У меня такое впечатление, что мы поворачиваем за угол.

Это очень узко. Ты знаешь горные дороги?… Вдруг подходишь к краю, резкий поворот, и не видно, что там дальше — внизу пропасть, сбоку стены — и дорога… кажется, она становится все уже, чтобы завернуть за угол. Я часто сталкивалась с этим в горах. И сейчас у меня такое впечатление, что мы поворачиваем за угол; мы начали уже поворачивать, то есть, начали видеть другую сторону, и сознание (всегда это телесное сознание) находится на грани изумления; это как первые проблески чего-то чудесного — не точно неожиданного, потому что этого мы хотели, но действительно чудесного. И одновременно есть эта старая привычка встречать трудности на каждом шагу, получать удары на каждом шагу, привычка тяжкого труда, которая уносит спонтанность незапятнанной радости; это дает нечто вроде… не сомнения, так ли это будет, но спрашиваешь себя: «Пришло ли уже это? Подошли ли мы к концу?», и не осмеливаешься думать, что уже конец. И эта позиция, естественно, не благоприятна, она еще принадлежит области старого разума; но она получает поддержку через обычные рекомендации: «Не надо позволять себе уноситься воображением и беспочвенными надеждами, надо быть очень здравомыслящим, очень спокойным, очень неторопливым.» Так что есть чередование некой скрюченности, которая боязливо продвигается шаг за шагом, чтобы не провалиться в дыру, и некоего блаженного изумления: «О! Это действительно так!?»

Так чувствовало себя тело в течение трех-четырех дней.

Но это продолжает нарастать, и та «скрюченность» значительно уменьшается благодаря знанию и переживанию, что если быть со-вер-шен-но спокойным, тогда все идет хорошо — всегда, даже при наихудших трудностях… Совсем недавно, позавчера была (всегда на физическом уровне; нельзя назвать это «здоровьем», но это функционирование тела) достаточно серьезная атака, которая передавалась через довольно неприятную боль; она пришла с необычной грубостью. Тогда тело сразу же вспомнило и сказало: «Мир-мир… Господь, Твой Мир, Господь, Твой Мир…», и тело расслабилось в Мире. И совершенно объективно воспринимаемым образом боль ушла.

Она попыталась вернуться и ушла, снова попыталась вернуться и снова ушла… Так было всю ночь.

Но это было несомненное доказательство! Физические условия были совершенно одинаковыми, и минутой раньше была почти нестерпимая боль, и она ушла вот так, в Мире Господа.

Она ушла два дня назад и не вернулась. Я не знаю, вернется ли она.

Но тогда тело учит одну вещь, и учит ее не как усилие, которое надо сделать, а как спонтанное условие: что ВСЕ, что происходит, происходит для прогресса. Все, что происходит, происходит для того, чтобы достичь истинного состояния, того, что ожидается от тела, чтобы Реализация могла осуществиться — даже удары, даже боль, даже видимая дезорганизация, все служит этой цели. И только когда тело занимает плохую позицию, как идиот, тогда условия ухудшаются, упорно держатся; тогда как если тело сразу же говорит: «Хорошо, Господь, что мне надо выучить?» и отвечает покоем, покоем, расслабленностью покоя, тогда условия сразу же становятся терпимыми, и, спустя некоторое время, все образуется.

(молчание)

Если бы работа была ограничена одним-единственным телом, единственной массой или определенным количеством, единственным агломератом клеток, то это было бы относительно легко, но взаимообмен, единение, взаимное соответствие происходит автоматически и спонтанно, и постоянно. Чувствуется, что эффект, вызываемый здесь [в теле Матери] совершенно естественно, обязательно и спонтанно имеет свои последствия очень далеко и широко; только это усложняет трудности, и поэтому это отнимает так много времени. Есть соответствие, ты видишь: в теле происходит что-то новое, новая боль, новая дезорганизация, неожиданная вещь, и спустя некоторое время я узнаю, что у того или этого человека было то же самое!

Тело знает и это, и оно не протестует — это понятное дело, просто так устроены вещи. Но это значительно продлевает работу… Вероятно, будет соответствующая выдержка. Потому что нет ни сожаления, ни протеста, ни усталости; действительно, тело готово быть очень довольным — оно только еще не осмеливается на это, вот в чем дело. Это то, на что тело еще не осмеливается: «Действительно… в самом ли деле все так хорошо!» Оно не осмеливается. Но оно очень довольно: «Я не жалуюсь ни на что, все превосходно; есть трудности, но без трудностей нет и прогресса.»

Да, то, что еще остается, это страх радости — не точно «страх», но… робость, неуверенность перед радостью. Иногда тела достигают волны интенсивного Блаженства, Ананды, где все клетки начинают наполняться золотым радостным светом, а затем… это как если бы тело не осмеливалось — оно не осмеливается. Вот в чем трудность.

Окружающие меня люди мне не помогают. У них нет никакой веры.

Так что это не помогает, потому что ментальная атмосфера не благоприятна. Ментально можно смотреть на это и улыбаться; но тело немного чувствует это, оно чувствует небольшое давление пораженческих формаций вокруг. Но тело знает, почему окружение таково — с материальной точки зрения окружение таково, каким оно и должно быть, в точности такое, как и должно быть; требуется такая атмосфера, чтобы материальные трудности не ухудшались, так что тело совершенно довольно, только оно не осмеливается радоваться; оно сразу же говорит: «О! Это слишком хорошо для мира, каким он является сейчас.»

Я не знаю, сколько это продлится.

(молчание)

Время от времени, когда я нахожусь в совершенном отдыхе или покое (когда, например, я знаю, что у меня есть полчаса совершенного покоя, что никто меня не побеспокоит), в этот момент Господь становится очень близким, очень близким, и часто я чувствую, как Он говорит (не словами), говорит моему телу: «Позволь себе унестись, позволь себе унестись; будь радостной, будь радостной, позволь себе унестись, расслабься», и тело сразу же расслабляется, я вхожу в блаженство — но тогда у меня больше нет никакого контакта с внешним миром! Тело входит в глубокий транс, я думаю, я теряю всякий контакт; например, я не слышу, когда бьют часы.

Надо уметь хранить это блаженство, оставаясь совершенно активным и находясь в гуще работы. Я не говорю о внутренней радости, совсем нет, здесь нет вопроса, это вне вопроса, это установилось неизменным образом: я говорю о Радости В САМОМ ТЕЛЕ.

Это спонтанное удовлетворение, которое переживает тело, сейчас оно переживает его даже во время острых болей, с ощущением доверия, что все происходит для трансформации, прогресса и будущей Реализации. Тело больше не беспокоится — оно совсем не беспокоится, оно совсем не мучится, оно даже не чувствует больше прикладываемого усилия, чтобы терпеть: есть улыбка.

Но проблески, внезапно, Истинной Вещи, это так чудесно, что… Только, разрыв между теперешним состоянием и Тем еще велик, и кажется, чтобы То определенно установилось, надо, чтобы То стало естественным.

Вот так.

А как у тебя? С тобой ничего не происходило в эти дни?

Когда?… Их уже сорок один год!

Это только способ считать дни!

Сегодня?

Что-нибудь произошло с тобой с того времени, когда я видела тебя в последний раз? Ничего?

С точки зрения здоровья, получше? Или нет?

Все в порядке… Но у меня очень сильное впечатление, что я нахожусь в кольце угроз.

Угроз? Все время?

Да, так.

Однажды ты уже говорил мне об этом.

Это поверхностно, потому что как только я отхожу назад, то больше ничто не имеет значения. Но когда я нахожусь в теле, у меня совсем нет ощущения спокойствия. Я не знаю, почему.

Ты уже говорил мне об этом, и я смотрела… Это производит впечатление формации (которая, возможно, насчитывает довольно долгое время), которую ты должен был принять в какой-то момент, я не знаю, почему, и она осталась возле тебя. Но мне не кажется, что она соответствует какой-то истине. Я хорошо смотрела, часто смотрела, и никогда не видела, чтобы это было выражением истины. Я видела, что это то, что можно было бы назвать «враждебной формацией», которая не обязательно враждебна, но неблагоприятна. Но это не является выражением чего-то истинного. И в этом может быть дело: если бы ты смог иметь переживание ее нереальности, то есть, ее ложного характера, то это значительно бы помогло.

Но это что-то в самом низу, что не зависит от рассуждающего сознания. Потому что иначе это меня бы не беспокоило, я выше всего этого. Это только там, на материальному уровне.

Ты не знаешь, когда это началось?

Я думаю, что долгие годы я жил в драме, в трагедии, в несчастных случаях, так что есть старая привычка: это снова вернется. Впечатление, что вещи не могу происходить без драмы, без трагедии, без чего-то ужасного.

Да, должно быть, так.

Например, я очень сильно чувствую необходимость… Да, что-то ДОЛЖНО произойти — что-то должно произойти, измениться, открыться; что же, одновременно я сразу же чувствую, что должна произойти трагедия, чтобы это открылось, что ничто не может произойти без…

Это не верно. Это как раз то, что чувствует и это тело, как если бы оно не могло прогрессировать без страдания.

Это так.

Но это не верно, это не верно!

Да, этот вкус драм, который оправдывается тем, что участвуешь в драме. Но сейчас я стала ясно видеть: это участие является результатом молчаливого согласия, и это молчаливое согласие дает эту внутреннюю убежденность, и тогда все это порождает ту атмосферу, в которой разворачивается драма.

Но, ты знаешь, я имею часы, случается, что в течение часов что-то фиксируется, действительно концентрируется (в истинном смысле этого слова) на связи между Вечностью и Развертыванием. Все больше и больше приходит видение, уверенность, что это только ОДИН способ видения, приспособленный к нашему очеловеченному сознанию, и есть нечто вроде недвижимого восприятия (которое больше похоже на ощущение, чем на мышление), восприятия того, что есть — что есть на самом деле — это совсем другая вещь: это ни Развертывание, как мы его постигаем и воспринимаем, ни Вечность (сосуществующая Вечность, если можно так сказать), как мы можем ее понять. И по причине нашей неспособности по-настоящему ухватить Вещь нам трудно должным образом скомбинировать эти две вещи.

Я очень плохо передаю это на словах, но это не видение, в том смысле, что это не объективное восприятие: это вибрация, способ бытия, которым СТАНОВИШЬСЯ на несколько секунд, и в тот момент это становится понятно, но это невозможно выразить на словах.

Это странно; с точки зрения Истины это та проблема, которая сейчас решается. И когда концентрация становится очень острой и очень интенсивной, возникает нечто вроде внутренней вспышки, которая распространяется — распространяется — в интенсивности Любви. И тогда этот как ответ, но не на вопрос, потому что вопрос не формулируется, а на волю быть.

(долгое молчание)

Любовь — это уникальное, всевышнее средство манифестации.

И Манифестация автоматически подразумевает развертывание. И это представление (потому что все это сеть способ, каким человеческое сознание может приближаться к вещам), это представление вечной одновременности – вечной, сосуществующей одновременности — является совершенно неуклюжим и человеческим переводом состояние не-манифестации. Потому что Манифестация автоматически означает развертывание: без развертывания нет Манифестации. Но человеческое мышление, даже рассуждающее мышление, такое неуклюжее и детское; оно всегда путает два понятия: понятие развертывания и понятие непредвиденного и неожиданного; понятие развертывания и понятие «нового» творения, чего-то, что создано и чего раньше не было — все это такое… [Мать перемешивает свои бумаги на столе]. Ты видишь [смеясь], мои вещи протестуют!

В этой «проблеме» я жила эти последние дни. И, заметь, это вовсе не спекуляция высшего существа или существа, принадлежащего другим мирам, это субстанция физической жизни хочет знать свой внутренний, глубокий закон.

(молчание)

Это забавно: все ментальные построения, которыми люди пытались жить и которые они пытались реализовать на земле, приходят ко мне, вот так, со всех сторон, чтобы они стали упорядоченными, проясненными, чтобы они заняли свое место, выстроились, организовались, синтезировались. Так что ко мне приходят все так называемые «великие» проблемы, и сразу же появляется снисходительная улыбка, как глядя на первые шаги детей; но они появляются вовсе не с ощущением превосходства, ничего подобного, только с ощущением того, что используется инструмент, который не может решить эту проблему. И есть нечто вроде уверенности, глубоко в Материи, что решение находится ТАМ — это очень сильно, очень сильно. О! сколько шума, сколько шума — как тщетно вы пытаетесь! — спускайтесь достаточно глубоко внутрь, оставайтесь там достаточно неподвижными, и ТО будет. И вы не можете понять: надо только, чтобы это БЫЛО.

Вы не можете понять это, потому что вы используете инструменты, которые не могут понять. Но это не надо понимать: надо, чтобы это БЫЛО. Когда вы будете этим, тогда вы и будете этим, и все, не будет больше никаких проблем.

И все это там, на уровне земли.

Но все великие Школы, великие Идеи, великие Реализации, великие… и затем религии, это еще ниже; все это, о! какое ребячество!

И эта мудрость!… это почти клеточная мудрость (это лучше). Например, я смотрю на связь, которую я имела со всеми этими великими существами Надразума и еще выше, на эту связь совершенно объективную и прекрасно известную, которую я имела со всеми этими существами, и это внутреннее восприятие бытия вечной Матери — все это очень хорошо, но для меня это почти древняя история! Я, то, чем я являюсь сейчас, это ЗДЕСЬ, на уровне земли, в теле; это тело, это Материя; это на уровне земли; и, по правде говоря, это не очень-то беспокоится о вмешательстве всех этих существ... которые, в сущности, не знают ничего! Они не знают настоящей проблемы: они находятся там, где нет проблем. Они не знают настоящей проблемы — настоящая проблема находится здесь.

Забавно смотреть на религии и на всех богов, как на них смотрят… это как театральные представления. Это забавы; но это не то, чему можно научить себя, чтобы знать себя, совсем нет! Надо спуститься в самый низ.

И это, этот спуск в самый низ в поисках… но это не неизвестное, это не неизвестное — этот взрыв (это действительно как какой-то взрыв), этот чудесный взрыв Вибрации Любви, это… это воспоминание. И усилие, чтобы превратить эту память в активную реальность.

(молчание)

Возможно, это ощущение угроз является выражением сопротивления и злой воли всего, что не хочет измениться — это возможно. Это возможно. Все, что не хочет измениться, что существует через Ложь и для Лжи и что не хочет измениться. Это как внезапные боли тела: если посмотреть на них, то всегда видно что-то черное, как черная нить или черная точка — это что-то, что не хочет: «Я не хочу! Я не хочу, чтобы вещи менялись, я ДЕРЖУСЬ за свою Ложь.» Так что эта угроза может приходить от всего, что не хочет измениться.

В сущности, остается только улыбаться. И однажды это будет вынуждено измениться — ему надо дать достаточно времени, ему предоставлено достаточно «веревочек», за которые можно подергать, не так ли?

Вот, мой мальчик, с новым годом!

Не надо принимать их всерьез: они могут кричать, они могут протестовать, они могут ворчать, они могут угрожать, они могут проделывать с вами всевозможные трюки — они протянут только какое-то время, и когда пройдет это время, все будет кончено, вот и все. Нам надо только продержаться дольше них, это все. И очень легко продержаться, если прицепиться к тому, что Вечно: для этого даже не надо усилия. И это позволяет смотреть на все с улыбкой.^[130]

Дата добавления: 2015-07-26