Часть 2 4 страница. Один из преследователей с раздражением сдернул с головы шапку и вытер ею потное ли­цо

Один из преследователей с раздражением сдернул с головы шапку и вытер ею потное ли­цо. Первое, что бросилось Шмидту в глаза, был ярко-рыжий цвет его шевелюры.

Анатолий? Не может быть! Ему-то чего не хватало? Ведь он был правой рукой Шмидта. Он вспомнил стремление Толяна во всем дей­ствовать самостоятельно... Ответ напрашивал­ся сам собой. Зачем быть правой рукой, если можно стать шефом? Шмидт чуть было не за­стонал от досады и еще плотнее прижался к земле...

По берегу навстречу Толяну шел парень в камуфляжке с пулеметом Калашникова в ру­ках. Тут Шмидт не ошибся, когда по звуку оп­ределил старый добрый ПК.

— Ну, как? — спросил Толян.

— Накрыл обоих, — отозвался парень с ду­рацким смешком. — В решето...

Шмидт узнал в нем того самого бойца, Бу­гая, которого его заместитель якобы собствен­норучно казнил за предательство.

— Точно замочил? — не отставал от стрелка Толян.

— Иди, проверь сам, если не веришь, — ог­рызнулся боец. — Можешь контрольный выст­рел сделать. Прямо на дне.

— Ладно, — Толян махнул рукой своим бой­цам. — Соберите трупы и сворачивайтесь. Па­латки и машины поджечь.

— А шашлык? — Крикнул кто-то. — Тоже со­жжем? Или, может, воспользуемся? Ха-ха!

— Шашлык можете доесть. Заработали, — цинично ухмыльнулся Толян и снова нахлобу­чил на голову вязаную шапку.

Шмидт дождался, пока убийцы уедут. Толь­ко когда вдали затих шум от двигателей их ма­шин, он поднялся. Ванька уже оправился от страха и смотрел на Шмидта каким-то взрос­лым, недетским взглядом.

— Это был дядя Толя? — спросил он Шмидта.

— Он самый, — подтвердил тот. — Такие, брат, дела у нас невеселые. А теперь давай ду­мать, как будем отсюда выбираться.

Дмитрий посадил Ваньку к себе на плечи и двинулся вдоль реки в направлении, противо­положном тому, в котором уехали убийцы. Уже в полной темноте он, наконец, вышел к какой-то дороге. От приличных машин он пря­тался в лесу. Когда увидел старый «Запоро­жец», вышел на проезжую часть и поднял руку. В обмен на швейцарские часы водитель-пенси­онер довез их до станции, купил билет на элек­тричку и выделил Шмидту деньги на метро.

В час ночи грязный и усталый Шмидт со спя­щим Ванькой на руках вошел в подъезд элитной башни на Юго-Западе Москвы. Он сразу же поднял на ноги всю свою службу безопасности, но Толян как сквозь землю провалился...

Потрясенная Ольга сидела на кухне и смот­рела в окно на раскинувшийся внизу залитый огнями город.

«Сколько это все будет продолжаться? — думала она, едва сдерживая слезы. — Сегодня Ванька чудом остался жив. Словно какое-то проклятье. И есть ли выход этого заколдован­ного круга?»

Ответа не было.

XXVIII

Виктор Петрович Зорин больше не пригла­шал Кабана в японский ресторан. Собственно, после событий на Покровских карьерах он его вообще никуда не приглашал. Разговор прохо­дил в салоне Зоринского «мерседеса». Говорил, в основном, Кабан и говорил с обидой в голосе.

— Ты, Виктор Петрович, мною просто взял и подтерся. Пока я в силе был, со мной нужно было считаться. А теперь что?

Зорин не уставал удивляться наивности экс-авторитета. Ну прямо дитя малое, ей-богу. Всю жизнь в каменных джунглях врагов себе нажи­вал, и все еще надеется на бескорыстную лю­бовь окружающих.

— Ну что ты, ей-богу, как маленький? Зала­дил одно и то же. Сам должен понимать. Да, месяц назад тебе была одна цена, сейчас — дру­гая. И гораздо ниже. Мы живем в рыночные времена, приспосабливайся. Я тебе совершен­но искренне сочувствую, но заниматься благо­творительностью не могу. Завтра, может, и об меня точно так же ноги вытрут.

Кабан продолжал бубнить свое. Смысл его стенаний сводился к одному — нужны деньги, тогда он поднимется и подомнет всех своих противников. Но он понимал, что его слова до собеседника не доходят. Зачем тому поднимать упавшего Кабана, если проще купить уже гото­вую, сильную криминальную группировку? Чтобы потом, использовав, как презерватив, так же избавиться и от нее.

Кабан разочарованно вздохнул. Он уже со­бирался вылезти из машины, когда Зорин вдруг остановил его.

— Постой, кое-что я попробую для тебя сде­лать... Я помогу тебе, если ты найдешь мне Бело­ва, живого или мертвого. Мертвого даже лучше. Ты ведь обещал мне это сделать. Не забыл? Так что, будет Белов, будут и деньги. Вперед...

«Мерседес» умчался, а Кабан долго смотрел ему вслед, бормоча проклятья.

Наконец он повернулся и зашагал по тро­туару.

— Белый тебе нужен? — сквозь зубы проце­дил он. — Ну, так я тебе найду Белого. Ты ме­ня, козел, надолго запомнишь.

Кабан не надеялся на своих помощников, ребят крепких, но туповатых, поэтому занялся поисками сам. На самом деле кое-какие деньги у него еще оставались, авторитет какой ни есть тоже сохранился. Поэтому уже через три дня ему донесли, что Белова ищет какой-то журна­лист. В том, что тот также работает по заданию Зорина, Кабан почти не сомневался.

Журналист Юра Невзглядов появился в баре гостиницы «Колосок» около пяти часов вечера. Заведение было третьеразрядным, оно ничем не напоминало те гостеприимные вертепчики, в которых он сам привык зависать. Напитки — от паленой водки и поддельного коньяка до теки­лы подмосковной выгонки — внушали ужас да­же искушенному в питии человеку.

Юра подошел к стойке и заказал самое безо­пасное для здоровья — бутылку пива. И как бы невзначай поинтересовался у утомленного жизнью, похожего на пожилого Вертинского бармена:

— Слушай, ты Славку-каскадера не видел? Бармен сделал вид что не слышит. Тогда

Юра положил на стойку небольшую купюру и представился официально по имени и фами­лии как журналист телевизионной службы но­востей. Славика, дескать, ищет для того, чтобы взять интервью.

— Крутился где-то тут, сейчас пропал, — смягчившись, сказал бармен. — Наверно опять с Лилькой в подсобке трахается.

Юра кивком поблагодарил его и с бутылкой в руке направился к служебному проходу, от­куда попал в длинный коридор с высоким по­толком: гостиница строилась еще в сталинские времена. В коридор выходило множество две­рей. Все они были закрыты. Спросить, где тут подсобка, было не у кого.

Но вот мимо него проплыла ярко накрашен­ная куртизанка в легкомысленном наряде. Она появилась неожиданно, будто вышла из стены. Даже дверь не хлопнула. Макияж у нее был слегка размазан. Наверное, это и есть та самая Лилька? Тактико-технические данные видения совпадали с образом, который бывалый журна­лист создал в своем воображении: длинноногая блондинка, слегка потасканная, с большой ма­теринской грудью. И в короткой юбке на кру­тых бедрах. Дама поправив тонкую бретельку на полном плече, проворчала вполголоса:

— Придурок, колготки порвал... — и проде­филировала мимо с независимым видом: мол, не думай, я не такая, я жду трамвая...

Юра, сообразив, что она имеет в виду как раз того, кого он ищет, остановился у ближай­шей двери. Она была приоткрыта. Он вошел, и закрыл ее за собой, собачка замка тихо щелкнула. Сидевший на столе посреди за­хламленной комнатушки парень в расстегну­тых джинсах с небольшим опозданием среаги­ровал на звук, поднял на него мутные пьяные глаза.

— Ч-чего надо? Ща, уже ухожу...

— Здорово, Славик, — с деланной радостью произнес Невзглядов, протягивая ему свою по­чатую бутылку пива. — Сколько зим!

Пьяный отхлебнул из горлышка и посмот­рел на журналиста более благосклонно.

— А мы с тобой разве из одного корыта на брудершафт хлебали? — со всей учтивостью, на какую был способен, спросил он.

Невзглядов не смутился: он был бы плохим журналистом, если бы не умел устанавливать контакт с любым собеседником.

— Надо говорить «пили брудершафт», а не «на брудершафт», — поправил он парня. — А ты разве забыл, как у кутюрье Дудашкина на дне рождения мы с тобой ему парадную лестни­цу заблевали, а он поскользнулся и до самого низа на спине проехал. Такое не забывается!

Пьяный долго смотрел в пространство перед собой, очевидно, что-то припоминая. Прокрут­ка информации в памяти давалась ему с вели­ким трудом. Наконец два контакта в его пропи­танном алкоголем мозге соединились, и его ли­цо озарила светлая улыбка.

— Так это ты тот мудак был? Здорово! Вы­пить хошь? Садись, вмажем. Ща, Лильке сви­стну, она нормальной принесет, не паленой... Только я это, на мели.

Журналист вытащил тощий бумажник и по­махал для убедительности им в воздухе перед носом клиента.

— Не переживай, я при деньгах.

Впрочем, если кто и переживал по этому по­воду, так это он сам. Невзглядов ужасно не лю­бил тратить свои кровно заработанные и пред­почитал халяву. Но раз надо, значит надо.

Он отмусолил каскадеру несколько купюр, и тот исчез за дверью. Не было его довольно долго. Невзглядов уже начал беспокоиться — не свалил ли его новый друг с деньгами, когда тот появился в дверном проеме с торжествую­щим видом. В руках он держал бутылку водки и пакет с орешками.

— Это зажевать. Что мы, не люди, что ли? — пробормотал он, наливая водку в винные фуже­ры, оставшиеся от оргии с проституткой.

Выпили. Водка оказалась жуткого качества. Она встала колом в горле, но Невзглядов могу­чим усилием воли с трудом протолкнул ее в желудок. Там се тоже долго не хотели прини­мать. Еле улеглась.

— А я тут Сашу Киншакова искал, — начал журналист, отдышавшись.

— Кому Саша, а кому Александр Иваныч, — хмуро оборвал его каскадер. — А на фига он тебе?

— Да так, — протянул Невзглядов. — Интер­вью хотел у него взять. А он оказывается, в Штатах. И вся ваша команда с ним. А тебя что, не взяли? — он незаметно включил диктофон в кармане и поправил микрофончик за лацканом пиджака.

Славик в ответ разразился потоком брани. Адресовал он ее, впрочем, не товарищам по ре­меслу, а главным образом, самому себе.

Буквально за неделю до отъезда в Голливуд на съемках фильма погиб один из членов кас-кадерской группы: на него рухнул осветитель­ный прибор. Слава должен был его страховать, был рядом, но отделался легким испугом. А сделать ничего не смог! В смерти товарища сто никто не винил. Вернее, винил только один че­ловек — он сам. Поэтому из группы Слава ушел и теперь потихоньку спивался.

Выслушав каскадера, Невзглядов с сочувст­вием покачал головой и постарался подвести клиента к нужной ему теме.

— Да, судьба иногда устраивает такие сюр­призы, согласился он. — Но как же они там без тебя? Ты такой мастер. Я ведь помню, как ты «линкольн» Белого с моста в речку отправил. Я ведь тогда все заснял. Это был высший пило­таж! Жалко только, что имени автора трюка никто никогда не узнает...

— Да, — каскадер поднял указательный па­лец к потолку и пьяно улыбнулся, — полет «линкольна» — это классика. Это была моя ле­бединая песня.

Славик чувствовал, что начал спиваться, по­этому все, что могло хоть как то поддержать его самоуважение к себе, было ему как бальзам на раны. И, забыв обо всем, он принялся излагать историю этой мистификации во всех подробно­стях. Говорил он долго. Невзглядов даже забес­покоился, хватит ли пленки в диктофоне. Рассказ каскадера прервала все та же Лилька. Она просунула в дверь свою симпатичную мордаш­ку с уже подновленным макияжем и спросила.

— Вы все треплетесь? Скоро закончите? Слава вдруг оборвал себя на полуслове. Он посмотрел на Невзглядова совершенно трез­вым и удивленным глазом, словно только что его увидел. И спросил.

— А ты кто? И что это ты тут вынюхиваешь? А ну, вали отсюда...

Проскользнув мимо блондинки в коридор, Юра отошел подальше и проверил качество за­писи: она была достаточно разборчива. Пусть этот пьяный треп никто и никогда не смог бы использовать в качестве доказательства, но ему теперь все стало ясно.

Во взорванном и упавшем с моста в речку «линкольне» не было ни Белова, ни его семьи. И покушения никакого не было, а был лишь мастерски выполненный трюк. Значит, Алек­сандр Белов жив? Ну, а раз человек жив, найти его — дело техники. Оставалось передать за­пись Андрею Литвиненко и получить честно заработанные деньги.

Выходя из бара, Юра нос к носу столкнулся с Кабаном. Но ни тот, ни другой не знали друг друга в лицо, поэтому спокойно разошлись в стороны. Кабан направился в бар, поскольку узнал, что пронырливый журналюга будет ис­кать там одного из каскадеров, а радостный Юра помчался домой слушать пленку. Он и не подозревал о нависшей над ним опасности.

XXIX

Утром внимание Белова привлек странный шум. Он вышел из бытовки. Здоровенный гро­мила, кажется, один из охранников Михая Лу­пу, пинками гнал Федю вдоль кривой улицы поселка. Многие из его обитателей вышли по­смотреть на происходящее, но никому и в голо­ву не приходило заступиться за него.

Витек с утра уехал со Степанычем заниматься бизнесом — развозить по точкам «тухлятину». Сегодня это были размороженные куры. Степаныч деликатно называл их «охлажденными».

Когда Федя и его гонитель поравнялись с ва­гончиком Белова, тот вдруг сделал шаг к охран­нику и подсек его массивную, как колонна, ногу. Тот рухнул и сильно приложился лицом о землю.

— Извини, шкаф, не думал, что ты такой не­устойчивый, — сказал Белов и обратился к рас­терянному Лукину. — Учись, Федя, как не на­до падать.

Гигант поднялся, отряхнул пыль и с много­обещающей улыбкой двинулся на Белова. По дороге он легким движением руки отправил Федю в нокдаун.

Саша прислонился спиной к бытовке и со спокойной уверенностью смотрел в глаза гро­миле. Казалось, он не понимает, в какой невы­годой ситуации оказался в момент атаки. Здо­ровяк с рычанием размахнулся. Его удар, в случае попадания, способен был свалить слона или пробить стенку по крайней мере двух та­ких вагончиков, как этот.

Но Саша наклонил голову и слегка присел. Кулак с хрустом впечатался в стену. То ли рука гиганта не выдержала, то ли в самом деле стена. Белов не стал это выяснять. Он с размаху, не по-каратистски, а по-футбольному, залепил бугаю ногой по гениталиям. Тут же следом добавил коленом под ребра — сбил дыхание. Бугай сдал назад и сел на задницу. Можно было бы продол­жать в том же духе, но Белов не стал перегибать палку. Он не хотел сейчас осложнять и без того непростые отношения с Михаем Лупу.

Он помог подняться Феде и отряхнул с него пыль. Потом повернулся к громиле и указал на Федю.

— Этот парень — мой друг. Если у тебя еще будут к нему вопросы, то не теряй времени, об­ращайся сразу ко мне. И другим передай.

Громила с трудом поднялся и удалился с проклятьями и угрозами, но Белов больше не обращал на него внимания. Его больше интере­совало состояние Феди.

— Ты как, цел, непротивленец? Тогда поря­док. Я думал, он тебя как Тузик грелку порвет.

— Щас, размечтался, — проворчал Федя, ос­торожно касаясь кончиками пальцев фингала под глазом. — Насилие не лучший способ ре­шения проблем. Точнее — худший. А вот ее он чуть не разбил.

— Что, голову? — обеспокоился Белов.

Но Федя только рукой махнул. Лицо его озарила счастливая улыбка.

— Какую там голову! Хрен с ней. Бутылку чуть не разбил. Она у меня в кармане куртки была.

Пошли, оприходуем по-быстрому, пока и вправ­ду не разбилась.

Они взошли на холм, но не стали взбирать­ся на плиты, а легли рядом, между кустами в густой траве. Распили водку и стали греться на солнышке. Блаженство! Саше подумалось, что в этом, может быть, и есть смысл жизни? Сидеть вот так на припеке, в хорошем настро­ении, и просто существовать... Как трава и де­ревья...

— Слушай, — спросил он Федю, — а чего от тебя этот придурок хотел?

Федя замялся и ответил не сразу.

— Видишь ли, Серый, я нанес визит Лене. Хотел выяснить причину ее эмиграции, так сказать, — под воздействием водки лексикон Феди начал меняться буквально на глазах в сторону литературных изысков. — И надо же беде случиться, нарвался на самого Лупу. Этот люпус велел своему сатрапу, пардон, это его выражение, отмудохать меня так, чтобы я за­был дорогу к его дому. И только ваше, сударь, крайне своевременное вмешательство, — он уч­тиво кивнул Белову, — спасло меня от получе­ния тяжких и легких телесных повреждений.

Белов покачал головой.

— Спасибо тебе, конечно, за заботу, Федя, но если ты еще раз начнешь улаживать мои про­блемы, я тебя больше отмазывать не стану. Не обижайся, старина, но я уж как-нибудь сам раз­берусь. Договорились?

— Да ради бога! — Федя обиженно надулся.

Белов лег на спину и уставился в голубое не­бо, а Федя принялся разглядывать букашек в траве. «Вот взять инсектов, — думал он с умиле­нием, гоняя веточкой суетливых насекомых между травинками, — особенно муравьев и тер­митов: до чего же мудро устроены их сообщест­ва. Просто пример для подражания. Нацелены все на одно — продолжение рода и обеспечение идеальных условий для воспитания потомства. И больше никаких идей! И никаких револю­ций! Каждый знает свое место, не лезет на чу­жое. Вот где правильный коммунизм! Не то что у Даля — в словаре его, определение человечес­кого коммунизма: учение о праве каждого на чужую собственность... Это же повод для пер­манентной войны... С другой, стороны, и при капитализме война за собственность никогда не прекращается, только ведется по правилам...»

— Федя, оставь их в покое, — вырвал его из размышлений голос Белова, — пусть делают, что хотят.

Оказывается, тот перевернулся на живот и уже несколько минут с интересом наблюдал за манипуляциями Феди и ходом репрессий в травяном царстве.

За этим занятием их и застали Витек и док­тор Ватсон. Они подошли и расположились ря­дом на траве.

Витек по обыкновению был раздражен, доктор же, наоборот, почти счастлив. Видно, только недавно заправился очередной дозой своего варева.

— Отдыхаете? — с издевкой поинтересовался Витек. — А меня Степаныч в усмерть заго­нял. Три рейса сделали. Мне эти куры долбаные теперь по ночам сниться будут. А что это у тебя за бланш? — поинтересовался он, заметив фонарь у Феди под глазом.

— Это я ему подвесил, — проворчал Белов. —

За нарушение экологического равновесия.

— Не, а серьезно? — недобро прищурился

Витек.

Феде пришлось рассказать свою печальную историю еще раз. Витек внимательно выслу­шал и собрался идти к Михаю — разбираться.

— Отдыхай, — придержал его Белов, не пово­рачивая головы. — Силы тебе еще пригодятся.

Но Витька уже понесло.

— Да пошел ты! — заорал он на Белова. — Толстовец недоделанный! Ну, с этими понят­но, у них все в прошлом, — он махнул рукой на Федю и доктора. — Но ты-то нормальный му­жик. У тебя же где-то жена, дети остались...

— Сын, — сквозь зубы поправил Белов.

— Тем более, — продолжал кипятиться Ви­тек. — Мочкануть тебя кто-то пытался, значит, и проблемы нерешенные имеются. А ты одно знаешь — с утряни зенки залить и на солнышке пузо греть, да языки с Федюней чесать. С Лен­кой Меченой шашни закрутил от нефига де­лать. А ведь ты, поди, своей семье тоже нужен.

Белов ничего не ответил. Он опять перевер­нулся на спину и засмотрелся на белые облака, непрерывно мутировавшие в голубом высоком небе. Плывут они себе куда-то, и нет им дела до человеческих забот, как людям до забот насекомых. Но и они не свободны: летят, куда ветер дует. Есть вещи, на которые можно влиять, и вещи, на которые влиять нельзя.

— Что молчишь? — не отставал Витек. — Сказать нечего? Или западло с таким, как я, ба­зарить?

— Нет, — сказал очень серьезно Белов. — Ба­зарить мне с тобой не западло. И про семью свою я не забываю. Поэтому тут и торчу. Пото­му что самое большое, что я могу для них сде­лать, это умереть. Или считаться мертвым.

Витек помолчал, переваривая услышанное. Несмотря на молодость, а может, наоборот, благодаря ей, он относился к людям, которым все в жизни ясно, которые «знают, как надо», и поэтому считают, что людей — дураков бестол­ковых, — надо учить и учить.

— И что же ты, навсегда решил в бомжи за­писаться? — насмешливо спросил он. — А тот, кто тебя убить хотел, пусть жирует? Может, он как раз сейчас с твоей женой в койке кувырка­ется?..

Витек сам не понял, что сказал нечто обид­ное, а когда сообразил, то дернулся в сторону, ожидая удара. Но Белов только усмехнулся.

— Может, ты и прав. А планов у меня ника­ких нет. Это у Бога, может, насчет меня какие-то планы есть. Я ведь сюда к вам тоже не соби­рался, да вот угодил. И, думаю, не зря. Ты про кельтов когда-нибудь слышал?

— Кого? — переспросил Витек?

— Кельты — это предки шотландцев, ир­ландцев и французов. Галлы были кельты. Это еще во времена Древнего Рима... — проявил на­читанность Федя.

— Они и сейчас живут, то есть, их потомки — поправил его Белов. — Так вот, они верили, что старый мир должен погибнуть, а на его руинах родится новый.

Доктор подвинулся ближе и с интересом по­смотрел на Белова.

— В данном случае под руинами старого ми­ра надо понимать нашу помойку? — уточнил он. — А что, это символично. Родиться заново на помойке! Так сказать, в компосте цивилиза­ции! Ха-ха... Знаешь что, — доктор взял Сашу за плечо и резко переменил тему, — пойдем-ка, я посмотрю как твои дырки поживают.

Вдвоем они направились к вагончику докто­ра. Когда они отошли от холма на приличное расстояние, доктор вполголоса сказал Белову.

— Так вот, насчет жизни и смерти... Я только что был у Лупу. Он обещал мне пять граммов чистого героина, если я тебя отправлю на тот свет с помощью искусства врачевания.

Белов был крайне удивлен. Что-то непохоже на Лупу, он, судя по всему, сторонник силовых

методов решения проблем. Волчара!

— А сам он что, не может или боится? Доктор предположил:

— Может быть, он не хочет, чтобы об этом узнала Лена? Во всяком случае, причиной смерти должно быть воспаление раны, зара­жение крови или что-нибудь в этом роде. Что скажешь?

Белов развел руками.

— У меня нет пяти граммов героина. Даже черняшки нет.

Доктор сокрушенно покачал головой.

— Да, Лупу меня предупредил, что в случае отказа он запретит своим людям продавать мне маковую соломку. Л больше тут никто нарко­той не торгует. Выход один.

Какой? — полюбопытствовал Белов. Придется завязывать, вздохнул док­тор...

XXX

Тариэл разбежался, плюхнулся и большой бассейн, подняв тучу хрустальных брызг. Шмидт последовал за ним. Через секунду их го­ловы показались на поверхности воды. Вор тут же саженками поплыл к бортику, схватился за него, легко сделал выход силой и выбрался из бассейна. А Шмидт несколько раз проплыл впе­ред и назад сначала брассом, потом кролем. Плавать он любил, даже не столько из-за на­грузки па все мускулы, сколько за то чувство свободы, которое давала ему вода. Он плыл, и представлял, что летит в воздухе, как птица...

— Хорошо, э! — воскликнул Тариэл, когда тот в очередной раз приблизился к нему. Люблю, когда вода в бассейне холодная. Когда теплая — не люблю, э! После парилки надо, чтобы ледяная была!

— Это точно, — согласился Шмидт, окунул­ся еще раз с головой, с силой выдохнул в воду воздух и полез на бортик.

К ним тут же неслышными тенями скольз­нули две светловолосые «девушки без ком­плексов» и накинули на плечи большие махро­вые простыни. В знак благодарности Тариэл хлопнул одну из них ниже спины. Та в востор­ге взвизгнула.

Шмидт закутался в простыню, как римля­нин в тогу, и последовал за вором в комнату от­дыха. Он любил париться с удовольствием, не изнуряя себя и не превращая парилку в экстре­мальный вид спорта. Оба расположились в глубоких креслах перед накрытым с царской роскошью столом.

Тариэл на правах хозяина разлил коньяк в заранее подогретые фужеры.

— Я хочу выпить за дружбу, Дима. И чтобы между нами впредь не было никакой напря­женки.

Шмидт с сомнением покачал головой.

— А как насчет прошлого?

Тариэл даже глаза выпучил от возмущения.

— Вах! Как ты мог такое подумать! Я тебе за­являю от своего имени и имени других уважа­емых людей, что мы на тебя не наезжали. Поче­му не веришь? Кабан это был, мамой клянусь!

Но Шмидт продолжал упорствовать.

— А почему не вмешались? Вы же видели, что Кабан беспредел творит. К чему тогда базар о понятиях?

Тариэлу разговор был неприятен, но избе­жать его он не мог.

— Понимаешь, Дима, вы ведь когда-то под Кабаном ходили...

— Никогда мы под Кабаном не ходили, мы не барыги, — резко возразил Шмидт. — Были когда-то у Белого с Кабаном общие дела, но это все осталось в далеком прошлом.

Тариэл ухватился за сказанную Шмидтом фразу, как за спасательный круг.

— Э, сам говоришь, что общие дела были. Вот по ним он вам предъяву и делал. Если нет, откуда мы знаем? И разборки между вами ни­кого из нас не касались. Теперь разобрались. Вот за это давай и выпьем.

На этот раз Шмидт не отказался. Он вообще не собирался ссориться с ворами, но сейчас в его положении можно было немного покаприз­ничать. Они выпили и закусили. Прожевав сто­ловую ложку черной икры, Тариэл продолжил.

— И по Каверину ты крайним оказался, хотя твоей прямой вины в этом пет. Все знают, что это дела Белого. Чтобы все уладить и замять, потребуются средства. Мы тут слышали, что ты завод нефтяной в области строить надумал. Возьмешь в долю? Много не запросим. Зато те­бе спокойнее будет. У тебя ведь чеченцы в партнерах. А это публика опасная.

«Вот так, — подумал Шмидт. — Все уже в курсе и о доходах, и о партнерах. Может, ки­нуть им этот завод, как кость собакам? Пусть перегрызутся друг с другом». — Но вслух ска­зал другое: — Знаешь, Тариэл, я очень благода­рен тебе за заботу. Но насчет доли в нефтянке пока ничего сказать не могу. Там ведь кроме меня и Асланбека еще и другие совладельцы имеются...

Уходя из сауны, Шмидт не забыл захватить крошечный микрофон, с помощью которого лю­ди Введенского записывали их беседу. Шмидту этот микрофон был нужен на случай, если во­рам придет в голову избавиться от него. А тако­го варианта он не исключал. Хотя и не был на сто процентов уверен, что в случае угрозы его жизни Введенский придет ему на помощь.

Запись прослушали прямо в машине Вве­денского. Полковник сидел, закрыв глаза, и внимательно слушал беседу Шмидта с вором. Наконец он выключил магнитофон и обратил­ся к Шмидту.

— Ну вот, Дмитрий Андреевич, теперь сам видишь, что без нас тебе из этой ситуации не выкрутиться. Тем более, один ты эту стройку века все равно не потянешь. Слишком много вокруг голодных волков. Съедят и не подавят­ся. Так что расскажи-ка мне подробнее о вашем нефтегиганте. Какие трудности?

Шмидт невесело усмехнулся. Ну вот, и госу­дарственные органы туда же! Введенский вни­мательно выслушал его подробный рассказ о нефтяном проекте. Было видно, что он очень им заинтересовался.

— Хотите получить контрольный пакет? — прямо спросил у пего Шмидт.

— Нет, зачем же? Нам, — Введенский особо подчеркнул это слово, — нам достаточно иметь хотя бы блокирующий пакет акций. На осталь­ное пусть фрицы раскошелятся. Контрольный мы им уступим, тем более, что они и с кон­трольным пакетом ничего не смогут сделать.

А криминалу — ворам и чеченцам, мы с тобой покажем большой кукиш. Не сразу, конечно. Сначала нужно встретить немцев.

Шмидт посмотрел на часы. До прилета гос­под Райнеке и Шнапскопфа, представителей немецкой фирмы-партнера, оставались ровно сутки.

XXXI

Господа Генрих Райнеке и Вилли Шнап-скопф выглядели полной противоположностью друг другу. Тощий Райнеке напоминал Гиммле­ра, а толстяк Шнапскопф — помесь Геббельса и Геринга, какими их рисовали на карикатурах художники Кукрыниксы. Разве что оба были го­раздо моложе руководителей Третьего рейха.

Для них была снята скромная шестикомнатная квартира в недавно отреставрированном престижном доме на набережной в центре Москвы. Райнеке, считавший себя знатоком истории, был восхищен видом из окна гости­ной на памятник Петру Первому. Гигантский истукан — царь-шкипер — взгромоздился на несоразмерно маленький кораблик российской государственности. «Интересно, отдавал ли се­бе скульптор отчет в том, насколько верно он отразил соотношение сил в тогдашнем, да и не только тогдашнем, российском обществе?» — подумал Райнеке с усмешкой...

Дав гостям отдохнуть с дороги, тем же вече­ром их пригласили на переговоры в офис Фонда «Реставрация». На встрече, кроме немцев, присутствовали Шмидт, Асланбек Мокоев, Муса Джохаров и Тариэл. Вор был представ­лен немцам как представитель фирмы-подряд­чика. Его участие очень не понравилось чечен­цам, но протестовать они не решились. Чечен­ская диаспора в Москве переживала далеко не лучшие времена.

Немцы приемлемо говорили по-русски. Чи­тали, видимо, несколько хуже, так как очень долго изучали представленные российской стороной документы. Все бумаги по проекту были составлены еще Пчелой, осталось только даты обновить... Выглядели документы безуко­ризненно. Наконец немцы закончили изучение материалов.

— Хотелось бы посмотреть на месте объем работ и то, что уже сделано, — проговорил Рай­неке. — Мы должны отчитаться перед своими акционерами за каждый пфенниг.

Шнапскопф поддержал коллегу. Он доба­вил также, что немецкая сторона готова увели­чить размер капиталовложений, но в таком случае следует пересмотреть доли доходов и размеры пакетов акций.

Шмидт согласился от имени российской стороны, но тут вмешался Муса Джохаров. То, что выступил он, а не старший по возрасту Ас­ланбек Мокоев, означало, что Муса озвучивает их общие мысли.

— Мы предлагаем рассмотреть, как один из вариантов, продажу российской стороной час­ти своих акций немецкой стороне, — сказал он.

Немцы переглянулись и обменялись не­сколькими фразами на своем языке. Говорили они тихо, но Шмидту показалось, что такой ва­риант они предвидели. Наконец Шнапскопф сказал:

Дата добавления: 2015-07-26