Е.В. Падичева

РЕМА (от греч. rhema — слово, из­речение, букв. — сказанное) — компо­нент актуального членения предложе­ния, то, что утверждается или спраши­вается об исходном пункте сообщения — теме и создает предикативность, закон­ченное выражение мысли. Р. может быть любой член (или члены) предложе­ния. Распознается по главному (логиче­ское, оно же — «ядерное») ударению, конечной позиции в предложении («Жить — значит дышать»), ремовыделит. конструкциям напр, it is... that, there, is (англ.), c'est... qui, il уа (Франц.), cs ist... der, es gibt (нем.), выделительно-ограничит. наречиям («именно, «только»; only, just: seulement, justement; nur, wirklich), а также по контексту, путем вычитания из состава предложения тематич. элементов, спроецированных со­держанием предшествующего предложе­ния или ситуацией. Указывать на Р. мо­жет также неопредел, артикль и агентивное дополнение в пассивной "конструкции. Р. содержит главную (новую) информацию и имеет наибольшую степень комму­никативного динамизма, однако полнота информации создается динамич. сочета­нием Р. и темы. По мнению Л. В. Щербы, В. В. Виноградова и др., Р. соответствует логич. предикату суждения.

• См. лит. при ст. Актуальное членение предложения. В.Е. Шевякова.

РЕЧЕВОЙ ЭТИКЕТ — система устойчи­вых формул общения, предписываемых обществом для установления речевого контакта собеседников, поддержания общения в избранной тональности соответ­ственно их социальным ролям и ролевым позициям относительно друг друга, взаимным отношениям в официальной и неофициальной обстановке. В широком смысле Р. э., связанный с семиотич. и со­циальным понятием этикета, осуществ­ляет регулирующую роль в выборе того или иного регистра общения, напр. «ты»-или «вы»-форм, обращений по имени или при помощи иной номинации, способа об­щения, принятого в деревенском обихо­де или в гор. среде, среди старшего поко­ления или молодежи и т. п. В узком смысле слова Р. э. составляет функционально-семантич. поле единиц доброжелатель­ного, вежливого общения в ситуациях об­ращения и привлечения внимания, зна­комства, приветствия, прощания, изви­нения, благодарности, поздравления, по­желания, просьбы, приглашения, совета, предложения, согласия, отказа, одобре­ния, комплимента, сочувствия, соболез­нования и т. п. Коммуникативные сте­реотипы Р. э., не внося в общение нового логич. содержания, выражают социально значимую информацию типа «Я вас за­мечаю, признаю, хочу с вами контакта», т. е. отвечают важным целеустановкам говорящих и манифестируют существен­ные функции языка.

Функции Р. э., базируясь на присущей языку коммуникативной функции, скла­дываются из взаимосвязанных специализиров. функций: контактоустанавливающей (фатической), ориентации на адреса­та (конативной), регулирующей, воле­изъявления, побуждения, привлечения внимания, выражения отношений и чувств к адресату и обстановке общения.

Речевая ситуация, в к-рой бытует Р. э., — это ситуация непосредств. об­щения коммуникантов, ограничивае­мая прагматич. координатами «я — ты — здесь — сейчас», к-рые организуют ядро поля языковых единиц Р. э. Грамматич. природа этих единиц определяется дейк-тич. указателями «я — ты — здесь — сейчас», спроецированными в структуру единиц («Благодарю вас!», «Поздрав­ляю!» и т. д.). Утрата высказыванием координат «я — ты — здесь — сейчас» выводит его за пределы Р. э. (ср. «Позд­равляю вас!» и «Вчера он поздравлял ее»). Единицы Р. э. сформированы од­новременным актом номинации собы­тия и предикации и представляют собой перформативные высказывания-действия, изучаемые в прагматике.

Системная организация тематич. (и сннонимич.) рядов-формул Р. э. прохо­дит на семантич. уровне, напр, в рус. яз.: «До свидания», «Прощайте», «До встре­чи», «Всего доброго», «Всего хорошего», «Пока», «Разрешите попрощаться», «По­звольте откланяться», «Честь имею», «Наше вам» и т. д. Богатство синонимич. рядов единиц Р. э. обусловлено вступле­нием в контакт разных по социальным 'признакам коммуникантов при разных со­циальных взаимодействиях. Маркиров. единицы, употребляясь преим. в одной среде и не употребляясь в другой, полу­чают свойства социального символизма.

Р. э. представляет собой функционально-семантич. универсалию. Однако ему свойственна яркая нац. специфика, связанная с неповторимостью узуального речевого поведения, обычаев, ритуалов, невербальной коммуникации представи­телей конкретного региона, социума и т. п. Фразеологизиров. система формул Р. э. содержит большое число фразеологизмов, пословиц, поговорок и др.: «Доб­ро пожаловать!», «Хлеб да соль!», «Сколько лет, сколько зим!», «С легким паром!» и др. Национально специфичны и формы обращений, в т. ч. образованные от собств. имен (см. Антропонимика). Термин «Р. э.» впервые введен в русисти­ке В. Г. Костомаровым (1967). Собствен­но науч. изучение системы Р. э. в языке и речи было начато в СССР (с 60-х гг. 20 в. — работы Н. И. Формановской, А. А. Акишиной, В. Е. Гольдина). Проб­лемы Р. э. изучаются в рамках социо­лингвистики, этнолингвистики, прагма­тики, стилистики, культуры речи.

РЕЧЬ — конкретное говорение, проте­кающее во времени и облеченное в зву­ковую (включая внутреннее проговаривание) или письменную форму. Под Р. понимают как сам процесс говорения (ре­чевую деятельность), так и его резуль­тат (речевые произведения, фиксируе­мые памятью или письмом).

Характеристика Р. обычно дается че­рез противопоставление ее языку (коду), понимаемому как система объективно существующих, социально закреплен­ных знаков, соотносящих понятийное со­держание и типовое звучание, а также как система правил их употребления и соче­таемости. Р. и язык (код) образуют еди­ный феномен человеческого языка и каж­дого конкретного языка, взятого в опре­деленном его состоянии. Р. есть вопло­щение, реализация языка (кода), к-рый обнаруживает себя в Р. и только через нее выполняет свое коммуникативное назначение. Если язык — это орудие (средство) общения, то Р. есть произво­димый этим орудием вид общения; она создается «приложением „старого" языка к новой действительности» (В. Скаличка). Р. вводит язык в контекст употребления (см. Прагматика). Р. кон­кретна и неповторима в противополож­ность абстрактности и воспроизводимости языка; она актуальна, язык же потенци­ален; будучи событием, действием, Р. развертывается во времени и реализуется в пространстве, язык же (код) отвлечен от этих параметров мира; Р. бесконечна, система языка конечна; Р. материальна, она состоит из артикулируемых знаков, воспринимаемых чувствами (слухом, также зрением, осязанием), язык (систе­ма языка) включает в себя абстрактные аналоги единиц Р., образуемые их разли­чит, и общими (интегральными) призна­ками; иначе говоря, Р. субстанциональ­на, а язык формален; Р. активна и дина­мична, система языка в большей мере пассивна и статична; Р. подвижна, язык относительно стабилен; Р. линейна, язык же имеет уровневую организацию (см. Уровни языка); Р. стремится к объедине­нию слов в речевом потоке, задача языка — сохранить их раздельность; Р. есть последовательность слов, язык вносит в нее иерархич. отношения; Р. субъектив­на, являясь видом свободной творч. дея­тельности индивида, язык — достояние пользующегося им общества, он объекти­вен по отношению к говорящим; Р. про­извольна, язык обязателен (императи­вен); Р. отражает опыт индивидуума, язык же в системе выражаемых им значе­ний фиксирует опыт коллектива, «карти­ну мира» говорящего на нем народа; Р. преднамеренна и обращена к определ. цели, в отличие от нецеленаправленности языка; Р. контекстно и ситуативно обус­ловлена, язык независим от обстановки общения; Р. вариативна, язык же (если отвлечься от проблемы диалектов) в каждый период своего существования ин­вариантен; Р. допускает элементы слу­чайного и неупорядоченного, в отличие от языка, образуемого регулярными черта­ми своих единиц и отношений между ними; Р. отнесена к объектам действи­тельности и может рассматриваться с т. зр. своей истинности или ложности, к язы­ку истинностная оценка неприменима. За перечисленными различиями языка и Р., играющими в разных концепциях большую или меньшую роль, иногда ви­дят противопоставление сущности и яв­ления, общего и частного.

Р. обладает также свойствами, не про­тивопоставляемыми непосредственно от­дельно взятым чертам языка и относя­щимися к способу протекания речевой деятельности. Процесс Р. характеризуется определ. темпом, продолжительностью, тембровыми особенностями, степенью громкости, артикуляционной четкости, акцентом и т. п. Р. может быть охарак­теризована через указание на психологич. состояние говорящего, его коммуникатив­ную задачу, отношение к собеседнику, искренность, по признакам своей фор­мальной и смысловой структуры. К Р. применимы эстетич. (стилистич.) и этич. (нормативные) оценки. Индивидуаль­ный характер — важнейший признак Р. ч Каждый индивид употребляет язык для выражения именно своей неповторимой самобытности» (В. фон Гумбольдт); язык же, по Гумбольдту, «есть средство преоб­разования субъективного в объективное». Субъективность Р. проявляется в том, что Р. имеет автора, передающего в ней свои мысли и чувства, для выражения к-рых он выбирает слова и структуры предложений; он относит языковые но­минации к определ. объектам действи­тельности, придавая им речевое значе­ние. Говорящий (или пишущий) отдает предпочтение тому или иному стилю об­щения и сообщения (фамильярному, офи­циальному, почтительному, пренебре­жительному, прямому, косвенному и т. п.), использует высказывание с нуж­ным для своих целей коммуникативным заданием. «Только в речи индивида язык достигает своей окончательной опреде­ленности» (Гумбольдт). Речевое поведе­ние составляет существенную характе­ристику личности.

Разные типы Р. (см. Функциональный стиль) обладают неодинаковой степенью субъективности. Э. Бенвенист противо­поставлял дискурс (франц. discours) — речь, «присваиваемую говорящим» (разл. жанры устного общения, дневники, письма, мемуары и пр.), ист. повество­ванию (франц. recit). Дискурс отличает­ся от объективного повествования рядом грамматич. черт (системой времен, местоимений и др.), а также коммуникатив­ными установками. В расширит, смысле термин «дискурс» используется для обо­значения разных видов Р. и речевых про­изведений (напр., прескриптивный, прак­тический, ораторский дискурс), связ­ность и осмысление к-рых воссоздается с учетом всей совокупности не собственно языковых факторов.

Р. тесно связана с мышлением (см. Язык и мышление). Нек-рые ученые го­ворят о речевом мышлении и этапах рече-мыслит. процесса (С. Д. Кацнельсон). Мышление, как и выражающая его Р., различается по степени объективности. Наиболее общим является противопостав­ление теоретич. (объективного) и практич. (субъективного) мышления (разума, рас­судка). Соответственно различаются два вида Р. — теоретич. и практич. рассуж­дение. Цель первого — установление ис­тины. Оно следует логич. законам, не­преложным и независимым от субъекта. Задача второго — принятие решения или предписание, т. е. выбор из ряда альтер­натив, обусловленный субъективными оценками и интересами. Каждый из этих видов Р. обладает особыми признаками (принципами установления связности, до­пустимостью и характером противоре­чий, особенностями синтаксиса, модаль­ностями и др.). В иной плоскости проти­вопоставляются практич. (обыденная, бы­товая) и поэтич. Р. Оба вида Р. субъек­тивны, но поэтич. Р., в отличие от прак­тической, допускает отчуждение от ав­тора и придает субъективному содержа­нию общечеловеческую значимость. В то же время соединение поэтич. Р. с личным опытом и психикой воспринимающего обеспечивает ей (в отличие от практич. Р.) множественность интерпретаций.

Р. используется в разных социальных сферах и выполняет разные функции (см. Функции языка). Варьируясь, она приспосабливается к задачам и условиям своего функционирования; явления Р. ти­пизируются, образуя относительно само­стоят, системы — функциональные и ин­дивидуальные стили, к-рые характери­зуются и модификациями самой систе­мы (его лексики и в меньшей степени грамматики), и такими речевыми особен­ностями, как длина предложений, набор коммуникативных целей, степень смысло­вой полноты Р., ее информативность, спонтанность или обработанность, степень клиширования, использование образных средств, допустимость разных интерпрета­ций и косвенных смыслов и т. п. В инди­видуальных отклонениях Р. заложены истоки языковых изменении. Язык тво­рит Р. и в то же время сам творится в Р. «Язык одновременно и орудие и продукт речи» (Ф. де Соссюр). Возможности варьирования Р., однако, не беспредель­ны. Р. должна быть понята адресатом, причем ключом к восприятию Р. служит общий для собеседников, надиндивидуаль-ный язык, а также наличие общих фоно­вых знаний и владение правилами выво­да косвенных смыслов. В известной сте­пени «интересы понимания и говорения прямо противоположны» (Л. В. Щерба). Поэтому в ходе речевой коммуникации «язык выступает в качестве необходимого предела свободы» (Э. Косерю).

При помощи Р. происходит общение между людьми, следующее определ. социальным конвенциям. Общение соз­дает коммуникативный контекст, в к-ром реализуются речевые акты. В речевом общении может быть выделен ряд аспек­тов, соответствующих поставленной гово­рящими задаче: информативный, прес­криптивный (воздействие на адресата), экспрессивный (выражение эмоций, оце­нок), межличностный (регулирование от­ношений между собеседниками), игро­вой (апелляция к эстетич. восприятию, воображению, чувству юмора) и др. Эти аспекты, часто соприсутствующие в Р., могут обособляться, создавая самостоят, формы общения — речевые жанры, «язы­ковые игры» (Л. Витгенштейн), различ­ные не только по целям, но и по распре­делению ролей и коммуникативных ин­тересов собеседников, речевой тактике, условиям успешности, предпочтительным синтаксич. структурам, принципам ус­тановления связности реплик и др.

Р. как один из видов социальной ак­тивности человека переплетается с др. формами деятельности, в т. ч. трудовой, в процессе осуществления к-рой она и возникла. Р. полифункциональна и с этой точки зрения исследуется прагма­тикой. Подход к Р. как форме деятель­ности (см. Речевая деятельность) ха­рактерен для социо- и психолингвистич. исследований, изучающих процессы и ме­ханизмы речеобразования, возникнове­ние речевых ошибок и нарушений Р. (см. Нейролингвистика), отношение ре­чевых действий к др. видам социальной активности человека (работы Н. И. Жинкина, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьева, А. А. Леонтьева и др.), роль Р. в форми­ровании сознания и проявлениях подсоз­нательного, внутреннюю речь, процессы развития детской речи и др.

Р. рассматривается как вид сознатель­ной и целенаправленной деятельности также в концепции лингвистической фи­лософии.

В рамках лингвистич. философии сформировалась теория речевых актов в ее совр. версии (работы Дж. Остина, Дж. Р. Сёрла и др.).

Теоретич. разработка проблемы языка и Р. связана с именем Соссюра (см. Же­невская школа), относившего различение языка и Р. к самому предмету исследова­ния — феномену языка (в его термино­логии langage 'речевая деятельность'), в к-ром, как считал он, соединены объек­ты принципиально разной природы: язык (languc) и речь (parole). Он считал, что, хотя в своем существовании язык и Р. взаимообусловлены, они несводимы друг к другу и не могут рассматриваться с одной точки зрения, а «речевая дея­тельность, взятая в целом, непознавае­ма, так как она неоднородна». Соссюр поэтому настаивал на разграничении лин­гвистики языка и лингвистики Р. Кон­цепция Соссюра подвергалась критике за слишком резкое разграничение языка (системы языка) и Р., поведшее к чрез­мерной абстрактности метаязыка линг­вистики, предмет к-рой ограничивался системой языка. Идея неоднородности, диалектической противоречивости фено­мена языка высказывалась учеными и раньше. Так, Гумбольдт различал язык, определяемый им как деятельность духа (energeia), форму языка — постоянные элементы и связи, реализуемые в речевой деятельности, и продукт этой деятельно­сти (ergon).

В сов. яз-знании 30-х гг. 20 в. язык рассматривался как полифункциональный феномен, изучение к-рого не может быть отделено от конкретных форм Р. Систе­ма языка определялась как совокупность правил речевой деятельности (работы Щербы, Л. П. Поливанова, С. И. Бернштейна и др.). Мысль Соссюра о сопри­сутствии в феномене языка элементов сис­темы и Р., напротив, побуждала форму­лировать достаточно жесткие принципы их разграничения. А. X. Гардинер предложил «применять наименование „язык" ко всему тому, что является традицион­ным и органическим в словах и сочета­ниях слов, а наименование „Р." — ко всему тому, что определяется конкрет­ными условиями, „значением" и „на­мерением" говорящего». Достоянием Р. он считал прежде всего функции слов в высказывании и соответственно такие категории, как субъект, объект, насто­ящее историческое, предложение, пони­маемое как отнесенное к действительно­сти высказывание (грамматич. структуру предложения Гардинер считал фактом языка).

Сходные мысли уже раньше высказы­вались И. А. Бодуэном де Куртенэ, раз­граничивавшим два вида единиц языка — единицы языковые и функционально-ре­чевые. В сов. яз-знании А. И. Смирницкий относил к языку все то, что вос­производится в Р. (слова, фра­зеологизмы, морфологич. формы), а к Р. — все то, что производится в процессе коммуникации (словосочетания, конкрет­ные предложения). Подобная точка зре­ния вызвала возражения тех, кто видел в языке и Р. два аспекта одного феномена. Т. П. Ломтев полагал, что «все лингвистические единицы явля­ются единицами языка и речи: одной стороной они обращены к языку, другой — к речи». Единицы Р. суть реализации единиц языка. Эта точка зрения может быть применена к таким конструктивным единицам, как фонемы, морфемы, сло­ва, синтаксич. структуры, ср. такие пары единиц, как фон и фонема, морф и морфе­ма, в к-рых «эмический» член принадле­жит системе языка и характеризуется ин­вариантными признаками, реализуемы­ми в речевых вариантах (морфах, фо­нах). Между тем отрезки, получаемые в результате членения речевого потока по фонетич. и конкретно-смысловым при­знакам, т. е. слоги, такты (синтагма, в по­нимании Щербы), сверхфразовые един­ства (для письм. речи — абзацы), рас­сматриваются обычно только как едини­цы Р. (текста), хотя и они обладают нек-рыми типовыми характеристиками. Различение единиц языка и Р., согласно этому взгляду, оказывается обусловлен­ным величиной расхождений между фик­сируемым в системе языка типом и его речевыми реализациями. Для фонемы, морфемы и слова это соотношение яв­ляется иным, чем для предложения. Нек-рые ученые предложили выделять в языке иные, хотя и соотносительные с противопоставлением языка и Р. аспек­ты. В информатике и теории коммуника­ции, оперирующих не только естествен­ными, но и искусств, языками, использу­ется противопоставление кода и сообще­ния. Те, кто рассматривает Р. в статиче­ском, структурном аспекте, пользуются противопоставлением системы и текста (Л. Ельмслев).

В ряде концепций выделяется не два, а три аспекта языка. Мысль о возможности троякого подхода к языку, перекликающаяся с идеями Гумбольдта, была высказана в 1931 Щербой, к-рый различал: речевую деятельность (процес­сы говорения и понимания Р.), производи­мую психофизиологич. механизмами ин­дивида; языковую систему (словарь и грамматику языка); языковой материал, т. е. совокупность всего говоримого и по­нимаемого в той или другой обстановке. Косерю присоединил к оппозиции языка и Р. третий компонент — норму, понимае­мую как социально закрепленный узус — обязат. формы и стереотипы, принятые в данном обществе. Сюда он относил не только явления Р. (напр., ситуативно обусловленные стереотипы), но и явления языка, такие, как отклоняющиеся от продуктивного образца парадигмы скло­нения и спряжения. Тем самым в системе языка и в Р. был выделен нек-рый «окаменевший» компонент, охраняемый от изменений нормирующей деятельно­стью общества. Нек-рые исследователи (И. М. Коржинек, Г. В. Колшанский) сводят оппозицию языка и Р. к противо­поставлению реального объекта его науч. описанию (теоретич. модели). Эта точка зрения, заменяющая онтологич. различие эпистемическим, уязвима, т. к. ставит существование языка (системы языка) в зависимость от существования лингвисти­ки, разрабатывающей модели его описа­ния, сама же система языка утрачивает стабильность, поскольку одна и та же ре­чевая реальность допускает различия в моделировании. Соссюровское противо­поставление языка и Р. обернулось, т. о., проблемой реальности и объектив­ности системы языка. Последняя либо определялась как часть или аспект Р. (текста), либо отождествлялась с науч. моделью, базирующейся на речевом ма­териале, либо понималась как нек-рая психологич. или социопсихологич. кате­гория — языковое знание, языковая спо­собность человека, «совокупность отпе­чатков, имеющихся у каждого в голове» (Соссюр). Совр. версией психологич. тра­диции является введенное Н. Хомским противопоставление языковой компе­тенции и языкового исполнения (compe­tence and performance), представляющее собой аналог оппозиции языка и Р. Ком­петенция понимается как нек-рое порож­дающее устройство, создающее речевые произведения. Термин «исполнение», применявшийся уже Соссюром (франц. execution), умаляет творч. ха­рактер речеобразования.

В итоге развития идей языка и Р. в каждом из этих соотносит, понятий был выделен статич. и динамич. аспекты. Динамич. сторона Р. соответствует деятель­ности, взятой во всей полноте ее характе­ристик (физических, психических и со­циальных); статич. сторона Р. соответ­ствует выделенному из речевой деятель­ности и зафиксированному тем или иным способом тексту. Лингвистика Р. распа­дается на две взаимодополняющие обла­сти: теорию речевой деятельности и рече­вых актов, анализирующую динамику Р., и лингвистику текста, обращенную к статич. аспекту Р. Теория текста теснее связана с лит-ведением и стилистикой, теория речевой деятельности разрабаты­вается во взаимодействии с психологией, психофизиологией и социологией. Р. яв­ляется объектом изучения не только линг­вистов (психолингвистов, социолингвистов, нейролингвистов, фонетистов, спе­циалистов по стилистике), ее изучают пси­хологи, физиологи, логопеды, специалис­ты по теории коммуникации и информа­тике (интеракционным системам), но высшей нервной деятельности, по акусти­ке. Проблемы Р. находятся в фокусе вни­мания философов, логиков, социологов, литературоведов.

СВЕРХФРАЗОВОЕ ЕДИНСТВО (слож­ное синтаксическое целое, микротекст, период) — отрезок речи в форме после­довательности двух и более самостоятель­ных предложений, объединенных общ­ностью темы в смысловые блоки. С. е. имеется в устной и письменной, диалогич. и монологич. речи, в прозе и стихах и т. д. Оно может совпадать с абзацем, быть больше и меньше абзаца.

Миним. С. е. составляют: вопрос и от­вет; высказывание, состоящее из посыл­ки и вывода; описания одного и того же предмета (лица); С. е. всегда составляет и катафорич. субститут с последующим разъяснением, напр.: «Это положение обусловлено следующими факторами: во-первых..., во-вторых....». Одно С. е. может соответствовать и краткому объ­явлению, краткой газетной заметке, те­леграмме, цитате.

Как объект лингвистич. исследования и часть общей проблемы лингвистики текста С. е. изучается с т. зр. более полного раскрытия смысла предложе­ния в речи, его прагматич. аспекта и ак­туального членения и др., к-рые наиболее полно раскрываются в окружении пред­ложений, снимающих смысловую и синтаксич. неоднозначность. Наличие окру­жения позволяет при развертывании повествования, диалога опускать самооче­видные элементы, обозначенные в пред­шествующем предложении, т. е. осуще­ствлять принцип экономии. Понятие С. е. позволяет восстановить недостающие звенья при переходе от синтаксиса предложения к синтаксису целого текста. С. е. может изучаться с т. зр. семантики, синтаксиса, актуального членения, праг­матики.

Одни лингвисты рассматривают С. е. как речевую единицу, объединяющую неск. предложений (от предложения — к тексту), другие — как фрагмент текста (сегментация речевого произведения на дискретные единицы иного уровня, чем предложение). Исследуются проблемы взаимоотношения С. е. и высказывания; С. е. и абзаца (нек-рые лингвисты отож­дествляют их); семантич. отличия С. е. от сложного предложения. Установлено, что синтаксически самостоят, предложе­ния, составляющие С. е. (напр.: «Сереб­ро — дорогостоящий металл. Мы редко используем его в качестве проводника»), выражают большую смысловую значи­мость, чем придаточные предложения в составе сложноподчиненного («Посколь­ку серебро дорогостоящий металл, мы редко используем его в качестве провод­ника»).

Связь между предложениями С. е. (анафорическая и катафорическая) обе­спечивается общностью заданной темы, развертыванием части предшествующего предложения в последующем, всеми ви­дами тема-рематической прогрессии, пе­рифразами, повторной номинацией, раз­делит, паузами между С. е., порядком слов, местоимениями, синтаксич. и ритмич. параллелизмом.

Мысль о важности исследования «ре­чевой единицы» большей, чем предло­жение, восходит к А.X. Востокову, Ф. И. Буслаеву, А. М. Пешковскому. В 40—50-х гг. 20 в. о С. е. писали Л. А. Булаховский, И. А. Фигуровский, Н. С. Поспелов. К. Боост, X. Вайнрих. Большое значение для разработки вопро­сов связной речи имело учение В. Матезиуса (и его последователей Ф. Данеша, Я. Фирбаса и др.) об актуальном члене­нии предложения. С. е. стало предметом широкого изучения в 60—70-х гг. 20 в.

СЛОВАРИ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ТЕРМИНОВ — разновидность отрас­левых терминологических словарей. По способу организации словарного материа­ла все С. л. т. делятся на собственно сло­вари (лексиконы) — алфавитные или тематич. реестры терминов разл. степени информативности — и тезаурусы, фик­сирующие семантич. отношения между терминами. Элементы тезаурусного спо­соба организации терминология, лексики присутствуют и в обычных С. л. т. в виде указаний на синоним, коррелят, область употребления, дисциплину и т. п. По охвату спец. лексики С. л. т. делятся на общие, ставящие своей задачей дать возможно более полный перечень терми­нов всех областей яз-знания (экстенсив­ный тип), и специализированные, к-рые представляют термины на­правления, отд. лингвистич. школ или к.-л. одного раздела яз-знания (интен­сивный тип). Ведущей тенденцией линг­вистич. лексикографии является увели­чение числа словарей второго типа.

По степени информативности словар­ной статьи объяснительным (экспланаторным) словарям противопо­ставляются номенклатурные (словники — списки терминов, не сопро­вождаемые к.-л. информацией, ср. сло­вари Дж. Патерноста, Р. Нэш, В. Васчен-ко) и глоссарии (списки минималь­но аннотиров. терминов, ср. словарь, Д. Стейбла). Информативность словника достигается использованием тезаурус­ного приема — группировки терминов по темам с учетом родо-видовых связей (Словарь слав, лингвистич. терминоло­гии 1977—79).

Объяснительные словари по способу толкования делятся на энциклопе­дические (содержащие такие сведе­ния о понятии, наз. термином, как его история, одно или неск. толкований, ил­люстрации, библиографию) и толко­вые (объясняющие термины посредст­вом дефиниции и неск. примеров).

К энциклопедич. С. л. т. общего типа относятся: многотомный словарь И. Кноблоха (продолжающееся изд.), словарь О. Дюкро и Ц. Тодорова (тематический), 3. Голомба и др., Р. Хартмана и Ф. Стор-ка, А. Митема, А. Мартине (ред.), Б. Потье, Р. Симеона, Т. Левандовского и др. В истории отечеств, лингвистики такой тип словаря представлен словарем Л. И. Жиркова и незаконченным тру­дом Е. Д. Поливанова. К энциклопедия, спец. словарям относятся словарь соссюровской терминологич. лексики Р. Энглера, словарь В. Абрахама, переведенные на рус. яз. словари Э. П. Хэмпа и П. Вахека.

К толковым словарям общего типа относятся словари Э. Спрингетти, М. Э. Пей, Ж. Мунена, Р. Конрада (из­датель). Особое место среди толковых С. л. т. занимает фундаментальный «Словарь лингвистических терминов» О.С. Ахмановой (1966; 7 тыс. терминов), представляющий собой не только обобще­ние всего предшествующего терминологич. опыта, но и новый тип словаря, сочетаю­щий одновременно толкование термина, перевод его на четыре языка, иллюстра­ции реального функционирования тер­мина, примеры языковых явлений, обо­значаемых термином, и классификацию терминологич. микросистем, входящих как часть в метаязык лингвистики. Этот словарь представил наиболее полное описание сложившегося к 60-м гг. 20 в. метаязыка сов. яз-знания.

Если общие толковые С. л. т. отражают как современную, так и традиционную лингвистич. терминологию, то специализиров. толковые С. л. т. ограничиваются терминологией отд. лингвистич. направ­лений. В этих словарях часто применя­ется цитатный принцип подачи материала (ср. словари Хэмпа, В. 3. Демьянкова). Объяснительные С. л. т., как правило, одноязычны (иногда заглавное слово снаб­жается иноязычными эквивалентами, ср. словари Ахмановон, Голомба, Спрингетти); номенклатурные словари, напротив, дву- и многоязычны, т. е, их цель — сопоставление лингвистич. терминологии. С. л. т. в миним. степени присуща нор­мативность, поскольку осн. целью всех С. л. т. является воспроизведение уже сложившегося термнноупотребления.

Возникновение С. л. т. как особого лек-сикографич. жанра относится к кон. 1У в. Однако и до этого лингвистич. тер­минология находила отражение в более широких справочных изданиях, напр, энциклопедиях (см. Энциклопедии линг­вистические), толковых словарях обще-употребит. языка и т. п. Первые С. л. т. носили узкодидактич. характер и отра­жали лингвистич. терминологию в рамках школьного преподавания. В истории отечеств, лингвистики образец такого С. л. т.— «Соображение педагогического совета Минской гимназии об установле­нии общей грамматической терминоло­гии» (1871). Расцвет лингвистич. лекси­кографии относится к 60-м гг. 20 в., что связано с появлением новых линг­вистич. дисциплин и увеличением числа школ и направлений, выработавших собств. метаязык.

СТИЛИСТИКА — раздел языкознания, имеющий основным предметом стиль во всех языковедческих значениях этого термина — как индивидуальную манеру исполнения речевых актов, как функцио­нальный стиль речи, как стиль языка и т. д. Однако задачи С. шире, нежели только изучение стиля; она исследует эволюцию стилей в связи с историей лите­ратурного языка, язык художествен­ной литературы в его эволюции, уни­версальные приемы языкового построе­ния произведений лит-ры (соприкасаясь с поэтикой), а также жанры общения (со­прикасаясь с прагматикой). Предметом С. является также изучение экспрессив­ных средств языка (см. Коннотация), фигур речи и тропов, к-рые не связаны с к.-л. одним определ. стилем.

Совр. С. понимается различно в раз­ных лингвистич. направлениях и школах, причем каждое понимание имеет объек­тивное основание в связи с многосторон­ностью осн. предмета С.— стиля.

1) Наиболее узкое понимание С. (исто­рически не первое) было выдвинуто амер. дескриптивной лингвистикой в 40— 50-х гг. 20 в. Поскольку структура языка понималась дескриптивистами как аран­жировка его элементов в речи в пределах от морфемы до предложения включитель­но, С. отводилось изучение структуры единиц, более крупных, чем предложе­ние,— аранжировка предложений, их группировка в абзацы и т. д. (А. А. Хилл и др.); этот подход может быть назван дескриптивной С.

2) Более широкое понимание С., непо­средственно исходящее из предыдущего, характерно для современной, гл. обр. английской, лингвистики текста. То, что дескриптивисты определяли как стилистич. вариативность, т. е. построение текста на более длинных отрезках, чем предложение, в лингвистике текста рас­сматривается как проявление общих зако­номерностей построения текста. Соот­ветственно понятие вариативности, сво­бодного выбора говорящим или автором текста приемов и форм сильно ограничи­вается, и С. отождествляется с граммати­кой текста (У. Хендрикс и др.); тем не менее в этом смысле можно говорить о текстовой С.

3) С., выходящая за пределы текста, как учение о соотношении текста с внетекстовыми (общеязыковыми, «кодовы­ми» и т. п.) подсистемами языка — сти­лями, была разработана исторически ранее, в 30—40-х гг. 20 в., лингвистами пражской лингвистической школы. Текст, вообще речевой акт, устный или письменный, с этой точки зрения пред­стает как результат выбора говорящим языковых форм из заранее данных язы­ком возможностей — фонетических, грам­матических, лексических (слов), син­таксических, и как их комбинация в ре­чевом акте в зависимости от его цели («функции»). Основу такого истолкова­ния С. составило понятие «коммуникативного», или «функционального, стиля речи; этот подход, к-рый можно назвать функциональной С., смыкает­ся с социолингвистикой.

Понятие функционального выбора, в свою очередь, восходит к концепции Ш. Балли, согласно к-рой в языке кон­статируются многочисл. синонимич. фор­мы и их ряды, один из последних состав­ляет «нейтральный фон», а другие отли­чаются той или иной дополнит, окрас­кой — именно стилистической. Балли понимал эту окраску гл. обр. как экс­прессивную — «сниженную», разг.-фа­мильярную, или, напротив, «высокую», книжную (ср., напр., рус. «лицо» — ней­тральное, «лик»—высокое, «рожа» — сниженное).

Названные подходы составляют совр. языковедч. С. в узком смысле слова. Параллельно с оформлением этого осн. ядра С. дополнительно развивались еще два ее направления.

4) С одной стороны, в противопостав­лении развивающемуся учению о струк­туре языка (см. Система языковая), С. стала осознаваться как общее учение об употреблении языка (в сов. яз-знании — Г. О. Винокур), что отве­чало повсеместному сдвигу лингвистики 50-х гг. 20 в. к исследованию «языка в действии» (Э. Бенвенист), использова­ния языка говорящими в разных ситуа­циях, предпосылок успешного совершения речевых актов и т. п.; эти вопросы вклю­чаются в сферу языковой прагматики, и, следовательно, можно говорить о прагматической С. С др. сторо­ны, в концепции Винокура разл. обществ, употребление языка вообще носит ист. характер, и в этом смысле учение об об­ществ, употреблении является ист. С. об­щего языка. Уже с 30-х гг. 20 в. синхрон­ная С. совр. языка стала рассматривать­ся — гл. обр. в стилистич. концепции В. В. Виноградова — как этап в истории лит. языка; этот подход определяется как историческая С.

5) Наконец, С. общенар. языка всегда, но особенно интенсивно начиная с 20-х гг. 20 в., рассматривается в связи с языком худож. лит-ры и творчеством отд. круп­ных писателей, необходимость этого (от­рицавшаяся, напр., в концепции Балли) непреложно вытекает из концепции Ви­ноградова (а также работ Л. Шпитцера и др. на Западе). Это расширение состави­ло предмет С. языка худож. лит-ры и тесно смыкается с поэтикой. '

Все названные подходы составляют совр. языковедч. С. в широком смысле слова. При этом подходы 3 и 4 часто используются при обучении языку и иногда рассматриваются как практи­ческая С., к-рая имеет целью обучить стилистич. нормам родного языка.

В центре теоретической С. находится проблема речевого акта и тек­ста как его результата. Обычный рече­вой акт состоит из 3 компонентов: автор акта («отправитель», адресант); текст; воспринимающий акт («получатель», ад­ресат). Соответственно этому разделяют­ся: С. от «автора», иногда называе­мая «генетической»,— исследование ав­торского выбора речевых средств, замыс­ла («идеи») и его исполнения (воплощения в текст); С. виутр. построе­ния самого текста, иногда рас­сматривающаяся как воплощение собств. законов данного речевого жанра и назы­ваемая в этом случае «имманентной» С.; С. адресата, рассматривающая интерпретацию адресатом замысла от­правителя речи, а также сам «образ ад­ресата», или «фактор адресата», снова со­прикасающийся с замыслом автора речи.

Это трехчастное деление находит пол­ную параллель в литературоведч. С. (благодаря чему она и оказывается свя­занной со С. языковедческой), в к-рой вычленяются: проблема «образа автора», детально исследованная в концепции Ви­ноградова; проблема структуры текс­та, составляющая предмет исследова­ний т. наз. структуральной поэтики (от Н. С. Трубецкого до Ю. М. Лотмана и др.; выделяются работы Р. О. Якоб­сона); проблема адресата (исследован­ная, в частности, Д. С. Лихачевым на материале др.-рус. лит-ры; напр., адре­сат чжитий» не тот же, что адресат «хождений» как жанров древней словес­ности). Особую проблему, связанную со всеми предыдущими, составляет не­однозначность прочтений, интерпрета­ций худож. текста (напр., текст «Горя от ума» А.С. Грибоедова, по данным Ю. Н. Тынянова, как текст, полный кружковых ассоциаций и намеков 20-х гг. 19 в., и в наши дни как текст — результат богатейших ассоциаций, свя­занных с протекшими обществ, события­ми рус. жизни и традицией театральных интерпретаций). Т. о., языковедч. и литературоведч. С. имеют общую часть, включающуюся также в семиотику язы­ка и лит-ры. Тем не менее за пределами этой общей части обе С. разграничи­ваются, и вопрос об их размежевании интенсивно исследуется (напр., в рабо­тах Г. В. Степанова).

С. одного языка может быть сравнена со С. другого или других языков, что составляет предмет сопостави­тельной С., к-рая с течением време­ни разделилась на практическую и теоре­тическую. Практич. сопоставит. С. изу­чает выборы, предпочтения, к-рые дол­жен сделать говорящий, переходя с од­ного языка на другой при обучении или при переводе. Наблюдения над выбором форм приводят к определ. обобщениям, к-рые формулируются как правила С., рекомендации при обучении иностр. язы­ку. Внутри сопоставит. С. выделилась контрастивная грамматика (см. Контрастивная лингвистика), представляю­щая собой нек-рое сужение сопоставит. С.

Обобщения сопоставит. С. приводят к выводу, что в разных языках имеются разные предпочтит. способы выражения одних и тех же содержаний (мыслей), что, напр., нем. яз. — «глагольный», французский — «именной», «абстракт­ный»; индоевроп. языки в целом проти­вопоставляют «субстанцию» и ее «форму» (напр., «чашка чаю»), тогда как индей­ские языки соединяют их в понятии «яв­ление», и т. п. Это одна из главных проблем теоретич. сопоставит. С.; решение ее в рамках только сопоста­вит. С., дисциплины описательной, не­возможно. С., т. о., выходит в область об­щей проблемы «язык и мышление», составляющей содержание таких разных концепций, как стадиальная типология (работы И. И. Мещанинова 30—40-х гг.), концепция языка как «промежуточного мира» между языком и мышлением (Л. Вайсгероер, см. Неогумбольдтианство), концепция «Языковой относитель­ности» (Э. Сепир и Б. Л. Уорф в США), концепции языковой «картины мира» совр. сов. ученых.

Важной проблемой теоретич. сопоста­вит. С. является вопрос о ее теоретич. языке, инструменте ее описаний. В со­поставит. С. один язык обычно описыва­ется средствами др. языка; т. о., язык описания выступает одновременно в двух функциях — как элемент сравнения ря­дом с описываемым языком и как сред­ство, форма, «план выражения» резуль­татов, содержания этого сравнения. Язык в этой роли может быть назван эпиязыком и противопоставлен мета­языку. Различие эпиязыка и метаязы­ка играет важную роль в теории форма­лизованных языков и основаниях матем. логики (напр., в работах X. Б. Карри).

Предшественницами совр. С. были антич. и ср.-век. поэтика и в большей сте­пени риторика. Поэтика понималась как наука о поэзии, а риторика первона­чально — как наука об ораторском иск-ве; центр, часть риторики составляло учение о словесном выражении, в к-ром рассмат­ривался отбор слов и их сочетание, а так­же фигуры речи. Риторики 17—18 вв. делают центром учение о стилях (напр., риторика А. X. Белобоцкого в России); в рус. С. значит, роль сыграла теория стилей М. В. Ломоносова и его «Ритори­ка» (1748).

Термин «С.» появился в нач. 19 в. в произв. нем. романтиков в связи с но­выми для того времени понятиями инди­видуальности творч. личности. В сер. 19 в. предпринимаются попытки научно обосновать С.— «Философия стиля» Г. Спенсера (1852) и X. Штейнталя (1866). Основы ист. С. были заложены в трудах А. Н. Веселовского («Из истории эпите­та», 1895, и др.) и А. А. Потебни.

В связи с характером С. как учения об «употреблении языка» неоднократно возникали попытки сделать ее наиболее общей филологич. дисциплиной, подчи­няв ей как частную науку яз-знание в собств. смысле слова (впервые у нем. филологов-романтиков. А. В. и Ф. фон Шлегель в нач. 19 в., в направлении эстетического идеализма К. Фосслера).

Лингвистич. С. в совр. смысле начи­нается с работ Балли («Трактат по фран­цузской стилистике», 1909) и становится самостоят, разделом яз-знания в трудах лингвистов Пражского лингвистич. круж­ка. Оформление С. в отечеств, науке было завершено в концепции Виноградова. К совр. С. примыкает теория интерпрета­ции в компьютерной лингвистике (ра­боты В. 3. Демьянкова и др.).

ТАКСИС (от греч. taxis — построение, порядок, расположение) — языковая ка­тегория, характеризующая времен­ные отношения между действиями (в широком смысле, включая любые разновидности предикатов): одновременность / неодновременность, прерывание, соотношение главного и сопутствую­щего действия и т. п. Т. включает аспектуальную (видовую) характеристику комплекса соотносимых во времени дей­ствий и может взаимодействовать с при­чинно-следственным и, уступительно-про­тивительными и др. значениями.

Понятие Т. в его отличиях от понятия времени (см. Время) было определено Р. О. Якобсоном: Т. характеризует сооб­щаемый факт по отношению к др. сооб­щаемому факту и безотносительно к фак­ту сообщения (в отличие от времени, ха­рактеризующего сообщаемый факт по отношению к факту сообщения). Если время относится к числу категорий («шифтеров»), содержащих указания на отно­шение сообщаемого факта и/или его участников к факту сообщения либо к его участникам (ср. категории лица, накло­нения, засвидетельствованности), то Т. представляет собой одну из категорий («не-шифтеров»), не содержащих этих указаний (ср. категории рода, числа, залога). Якобсоном был введен и сам термин «Т.» как «греч. прообраз» пред­ложенного Л. Блумфилдом термина «по­рядок» (order). Вместе с тем широко из­вестны др. термины: чотносительное вре­мя», ч временная соотнесенность* (А. И. Смирницкий) и др. Э. Кошмидер писал о «временном отношении данного факта к другому в комплексе фактов, называемом ситуацией», и анализировал такие «ситуационные типы», как «что-то происходило, и тем временем произошло что-то другое», «когда что-то происхо­дило, что-то произошло» и т. п.

Т. может быть выражен различными (морфологич., синтаксич., морфолого-синтаксич., лексич.) средствами, к-рые образуют функционально-семантич. поле, пересекающееся с полями темпоральности и аспсктуальности. Т. существует в каж­дом языке, однако как особая грамматич. категория, отличающаяся от вида и вре­мени,— лишь в тех языках, где имеется соотв. спец. система грамматич. форм. Якобсон, говоря о Т. как грамматич. ка­тегории, приводит в качестве примера факты нивхского яз., а также (со ссыл­кой на Б. Л. Уорфа) языка хопи; в числе «грамматических понятий, выражаемых русскими глагольными формами», он рассматривает выражаемый дееприча­стием зависимый Т., указывающий на сообщаемый факт, сопутствующий дру­гому, главному сообщаемому факту. Как отмечает Ю. С. Маслов, во мн. языках Т. не выступает в качестве особой грамма­тич. категории, а объединяется в рамках одной комбиниров. категории либо со временем, либо с видом.

Нек-рые разновидности Т. в ряде язы­ков (франц., англ., нем., болг. и др.) находят выражение в формах относит, времен, в частности со значением предше­ствования (в формах плюсквамперфекта, будущего предварительного, в одной из функций форм перфекта). В подобных формах на передний план могут высту­пать аспектуальные функции, историче­ски предшествовавшие выражению хронологич. отношений между действиями.

При исследовании Т. как функцио­нально-семантич. поля важно определить соотношение и взаимосвязи его централь­ных и периферийных компонентов. Так, в рус. яз. Т. выступает как функциональ­но-семантич. поле с полицентрич. струк­турой: в сфере зависимого Т. грамматич. центром являются конструкции с деепри­частием сов. и несов. вида, а в области независимого Т.— сочетания видо-временных форм: а) в предложениях с при­даточным времени, б) в предложениях с однородными сказуемыми и в сложно­сочиненных предложениях (при возмож­ном взаимодействии с лексич. элемента­ми типа «сначала», «а затем» и т. п.).

ТЕКСТ (от лат. textus — ткань, сплете­ние, соединение) — объединенная смыс­ловой связью последовательность знако­вых единиц, основными свойствами к-рой являются связность и цельность.

В семиотике под Т. понимается осмыс­ленная последовательность любых зна­ков, любая форма коммуникации, в т. ч. обряд, танец, ритуал и т. п.; в яз-знании Т.— последовательность вербальных (словесных) знаков (см. Знак языковой). Правильность построения вербального Т., к-рый может быть устным и письмен­ным, связана с соответствием требова­нию «текстуальности» — внеш. связ­ности, внутр. осмысленности, возможности своевременного восприятия, осуществле­ния необходимых условий коммуникации и т. д. Для обоих видов Т.— письменного и устного — существенным является воп­рос о его идентичности, о т. наз. канонич. форме, исследуемый особой отраслью филологии — текстологией. Яз-знание описывает специфич. средства, обеспечи­вающие смысловые установки, передавае­мые в Т.: лексич. средства типа частиц, вводных слов и т. п., тектонич. средства— изменение порядка слов в зависимости от текстовой установки, интонационные сред­ства (для звуковых Т.), особые графич. средства — подчеркивания, шрифтовые выделения, пунктуация (для письм. Т.), Правильность восприятия Т. обес­печивается не только языковыми едини­цами и их соединениями, но и необходи­мым общим фондом знаний, коммуника­тивным фоном, поэтому восприятие Т. связывается с пресуппозициями. Дискуссионным является вопрос о миним. про­тяженности Т. (напр., может ли считаться Т. одна коммуникативная реплика). Воз­можность детального анализа Т. (в осо­бенности худож. Т.) обеспечивается зна­чит, достижениями в области собственно языковой системы (кода) для Т.; т. о., он изучается как «язык в действии».

Изучение Т. в разных странах осуществ­ляется под разными названиями: лингви­стика Т., структура Т., герменевтика Т. (т. е. выявление системы неочевидных смысловых связей и оппозиций), грамма­тика Т.; онтологич. статус каждой из этих дисциплин определен нечетко, и в целом можно говорить о более общей дис­циплине — теории текста.

ТЕМА [от греч. thema — то, что положено (в основу)] — 1) компонент актуального членения предложения, исходный пункт сообщения (предложения) — то, относи­тельно чего нечто утверждается в данном предложении. Т. может быть любой член (или члены) предложения. Распознается по начальной позиции в предложении («Ж и т ь — значит дышать»), по харак­теру ударения; при наличии ремовыделит. конструкций (см. Рема) — негативным способом (т. е. вычитанием из состава предложения ремы); по контексту, ситу­ации (часто это повторенные или само­очевидные элементы, спроецированные содержанием предшествующего предло­жения). Возможна также «новая» Т., не имеющая денотата в предшествующем предложении. Т. «скрепляют» текст; от правильно выбранной Т. предложения во многом зависит ситуационная связ­ность предложений.

По мнению А. А. Шахматова, Г. Пауля, О. Есперсена и др., на Т. ориентировано внимание говорящего; напротив, Я. Фирбас, Ф. Данеш и др. полагают, что Т. со­держит второстепенную информацию и обладает наименьшей степенью коммуни­кативного динамизма. Однако полнота информации создается динамич. сочета­нием Т. и ремы, всей пропозицией. Шах­матов, Л.В. Щерба отмечали, что Т. соответствует логич. субъекту суждения.

2) В индоевропеистике — общеиндоев­ропейская производная глагольная осно­ва на -о-, чередующаяся с -е- (см. Тема­тическая гласная).

• См. лит. при ст. Актуальное членение предложения. В. Е. Шевякова.

ФРАЗА (от греч. phrasis — выражение, способ выражения) — 1) основная еди­ница речи, выражающая законченную мысль; смысловое единство, целостность к-рого создается интонационными сред­ствами (объединяющей фразовой инто­нацией того или иного типа и паузами, отделяющими данную Ф. от соседних), а также определенной синтаксической структурой. Ф. может соответствовать предложению, к-рое характеризуется формальными синтаксич. признаками (напр., предикативностью), но интона­ция превращает во Ф. и последователь­ность слов, предложением не являющую­ся. В нек-рых случаях фразовое оформ­ление может получить часть предложения (см. Парцелляция). Ф. состоит из одной или неск. синтагм. В односинтагменной

Ф. интонационный центр синтагмы (синтагматич. ударение) и интонационный центр Ф. (фразовое ударение) совпадают. В многосинтагменной Ф. функции фразо­вого ударения выполняет одно из синтаг­матических, а именно ударение наиболее важной по смыслу синтагмы. Интонаци­онная организация Ф. включает в себя синтагматич. членение Ф., распределе­ние акцентных характеристик слов, в совокупности передающих тема-рематич. структуру высказывания (см. Тема, Рема), мелодич. рисунок отд. синтагм и всей Ф., взаимоотношение составляющих Ф. синтагм по относит, темпу произне­сения и уровню интенсивности, просодии, тембр Ф.; 2) в нестрогом терминологиче­ском употреблении — то же, что предло­жение; 3) любое интонационно-смысловое единство, ограниченное с двух сторон паузами. В таком употреблении термина «Ф.» в нем объединяются понятия Ф. и синтагмы.

ФУНКЦИИ ЯЗЫКА —1) роль (упот­ребление, назначение) языка в человече­ском обществе; 2) детерминированное соответствие (зависимость) единиц одного множества единицам др. множества; вто­рое значение чаше применяется к едини­цам языка (напр., соотношение аффик­сов и корней слов).

Ф. я. представляют собой проявление его сущности, его назначения и действия в обществе, его природы, т. е. они являют­ся его характеристиками, без к-рых язык не может быть самим собой. Двумя главнейшими, базовыми Ф. я. являют­ся: коммуникативная — быть «важнейшим средством человеческого об­щения» (В. И. Ленин), и когнитив­ная (познавательная, гносеологичес­кая, иногда называемая экспрессивной, т. е. выражения деятельности сознания) — быть «непосредственной действительностью мысли» (К. Маркс). К ним тоже в качестве базовых добавляют эмо­циональную Ф. я. — быть одним из средств выражения чувств и эмоций, и метаяэыковую (металингви­стическую) Ф. я.— быть средством ис­следования и описания языка в терми­нах самого языка. Базовые Ф. я. взаи-мообусловливают друг друга при ис­пользовании языка, но в отд. актах речи и в текстах выявляются в разной сте­пени. С базовыми, как первичными, соотносятся частные, как производные, Ф. я. К коммуникативной функции от­носятся контактоустанавливающая (фатическая), конативная (усвоения), волюнтатив­ная (воздействия) и функция хра­нения и передачи нац. са­мосознания, традиций культуры и исто­рии народа и нек-рые другие. С когни­тивной совмещаются функции: орудия познания и овладения общественно-ист. опытом и знаниями, оценки (аксеологическая), а также — денотации (номина­ции), референции, предикации и нек-рые другие. С эмоциональной функцией свя­зана модальная функция и соотносимо вы­ражение творч. потенций, к-рое в разных науч. областях объединено с когнитивной функцией, но наиболее полно реализу­ется в худож. лит-ре, особенно в поэзии (поэтическая функция).

Реализация коммуникативной функции в разных сферах человеческой деятельно­сти определяет общественные Ф. я. Ю. Д. Дешериев различает языки с макс. объемом обществ, функций — междунар. и межнац. общения, далее идут группы языков, объем обществ, функций к-рых сужается: языки национальностей и на­родностей, существующие в письменной (лит.) и разговорной формах, включаю­щие территориальные и социальные диа­лекты, затем племенные разг. языки (нек-рые из них в развивающихся стра­нах обретают статус офиц. письм. язы­ков) и языки с миним. объемом обществ. Ф. я. — т. наз. одноаульные беспись­менные языки. Характер взаимосвязей между языковыми и социальными струк­турами изучается социолингвистикой.

Интерес к установлению Ф. я. наме­тился в 20 в. До этого слово «функция» применялось нетерминологически (напр., у Г. Пауля, А. А. Потебни) для обозна­чения роли единиц в синтаксисе (функ­ция подлежащего, функция дополнения) и в морфологии (функция формы, функ­ции флексии). Позже функцию стали по­нимать как значение формы, конструкции (О. Есперсен), как позицию в конструк­ции (Л. Блумфилд). Все это обуслови­ло возникновение частнонаучного толко­вания функции как грамматик, значения, роли (Л. Теньер), употребления языко­вых единиц (см. Функциональная грам­матика. Функциональная лингвистика).

В «Тезисах Пражского лингвистического кружка» (1929) было обосновано опреде­ление языка как функциональной систе­мы и описаны две функции речевой дея­тельности: общения и поэтическая. Нем. психолог К. Бюлер выделил в свете семиологич. принципа три Ф. я. как прояв­ляющиеся в любом акте речи: функцию выражения (экспрессивную), соотноси­мую с говорящим, функцию обращения (апеллятивную), соотносимую со слушаю­щим, и функцию сообщения (репрезента­тивную), соотносимую с предметом, о к-ром идет речь. Вопрос о кол-ве и харак­тере Ф. я. многократно обсуждался, в были отделены Ф. я. и функции единиц языка. А. Мартине постулирует наличие трех Ф. я.: главной — коммуникативной, выразительной (экспрессивной) и эстети­ческой, тесно связанной с первыми дву­мя. Р. О. Якобсон с учетом постулатов теории коммуникации к трем участникам акта речи — говорящему (отправитель, адресант), слушающему (получатель, адресат) и предмету речи (контекст, ре­ферент) — добавил еще три: контакт (ка­нал связи), код и сообщение, и соответ­ственно выделил шесть Ф. я.: экспрес­сивную (выражения, эмотивную), ко-нативную (усвоения), референтивную (коммуникативную, денотативную, ког­нитивную), фатическую (контактоуста-навливающую), метаязыковую и поэти­ческую (понимая последнюю как вообще форму сообщения). Критики этой теории отмечают, что все функции по существу являются разновидностями коммуника­тивной и выступают как однопорядковые.

Рассматривая речевую деятельность как единство общения и обобщения, А. А. Леонтьев отделил Ф. я., проявляю­щиеся в любой ситуации общения, от функций речи как факультативных, возникающих в особых ситуациях. В сфере общения к Ф. я. отнесена коммуни­кативная, а в сфере обобщения — функ­ция орудия мышления, функция суще­ствования обществ.-ист. опыта и нац.-культурная функция; все они могут дуб­лироваться неязыковыми средствами (мнемонич. средства, орудия счета, пла­ны, карты, схемы и т. п.). К функциям речи отнесены: магическая (табу, эвфе­мизмы), диакритическая (компрессия речи, напр, в телеграммах), экспрессив­ная (выражение эмоций), эстетическая (поэтическая) и нек-рые др. В. А. Аврорин в числе Ф. я. назвал четыре: комму­никативную, экспрессивную (выражения мысли), конструктивную (формирования мысли) и аккумулятивную (накопления обществ, опыта и знаний), а в числе функ­ций речи — шесть: номинативную, эмо-тивно-волюнтативную, сигнальную, поэ­тическую, магическую и этническую. Нек-рые исследователи выделяют св. 25 Ф. я. и функций единиц языка.

В 70—80-х гг. 20 в. обозначилось стремление связать Ф. я. с аппаратом их реализации в системе и структуре языка (М. А. К. Халлидей). Ю.С. Степанов на основе семиотич. принципа вывел три Ф. я.: номинативную, синтаксическую и прагматическую, как универсальные свойства языка, соответствующие трем аспектам общей семиотики: семантике— номинация, синтактике — предикация и прагматике — локация. Первичным ап­паратом номинации выступают характе­ризующие знаки (именные и глагольные классы слов), предикации — элементар­ные синтаксич. контактные словосоче­тания, локации — дейксис ситуации общения («я-здесь-сейчас»), а вторичный аппарат образуется на основе транспо­зиции знаков. Эти Ф. я., согласно данной теории, лежат в основе всех возможностей использования языка как средства обще­ния, познания и воздействия.

Проблема Ф. я. вызывает особый ин­терес в связи с расширением сферы изуче­ния языка в действии, особенностей раз­говорной речи, функциональных стилей, лингвистикой текста и т. д. Перед ис­следователями стоят задачи установле­ния, как и какие средства системы и структуры языка служат преим. для вы­явления той или другой Ф. я.

ФУНКЦИОНАЛЬНО - СЕМАНТИЧЕ­СКОЕ ПОЛЕ – система разноуровне­вых средств данного языка (морфологи­ческих, синтаксических, словообразовательных, лексических, а также комбини­рованных – лексико-синтаксических и т. п.), взаимодействующих на основе общ­ности их функций, базирующихся на определ. семантич. категории (см. Катего­рия языковая). Ф.-с. п. аспектуальности, темпоральное, залоговости, локатив-ности и т. п. представляют собой разно­видности языковых категорий. Ф.-с. п. включают не только грамматич. единицы, классы и категории как исходные систе­мы, но и относящиеся к той же семантич. категории элементы их среды. Термин «Ф.-с. п.» связан с представлением о группировке (упорядоченном множест­ве) взаимодействующих языковых средств и их системно-структурной организации (параллельный термин «функционально-семантическая категория» подчеркивает семантико-категориальный аспект того же предмета исследования). Понятие «Ф.-с. п.» включается в систему понятий и терминов грамматики, исследующей языковые единицы не только в направ­лении от формы к значению, но и от зна­чения к форме.

Понятие поля в грамматике разрабаты­вается в сов. яз-знании с 60—70-х гг. 20 в. (В. Г. Адмони, М. М. Гухман, Е. В. Гулыга, Е. И. Шендельс, А. В. Бондарко и др.). Во мн. отношениях оно опирается на теорию понятийных катего­рий И. И. Мещанинова (см. Понятийные категории), на учение В. В. Виноградо­ва о модальности как о семантич. катего­рии, имеющей в языках разных систем смешанный лексико-грамматич. характер. Виноградовым была выявлена система форм и видов выражения категории мо­дальности в рус. яз. в сфере синтаксиса, морфологии и тех лексич. элементов, к-рые, по выражению Л. В. Щербы, вы­полняют «строевую» роль.

В основе каждого Ф.-с. п. лежит определ. семантич. категория — тот семан­тич. инвариант, к-рый объединяет разно­родные языковые средства и обусловли­вает их взаимодействие. Так, семантич. инвариант аспектуальности, заключаю­щийся в передаче характера протекания и распределения действий (и др. разно­видностей предикатов) во времени, рас­крывается в системе содержат, ва­риантов, включающих такие признаки, как отношение действия к пределу, фазовость (обозначение начала, продолжения и завершения действия), перфектность, т. е. обозначение актуальности последст­вий действия (пересечение полей аспек­туальности и темпоральности). Каждый семантич. вариант в рамках данного Ф.-с. п. связан с определ. средствами формального выражения. Ф.-с. п. пред­ставляет собой двустороннее (содержа­тельно-формальное) единство, охваты­вающее конкретные средства данного языка со всеми особенностями их формы и содержания.

Для структуры Ф.-с. п. характерно со­отношение центра и периферии. Ядром (центром) Ф.-с. п. является единица язы­ка, наиболее специализированная для выражения данной семантич. категории. Понятия центра и периферии Ф.-с. п. связаны с более общей идеей центра и пе­риферии в системе языка (Ф. Данеш).

Ф.-с. п. характеризуются многообра­зием структурных типов. Помимо моно­центрических (сильно центрированных) полей, базирующихся на грамматич. ка­тегории (ср. в рус. яз. аспектуальность, темпоральность, объективную модаль­ность, персональность, залоговость, компаративность), существуют полицентри­ческие (слабо центрированные) поля, опирающиеся на нек-рую совокупность разл. языковых средств, к-рые не образуют единой гомогенной системы форм. Так, в рус. яз. к разл. вариантам данного типа относятся поля таксиса, бытийности, состояния, субъектности, объектности, определенности/неопределенности, качественности, количественности, посессивности, локативности, причины, це­ли, условия, уступки, следствия.

Поля в разных языках, базирующиеся на одной и той же семантич. категории, могут существенно различаться по своей структуре. Так, если в слав, языках центром поля аспектуальности является грамматич. категория вида, то в нем. яз., где нет вида как грамматич. категории, центр, роль играют разл. лексико-грам­матич. средства выражения предельности / непредельности действия. Если в «артиклевых» языках, напр, в немецком, английском, французском, болгарском, сильно центрированное поле определен­ности/неопределенности опирается прежде всего на систему форм артикля, то в язы­ках, не имеющих этих форм, данное поле не имеет единого грамматич, центра. Так, в рус. яз. в данном случае налицо поли­центрическое (слабо центрированное) Ф.-с. п. рассеянной (диффузной) струк­туры (ср. такие средства, как нек-рые разряды местоимений и количественно-определит. прилагательных, слово «один» как показатель неопределенности, порядок слов, фразовая интонация и т. п.). Выделяются зоны пересечения по­лей (т. е. области взаимодействия семан­тич. элементов разных полей, ср., напр., семантич. комплексы с аспектуально-темпоральными, аспектуально-модальными элементами, с возможным участием эле­ментов качественности и т. п.). Группи­ровки Ф.-с. п. в данном языке образуют систему. Описание системы Ф.-с. п. того или иного языка может рассматриваться как одна из задач функциональной грамматики.

В совр. сов. яз-знании разрабатываются принципы выделения Ф.-с. п., рассмат­риваются их системные отношения (осн. группировки полей, их взаимосвязи), типы и разновидности, проблемы выделе­ния семантич. доминанты поля, типоло­гии., сопоставит, и диахронич. аспекты теории поля. Разрабатывается теория Ф.-с. п. в связи с понятиями системы и среды и др.

ШТАМП (от итал. stampa — печать) речевой — стилистически окрашенное средство речи, отложившееся в коллек­тивном сознании носителей данного язы­ка как устойчивый, "готовый" к упот­реблению» и потому наиболее "удобный" знак для выражения определенного язы­кового содержания, имеющего экспрессив­ную и образную нагрузку. В основу по­нятия Ш. положен, т. о., функциональ­ный признак: при условии частого в регулярного употребления Ш. может стать любая структурная и содержатель­но-смысловая единица языка (речи) — сло­во и словосочетание, предложение и вы­сказывание, лозунг и поговорка и т. п. Напр., «форум» в значении 'собрание', 'совещание'; «почин», «нехитрые пожит­ки», «труженики села», «городок, что раскинулся на берегу...», «оправдать доверие народа», «спустить на тормозах» и пр. Термины «Ш.», «шаблон» («трафарет») имеют негативно-оце­ночное (иногда субъективное) значение и относятся гл. обр. к бездумному и без­вкусному использованию выразит, воз­можностей языка. В этом состоит отличие Ш. от нейтральных понятий стан­дарт, стереотип (клише), имею­щих информативно-необходимый харак­тер и относящихся к целесообразному применению готовых формул в соответ­ствии с коммуникативными требованиями той или иной речевой сферы. Напр., канцелярское клише «предъявленному верить» и бытовой стереотип «два до конца» (о билетах на транспорте) — наи­более привычная и экономная форма отражения тематико-ситуативной спе­цифики деловой и разг. речи. Образная же экспрессия, сила к-рой состоит в инди­видуальной неповторимости, неизбежно переходит в разряд Ш. при условии без­удержного массового воспроизводства. Напр.: «белое, черное и пр. золото» ('хлопок', 'нефть'), «большая литера­тура», «люди в белых халатах» и т. д. Такое явление более всего свойственно агитационно-побуждающим видам массо­вой коммуникации; поэтому своеобраз­ным источником Ш. оказывается публицистич. речь. Но и в ней рост популярно­сти обрекает Ш. на потерю качества, ве­дущую к иронич. восприятию. Ср. га­зетный Ш. 20—30-х гг. «Больше внима­ния (черной металлургии, сельскому хо­зяйству и пр.)», высмеянный И. Ильфом и Е. Петровым («Больше внимания раз­ным вопросам!»). Негативные свойства Ш. вступают в острое противоречие с принципами языково-стилистич. отбора в худож. речи: чем очевиднее заявка на уникальную эстетич, ценность способа выражения, тем болезненнее проходит процесс его преобразования в Ш., напр, «лукавинка», «скупая мужская слеза» и пр. Возникновение, типы Ш., способы борьбы со Ш. изучаются стилистикой и культурой речи. Связь речевых Ш. со штампом мышления (как часть более широкого вопроса о соотношении субъ­ективных и интерсубъективных навыков речи) — предмет социолингвистики и психолингвистики.

ЭКСПРЕССИВНОСТЬ (от лат. expr

Дата добавления: 2015-07-26