Послесловие 6 страница

- Зачем мне обманывать?

- Ну ладно, иди вату щипай. На полы тебя ставить не будут. Свободен пока.

Любовь Ермака к музыке спасла меня от злой участи подохнуть под ногами бригадиров и мусоров.

В бараке было не легче. Каждый день, возратившись с промзоны, мы занимались тем, что заправляли на время свои шконки. Тех, кто не успевал – били. Процедура умывания была тоже слишком напряжной. Надо было выстраиваться в очередь и стоять, смотря друг другу в затылок, пока не дойдешь до дежурного, который выписывал тебе бритвенный станок. На сухую побрившись и наскоряк постирав носки, выбегали на улицу для построения. Следующие пару часов уходили на строевую подготовку. Мне с моей ногой, приходилось туго. Вечером, еле доползая до шконки, я сразу проваливался в кромешную тьму. Сны мне не снились, и ночь пролетала в одно мгновение. Казалось, что от команды «отбой» до команды «подъем» проходило всего пять-десять минут.

Я уже начал было забывать разговор с завхозом, как вдруг в воскресный день меня вызвали в кабинет начальника отряда. В кабинете сидел Ермак.

- Ну что, барабанщик, пойдем в клуб.

Зал клуба выглядел стандартно-совково, как залы домов культуры. На сцене в углу стояла старенькая ударная установка.

- Ну иди, покажи класс.

Я сел за установку и стал играть различные ритм партии. Было видно, что Ермаку моя игра понравилась, так как он просил играть еще. Чуть позже в зале появился еще один зек.

- Смотри, Петруха, - обратился к нему завхоз, - смотри, какого барабанщика притащил!

- А что, неплохо играет, ты сможешь его завтра привести, когда ребята здесь будут?

- Приведем, Петь, не переживай, с промки его снимают, будет у вас испытание проходить.

- А кто такой этот Петя? - спросил я завхоза, когда мы покинули клуб.

- Да он председатель секции досуга по колонии. Отвечает за все культмассовые мероприятия в зоне. Парень отличный, советую подружиться. Завтра пойдешь в клуб, там тебя ребята музыканты еще посмотрят. Если подойдешь им, то будешь работать в самодеятельности. Единственное, что тебе надо сделать, так это отписаться побыстрее.

- Как понять отписаться, - не понял я.

- Ну явочки, явочки, дружок, без этого никак.

- Блин, я ведь уже говорил, что мне не о чем писать и не в чем признаваться.

- Ну тогда стучи на соотрядников, или сиди в карантине до конца срока.

- А что другого выхода нет? – ни как не мог успокоиться я.

- Другого выхода нет, пацан. Думай, или в клубе, в тепле сидеть, или с промки не вылезать и полы пидорить с утра до вечера.

«Как же быть, - думал я, - может, и правда делюгу какую-нибудь придумать? А вдруг раскрутят ещё? Ведь посадили уже ни за что, значит и раскрутить тоже запросто могут».

В карантине ни с кем общаться не хотелось, так как было понятно, что все здесь стучат друг на друга. Ведь не одному же мне предлагали это занятие. А сорваться отсюда побыстрее мечтал каждый. Поэтому, молоть языком в карантине было равносильно рытью могилы.

XIV

Утром, как и обещал завхоз, меня отвели в клуб. Здесь, по сравнению со вчерашним днем было много народа. Каждый занимался своим делом: кто играл музыку, кто рисовал, были даже какие-то жонглеры на сцене. Ко мне подошел мужичок лет сорока, держащий в руке гитару.

- Привет! Это тебя к нам на выявление?

- На какое выявление?

- Ну талант твой выявлять здесь будем, ты ведь барабанщик?

- Да.

- Давай знакомиться, меня Андрей зовут, - представился гитарист.

- Меня Юра.

- Юрок, значит. Ну садись, Юрок, за барабаны, чуток с тобой поиграем.

Андрей этот очень даже не плохо играл, я не думал, что в зоне могут сидеть такие игрули. После того, как мы сыграли с ним несколько импровизаций на рок-н-рольную тему, Андрей продолжил наше знакомство:

- Ну что я могу сказать. Ты нам подходишь, Юрок. У меня сейчас времени особо нет, ты сиди, занимайся пока, с ребятами познакомься, а мы с тобой позже приколемся.

Гитарист ушел, а я стал греметь дальше, пока меня не остановил какой-то парнишка:

- Ты что, к нам что ли?

- Ну да вроде.

- Тогда слушай, - парень принял серьезный, - ты не думай, что в клубе легко. Тут тоже свои порядки и расслабиться тебе никто не даст. Если ты барабанщик, то сиди весь день за установкой, потому что это твое рабочее место. Уйти ты можешь только на перекур, а они у нас тоже по расписанию, и на обед. Понятно?

- Что ж тут не понять.

- Ну тогда работай, и смотри: будешь нарушать правила – быстро отсюда вылетишь.

Каждый день с утра до трех часов дня я проводил в клубе. Меня даже привлекли для репетиции предстоящей концертной программы. Правда, играть разрешили всего две песни. Играли какой-то глупый шансон, но выбирать не приходилось. Когда я возвращался в карантин, меня напрягали на мытье полов, уборку пыли и прочие грязные работы, для того, чтобы жизнь не казалась сахаром. Буграм не нравилось то, что я хожу в клуб, и каждый раз, встречая меня, каждый из них старался сделать гавно. Глядя на мою хромоту, бугор старался меня зацепить и дать непосильную работу, а потом отпиздить за невыполнение. Единственное, что меня сдерживало, это то, что скоро меня должны были перевести в отряд к клубным работникам. Вообще, зеки, которые занимали должность бригадира в карантине, все, как на подбор были гандонами. Ходили слухи, что их после освобождения вылавливали на воле и опускали, а некоторых вообще находили мертвыми.

Если зеку в карантин загоняли передачку, то получали ее бугры и делили между собой, а хозяину данного добра разрешали зайти в пищевую комнату на пять минут и съесть яблоко. Больше этот зек ничего из привезенного не получал. Все жрали бугры, а то, что не в силах были съесть, выкидывали в парашу, так как знали, что на следующий день все равно еще привезут кому нибудь харчей.

- Да плюнь ты на эти явки с повинной, - учил меня Андрей, - это они спецом тебя грузят, чтобы плюсы себе заработать. С этих козлов, бригадиров ваших, менты трясут явки, а они их из вас выбивают. Не пиши ничего, мой тебе совет, тяни время. Все равно тебя скоро к нам переведут в отряд. Перевод осуществляется через приказ хозяина[25], а ему перечить никто не будет.

И правда, как и обещал Андрюха, спустя две недели меня повели на этапную комиссию. Проводилась данная церемония на промзоне. С утра нас, идущих на комиссию, привели в распорку, выстроили в ряд, и дали каждому учить доклад следующего содержания:

«- Разрешите… Здравствуйте!

Осужденный Соломин Юрий Владимирович 1977 года рождения по статье 111, ч. 2 на срок шесть лет шесть месяцев на этапную комиссию прибыл.

- Спасибо. До свидания».

Мы стояли и учили этот незамысловатый текст, а вокруг нас ходил бригадир и говорил о том, что если кто-нибудь из нас не скажет по форме, то последствия будут нехорошие. Ближе к обеду у нас стали проверять этот самый доклад. К нам по очереди подходил бригадир и слушал. Тех, кто запинался или бубнил себе под нос, уводили в туалет и били. Когда пришла моя очередь, я пересказал все без запинки, но бугор все-таки доебался:

- Ты почему не брит, Соломин?

- Я брился вчера вечером.

- Ты пиздишь, у тебя видно щетину.

- Если бы я брился утром, то щетины не было, но ведь по утрам нам бриться не разрешают.

- Я смотрю, ты слишком разговорчивый стал, - не унимался бугор. – Пойдем к зеркалу, я покажу, как ты брился.

Мы зашли в туалет, за нами проследовало еще два бригадира.

- Пацаны, смотрите, этот мудак говорит, что брился.

- Ты че, охуел, падла? Ты сейчас к начальнику колонии в кабинет пойдешь с небритой рожей?

После этих высказываний я опять получил по башке, потом меня немножко попинали, дали тупой одноразовый станок и три минуты времени. Побрив лицо, я был готов к встрече с Хозяином.

После обеда нас повели в какой-то административный отсек с множеством кабинетов и выстроили в очередь около одного из них. Перед данной церемонией бригадир еще раз проверил у каждого знание доклада. Дождавшись своей очереди, я зашел в кабинет. Моему взору предстало скопище мусорских чинов. В званиях я тогда не разбирался, но понял, что мусора сидели деловые. В центре за огромным столом сидел здоровенный мусор, очень напоминающий свинью. Это был Хозяин. Я представился, как полагалось, и стал ждать своей участи. Хозяин медленно, как подобает жирным свиньям, прохрюкал одному из чинов:

- Ну что там по нему? – и указал взглядом в мою сторону.

- Музыкант, Евгений Дмитриевич, музыкант. Барабанщик, - засуетился чин.

- Ну, в тринадцатый отряд пойдешь. Все.

На этом церемония определения моей участи закончилась.

После того, как все по очереди посетили кабинет начальника, нас опять отвели в цех и поставили щипать вату.

«Бля, вроде перевели, а вроде и нет, - думал я. – Вроде числюсь уже в другом отряде, а до сих пор приходится щипать вату и терпеть крики и оскорбления от бригадиров. Скорей бы вечер что ли. Может, переведут все-таки».

- Соломин! – услышал я голос.

- Я здесь.

- Давай в кабинет к бригадирам.

«Ну вот, опять началось. Что ж они не успокоятся никак? Я ведь переведен уже из этого дерьма, нафиг я им нужен?»

Я постучал в дверь и вошел. В кабинете сидело трое бугров:

- Ты что, думаешь, что от нас так легко улизнуть? – начал один из них. – Не получится. Давай говори, о чем ребята в курилке толкуют. Может, кто-нибудь в побег собрался или еще что-нибудь? Ты что, думаешь, если на комиссию сходил, значит, отмазался? Ошибаешься. Пока не расскажешь что-нибудь полезного для оперативного отдела, из карантина не выползешь.

«Пиздят, - вспомнил я слова Андрея. – Стопудово на пушку берут. Начальнику они перечить не смогут. Так что будем держаться. Главное, вытерпеть до вечера».

- Я не знаю, кто о чем говорит. Я ни с кем не общаюсь, поэтому и сказать мне вам нечего.

- Нечего, да? Нечего? – разошелся бугорок и ударил меня черенком по голове. Остальные тоже не упустили возможности побуцкать меня.

- Ладно, хорош его долбить, а то синяки появятся. Иди мой полы, раз не понимаешь.

До конца рабочего дня оставалось два часа. Осознание того, что я никого не сдал, помогло мне вытерпеть это время.

Вернувшись с промки, мы едва успели зайти в барак, как нам всем, кто прошел комиссию, приказали собирать вещи. Я по-быстрому собрал все, что принадлежало мне, за исключением банного полотенца, которое во время моего отсутствия кто-то спер. Кипиш поднимать не было смысла, так как все равно никто бы не стал искать, а свалить из этого ада хотелось как можно быстрее.

На выходе из барака стоял завхоз с тетрадкой, в которой надо было расписаться за то, что не имеешь никаких претензий к содержанию в карантине.

- А если у меня есть претензии? – поинтересовался я.

- Тогда поедешь в изолятор, и тебя там научат любить нашу колонию.

В изолятор ехать мне что-то не хотелось, и я расписался в этой сраной тетради. Нас построили в локалке и повели по зоне, закидывая по одному-два человека в каждый барак, попадающийся на пути. Пройдя несколько бараков, бугор назвал мою фамилию:

- Тебе сюда, Соломин. Иди, не поминай лихом.

Я зашел во двор барака, кругом стояла тишина.

«Куда это меня привели? Тут что, все вымерли?»

Не успел я испугаться, как к локалке строевым шагом подошел отряд, и в колонну по одному, подобно ручейку, стали протискиваться в калитку. Я увидел знакомые лица ребят, которые работали в клубе.

- Во, а Юрок уже тут, - это Андрюха, на ходу прикуривая сигарету, направлялся в мою сторону. – Ну вот, видишь, не прошло и года. Как, нормально перевелся?

- Да ниче, могло быть и хуже.

- Короче, сейчас тебе покажут, где ты будешь спать, положишь свои вещи в каптерку, заправишь шконарь, и пойдем пить чай. Давно, наверное, не чифирил?

- Да я уж вкус чифира забыл в этом чудо-лагере.

- Ладно, забудь, карантин позади, а здесь полегче будет. Правда, сильно расслабляться не советую, но, по сравнению с тем, откуда ты пришел, здесь жить можно, - Андрюха проводил меня в барак и оставил ждать какого-то активиста.

- Кто тут новенький? – передо мной стоял парень с нагловатым выражением лица. – Ты, что ли? Ну иди сюда.

Мы проследовали вдоль спальной секции и подошли к одной из шконок:

- Спать пока будешь здесь, потом что-нибудь получше придумаем. Тебя как звать?

- Юра.

- А меня Вован Головня. Короче, если что будет непонятно, обращайся ко мне, я здесь рулевой. Ну а пока располагайся, пришивай бирки на постельное белье и не забудь нагрудные бирки исправить, у тебя 13-ый отряд, 53-я бригада. Смотри, чтобы все исправлено было, будут косяки – я тебя накажу.

Головня ушел, а я принялся приводить себя в порядок: сходил в умывальник и с радостью обнаружил, что можно без спешки спокойно помыться и побриться. Пришил бирки, положил в тумбочку свои причиндалы. Я никак не мог оттаять после карантина и получал удовольствие даже от того, что по корпусу отряда не надо было бегать, а делать все спокойно. Здесь никто не орал и не ходил по пятам.

- Ну где ты там ходишь? – нашел меня Андрей. – Пойдем, а то чай стынет.

Мы зашли в пищкомнату, где располагались столы, за которыми кучками ютились зеки, передавая по кругу кружки с чифиром и ведя бурные дискуссии. Андрей посадил меня за один из столов, где нас уже ждали Валера, Сергей и Курбан – парни, которые тоже работали в клубе.

- Ну что, хромоножка, - обратился ко мне Валера, - дождался, наконец-то? Теперь будет полегче, ребята у нас дружные, обживешься. Смотри, только сильно не расслабляйся, а то сожрут. Тут тоже говна хватает, так что будь осторожен и всегда следи за собой и своими поступками, усек?

- Да не маленький, разберусь как-нибудь. Не первый день сижу, вроде…

- Ну вот и ладненько. Что непонятно будет – спрашивай, всегда поможем.

Несколько глотков чифира вернули меня к жизни. Казалось, что я не пил этот бодрящий напиток лет сто. Жизнь сразу показалась не такой уж и дерьмовой, а все горести и обиды за «радужный прием» в колонии ушли на задний план. Я узнал, что работники клуба могут ложиться спать в восемь часов вечера, в то время как отбой был в десять.

«Ну вот, не так уж все тут и дерьмово, хоть поспать можно», – никак не мог нарадоваться я.

На следующий день, я вместе с остальными «клубниками» пошел на работу в клуб. Здесь шла усиленная подготовка к празднованию нового 2002 года. Повсюду суетились зеки, планировали сценарий на концертную программу и ни кому не было до меня дела. Я сидел за барабанами и постукивал разные ритмы. После обеда со мной провел беседу наш художественный руководитель Виктор Колганов:

- Я слышал, что ты из Москвы,- начал он разговор.

- С Подольска, если быть точным.

- Ну все равно земляки. Ты неплохо играешь, на воле где-нибудь играл?

- У меня группа была своя, играли панк-рок, только я там вокалистом был.

- Я заметил, что ты тяготеешь к року, но запомни простую истину, что творчество «Нирваны» и «Гражданской обороны» здесь не канает. Здесь мы играем то, что нам говорят играть. Лучше покопайся в своем мозгу и вспомни какие-нибудь песенки о Родине, о маме, цветах и т.д.

- Я не знаю песен о маме,- с улыбкой ответил я руководителю.

- Ничего смешного здесь нет, я серьезно тебе говорю. Приходиться нам здесь такое играть, Юрок, это наша работа. Ты думаешь я по воле песни про маму пел? Совсем нет. Если музыкой занимался, должен был слышать группу «ДИВ».

- Ну конечно знаю такую группу, а что тебе тоже нравится?

- Да не просто нравится, я там до подсидки играл на басу. Пух мое погоняло, не веришь, посмотри состав группы при случае.

- Ну ни хрена себе,- я был поражен услышанным,- я и не думал, что здесь такие люди сидят!

- Вот так,- покраснел Виктор,- А тут приходится забыть о нормальной музыке. Так что настраивайся на работу.

XV

Во всем сценарии новогодней программы было две песни, которые надо было играть мне. Одна композиция была из репертуара «Дискотеки Аварии», а вторая - песня группы «Чингисхан», с тупо переделанным текстом про новый год. Мне было очень интересно наблюдать, как преступники прыгали по сцене, словно дети, и пели песни про снежинки, мишуру и прочие новогодние прелести. Все это напоминало новогодний утренник в детском саду, с той лишь разницей, что исполнителей данных сказочных композиций жестоко били, если они забывали слова или инструментальные партии.

Как и во всей системе исполнения наказаний, в колонии тоже довольно часто проводились обыски. Назывались они режимным сектором. Это означало, что на какой-либо из секторов колонии приходили сотрудники режимного отдела и проводили полный шмон. Как раз за неделю до нового года сектор нагрянул в клуб. Всех зеков загнали в зрительный зал и стали шмонать подсобные помещения. После этого нас тали выводить по одному и обыскивать на выходе. Режимников было человек шесть. После обыска нас опять загнали в зал, и мусора полезли наверх в каморку, где репетировал духовой оркестр. Ковырялись они там довольно-таки долго. Когда обыск был окончен, всему коллективу духовиков было приказано построиться на улице. Пацанов увели в режимный отдел. Вернулись они к вечеру, но не все. Из разговоров между зеками я узнал, что у них в каморке нашли заваренный чай. По режиму чай можно было пить только в предназначенное для этого время. Пацаны запалились. Их привели в отдел и каждому по очереди надевали противогаз, перекрывая воздух. После нескольких таких процедур их валили на пол и пинали ногами по почкам. Руководителя духового оркестра били дольше остальных и, переборщив, разбили ему лицо. Чтобы скрыть данный факт от окружающих, его закрыли изолятор на 15 суток, чтобы прошли синяки. И никому из мусоров не было дела до того, что парень проведет новый год в ШИЗО.

Перед новым годом в клуб завезли коробки с чаем, конфетами, тортами и прочими сладостями. Все только и говорили о том, что на концертную программу приедет уполномоченный по правам человека Ландо.

«Ну хоть что-то в этой колонии делается для зеков», - думал я, - «хоть праздник дают нормально встретить». Оказалось, я ошибался.

31 декабря около четырех часов всю зону согнали в клуб. На трибуне появился огромный дядька, которого представили как зам. начальника колонии по кадровой и воспитательной работе майора Сергея Викторовича Бугаенко. Он обратился к зекам с речью о том, что год закончился, план на промзоне выполнен, но в следующем году его надо перевыполнить. Назвал фамилии передовиков и отстающих, долго говорил о подъеме культурной жизни в колонии и пожелал всем удачи в новом году. После этого мы сыграли пару песен, и все разошлись по баракам. Никаких конфет, никакого печенья…

Когда зеки покинули помещение клуба, были расставлены столы, на которые выложили все сладости.

- Андрюха, че за хуйня, - недоумевая обратился я к гитаристу, - кому это все накрывают?

- Так к нам Ландо сейчас приедет, телевидение.

- А зачем зеков отпустили?

- Потому что он не для зеков приедет, а для телевизора. И вообще, не задавай глупых вопросов, а то мы с тобой в изолятор уедем за такие разговоры.

Далее все происходило по следующему сценарию. К заднему входу клуба подъехало несколько автобусов, из которых выгрузились вольные артисты, телевидение и Ландо, который нарядился в Деда Мороза. За столы, которые ломились от угощений, посадили весь «цвет» колонии: козлов и председателей, завхозов и бугров. Нас всех собрала какая-то тетя, представилась организатором концертных программ при Министерстве культуры по Саратовской области и объяснила, что концерт отыграют вольные, а наш коллектив исполнит всего два номера.

- Как два номера? – попытался возразить наш худрук Виктор. – Ведь мы готовили полную программу.

- Ребята, то, что вы готовили, покажете в другой раз, здесь телевидение, а поэтому концерт должен быть профессиональным, а не какой-то там самодеятельностью. Лучше приведите себя в порядок и спрячьтесь за кулисы. Когда объявят ваш номер, выйдете и сыграете. Все.

За кулисами с одной стороны располагались приезжие актеры, а с другой мы под охраной мусоров. В зале за столами сидели активисты. Свет погас, и на сцену вышла ведущая.

- Дорогие ребята! Всем известно, как нелегко вам здесь приходится вдали от родных и близких, вдали от родного дома. Поэтому для того, чтобы вы тоже почувствовали праздник, мы сегодня приехали к вам. А Дед Мороз сегодня необычный. Встречайте – Уполномоченный по правам человека в Саратовской области Господин Ландо!

На сцене появился маленький мужичок, одетый в костюм Деда Мороза, он поздравил все присутствующих в зале с Новым Годом и подарил каждому активисту бумажку с разрешением на дополнительное длительное свидание. После церемонии награждения начался концерт, во время которого по залу прохаживались мусора и шепотом предупреждали зеков, сидящих за столами, о том, чтобы они поменьше жрали. Вокруг всей этой показухи суетились операторы, которые снимали мероприятие на большие профессиональные видеокамеры.

После того, как программа закончилась, артисты и телевизионщики собрались и сели в свои автобусы, а зеков заставили собирать все продукты со столов обратно в коробки и уносить в кабинет зам. начальника по воспитательной работе. Когда в клубе навели порядок, мы пошли в барак. Тут была своя суета: зеки сновали туда-сюда, готовясь к празднованию. Практически все старались попасть в пищкомнату, которая в тот момент напоминала фабрику по изготовлению тортов. Торты здесь делались по особому рецепту: печенье перемалывалось в крошку и перемешивалось со сгущенным молоком, потом получившейся массе придавали форму торта, посыпали орехами, тертым шоколадом и ставили в холодильник. Если в холодильнике места не хватало, выносили в локалку и закапывали в сугроб.

На столе возле поста дежурного по отряду висел график перекуров на новогоднюю ночь. Перекуры полагались по минут 10-15 каждый час. В три часа – отбой.

Когда пробило двенадцать, мы все дружно чокнулись бокалами с чифиром и стали поедать торты. Места в пищкомнате было мало, поэтому приходилось есть в спешке, чтобы освободить место другим. Обиженным и чертям стол поставили в умывальнике, и они сидели радостные, никуда не торопясь. Попив чифиру и выкурив сигарету, я пошел смотреть телевизор. По ящику показывали выступление группы Виа Гра. Посмотрев на этих полуголых теток, я вспомнил о воле и той несправедливости по отношению ко мне. Почему я нахожусь здесь, в то время как мои друзья и знакомые спокойно встречают этот праздник дома? Загнавшись своими мыслями, я плюнул на праздник и пошел спать.

Утром команды «подъем» не было, но от шконки к шконке ходил бугор, всех будил и спрашивал, кто хочет идти на завтрак. Перед обедом нас разбудили и построили на проверку. На улице было холодно, но приходилось стоять и ждать, когда же полупьяные мусора нас посчитают. У них все время не совпадало количество заключенных, и поэтому стоять нам пришлось часа два.

После обеда нас загнали в комнату НЭВ, где зеки нашего барака показывали глупое новогоднее представление. Хочу заметить, что данные мероприятия здесь были обязательными, и никто не мог покинуть комнату. Я не уверен, что эта затея нравилась местным клоунам, но они пытались шутить, потому что это было положено по режиму. Одним словом, чудо-лагерек.

Новый год встретили, и жизнь опять покатилась своим чередом. Не обошлось на новом месте и без заморочек. Как-то вечером, придя с клуба в барак, я обнаружил, что все мои вещи, которые лежали в тумбочке, валяются на моей шконке. Я, конечно, удивился, но не стал поднимать кипиш и сложил все обратно. Ближе к отбою картина повторилась. В проходняке сидел парень по кличке Корнил и мазал кремом ноги:

- Слышь, Соломин, ты не клади больше в тумбочку свою хуйню, а то в следующий раз вообще не найдешь ничего.

- Это почему же? – удивился я.

- Потому что на полке лежат мои вещи, а в верхнем ящике у пацанов.

- И куда же мне девать все это? С собой что ли носить?

- А девай куда хочешь, хочешь - с собой носи, хочешь - под подушку прячь, а можешь еще одну полку себе в тумбочку поставить.

- А пока я не сделал полку, куда мне это барахло девать?

- Положи в верхний ящик, только с ребятами сам разбираться будешь.

Ребят, которые спали в нашем проходняке, я еще толком не знал. Одного вроде звали Колян, он был главным в пищкомнате, а второй был Денис из цирковой студии клуба. После команды: «приготовиться к отбою» в проходняк зашел этот самый Денис.

- Денис, - обратился я, - тут хрень какая-то с тумбочкой происходит. Корнил вот говорит, чтобы я полку себе личную делал. А пока нет полки, можно к вам кое-что положу?

- Какую полку, брат?! Он что вообще сдурел? Ладно, не обращай внимания, у Корнила крыша едет, у него сроку 14 лет, вот и чудит постоянно. Никакую полку делать не надо, клади все к нам. Колек придет, я ему все объясню. А Корниловскую полку освободи, пусть подавится, да и не связывайся с ним вообще, он трудный человек. Так что располагайся у нас, если почитать что-нибудь захочешь, там пара книг лежит, бери не стесняйся.

- Спасибо.

- Да не за что, брат, сам с такими трудностями сталкивался.

После разговора с Денисом я понял, что в этом гнойном лагере все-таки есть люди. В эту ночь я даже умудрился сладко поспать.

Постепенно я начал обживаться в отряде, общаясь в основном с ребятами, играющими в ансамбле. Андрей не отходил от меня ни на шаг, постоянно чему-то учил, подсказывал да рассказывал. Сначала я, и правда, принял это за удачно сложившиеся отношения, но позже понял обратное. Оказалось, что я нужен был Андрею, чтобы тянуть из меня передачки. Сразу я как-то не придавал значения повышенному интересу Андрюхи к моей семье на воле. А где живет мать? А кем работает? А сколько получает? Но вот после того, как он проявил интерес к письму, которое я писал домой, я почуял неладное.

- Кому пишешь? – начал издалека Андрей.

- Да домой пишу, матери.

- Правильно, давно пора. А она знает, что тебе сюда посылки слать можно?

- Конечно, знает.

- Ну вот и хорошо. А то ведь без обуви зимней ходишь, да и шапку тебе надо. Так что пиши, братан, пусть шлет. А главное чаю побольше и конфет пускай присылает.

- Да я вообще-то знаю, что писать, не впервой вроде.

- Это ты знал, что в тюрьму тебе надо, а здесь ведь другие правила. Так что слушай лучше меня: чай, конфеты шоколадные…

- Подожди-ка, - прервал я Андрея, - я обычно карамель прошу, она дешевле и хватает надолго.

- Не, Юрок, проси шоколадные, я карамель не люблю, и еще, самое главное, пусть пришлет четыре фарфоровые кружки темного цвета.

- Это почему же четыре?

- Ну, чтобы у нас были одинаковые, двумя пользоваться, а две про запас.

- Блин, Андрюша, а ты у своих родных не можешь попросить кружку и шоколадные конфеты? - резко спросил я.

- Нет, Юрок. Понимаешь, я не хочу от них зависеть. Ведь, если я у них что-нибудь попрошу, значит, дам слабину, а я человек гордый и не нуждаюсь в подачках.

-Н у да, ты значит гордый, а я значит лох. Так понимать? – ошалел я от такого расклада. - Тебе стыдно, значит, просить, а мне нет. А ты знаешь, что моя мать стоит на рынке зимой и летом, работая на хозяина, который платит ей столько, что хватает только на пожрать после работы? И то, что я если о чем-то ее и прошу, то постоянно извиняюсь за каждое такое письмо? И ты, значит, такой ушлый и продуманный хуеплет решил прокатиться на шее у моей матери? Нет, так не пойдет, браток.

- Да ладно, Юрок, успокойся, я пошутил, - попытался угомонить меня Андрей.

- Пошел ты в жопу, шутник!

Так я в первый раз встретился в этой зоне с фальшивым семейством.

С Андрюхой пришлось расстаться, но я продолжал, что называется, семейничать с Валеркой и Курбаном. Валера Терских был тридцати с лишним лет, картавил, изо рта у него пахло помойкой, а на груди красовалась красная бирка, которая означала «склонен к побегу». Почему я стал с ним общаться? Да потому что в клубе приходилось вместе работать, плюс ко всему, он был одним из первых, кто помог мне устроиться в отряде. На воле Валера занимался тем, что учился на актера в каком то Саратовском университете. У него был поставлен голос, он очень хорошо пел. Читал много литературы, знал много анекдотов и умел их рассказывать так, что никто не оставался равнодушен. С ним было интересно общаться, и было чему у него поучиться. Была у Валерки и хреновая черта, он был слишком жаден до продуктов. Курил больше всех, постоянно скуривая наши запасы. За чай готов был горло перегрызть. Постоянно садясь вечером за стол в пищкомнате, он делил бутерброды с топленым жиром между нами троими, чтобы всем было поровну. Мне казалось, что если бы у него были аптекарские весы, он вешал бы бутерброды на них. Из-за такого подхода к желудку они постоянно ругались с Курбаном. Курбана на самом деле звали Бабамурат, он был родом из Туркмении, что мне не особо нравилось. В клубе этот туркменский юноша играл на домбре в ансамбле русских народных инструментов. Поговорить с ним было не о чем, но он считался другом Валеры. Такое семейство меня не особо прельщало, но больше в бараке я пока никого не знал.

Каждый новый день в колонии был похож на предыдущий, и казалось, что время просто остановилось. Единственной радостью в этом существовании было получать письма, которые, как назло, приходили крайне редко. Мать в основном писала мало, все письма были о том, что ей без меня тяжело и как она ждет моего возвращения. Друзья писали, что помнят и ждут. Девушки у меня не было, и я завидовал ребятам, которые получали весточки от любимых женщин. Хотя у меня не то чтобы не было девушки, она была вроде, но после приговора стала писать письма не от себя лично, а ото всех друзей сразу. Все ее послания заканчивались следующей фразой: «Мы все тебя любим и ждем!». А всех мне не надо было, мне хотелось одну единственную, и я очень сильно переживал по этому поводу, представляя, сколько мне еще придется быть одному. Я не знал, куда себя деть от этого одиночества, и незаметно для себя самого, создал себе образ любимой девушки и стал писать для нее стихи:

Дата добавления: 2015-07-18