот и посадочная полоса… Какая-то она слишком короткая. Оглушительный стук — мы на земле! Лоттер резко затормозил; меня швырнуло вперед. Деревья все ближе…

Я закрыл глаза.

— Господи! — прошептал Лоттер.

Мы остановились. Я открыл глаза. Пропеллер вращался метрах в двух, а то и меньше, от толстого баобаба.

Он заглушил мотор и шумно выдохнул.

— Не так плохо оказалось, — заметил он.

— Как завтра взлетать будем?

— Подумаешь… Пара пустяков! — Но даже в его голосе я не услышал уверенности.

На пересеченной местности, где знаки редки, следопытам приходится полагаться исключительно на свою интуицию.

Настольная книга следопыта.

Основные правила тропления

Через десять минут после того, как мы приземлились, из чащи с грохотом вынырнул сильно побитый «лендровер». Оттуда вышли двое чернокожих и застенчиво поздоровались с нами по-английски. Похоже, гости бывают здесь не каждый день.

— Мы отвезем вас в лагерь.

Лоттер посмотрел на раздолбанный «лендровер» с живым интересом.

— Изумительно! — сказал он. — «Универсал» второй серии, дизельный мотор два двадцать пять… Должно быть, ему не меньше пятидесяти лет.

Он пришел в полный восторг. Глядя на него, никто бы не подумал, что он только что был на волосок от смерти.

Мы взяли свои вещи, сели в машину и затряслись по едва различимой дороге. Местность кругом оказалась совершенно дикой. Мы спугнули небольшое стадо антилоп гну и стайку сопровождающих их птиц. Три жирафа, пасшиеся неподалеку, не обратили на нас никакого внимания. Жара здесь была вполне сносной, не такой гнетущей, как в Мусине.

Лагерь раскинулся на склоне холма; легкие зеленые полотняные палатки стояли в круг на деревянных платформах в тени раскидистых деревьев мсаса. Мы увидели даже самодельный указатель со словами «Лагерь Чинавира», вырезанными на куске тикового дерева. Посередине, вокруг кострища, стояли столы и стулья. Какой-то человек рыхлил граблями красную землю между палатками. За одним столом сидели еще два человека и чистили овощи.

Наш водитель сказал:

— Шамба придет позже. Я покажу вам ваши палатки.

Должно быть, Шамбой он называл Эрлихмана.

Мы последовали за ним.

Он появился на закате — настоящий великан вышел из чащи, отбрасывая длинную тень. Одетый в шорты цвета хаки и рубашку с коротким рукавом, в сандалиях и широкополой шляпе, он шел, опираясь на посох с изогнутой ручкой. Длинные серебристые волосы падали ему на плечи. Настоящий пророк Моисей на сафари, только без бороды.

Мы с Лоттером сидели за столом; он пил пиво, я — колу, потому что виноградного сока у них не оказалось. Великан прислонил посох к ограде из деревянных кольев, снял шляпу, широко улыбнулся и, подойдя к нам, протянул руку.

— Я Джон Эрлихман, — сказал он тем же приятным, напевным голосом, который я слышал по спутниковому телефону.

Мы встали, представились.

— Лоттер.

— Леммер. — Я ждал, что он спросит, что у меня с лицом, и заранее настроился на шуточки Лоттера.

— Аллитерация! — заметил Эрлихман. — У нас здесь такое часто встречается. — И он негромко рассмеялся. — Добро пожаловать в лагерь «Чинавира». Вижу, Чипиндука и Ченьераи позаботились о вас.

Ростом он был под два метра, лицо в глубоких морщинах. На вид ему было под семьдесят, но он сохранял хорошую форму: бодрый, подтянутый. Длинные седые волосы образовали ореол вокруг головы. На левой руке, выше локтя, красовались несколько браслетов.

— Прошу вас, отдыхайте. Пейте. Я скоро приду.

— Спасибо, — сказал Лоттер.

— Пожалуйста! — Он развернулся и медленно и торжественно зашагал к палаткам.

Как только он оказался вне пределов слышимости, Лоттер тихо сказал:

— Знаете, кого он мне напоминает?

Он любил людей, поэтому я ждал какого-нибудь благородного сравнения. Попробовал угадать:

— Трезвого Ника Нолти?

— Нет, — рассмеялся Лоттер. — Того мандрила в «Короле-льве» с тростью, как его звали?.. Он так же ходил вразвалку… Рафики! Он крупнее и старше, но напоминает мне Рафики!

Рафики Эрлихман оказался гостеприимным хозяином.

Когда он снова вышел к нам, я заметил, что он успел принять душ и, несмотря на обстановку, переодеться к ужину: рубашка цвета хаки с длинным рукавом, джинсы и сапоги из недубленой кожи. Каскад волос он стянул в конский хвост, подвернул рукава так, чтобы видны были браслеты. Они мерцали и переливались при свете двадцати керосиновых ламп и большого костра. Сначала Эрлихман удостоверился, что наши стаканы полны. Прежде чем присоединиться к нам, он налил себе виски с содовой. Затем он сел в складное кресло и деликатно осведомился, как прошло путешествие. Наверное, ждал, что я расскажу, что привело нас сюда. Мне же хотелось, чтобы он, прежде чем заговаривать на важную тему, успел выпить пару порций виски. Поэтому я предоставил Лоттеру рассказывать о полете и о визите к Сванепулам.

Время от времени Эрлихман вставлял краткие реплики, глубокомысленно кивая большой седой головой.

Дидерика Бранда он назвал «прекрасным человеком». О Сванепулах сказал «замечательные люди» — очевидно, такими их считали все. Когда Лоттер, в свою очередь, попросил Эрлихмана рассказать о себе, тот поведал нам свою биографию, как будто она была банальной и незначительной. Он родился на ферме в окрестностях Гверу, учился в школе-интернате в Булавайо, закончил Кейптаунский университет, бакалавр естественных наук, работал егерем в национальном парке «Матобо» — еще в те времена, когда страна называлась Родезией. Позже, в начале восьмидесятых, стал старшим егерем во вновь открытом парке Мана, после этого служил заместителем директора национального парка «Чизарира». А потом Мугабе открыл «охоту за ведьмами». С тех пор Эрлихман подрабатывает охотником и гидом. Водит пешие туры. Чернокожие, которые с ним работают, — все гиды или обслуживающий персонал, которые трудились вместе с ним в «Чизарире».

После второго стакана виски он умело перевел разговор на свой богатый опыт. Я подметил у него два часто повторяющихся жеста: он поглаживал голову правой рукой и характерно язвительно улыбался, доходя до конца каждой истории, словно говорил: «Ну вот». Он рассказывал о слонах и львах, крокодилах и гиппопотамах, орланах-крикунах и навозниках. Интересно, подумал я, сколько раз он рассказывал каждую историю, скольких иностранных туристов развлекал, сидя у костра. Надо отдать ему должное, рассказывал он мастерски, умело держал паузы, в самом деле любил природу. О своих заслугах он упоминал небрежно, как о чем-то незначительном, словно всякий раз ему просто везло. Его молчаливые, но расторопные помощники угостили нас бульоном из лесных грибов, маисовой кашей со свининой, зеленой фасолью и тыквенными оладьями. Потом на столе появилась бутылка французского коньяка.

— Ух ты! — сказал Лоттер.

Эрлихман посмотрел на меня:

— По-моему, вы не пьете спиртного.

— Да… спасибо.

Разлив по четверти стакана себе и Лоттеру, Эрлихман как бы вскользь поинтересовался:

— Кажется, вас интересуют носороги?

Нет, ответил я, меня больше интересует Корнел ван Ярсвелд.

Он хмыкнул, не спеша встал, подбросил дров в костер. Поворошил их палкой, подождал, пока они займутся, и снова присоединился к нам.

— Позвольте спросить, что именно произошло?

Иногда нужно верить своему чутью. Я рассказал ему все, не вдаваясь в ненужные подробности. О так называемом дерматите носорогов, о нашей поездке, о нападении бандитов, о чудесном исцелении животных, об исчезновении Флеа. Достал из кармана обломок пластикового контейнера и показал ему. Рассказывая, я пристально смотрел на него, наблюдал за глазами, руками, мимикой и жестами. Он лишь закатил глаза, когда я описал нападение, и бегло покосился на мое лицо, как будто только сейчас оценил масштаб произошедшего. Взял кусок пластмассы и покатал между пальцами. Задал несколько уточняющих вопросов — о количестве наростов, об их размере.

Я не скрывал своих подозрений, связанных с Дидериком и Сванепулами. Сказал, что и его подозреваю в причастности к афере. В ответ он серьезно кивнул. Когда я закончил, он отвернулся и долго смотрел в ночь.

— У нее такие способности, — задумчиво сказал он, словно разговаривал сам с собой.

Взял стакан с коньяком, повертел в ладонях, отпил глоток. Снова повертел, погрузившись в раздумья.

Состроил гримасу, как будто хотел сказать: «Ну вот».

— По-моему…

Пригладил волосы рукой, посмотрел на меня:

— По-моему, я знаю, что она провозила.

Обычный человек при наличии практики и опыта может развить в себе навыки следопыта, но для того, чтобы стать по-настоящему выдающимся следопытом, нужно обладать врожденными способностями.

Настольная книга следопыта.

Обучение

Прежде чем начать, он снова выдержал паузу.

— Это только гипотеза, но я почти уверен… Позвольте рассказать вам все с самого начала…

Он сказал, что современная обстановка в Зимбабве напоминает цирк. Два года назад арестовали двух егерей из национального парка «Чизарира». Их взяли с поличным, с двадцатью двумя слоновьими бивнями. Последовали громкие протесты со стороны «зеленых», но когда под угрозой международного бойкота оказалась единственная отрасль, приносящая деньги в страну, правительство Мугабе вынуждено было отреагировать. В знак примирения они согласились провести перепись слонов, на которой настаивал Всемирный фонд охраны дикой природы. Представители этой организации связались с Эрлихманом, так как знали его прошлое. В составе группы волонтеров, которые приезжали к ним в лагерь в апреле, была и Флеа ван Ярсвелд.

Дата добавления: 2015-07-20