Сентябрь 2009 г. 4 страница

Я сложил карту и убрал ее. Положил «глок» на сиденье между собой и Флеа, а MAG7 взял в руки.

— У тебя кенгурятник крепкий? — спросил я у Лоуренса.

— Как сказать…

— Выдержит, если нам придется спихнуть с дороги легковушку или пикап?

— Дядюшка, три недели назад за Мидделбургом мы сбили винторогую антилопу, и кенгурятник погнулся так, что выбил лобовое стекло.

Не слишком обнадеживающая новость.

— Но мотор-то здесь? — Я похлопал по выпуклости, на которой сидела Флеа.

— Да, дядюшка, зато радиаторы впереди. Если что-то сильно нас ударит, будет плохо.

Флеа вдохнула воздух, явно собираясь что-то сказать, но потом покачала головой и продолжала молчать.

Я подумал и сказал:

— Если прорваться не удастся, придется остановиться. Лоуренс, они попытаются заблокировать дорогу. Попробуй объехать их сбоку и прорваться. Пусть изгороди тебя не пугают. Если по другую сторону изгороди земля выглядит твердой…

— Понял.

— Но времени, чтобы принять решение, у тебя будет мало.

Он кивнул и с решительным видом сжал руль.

Мое внимание привлекло зеркало. Фары снова горели сзади. Гораздо ближе, чем раньше.

— Вернулись, — сообщил Лоуренс.

— Значит, уже скоро, — ответил я и открыл MAG7.

В двухстах метрах впереди на дороге вспыхнул яркий свет.

…Следы бегущих животных — явный признак тревоги, а если поблизости нет хищников, скорее всего, животных спугнули люди.

Настольная книга следопыта.

Введение: браконьерство

Нас слепили фары четырех машин; мы ничего не видели, кроме каменистого утеса, вздымающегося слева, и черного обрыва справа. Идеальное место для засады.

Лоуренс резко затормозил, я велел Флеа пригнуться, а сам подвинул ноги, чтобы ей хватило места в нише, и стал соображать, что делать: выпрыгнуть из грузовика и отвлечь преследователей на себя или остаться и защищать Лоуренса и Флеа?

Она сделала то, чего я не ожидал. До того, как забиться под приборную панель, она схватила «глок». Я ухватился за него, но было поздно. Вдруг снаружи, справа, появилась темная фигура. Она вышла словно из ниоткуда: человек с ружьем махал нам рукой, призывая остановиться. Лоуренс крутанул руль, чтобы не наехать на него.

Грузовик занесло; какое-то время мне казалось, что машина потеряла управление. Мы столкнулись с человеком; послышался глухой удар.

Я решил выйти. Рассредоточить их внимание. С трудом, преодолевая перегрузку, отстегнул ремень безопасности, распахнул дверцу и выскочил в надежде, что свет наших фар меня укроет.

Секунда полета… вот и земля. По инерции я покатился в заросли травы на обочине. Я крепко прижимал к себе короткоствол, не обращая внимания на острую траву и мелкие камешки. Колючая проволока оцарапала спину — врезалась глубоко и больно. Тяжело дыша, я вскочил на ноги и увидел, как в облаке пыли тормозит наш «мерседес». В десяти метрах от меня из травы поднимаются две фигуры с автоматами в руках. Они бросаются к грузовику.

— Гаси свет! — кричат они. — Гаси свет!

Один встал на колени за кабиной и прицелился в водительскую дверцу, второй подпрыгивает, распахивает дверцу, пригибается рядом с напарником.

— Гаси свет! — громко вопят призрачные тени на фоне фар и крутящейся пыли.

Лоуренс выключает фары.

— А теперь выходи!

Пыль оседает медленно. Я увидел, что оба нападающих — чернокожие, вооружены АК-47. Перед «мерседесом» возникают еще трое с автоматами. Все целятся в ветровое стекло. Флеа с «глоком» затаилась в нише. Я надеялся, что она окажется сообразительной и не подведет меня.

— Руки вверх! — кричит кто-то с другой стороны. — Спускайся!

Лоуренс выходит.

— На землю!

Сначала я вижу только его ноги под грузовиком. Потом он падает на колени.

— Ложись!

Он ложится в пыль, положив руки на затылок.

— Эй, ты! — кричит один из тех, что стоят с моей стороны. — Выходи!

Я медленно приподнимаюсь, встаю на колени, поднимаю короткоствол, снимаю с предохранителя, целюсь в ближайшего ко мне автоматчика, надеясь, что Флеа его послушается.

— Я сказал, выходи! — орет он.

В кузове проснулись носороги: затопали, забеспокоились. По гравию шаркают подошвы; стволы «Калашниковых» стучат в дверцу. Я вижу в окне сначала руки Флеа, потом ее голову. Лицо перекошено от страха.

Холодный ствол прикасается к моему затылку. Я слышу совсем рядом спокойный голос:

— Бросай ствол!

Я опускаю MAG.

Должно быть, наши преследователи заметили, как я выпрыгнул.

Медленно, не вставая с колен, я кладу ружье на землю. Он обошел меня, очутился в поле зрения. Чернокожий здоровяк; обеими руками держит большой серебристый револьвер. Руки прямые. Целится мне между глаз.

Неожиданно он улыбается:

— Ах ты, каскадер!

Он резко нагибается и бьет меня ногой. Я закрываюсь руками, стараюсь заблокировать удар, и он попадает низко, в живот. Я падаю на спину, перекатываюсь, но он не отходит, снова бьет меня по почкам. Я меняю направление, качусь к нему, дожидаюсь, пока он снова замахнется ногой, хватаю его за сапог и изо всей силы дергаю на себя. Он грохается на спину, орет. Я вскакиваю на него, коленом бью его в живот. Он широко разевает рот, хватает воздух. Левой рукой я перехватываю его револьвер, правым локтем бью его в лицо. На меня брызжет кровь — наверное, у него сломан нос. Он разжимает руку, я выхватываю револьвер, приставляю к его виску, спускаю с предохранителя, бью его со всей силы.

— Амасимба![5] — шипит он, трогая нос обеими руками. Губы у него разбиты. — Придурок чертов!

К моему затылку приставляют ствол; я слышу сзади голос:

— Инкунзи, хочешь, чтобы я убил его?

Здоровяк раздраженно отводит от своего виска револьвер.

— Пока нет. Если будет умничать, прострели ему ногу.

— Назо-ке,[6] Инкунзи!

— Слезай с меня! — говорит Инкунзи.

Я оборачиваюсь. Оба стоят сзади, держа «Калашниковы» наготове. Я медленно встаю. Револьвер Инкунзи — «смит-и-вессон» пятисотой модели, два килограмма нержавеющей стали. Я бросаю его в траву. Инкунзи ругается на каком-то африканском языке, нагибается, подбирает свой револьвер, замахивается, метит мне в голову. Но такой тяжелой штукой разве можно замахнуться быстро? Я без труда уклоняюсь, хватаю его за руку, сбиваю с ног. Приклад «Калашникова» бьет меня по спине. Я падаю ничком. Инкунзи тут же бьет меня носком сапога по ребрам. Глухой удар, острая боль. Другие двое бьют меня сзади. Они в кроссовках, поэтому удары не такие мощные. Я даю сдачи, одному попадаю по колену, пытаюсь встать. Это мой единственный шанс. Инкунзи хватает меня за воротник, дергает. Я снова падаю на спину. К ним присоединяется еще один, теперь их четверо. Меня бьют ногами, я перекатываюсь на спину. Главное — защитить позвоночник. Подтягиваю колени к животу, руками закрываю голову. Меня швыряет туда-сюда, все тело болит. Глухой удар по голове, еще один. Сжатыми кулаками защищаю череп, слабо улыбаюсь, ускользаю в укрытие у меня в голове, слишком поздно замечаю подошву, которая метит мне в лицо.

В голове звон, я чувствую запах пыли, слышу отдаленные звуки, в неверном свете пляшут тени. Мое тело — море боли.

Один глаз заплыл. Стараюсь сосредоточиться.

Смутные фигуры.

Постепенно они обретают форму.

Оказывается, я лежу на боку перед «мерседесом», одна рука подо мной, подогнута неудобно. Должно быть, меня сюда приволокли.

Слева от меня на коленях стоит Флеа; руки на затылке. Рядом с ней Лоуренс, он тоже на коленях. К его затылку приставлен револьвер Инкунзи. Между нами на дороге валяются наши пожитки. Моя спортивная сумка, медицинский саквояж Флеа, фляжки с кофе, кружки, подушки, одежда, инструменты. Рядом со мной тело человека, которого мы сбили. Он лежит тихо, как мертвый.

Время как будто остановилось; никто не двигается.

Постепенно в уши проникают звуки. Со стороны кузова слышится металлический скрежет; потом удары молота. Переговариваются мужские голоса.

Флеа плачет.

Я понятия не имел, долго ли пролежал так.

Мимо меня проходят двое. Сильный запах солярки.

— В баках пусто, — говорит один.

— В кузове ничего нет, — отвечает другой.

Инкунзи громко ругается.

— Где они? — спрашивает он у Флеа.

— Не знаю, — испуганно ответила она.

Я медленно поднимаю голову. Меня бьют прикладом в спину.

— Этот очухался.

— Хорошо, — отвечает Инкунзи и смотрит на меня. — Я застрелю твоего приятеля, если не скажешь.

— Чего не скажу? — Голос меня не слушается. Я пытаюсь заговорить снова, но из горла рвется только хриплое сипение. Грудная клетка как будто горит.

— Ты знаешь, что нам нужно. Где они?

— О чем он говорит? — В голосе Флеа отчаянный страх.

— Ты знаешь, — говорит Инкунзи.

— Я не знаю! — умоляющим тоном говорит она.

— Тогда я его пристрелю! — Он спускает револьвер с предохранителя.

— Нет!

Кто-то наклоняется над неподвижной фигурой, лежащей рядом со мной, перекатывает его на спину.

— Инкунзи, Змей умер.

— Черт… Точно?

— Похоже на то.

— Идиот несчастный… Проверь… Погоди. Где ее пистолет?

Второй подходит к тому месту, где валяются наши вещи.

— Вон там.

Инкунзи подходит ближе.

— Дай мне! — Он засовывает большой «смит-и-вессон» за пояс, выхватывает у своего подручного оружие — мой «глок».

— Зачем дамочке такая пушка?

— Он мой, — с трудом сиплю я.

— Что?

— Он мой.

— Вот и отлично, — говорит Инкунзи, подходит к телу Змея, приставляет дуло к виску, стреляет. Повсюду кровь, мозги, осколки костей. Флеа тоненько, испуганно мяукает. Лоуренс кричит, сгибается пополам. Его выворачивает наизнанку.

— Теперь застрелим живого, — говорит Инкунзи и подходит к Лоуренсу. Встает над согнутой фигурой и приставляет мой «глок» к его затылку.

— Где товар? — Судя по выговору, он — наш соотечественник.

— Не знаю! — кричит Флеа.

— Раз…

— Прошу вас, не надо!

— Два…

— Берите рога! — в ужасе кричит она.

— На кой мне сдались твои вонючие рога?

— Так что же вам нужно? — хриплю я.

— Ты и сам знаешь.

Я понятия не имею, о чем он.

— Нет, — говорю я, пытаюсь покачать головой и понимаю, что напрасно это сделал.

— Вы же остановились — еще там.

— Потому что вы ехали за нами.

Он задумчиво оглядывает беззащитную шею Лоуренса Лериша. Нажимает на спусковой крючок. Грохочет выстрел; голова Лоуренса дергается. Флеа издает первобытный, животный крик. Лоуренс по-прежнему стоит на коленях, зато на дороге рядом с ним взметается облачко пыли. Инкунзи промазал нарочно.

Душераздирающий крик Лоуренса. Его снова выворачивает.

Флеа плачет, ее трясет.

Здоровяк оглядывает нас по очереди. Лоуренс жадно хватает воздух ртом, пытаясь остановить рыдания. Вдруг Инкунзи быстро подходит ко мне.

— Ты выбросил их в вельд!

— Что? — спрашиваю я.

Он издает какой-то звук — может быть, смеется, но губа у него разбита. Наверное, у него болит нос. Хоть какое-то удовлетворение!

— Нам все известно. — Он нагибается и кладет большую ладонь мне на затылок.

Сотрясение мозга не способствует здравому мышлению. Я не знаю, что сказать.

— Берите грузовик, — говорю я. — Берите все. Меня тоже. Их оставьте… пожалуйста!

— Нет, — рассудительно отвечает Инкунзи. — Ты только скажи: выкинул их в вельд? Где нам искать? За изгородью?

— Я ничего не выкидывал. Только хотел проверить, едете вы за нами или нет.

Перед тем как ответить, он задумывается.

— Ты профессионал, — говорит он. — Интересно, зачем ты здесь. Огнестрельное оружие, обходные пути… Для этого должна быть причина.

— Мы же везем носорогов.

Он снова издает странный смешок; лицо у него как маска.

— Рога стоят кучу денег, — объясняю я.

— Китайское колдовство, — говорит он и сплевывает в пыль. — Не мое дело.

— А твое дело какое?

Не обращая на меня внимания, он медленно отворачивается. Наклонив голову, задумчиво ощупывает нос, оглядывается на одного из своих подручных:

— Уверен, что здесь ничего нет?

— Да, Инкунзи.

— Ч-черт! — Он достает из кармана платок, вытирает им мой «глок» и швыряет пистолет на землю, к остальным нашим вещам.

— Мы пометили то место, где они остановились. Три камня по обе стороны дороги…

Вот почему они на время отстали!

— …возьми с собой людей, прочешите каждый сантиметр. Они должны быть там.

— А с ними что делать? Прикончим?

Инкунзи смотрит на меня:

— Хотя бы этого гада… Я сам его шлепну. Но сначала…

Он подходит к Флеа, за волосы вздергивает ее на ноги. Разворачивает к себе лицом. Она вырывается, но он держит ее конский хвост железной хваткой, прижимает ее к себе. Приставляет разбитые губы к ее уху, левой рукой лапает ее за грудь, что-то шепчет — я не слышу что.

Ее бьет крупная дрожь.

Он отпихивает ее, быстро оборачивается и возвращается ко мне. Достает из-за пояса «смит-и-вессон», встает надо мной, расставив ноги. Лицо его бесстрастно. Он поднимает револьвер.

Чтобы свести к минимуму риск быть убитым опасным животным, необходимо преодолеть беспричинный страх неизвестного, в то же время избегая беспричинного бесстрашия перед тем, что вы, по-вашему, знаете.

Настольная книга следопыта.

Опасные животные

У меня есть место, куда я ухожу. Я нашел его еще в детстве. Ничейная земля, убежище. Оно со всех сторон окружено защитными стенами, но это не комната. И не открытое пространство, хотя оттуда все видно и слышно, как умиротворяюще шумит море. Я сознаю, что тело мое остается там же, где и было; боль отдаляется и слабеет, но самого меня там нет. Я знаю, что глаза у меня закатываются; они велят мне не бояться отцовской порки. Я терплю, потому что знаю, что вот-вот уйду, ускользну — остался один шаг. Я лежу тихо, не прошу отпустить меня, не плачу, не кричу. На моих губах появляется улыбка; он звереет, норовит ударить меня еще и еще раз. Давай, бей. Когда-нибудь я вернусь. Отплачу тебе за все. И мне станет легче.

Я ушел в свое убежище, посмотрел ему в глаза, когда он прицелился в меня. Ухмыльнулся.

Он долго стоял напротив, держа палец на спусковом крючке.

Потом покачал головой:

— Ты псих!

Он опустил револьвер.

— Я знаю, где тебя искать!

Он отошел прочь и крикнул:

— Поехали отсюда!

Я не шелохнулся. По-прежнему лежал на ничейной земле.

Я услышал, как они куда-то волокут труп Змея; потом их шаги стали отдаляться. Хлопнули дверцы машин. Взревели моторы, заскрипели покрышки; вверх взметнулись тучи пыли. Я услышал, как они уезжают, увидел, как один за другим исчезают огни. Наконец нас снова окутала благословенная тьма. Флеа ван Ярсвелд тихо плакала. Лоуренс судорожно, со всхлипом, втягивал в себя воздух.

Я посмотрел вверх, на звезды, стал наблюдать, как они постепенно разгорались все ярче.

Наконец рев моторов стих вдали.

Тогда я вернулся в свое время. Сел. Флеа куда-то пропала.

Я встал — с трудом, шатаясь. Обошел машину, приблизился к стоящему на коленях Лоуренсу. Нашел их обоих в темноте. Она обнимала его обеими руками, поглаживала по затылку, утешала. Он просто сидел.

Я собрал наши вещи. Они все перерыли и выкинули на дорогу. Мой «глок» лежал чуть в стороне. Я нашел среди разбросанных вещей фонарик, пошел искать короткоствол, но не нашел его.

Обошел «мерседес» с другой стороны, проверил шины. Хорошо, что они их не проткнули. Зачем-то отвинтили колпачок от бака с горючим. Я нашел колпачок, попытался привинтить на место. Что-то мешало — длинная проволока с петлей на конце. Я вытащил из бака проволоку и выкинул ее в вельд.

Осмотрел кабину. Все, что закрывалось, оказалось открытым. Все перевернуто. Я навел порядок, закрыл все отделения. Подобрал вещи с дороги, распихал по сумкам. Ничто не должно напоминать Лоуренсу и Флеа о случившемся.

Носороги беспокойно топотали, пыхтели и возились в кузове. Я посмотрел на часы. Без двадцати два. «Между половиной второго и двумя мне нужно будет сделать им очередной укол».

Я погрузил в машину все, что валялось снаружи. Подошел к Лоуренсу и Флеа. Они по-прежнему сидели на дороге в той же позе.

— За руль сяду я, — негромко сказал я. — Нам надо ехать. А носорогам пора делать укол.

Флеа встала первой. Положила руку Лоуренсу на плечо. Он тоже встал. Они направились к пассажирской дверце. Он шел, склонив голову, как в тумане.

Я сел за руль, захлопнул дверцу и стал ждать, пока они заберутся в кабину. Завел мотор, не сразу сообразил, как тут включаются передачи, включил ближний свет, медленно тронулся с места. Сосредоточился, стараясь почувствовать машину, слиться с ней. Я пытался не винить себя, но безуспешно. Охранять их — моя обязанность. Не нужно было выскакивать из кабины. Или, наоборот, надо было выскочить раньше. Остановиться, вызвать полицию. Броситься навстречу нашим преследователям несколько часов назад, когда их было всего двое или трое.

Охранять их — моя обязанность.

Я должен был открыть огонь, посеять панику.

Их оказалось гораздо больше… Что я мог поделать в одиночку?

Почему Дидерик меня нанял?

Я должен был защитить их.

Через тридцать километров Лоуренс шепотом, без выражения, спросил:

— Дядюшка, у вас есть водительские права на управление грузовиком?

— Нет.

— Скоро я буду в порядке.

В Валватере, под яркими огнями заправочной станции, она забралась в кузов и сделала уколы — сначала одному носорогу, потом второму.

Служащие на заправке испуганно косились на нас, отводили глаза в сторону. И немудрено — у меня все лицо было в крови.

Я велел залить нам полный бак, еще раз обошел грузовик со всех сторон. Вроде бы все в порядке. Я пошел в туалет. Посмотрелся в зеркало — вид тот еще. Один глаз заплыл, глубокий порез на брови. На ухе — кусочки мозга Змея. Я долго, тщательно умывался.

В кафе купил четыре литра кока-колы. Им нужен сахар.

Лоуренс предложил:

— Давайте я поведу.

— Поведешь, но не сейчас. — Я заставил его выпить колы. — А пока будешь штурманом.

В два сорок пять мы выехали из городка. Лоуренс ровным, бесстрастным голосом подсказывал мне, куда поворачивать.

Мне хотелось поговорить с ними. Хотелось сказать, что страх — не позор. Объяснить, как насилие и страх лишают человека достоинства. Нельзя допускать, чтобы с тобой это случилось. Мне хотелось объяснить им, что такое психологическая травма и как с ней бороться. Например, через желание отомстить.

Я никак не мог подобрать нужные слова.

Лоуренс стал перебирать компакт-диски. Выбрал один, вставил его в магнитолу, сделал погромче. Я покосился на обложку. «Арсис». Композиция называлась «Мы кошмар». Нас омывали звуки дэт-металла — потусторонние, из другого мира. Наконец, места ни для чего другого просто не осталось.

Когда мы прослушали весь диск, в кабине повисло тяжелое, как свинец, молчание. Лоуренс сказал:

— Дядюшка, я уже в порядке.

— Я поведу до Рюстенбурга, а ты пока постарайся немного поспать. Впереди еще долгий путь.

Он замялся, но все же ответил:

— Ладно.

— Хочешь подушку? — спросила его Флеа.

— Нет, спасибо. Тебе лучше тоже поспать.

Между ними протянулась ниточка.

— Простите меня, — сказал я.

— Вы ни в чем не виноваты.

Я не ответил.

— Дядюшка, вы ничего не могли поделать.

Мне очень хотелось согласиться с ним. В самом деле, их было слишком много.

— За чем они охотились? — спросила Флеа, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Не знаю.

Она круто развернулась ко мне:

— Вы уверены?

— Не надо, — остановил ее Лоуренс, — дядюшка Дидерик попросил его сопровождать меня только вчера.

— Почему?

Да, вот вопрос.

— Я все выясню, — сказал я. Дидерик Бранд знает ответ. Старый подонок! Черный лебедь из Кару… — Я все выясню!

Они проспали два часа.

Я понимал, что сейчас творится в душе Лоуренса. Он был на волосок от смерти, впервые столкнулся с настоящей жестокостью. И все равно он не мог ни понять, что люди способны на такое насилие, ни смириться с этим. Он еще не понимал, что мир — такое место, где правят самые жестокие. Мне было восемь лет, когда отец начал меня избивать. Чтобы наказать мать за измены. Ребенок учится быстрее и легче приспосабливается, если не знает другой жизни. Но Лоуренс вырос в нормальной, любящей семье, которая привила ему нормальную самооценку и самоуважение, научила любить и ценить других людей.

Все это сейчас у него отняли.

За семьдесят километров перед Рюстенбургом взошло солнце; поднялось слева; мне пришлось поправить козырек. Лоуренс проснулся.

— Как чувствуешь себя? — спросил я.

— Лучше, спасибо, дядюшка. Я готов вас сменить. — Его воодушевление показалось мне немного наигранным.

Я остановил грузовик и вышел. Голова разламывалась, левый заплывший глаз дергало болью. Все тело болело. Я надеялся, что самая серьезная травма — сломанное ребро. Когда мы встретились перед грузовиком, Лоуренс положил руку мне на плечо:

— Дядюшка, мы ничего не могли поделать.

Я взглянул ему в лицо, увидел, как он серьезен, и просто кивнул.

Когда мы снова тронулись с места, Флеа проснулась, как от толчка, посмотрела на часы, схватила карту.

— Вентерсдорп, — сказала она. — В шесть часов я должна снова сделать им укол.

Я велел Лоуренсу остановиться у гаража в Рюстенбурге и пошел в туалет. Мне хотелось проверить, нет ли у меня крови в моче.

Крови не оказалось. Флеа вышла из кафе с двумя коричневыми бумажными пакетами. Когда мы поехали дальше, она достала из пакета болеутоляющее для меня, сэндвичи, кофе и кока-колу. Стала усиленно угощать Лоуренса. Вид у нее был решительный; в ней проснулась внутренняя сила. Мне показалось, что я в ней ошибся.

Лоуренс включил радио. Мы послушали новости по каналу RSG, узнали, что еще случилось в стране и в мире. Все причиняли страдания самим себе — без исключения. Annus horribilis. Ужасный год.

Он остановился без двадцати шесть. Они вдвоем сходили к носорогам. Флеа несла свой медицинский саквояж. Лоуренс помогал ей усыпить животных. Я стоял у «мерседеса», чувствуя себя лишним, и наблюдал, как вдали трактор делает на поле ровные борозды.

Перед тем как мы тронулись с места, позвонил Никола.

— Ну да, немного выбились из расписания… — сказал Лоуренс. — Да, наверное, около семи вечера. Нет, нет… просто немного устал… С нами все в порядке.

Да, наверное, он прав. Нет смысла рассказывать о том, что случилось ночью.

За Хартебесфонтейном Флеа больше не смогла выносить молчания Лоуренса.

— Расскажи о Бо-Кару, — тихо и нежно, как любовница, попросила она.

Перед тем как ответить, он сделал глубокий вдох. Вначале он говорил суховато-вежливо. Флеа засыпала его вопросами. О его родителях, о братьях, сестре, о нем самом. Такая у нее была стратегия. Неплохая, надо сказать. Постепенно голос Лоуренса набирал силу. Он, пусть и медленно, приходил в себя. Я подумал: он еще молод. И крепок. Он справится!

От болеутоляющего мне захотелось спать. Я боролся со сном, опираясь на досаду и гнев. Дидерик Бранд! Вот кого мне не терпелось поскорее увидеть… И еще Инкунзи. Я непременно его найду. Поставлю его на колени и ткну «глоком» ему в затылок. Покажу ему, что такое унижение и страх, проучу, как он проучил Лоуренса… Выстрелю совсем рядом, полюбуюсь, как он трясется от ужаса. Пусть тоже попробует смерть на вкус.

Меня разбудил звонок мобильника. Превозмогая боль, я стал искать его в кармане, случайно на что-то нажал. Звонки внезапно прекратились.

— Где мы? — Часы на приборной панели показывали 8.41.

— Приближаемся к Херцогвиллю. Вы хорошо поспали, дядюшка.

Леммер, всегда бдительный телохранитель.

Я стал нажимать кнопки на телефоне, чтобы проверить, кто звонил. Жанетт. Я тут же набрал ее номер.

— Как дела? — спросила она, как всегда бодрая и деятельная по утрам.

— Дела идут.

Я все расскажу ей потом, когда буду один.

— Твой приятель Дидерик до сих пор не заплатил.

— Он мне не приятель.

— Я думала, вы там, в глуши, все друзья.

— Увижу его сегодня вечером. Он заплатит.

— Что-то наводит меня на мысль, что поездка оказалась не совсем такой, как ты ожидал?

— Вечером я тебе позвоню.

— Леммер, все в порядке?

— Будет в порядке.

Она быстро схватывала.

— Ясно, ты сейчас не можешь говорить… Мне есть о чем беспокоиться?

— Нет.

— Позвони, как только сможешь, — встревоженно велела она.

Она никому не позволяла обижать ее сотрудников.

Практически все мыслимые действия животных оставляют характерные отпечатки, что позволяет следопыту понять, чем занимались животные.

Настольная книга следопыта.

Толкование следов

Оттаявший Лоуренс сказал Флеа:

— Ты любишь носорогов.

Она пожала плечами, словно говоря: «Не обязательно».

— Хоботковые находятся под угрозой вымирания…

— Кто-кто?!

— Хоботковые носороги. Строение верхней губы отличает черного носорога от белого: у черного она в виде хоботка. Присмотрись, сам увидишь.

— И сколько их осталось?

— В семидесятом году прошлого века было шестьдесят пять тысяч, в девяносто третьем — всего две тысячи.

— Во всем мире?

Она кивнула.

— Убито девяносто шесть процентов.

— Господи… А сейчас?

— Насчитывается около трех тысяч семисот особей.

— Ясно, — сказал Лоуренс. — Понял… Их истребляют из-за рогов? Наверное, китайцы считают, что рога увеличивают… мужскую силу?

— Нет, это миф. Китайцы считают, что рога носорога обладают жаропонижающим действием. В основном рога идут на изготовление лекарств. Еще треть покрывают резьбой и продают на сувениры. Делают из них рукоятки кинжалов. В Йемене и Омане кинжал с рукояткой из носорожьего рога считается статусной вещью.

— Но численность носорогов снова растет?

Флеа презрительно хмыкнула:

— Это ненадолго. В прошлом году в наших национальных парках убили тридцать шесть черных носорогов, еще пятьдесят — в частных заповедниках…

— Кто их убивает?

— Воры. Браконьеры. Охотятся все, черные и белые. В Конго и Зимбабве резня гораздо масштабнее, потому что там всем на все наплевать, убийц никто не останавливает. В прошлом году в Зимбабве поймали четверых браконьеров, которые признались в убийстве восемнадцати носорогов. Полицейские их просто отпустили.

— Вот почему ты помогаешь переправить носорогов к нам…

Она кивнула.

— Вот увидишь. Если эти двое выживут… Все будет по-другому.

Итак, Дидерик Бранд — спаситель редких животных. Благородный защитник природы. Он воспользовался своим обаянием и законами об охране природы. Но где-то в траве прячется змея.

Что искали Инкунзи и его бандиты?

Зачем они тыкали проволокой с петлей в бак с горючим? «Ты только скажи: выкинул их в вельд? Где нам искать? За изгородью?»

Они обыскали весь грузовик. Рылись в наших личных вещах. Должно быть, то, что они искали, маленькое. Такое, что можно спрятать в спортивной сумке. И легкое — его можно зашвырнуть за ограду…

«Ты профессионал… Интересно, зачем ты здесь. Огнестрельное оружие, обходные пути… Для этого должна быть причина».

Так называемого «профессионала» пригласил Дидерик. Дал ему ружье и, скорее всего, заранее расписал маршрут под жалким предлогом «объезжать пункты взвешивания».

Я повернулся к Флеа:

— Сколько весит рог носорога?

— Килограмма три.

Сумку с рогами носорогов достаточно легко выкинуть в вельд. Но Инкунзи сказал: «Китайское колдовство. Не мое дело». Возможно, лгал намеренно, чтобы мы, если мы действительно не в курсе, не поняли, что он имеет в виду.

— Эрлихман… Что вам о нем известно?

— Раньше он служил егерем в заповеднике.

— И теперь ему приходится устраивать сафари, чтобы выжить в стране, где туризм практически прекратил свое существование. Он присутствовал при погрузке?

— Руководил ею. — Флеа сразу смекнула, куда я клоню. — Думаете, он…

— Кто еще там был?

Она задумалась:

— Только рабочие. И водители.

— Вся операция проходила на ваших глазах?

— Нет, не вся. Я занималась носорогами.

Мы с Лоуренсом видели, как носорогов перегружали из «бедфорда» в «мерседес». Из одного грузовика в другой перенесли только две клетки.

— Когда вам снова нужно будет делать им уколы?

Она посмотрела на часы:

— Где-то через полчаса.

— Давайте остановимся в Херцогвилле, — предложил Лоуренс. — Мне нужно заправиться.

Меня беспокоило кое-что еще.

— Почему Дидерик до сих пор не звонит?

— Дядюшка, его держит в курсе Никола.

— У нас в кузове редкие животные, которые стоят несколько миллионов рандов; еще несколько миллионов можно выручить за рога. Вы нанимаете телохранителя, потому что беспокоитесь за сохранность груза. Но сообщения о том, как идет доставка, получаете из вторых рук?

— Да, — равнодушно отмахнулся Лоуренс. — Уж этот дядюшка Дидерик… — Ему, видимо, не хотелось ни в чем винить Бранда.

Дата добавления: 2015-07-20