Н.Д. Арутюнова

ЖЕСТОВ ЯЗЫКИ — коммуникативные системы, план выражения к-рых строит­ся не на акустической, как в звуковых языках, а на кинетической (жестикуляторно-мимической) основе. Распростра­нено мнение, что в процессе глоттогенеза Ж. я. предшествовали звуковым язы­кам. Ж. я. служат основным, а нередко и единств, средством общения глухих. Во мн. регионах были также распростра­нены Ж. я. слышащих; их существование отмечено в Сев. и Юж. Америке, Африке, Австралии, Океании, Индии, на Кавка­зе, в Средиземноморье.

Среди Ж. я. слышащих наиболее из­вестны Ж. я. аборигенов Австралии и Сев. Америки. Широкое распространение Ж. я. среди австралийцев связано с ри­туальным молчанием юношей во время инициационных обрядов и вдов в период траура, длившегося у нек-рых племен до года и более; Ж. я. используются также для коммуникации на расстоянии, для соблюдения тишины на охоте и т. п. Терр. распространения отд. Ж. я. австралий­цев не совпадает с этнич. и лингвистич. границами. Эти Ж. я. описаны недоста­точно; опубл. словники ряда языков (от неск. десятков до неск. сотен жестов), грамматич. наблюдения единичны.

В сев.-амер. прериях был широко рас­пространен единый Ж. я., использовав­шийся в основном при межэтнич. обще­нии; по нек-рым данным, в кон. 19 в. им владело св. 100 тыс. чел. Лексич. состав этого Ж. я. описан достаточно пол­но, грамматич. структура изучена слабо.

Ж. я. глухих, наиболее развитые кинетич. системы общения, потенциально не уступают по коммуникативным возмож­ностям звуковым языкам, но фактически их лексика беднее лексики развитых лит. языков, что является следствием низкого социолингвистич. статуса Ж. я. Струк­турно эти Ж. я. независимы от звуковых языков. Их родств. связи не определяют­ся родством соотв. общенац. языков. Напр., амслен (Amslan < American Sign Language), Ж. я. глухих США и б. ч. Канады, близок к языку глухих Франции, но не родствен языку глухих Англии.

Самые существ, различия между Ж. я. и звуковыми языками относятся к плану выражения. Жест, минимальная била­теральная единица Ж. я., складывается из херем (от греч. hejr, hejros 'рука'), объединяющихся в три класса. Херемы одного из них указывают место испол­нения жеста, второго — конфигурацию руки, третьего — характер движения. Число херем сравнимо с числом фонем звукового языка. Так, в амслене 55 херем, в швед. Ж. я. глухих — 64, в юж.-франц. Ж. я. глухих — 53. Херемный анализ позволил выработать эффективные сис­темы нотации для ряда Ж. я. Экспери­ментальные исследования доказали пси­хологич. реальность херем: запоминание жестов и жестовые «оговорки» основы­ваются на херемном составе жеста; на компонентной структуре жестов строит­ся и выполнение Ж. я. поэтич. функции.

Ж. я. используют трехмерность про­странства и с грамматич. целями. Если в звуковых языках нормой является раз­деление лексич. и грамматич. значений в некоей минимальной временной после­довательности, то в Ж. я. грамматич. семантика передается, как правило, од­новременно с лексической; в процессе исполнения жесты подвергаются модуля­циям, к-рые внешне напоминают внутр. флексию звуковых языков, однако эта аналогия поверхностна; по данным пси­холингвистики, жесты и морфологич. операции, к-рым они подвергаются, хра­нятся в памяти как отд. сущности. Типы модуляций, к-рым может подвергаться конкретный жест, определяют отнесение его к той или иной части речи. Набор грам­матич. категорий конкретного языка глу­хих не связан с набором категорий обще­нац. языка данного социума; в амслене, напр., прилагательное — подкласс пре­дикатов, а не имен, в глаголе морфоло­гически выражается число объекта (в т. ч. дв. число) и т. д.

В синтаксисе нелинейность плана вы­ражения Ж. я. используется в первую очередь для локализации: жести­кулирующий «помещает» участников опи­сываемой ситуации в разл. точки про­странства, и в дальнейшем артикуляция предикатов предсказуемо модифици­руется в зависимости от локализации их аргументов.

Высказывания на Ж. я., кроме осн., жестикуляторного, компонента, имеют еще и немануальный компонент (исполь­зование взгляда, выражения лица, движе­ний головы и тела), функции к-рого зна­чительно шире функций невербального компонента звуковых высказываний. Ми­мика в ряде случаев служит для противо­поставления иначе не различающихся лек­сем; в нек-рых Ж. я. имеются мимич. наречия, артикулируемые одновременно с определяемыми ими предикатами. Не­мануальный компонент высказывания ис­пользуется для выражения дейксиса, от­рицания, актуального членения, разных типов вопросов и т. п.

Ж. я. называют также жестовые мани­фестации звуковых языков. В развитых обществах б. ч. глухих двуязычна: наря­ду с родными Ж. я. они владеют и обще­нац. языком. При общении на общенац. языке используется его жестовый ва­риант: синтаксич. структура общенац. языка сохраняется, морфология, как правило, редуцируется, слова звукового языка заменяются жестами родного язы­ка; те лексич. и грамматич. единицы, аналоги к-рых в родном языке отсутствуют,— дактилируются (побуквенно передаются средствами пальцевой азбуки)

Лингвистич. изучение Ж. я., начато У. К. Стокоу в 50-х гг. 20 в., особенно активизировалось с 70-х гг., появилась периодика, специально посвященна: Ж. я. («Sign Language Studies», 1972— «The Reflector: A Journal for Sign Langua ge Teachers and Interpreters», 1981—) проводятся междунар. конференции (Стокгольм, 1979; Бристоль, 1981; Рим 1983; Амстердам, 1985; Хельсинки, 1987).

ИНВЕРСИЯ (от лат. inversio — перево­рачивание, перестановка) — 1) в широ­ком понимании: любое отклонение по­рядка членов предложения от наиболее распространенного; 2) в узком понима­нии: такое отклонение от порядка членов предложения, к-рое не связано с изменением синтаксических связей и актуаль­ного членения предложения. И. (в 1-м значении) как грамматич. средство встре­чается, напр., при общем вопросе в герм, и ром. языках, ср. англ. Не is ready 'Он готов' и Is he ready? 'Готов ли он?' Один из типов И. во 2-м значении—постановка ремы перед темой в целях эмфазы, обыч­но сопровождаемая интонационным выде­лением ремы, ср. рус. «Интересную кни­гу я вчера видел». В поэтич. речи такая И. во 2-м значении связана с требования­ми размера, рифмы: «Играет и воет, как зверь молодой, завидевший пищу из клет­ки железной» (А. С. Пушкин). И. может использоваться в стилистич. целях; напр., в рус. яз. постпозиция прилагательного-определения может делать речь более торжественной или архаизированной.

КИНЕСИКА (от греч. kinesis — движе­ние) — совокупность кинем — зна­чимых жестов, мимических и пантомими­ческих движений, входящих в коммуни­кацию в качестве невербальных компо­нентов при непосредственном общении коммуникантов. К. изучается в яз-знании (гл. обр. в паралингвистике) в связи с проблемами происхождения языка, а также в теории общения и семиотике; рассматривается также лингвострановедением. Описывается в синхронии и в ге­незисе — как рудимент древнейших форм общения и как средство становления ре­чевой деятельности (см. Жестов языки). Различают универсальные (в т. ч. врож­денные) и социально обусловленные дви­жения. Движения первого типа, частично общие для человека и высших животных, яв­ляются непреднамерен­ными (эмоциональны­ми и подражательны­ми) и изучаются зоо­психологией в связи с предпосылками зна­кового поведения, ис­пользуются при дрес­сировке. Функции К. привлекали внимание ученых начиная с 19 в. (Ч. Р. Дарвин, В. Вундт). Во 2-й пол. 20 в. К. стала предме­том изучения в яз-знании. Ее рассматривают как вспомогат. средст­во общения, вторичное относительно номина­тивной и коммуника­тивной функций языка (Г. В. Колшанский); как средство сопровож­дения речи (вне зна­чимости) и как зна­чимый субститут рече­вых отрезков (Е. М. Верещагин); как обя­зательный, всегда зна­чимый и первичный (относительно момента развертывания речи) невербальный компо­нент 'коммуникации (И. Н. Горелов).

• Дарвин Ч., Вы­ражение эмоций у чело­века и животных, Соч., т. 5 М., 1953, с. 681-923: Николаева Т. М., Успевский Б. А., Яз-знание и пара­лингвистика, в сб.: Лингвистич. исследования по обшей и слав, типо­логии, М.. 1966; Колшанский Г. В.. Паралингвистика, М., 1974; Горелов И. Н., Невербальные компоненты комму­никации, М.. 1980; Trager G., Para-language: a first approximation, "Studies in Linguistics", 1958. v. 13; Вiгdwhiste1 R. L.. Kinesics and context, Phil., 1970: Leonhard K., Der menscbliche Ausdruck in Mimik. Gestik und Phonik. Lpz., 1976.

И. Н. Горелов.

КОННОТАЦИЯ (ср.-лат. connotatio. от connoto — имею дополнительное значе­ние) — эмоциональная, оценочная или стилистическая окраска языковой единицы узуального (закрепленного в системе языка) или окказионального характера. В широком смысле это любой компонент, к-рый до­полняет предметно-понятийное (или де­нотативное), а также грамматич. содер­жание языковой единицы и придает ей экспрессивную функцию (см. Функции языка) на основе сведений, соотносимых с эмпирич., культурно-ист., мировоз-зренч. знанием говорящих на данном язы­ке, с эмоциональным или ценностным отношением говорящего к обозначаемому или со стилистич. регистрами, характе­ризующими условия речи, сферу языко­вой деятельности, социальные отношения участников речи, ее форму и т. п. В уз­ком смысле это компонент значе­ния, смысла языковой единицы, выступаю­щей во вторичной для нее функции наи­менования, к-рый дополняет при упот­реблении в речи ее объективное значе­ние ассоциативно-образным представле­нием об обозначаемой реалии на основе осознания внутр. формы наименования, т, е. признаков, соотносимых с букваль­ным смыслом тропа или фигуры речи, мотивировавших переосмысление данного выражения.

Субъективная речевая природа К. про­тивопоставлена объективному содержа­нию языковых единиц, ориентированному на когнитивную (познават., гносеологич.) функцию языка.

Субъективность К. проявляется в воз­можности противоположной интерпре­тации реалии, названной одним и тем же словом, напр. «волосенки» — ласкат. или преиебрежит. К. связана со всеми эмотивно-прагматическими (см. Прагмати­ка) аспектами текста, создающими его экспрессивную окраску. Все языковые сущности, содержащие К.,— своего ро­да прагматич. «полуфабрикаты», к-рые при реализации в высказывании придают ему субъективную модальность. К. спо­собна также выполнять текстообразующую функцию путем оживления образа (внутр. формы) и использования его как средства поверхностно-синтаксич. согла­сования элементов текста или путем обыгрывания стилистич. регистра.

В структуре К. ассоциативно-образный компонент выступает как основание оце­ночной квалификации и стилистич. мар­кированности, связывая денотативное и коннотативное содержание языковой единицы. Последнее придает «суммар­ную» экспрессивную окраску всему вы­ражению, в к-ром может доминировать: образное или звукосимволич. представ­ление («губошлеп», «кровавая заря»); оценочная квалификация — эмоциональ­ная («солнышко»), качественная («бур­да»), количественная («носище»); к.-л. из стилистич. регистров (офиц. или торжеств, «воздвигать», прост, «валан­даться»). Узуальная К. оформляется суффиксами субъективной оценки, осоз­наваемой внутр. формой, звукоподража­ниями, аллитерацией, экспрессивно ок­рашенными словами и фразеологизмами. Однако для К. характерна нелокализованность, разлитость по всему тексту, создающая эффект подтекста. К.— язы­ковая универсалия (см. Универсалии), формы проявления к-рой зависят от спе­цифики значимых единиц того или ино­го языка и от правил их комбинатори­ки и организации текста.

Существуют многочисл. определения К. как на основе семантич. свойств («созначение», «добавочное значение» и т. д.), так и с учетом системных свойств языко­вого выражения, проявляющихся в сино­нимии, антонимии, в принадлежности к определ. формам существования языка (литературной, диалектной и т. п.), или с учетом звуковой оболочки выражения. Понятие К. возникло в схоластич. ло­гике и проникло в яз-знание в 17 в. че­рез грамматику Пор-Рояля (см. Уни­версальные грамматики) для обозначе­ния свойств (акциденции) в отличие от субстанций. В логике позднее она стала противопоставляться денотации (экстенсионалу) как сущность понятийная (интенсионал). В лингвистике с кон. 19 в. термином «К.» стали обозначаться все эмотивно окрашенные элементы содер­жания выражений, соотносимые с праг­матич. аспектом речи (О. Эрдман, Л. Блумфилд). Закреплению подобного понимания термина «К.» способствовали психолингвистич. исследования аффектив­ной стороны слов, а также ассоциативные эксперименты, показавшие реальность осознания ассоциативно-образных, оце­ночных и стилистич. признаков.

• Блумфилд Л., Язык. пер. с англ., М.. 1968; Комлев Н.Г., Компоненты содержат, структуры слова. М., 1969; Галь­перин И.Р., Информативность единиц языка, М.. 1974: Колшанскии Г.В., Соотношение субъективных и объективных факторов в языке, М.. 1975; Харченко В.К., Разграничение оценочное, образ­ности, экспрессии и эмоциональности в се­мантике слова, РЯШ. 1976, № 3; Говердовский В.И., История понятия конно­тации, НДВШ. ФН. 1979. № 2; Вино­кур Т.Г., Закономерности стилистич. ис­пользования языковых единиц, М., 1980; Ульман С., Стилистика и семантика, пер. с англ., в кн.: НЗЛ, в. 9 — Лингвостилисти­ка. М., 1980; Шаловский В.И., Эмотивный компонент значения и методы его описания. (Учебное пособие к спецкурсу). Волгоград. 1983; Телия В.Н., Коннотативный аспект семантики номинативных еди­ниц. М., 1986.

В.Н. Гелия.

КОНТЕКСТ (от лат. contextus — соеди­нение, связь) — фрагмент текста, вклю­чающий избранную для анализа единицу, необходимый и достаточный для опре­деления значения этой единицы, являю­щегося непротиворечивым по отношению к общему смыслу данного текста. Иначе говоря, К. есть фрагмент текста минус определяемая единица. Понятие «К.» не равнозначно понятию «текст». Так, в тексте «Летайте самолетами Аэрофлота» для слова «летайте» К.— «самолетами Аэрофлота», для слова «самолетами» — «летайте... Аэрофлота», для слова «Аэро­флота» — «летайте самолетами», т. е. чис­ло К. в тексте зависит от числа состав­ляющих его единиц, где каждой соответ­ствует свой К.

Различают микроконтекст — миним. окружение единицы, в к-ром она, включаясь в общий смысл фрагмента, реализует свое значение плюс дополни­тельное кодирование в виде ассоциаций, коннотаций и т. д., и макроконтекст — окружение исследуемой еди­ницы, позволяющее установить ее функ­цию в тексте как целом. Напр., выделе­ние ключевых слов текста возможно лишь с привлечением макроконтекста. То же относится к трактовке символов.

Исследование единицы с привлече­нием микро- и макроконтекста может привести к разл. результатам. Так, при анализе текстов В. Я. Брюсова микро­контекст определяет слово «жизнь» как одно из возможных словарных значений:

1) физиологич. существование человека,

2) совокупность всего пережитого, 3) жиз­ненная сила, энергия. В то же время макроконтекст (совокупность поэтических текстов Брюсова) осуществляет смысло­вую параллель: жизнь — могила. Т. о., микротекст и макроконтекст различны по своим функциям.

Существует точка зрения, согласно к-рой микроконтекст и макроконтекст отличаются только своей протяженно­стью. Под первым понимается предложе­ние (высказывание), под вторым — более протяженный фрагмент, как минимум — сверхфразовое единство. Этот чисто формальный подход неоправдан; напр., в высказывании «Сильвио продолжал метать» (А.С. Пушкин) значение глагола «метать» становится ясным только с при­влечением предшествующего фрагмента, где описывается ситуация игры в карты. Границы микро- и макроконтекста не мо­гут быть детерминированы заранее; они зависят как от исследуемой единицы, так и от целей исследования. Представление о том, что чем крупнее единица, тем более широкий К. требуется для ее детерминирования, далеко не всегда соответствует лингвистич. реальности.

Поскольку текст развертывается линей­но, К. подразделяется на левый и правый; напр., «Рождение царевича праздновали трехдневным торжеством при колокольном звоне и пушечной паль­бе. Царь в знак своей радости даровал прощение осужденным на смерть, возвратил из ссылки преступни­ков, роздал богатую милостыню, простил народу долги и недоимки, искупил неволь­ников, заключенных за долги» (Пушкин). В данном случае левый, т. е. предшест­вующий, К. разъясняет причину радости; правый, т. е. последующий,— следствие. Значение выражения «в знак своей радос­ти» понятно я без К., но стоящая за этим конкретная ситуация раскрывается толь­ко через К.

К.— необходимое условие коммуника­ции. Различаются собственно лингвистический и экстра­лингвистический К., т.е. си­туация коммуникации, включающая ус­ловия общения, предметный ряд, время и место коммуникации, самих коммуни­кантов, их отношения друг к другу и т. п. Так, смысл высказывания «Окно откры­то?» может трактоваться как просьба за­крыть или открыть окно в зависимости от температуры в помещении и на улице, от уличного шума, т. е. от условий про­текания общения.

Собственно лингвистический, или вер­бальный, К. противопоставляется невербальному К., т. е. мимике, жестам, телодвижениям. Невербальный К. всегда сопровождает вербальный, а иногда его заменяет. Невербальный К. может раскрывать значение языковых единиц. Напр., указывающие жесты рас­крывают значение дейктических (см. Дейксис) элементов высказывания.

К. бывает эксплицитный, т. е. явно выраженный как вербальными, так и невербальными средствами, и имплицитный, т. е. явно не выраженный. Имплицитный К. является одним из ви­дов пресуппозиции: либо это фоновые знания коммуникатов о предшествующей ситуации, либо знание предшествующих текстов. Так, высказывание «К вечеру похолодало» содержит имплицитный ле­вый К.— «Днем было тепло». Высказы­вание «Петр видел в сыне препятствие настоящее и будущего разрушителя его создания» (Пушкин) предполагает зна­ние предшествующих текстов по истории России.

В зависимости от функций выделяется неск. типов вербального К.: разрешаю­щий, поддерживающий, погашающий, компенсирующий, интенсифицирующий. Под разрешающим понимается К., снимающий полисемию языковой единицы; в этом случае единица трак­туется как однозначная: «На вечер­нем небе показалась яркая звезда» («звезда» — небесное тело). Поддер­живающий К. обеспечивает повто­ряемость значения определ. единицы в тексте; в частности, это относится к упо­треблению терминов в науч. и науч.-технич. тексте. Погашающий К. соз­дает значение единицы, не совпадающее с ее типичным значением в системе языка (ср. выше пример со словом «жизнь» у Брюсова). Компенсирую­щий К. способствует адекватному вос­приятию смысла в условиях невыражен­ности к.-л. элемента, напр. при эллипси­се. Интенсифицирующий К. способствует приращению смысла в про­цессе восприятия текста, как бы прибав­ляя новые значения к уже употребленной единице. Так, во мн. произведениях рус. поэзии слово «звезда», вводимое в начале текста в значении 'небесное тело', начинает приращивать такие значения, как 'любовь', 'судьба', 'предназначение'. К интенсифицирующему К. могут быть отнесены случаи появления т. наз. мер­цающего значения, когда в тексте реали­зуются одновременно веек, значений еди­ницы. Так, в стихотворении Пушкина «Я помню чудное мгновенье...» слово «гений» реализует значения: 1) воплоще­ние идеала душевных свойств человека, высшее проявление чего-либо, 2) божест­во, дух вдохновенья. Первое детерми­нируется микроконтекстом, второе — макроконтекстом. К. является объектом изучения в лингвистике, но одновременно и инструментом исследования (напр., контекстуальный анализ семантики сло­ва, ситуативно-прагматич. анализ выска­зывания и т. п.).

• Колшанский Г. В.. Паралинг­вистика, М.. 1974: его же, Контекстная семантика, М., 1980; Xованская 3.И., Лексич. актуализация, НДВШ. ФН, 1983. № 1; Slama-Cazacu Т., Langage et contexte. Je probleme du langage dans la conception de l'expression et de l'interpretation Par des organisations contextuelles, s Gravenhage, 1961.

И. Г. Toрсуeвa.

КОРЕФЕРЕНТНОСТЬ (от лат. со- — приставка, означающая совместность, и ре­ферент) (референциальное тождество)— отношение между компонентами выска­зывания (обычно именными группами), к-рые обозначают один и тот же внеязыковой объект или ситуацию, т. е. имеют один и тот же референт. К. часто являет­ся одним из видов анафорического от­ношения, выражаемого местоимениями и местоименными словами (напр., во фразе «Письмо Татьяны предо мною, его я свято берегу местоим. «его» кореферентно именной группе «пись­мо Татьяны») или значением определен­ности в составе одного из кореферентных выражений (напр., «Она вышивала воротник мужской сорочки. Работа была срочная» см. Определенности — неопределенности категория). Коре­ферентны могут быть и слова, не свя­занные анафорич. отношением, напр, «свою» и «его» во фразе «Он признал свою ошибку, и его простили». От­ношение тождества референтов, выражен­ное с помощью спец. предиката тождест­ва (напр.: «Утренняя звезда — это Ве­нера»), обычно не считается К.

При семантич. переносах возможна К. между именными группами, к-рые обозначают разные объекты, лишь мето­нимически связанные друг с другом; напр., во фразе «Этот господин заставил публику читать себя» выде­ленные части кореферентны, хотя «себя» обозначает не «этого господина», а «со­чинения этого господина».

К. следует отличать от лексич. и се­мантич. повтора, напр.: «Приутихло море синее, приутихли реки быстрые»; во фразе «Ворон к ворон у летит» две лексически тождест­венные именные группы «ворон» и «во­рону» не кореферентны.

К. возможна между именными груп­пами, не обозначающими определенных, т. е. индивидуализированных, объектов, напр.: «У разных лексем воз­можности подчинения себе других слов различны». К. невозможна, однако, между выражениями с существенно разл, типом референции (см. Референция). Так, во фразе «Иван врач, но он не пе­диатр» местоимение «он» кореферент­но имени «Иван», тоже обозначающему конкретный объект, но не слову «врач», выражающему свойство.

Понятие К. используется для описания семантики местоимений. Так, возврат­ные местоимения всегда выражают К., а личные и относительные могут выражать не К., а концептуальное тождество («У тебя дети в школе, а у меня они в детский сад ходят») или частичную равносильность («Завязался беско­нечный спор, которых я не вы­ношу»). К. лежит в основе связности текста; напр., связь фраз «Ограблен крупный банк. Грабителям удалось скрыться» создается за счет К. слова «грабителям» с подразумеваемым субъек­том глагола «ограблен».

• Падучева Е.В., Высказывание и его соотнесенность с действительностью, М., 1985; Dik S.С., Referential indentity. «Lingua», 1968. v. 21; Bosch P.. Agree­ment and anaphora. A study of the role of pronouns in syntax and discourse, L., 1983.

Дата добавления: 2015-07-26