II. Большие инновационные циклы: пример России и сравнение с другими странами

В 20-е годы русский экономист Кондратьев сформулировал теорию больших экономических циклов. Теория эта, получившая теперь признание и принесшая автору, хотя и посмертно, заслуженную славу, хорошо известна. В двух словах, ее смысл сводится к следующему: в отличие от Маркса, сформулировавшего теорию коротких экономических циклов, специфичных для стадии промышленного капитализма и состоящих в том, что каждые примерно 10--25 лет в развитых промышленных странах возникает кризис перепроизводства, Кондратьев выдвинул теорию больших экономических циклов, охватывающих периоды в 50—70 лет. За этот период, в зависимости от конкретных национальных и исторических условий, соответствующие индустриальные страны проходит стадии технологических и экономических инноваций, в начале которых капитал используется предельно эффективно, а затем, по мере истощения ресурсов — капитала, старения технологий и организационно-экономических форм, наступа­ет период более или менее длительного застоя и спада, завершающегося возникновением нового экономического цикла.

Д. Нэсбитт в книге «Что нас ждет в 90-е годы» (М., Республика, 1992) на­стаивал, что кондратьевские циклы не носят универсального характера. Они неприменимы, например, к современным Соединенным Штатам, являющимся, по мнению Нисбитта. бесспорным и долгосрочным технологическим лидером мирового масштаба. Эти циклы, возможно, являются сколком с экономической действитель­ности России и европейских стран, на изучении которых основывались взгляды Кондратьева, Но для США они мало применимы. Этот взгляд, представляющий собой простую экстраполяцию экономического развития США в послевоенный период, казался правдоподобным в конце 80-х и первые годы 90-х годов. Однако, сейчас, с позиции конца 93-го года, очевидно, что Нэсбитт ошибался. Возможно, что форма циклов Кондратьева различна в разных странах, но похоже, что США так же несвободны от их действия, как и другие индустриальные общества. Для таких обществ подобные циклы можно считать универсальными.

Важно отметить, что кондратьевские циклы касаются лишь экономической

стороны общественно-исторического развития. Они не затрагивают в целом социально-исторических, правовых, мировоззренческих и культурных изме­нений. Я постараюсь показать, что кондратьевские циклы есть лишь экономиче­ская проекция гораздо более универсального и всеобъемлющего процесса, харак­терного для способа развития современных индустриальных обществ. Эта общая закономерность может быть названа большим универсальным инновационным Циклом. В нем относительно синхронно происходят взаимосвязанные фундамен­тальные социальные инновации, охватывающие все сферы общества: от государ­ства и общественного сознания, культуры и социальной психологии на одном полюсе до экономики, технологии, техники, типов экономического поведения на другом. Теория Кондратьева не применима к культурным, политическим и социальным инновациям. Поэтому большие универсальные инновационные циклы в этих сферах деятельности ускользали от внимания исследователей. Достаточно, между тем, посмотреть на историю последних 75 лет в России и сравнить ее с аналогичными, хотя и сильно отличающимися процессами в других промышленно развитых странах, чтобы увидеть, что большие инновационные циклы носят действительно универсальный характер, хотя и проявляются по-раз­ному. С этой точки зрения связь экономики, технологии и культуры в целом (если понимать культуру не в узко-зрелищном или развлекательно-литературном смысле как это чаще всего делают) приобретает фундаментальное значение для понимания событий, происходящих в современном мире. Теперь я постараюсь сделать некоторые важные выводы, подтверждающие высказанные здесь идеи и служащие отправным пунктом для дальнейшего анализа.

Самым большим и универсальным инновационным циклом XX в., оказавшим радикальное влияние на ход мировой истории в глобальном масштабе, было возникновение, развитие, крушение советской империи. Октябрьская революция, происшедшая в России в 1917 г., была в действительности и великой, и социалистической. Как бы ни иронизировали постперестроечные критики Совет­ского Союза, процесс создания нового советского общества, несмотря на все свои мрачные и кровавые последствия, был вместе с тем и процессом реализации идеи социализма. Конечно, довольно гуманная по тем историческим меркам модель, провозглашенная Марксом и Энгельсом, не была реализована в системе советско­го социализма. Она не была реализована и в других социалистических государст­вах. Варианты социализма, созданного в Советском Союзе, а затем с некоторыми вариациями в странах Восточной Европы, Латинской Америки, в Индокитае, в Северной Корее и Китае, по типу своему относятся к казарменному тоталитарно­му социализму. Несмотря на местный колорит, для систем этого типа характерны некоторые общие черты: репрессивность, принудительная индустриализация, сверхскоростная урбанизация, милитаризация, тотальный контроль, фактическая партийность и полное подчинение человека государству, отрицание общеприня­тых прав человека. Иного социализма ни в одной стране не было. Если не думать, что все варианты реально созданного социалистического общества были откло­нениями от «правильной» модели научного социализма, то следует признать, что реально осуществимы лишь отклонения.

Для понимания дальнейшего необходимо теперь обсудить понятие «инно­вация». Этот термин, как правило, употребляется для обозначения определенных мероприятий и акций или действий в сфере техники, технологии или организации экономической деятельности. Питер Друккер в книге «Рынок: как выйти в лиде­ры, практика и принципы* (М., Бук Чамбер Интерн., 1992) подчеркивает, что инновации отнюдь не ограничиваются научной, технической или технологической сферой. В качестве примера нетехнологичных инноваций он приводит историю фирмы «Мак Дональде» или загрузку контейнерных судов. В обоих случаях инновации связаны с риском и быстрым переходом к высокоприбыльному и конкурентоспособному бизнесу. Какие-то особые научные нововведения или достижения высших технологий здесь не просматриваются. Несомненно, впрочем, что технологические инновации являются чрезвычайно важными.

Таким образом, инновация — это деятельность по принятию и реализации рискованных решений в условиях высокой неопределенности, ориентированная на быстрое достижение целей, конкурентный выигрыш, значительное повышение рентабельности или иную форму выгоды. При этом в структуре инновационной деятельности могут использоваться традиционные и уже известные приемы, на­выки, механизмы, но в новой комбинации, в нетривиальных условиях и для решения совершенно иных задач, нежели те, для которых они были созданы.

Инновационные процессы отнюдь не означают отказа от традиций и в ряде случаев опираются на них и продолжают их.

В данном понимании инновации не только не сводятся к сфере технической или, шире, технологической деятельности, но могут касаться всех сторон общест­венной и духовной жизни. В этом смысле построение советского социализма представляет собой большой инновационный цикл — объединяющий в себе целый ряд глубоких взаимосвязанных и взаимообусловливающих инновационных про­цессов. Они охватывают экономику, технику, технологию, культуру, политику, социально-экономическое поведение, "государственное устройство, мировоз­зрение и социальную философию в целом. Большой инновационный цикл такого масштаба оказывает радикальное влияние не только на трансформацию всей жизни общества, в котором этот цикл реализуется, но и на сопряженные с ним сообщества, а в случае советского социализма влияние распространяется в гло­бальном масштабе не только на страны, идущие по пути социалистического строительства, но и на социальные структуры, находящиеся к этому пути в радикальной оппозиции и оказывающие ему противодействие.

Рассмотрим теперь, насколько инновационными были цели создателей совет­ского общества, насколько инновационными и нетрадиционными были меры и действия, осуществленные для его создания и насколько универсальными были процессы, составляющие большой инновационный цикл.

Следует различать два типа целей: эксплицитные — открыто провозглашае­мые и служащие для оправдания или объяснения осуществляемых инноваций, и реальные, неявные, но лежащие в основе инновационных действий.

Эксплицитными целями, провозглашенными большевиками, было построение социализма, т. е. общества социальной справедливости с господством обществен­ной, а точнее государственной собственности, замена рыночных отношений расп­ределительными и установление централизованного планирования и тотального контроля, общества без классовых антагонизмов — первую фазу новой ком­мунистической формации. Конкретные представления о модели социализма за семь десятилетий сильно эволюционировали и неоднократно менялись. Но общие им черты, указанные выше, сохранились. Основными реальными целями, приведшими к большому инновационному циклу, были:

1. Ликвидация частной собственности на основные средства производства. При этом эксплицитно провозглашенные и реально осуществленные меры по достижению этих целей принципиально различались.

2. Создание в исторически краткие сроки тоталитарного государства — дикта­туры пролетариата — как главного инструмента построения социализма.

3. Переход от многопартийной системы (хотя и со слабыми партиями), сложившейся в России в период с 1906 до 1917 г., к однопартийной политической системе с абсолютной монополией власти в руках руководителей единственной политической партии.

4. Полная милитаризация страны; подчинение всех видов хозяйственной, политической, гражданской, научной и образовательной деятельности, всей эко­номики и культуры, всех ресурсов созданию мощной современной армии и обес­печивающего ее вооружением военно-промышленного комплекса. К середине 80-х годов в этой сфере было сосредоточено до 80% всех национальных ресурсов.

5. Сверхскоростная нетрадиционная супериндустриализация, осуществленная принудительно, не за счет естественного привлечения капитала, а за счет

насильственного привлечения всех национальных ресурсов, включая челове­ческие,

6. Создание системы коллективного сельского хозяйства в интересах полу­чения избыточных человеческих ресурсов для индустриализации и армии на основе массовой экспроприации мелких частных землевладельцев.

В результате осуществления 5-го и 6-го пунктов Советский Союз стал в течение нескольких десятилетий из отсталой и деревенской страны страной ур­банистической, 80% населения которой живет в городах. Такого масштаба и темпов урбанизации история не знала.

7. Создание системы универсального централизованного планирования, конт­роля и регламентации производства, управления, распределения, духовно-куль­турной, личной и общественной жизни, образования и других видов социально значимой деятельности. Планируемость, контроль и регламентация в подобных масштабах и подобной полноте исторически беспрецедентны.

8. Создание всеобъемлющего, универсального, репрессивного аппарата физического и духовного порабощения. Эта система реализовалась в виде посто­янного внутреннего террора, концентрационных лагерей для собственных граж­дан (во время 1-й мировой войны такие лагеря существовали лишь для военно­пленных), гигантской тайной полиции и карательных органов, преследовавших любую акцию свободомыслия, или критику, не соответствовавших интересам партийного руководства и общим задачам социалистического государства на всех стадиях его развития. Репрессивный аппарат такого масштаба, столь беспощад­ный, кровавый и всеобъемлющий — также исторически беспрецедентен.

9. Создание идеологической монополии, пронизывающей всю систему духов­но-культурной жизни, общественного сознания и воспитания. Католическая мо­нополия духовной жизни в эпоху Средневековья и любые известные формы идеологического фанатизма могут считаться лишь слабым прообразом идео­логического аппарата и деятельности по манипулированию умами, про­водившимися для достижения этой цели.

Поскольку одними мерами насилия осуществить великие социальные инно­вации никому и никогда не удавалось, Коммунистическая партия создала систему универсальной идеологической, мировоззренческой, психологической обработки общественного сознания. Была создана мощная система воздействия на социаль­ное мышление населения, его поведение, воспитание подрастающего поколения в духе «преданности социализму, делу партии Ленина — Сталина». При всей примитивности, жестокости и бесчеловечности этой системы она оказалась на­столько действенной, что пережила своих создателей. До сих пор ее влияние проявляется в непонимании проводящихся реформ и в отсутствии новой демок­ратической постсоциалистической идеологии.

10. Для достижения основной цели — построения инновационного, т.е. социалистического общества, были поставлены и реализованы (в невероятно короткие сроки с беспрецедентным в историческом масштабе размахом) три важ­нейшие инновационные подцели:

а) культурная революция, включавшая ликвидацию безграмотности, введение всеобщего среднего образования, создание гигантской системы высших учебных заведений, НИИ, библиотек, театров, подготовку кадров, обеспечивающих пот­ребности системы управления и производства;

б) создание достаточно мощного корпуса ученых, инженеров и иных специалистов, обеспечивающих стране научно-технологический и интеллекту­альный потенциал, сопоставимый с потенциалом самых развитых индустриаль­ных стран;

в) технологическая модернизация, обеспечивающая возможность быстрого переосиащения Вооруженных сил и создание материально-технической базы для последующих модернизаций в сфере экономики и управления.

Подытоживая инновационные процессы, в сумме образующие большой со­ветский инновационный цикл, можно сделать три основных вывода:

1) создание нового общества с тотальным государством, плановой и сильно милитаризованной экономикой привело к гигантской некомпенсированной раст­рате национальных ресурсов — природных, технических и интеллектуальных. Они использовались для создания продукции и услуг, не поступавших на рынок, и, таким образом, не приводили к увеличению капитала. Капитал, следовательно, во всех его материальных и финансовых ипостасях, а также капитал, реализован­ный в виде интеллектуального потенциала общества, созданного благодаря куль­турной революции, затрачивался в одностороннем порядке, но не восп­роизводился в масштабах и на уровне, способных обеспечить дальнейшее нор­мальное развитие экономики и социально-культурной сферы;

2) стратегия, ориентированная на «объективную, исторически необходимую победу социализма» через столкновение с мировой капиталистической системой, предполагала неизбежность мировой, а после завершения 2-й мировой войны — глобальной атомной войны. Для выживания в этой войне необходимо было иметь многократный запас всех видов ресурсов, которые в мирное время просто на­капливались и не использовались для репродуктивных целей. О масштабах этих омертвленных ресурсов дает представление такой факт: вплоть до настоящего времени гигантская сеть правительственной связи использовалась лишь на 5— 10%. Свыше 90% ее ресурсов при гигантском дефиците телекоммуникаций было зарезервировано на случай атомной войны. Следовательно, значительная часть ресурсов расход о валась бессмысленно с точки зрения нормального общественного экономического развития;

3) в результате культурной революции и урбанизации, совершенных в рекор­дно короткие сроки, и мощной перекачки населения из деревни в город возникла неустойчивая, динамически неравновесная гибридная культура. Ее основными признаками являются: создание массы среднеобразованных, так называемых, интеллигентов с узкой профессиональной подготовкой, не обладающих широким диапазоном мышления, способностью к индивидуальной инициативе и динамичной адаптацией к быстро меняющимся условиям. В результате этого общая квалификация населения оказалась более или менее достаточной для создания общества с мощной, но отсталой индустрией, но не достаточной для современной модерни'заи.ии общества и его превращения в иид^стриалъчое информационное.

Вследствие этого завершение большого советского инновационного цикла и переход к новому историческому этапу общественного развития выдвигает требо­вания не только реформировать экономику и социально-политическую систему, но и существенно трансформировать и модернизировать духовно-культурную сферу деятельности, интеллектуальный потенциал общества, поднять в обще­национальном масштабе квалификацию населения, радикально реформировать систему образования, воспитания и непрерывной переквалификации.

В условиях ускоряющегося перехода к рыночной экономике, демократизации и быстрой дифференциации и дефуркации политических процессов начинают действовать мощные факторы, ведущие к изменению экономического, социально­го, политического, бытового поведения людей. Это не может не сопровождаться глубинными изменениями в самом менталитете. Новый, более динамичный и адаптивный менталитет с большим инновационным потенциалом, в свою очередь, требует овладения современными механизмами выработки и использования раз-нонаправленной информации. Все это с неизбежностью приводит к глубинным изменениям в культуре, являющейся мощным фактором нового инновационного цикла. Изменения эти тем более фундаментальны, чем большего динамизма требуют они от культуры, эволюционировавшей на протяжении тысячелетий чрезвычайно медленно, плавно, без сколько-нибудь заметных внутренних потря­сений, если не считать культурную революцию советского периода, имевшую, скорее, экстенсивный, а не интенсивный характер. Без осуществления крупных культурных трансформаций, проводимых сознательно и целенаправленно в общегосударственном масштабе, выход из политического, социального, эко-

номического и технологического кризисов, знаменующих завершение инно­вационного цикла, представляется невозможным.

В современных условиях с сильно изменившимися скоростями социального метаболизма такие трансформации возможны лишь на основе использования новейших информационных технологий, которые становятся мощным фактором культурной модернизации общества.

Прежде чем вплотную заняться этой стороной проблемы, вернемся еще раз к вопросу о больших универсальных инновационных циклах.

IV. Большие универсальные инновационные циклы в глобальном масштабе

Большие универсальные инновационные циклы в концептуальном плане инте­ресны тем, что позволяют осознать принципиальную связь социальных, политических, экономических и технологических инноваций с глубинной транс­формацией культуры. В современных условиях такая трансформация невозможна без систематической и целенаправленной информатизации культуры, т. е. внед­рения современных информационных технологий и информационных систем во все процессы, связанные с модернизацией и освоением культурного наследия и созданием новых культурных ценностей и достижений, а также с превращением их в достояние массового сознания и поведения. Забегая вперед, отмечу, что информационная технология является единственным видом технологий, прямо и непосредственно влияющих на культурогенез. Можно без преувеличения сказать, что ИТ представляет собой и в прошлом, и в настоящем реальный механизм культу роге неза. В этом контексте сравнительный анализ больших универсальных инновационных циклов, отчетливо прослеживаемых в историческом развитии стран, вступивших на путь форсированного создания индустриальных обществ, чрезвычайно важен для понимания современной ситуации в России.

Такие инновационные циклы проявляются в историческом генезисе новых общественных отношений, структур всех наиболее развитых стран мира, образу­ющих сейчас центры многополюсной глобальной социально-экономической и политической структуры мира. Я остановлюсь лишь на трех странах, которые вместе с Россией образуют сейчас такие полюсы.

Первой из них, представляющих особый интерес во многих отношениях, явля­ется Япония. Ее первый, четко выраженный большой инновационный цикл связан с развитием японского капитализма, открытого знаменитой реформой Мэйдзио в 1868 г. Эти циклы по своему началу (и это не внешняя аналогия) совпадают с большими инновационными циклами, охватившими периоды развития промыш­ленного капитализма в России (после отмены крепостного права в 1864 г.) и в США (после завершения гражданской войны Севера и Юга в 1865 г.).

Четвертой страной, с четко выраженным большим инновационным циклом, является Германия в период после немецкой революции середины XIX в. и до завершения 1-й мировой войны. Несмотря на особенности, присущие большим инновационным циклам, происходившим в каждой из этих стран, для них харак­терно наличие идентичных компонентов и линий развития, присущих большим универсальным инновационным циклам. Они касаются фундаментальных инно­ваций в экономике, системе государственного управления и культуре. Трансфор­мации последней тесно связаны с быстрым развитием на основе государственной поддержки науки, образования и передовых для того времени информационных технологий — новых полиграфических систем и средств электросвязи (телеграф, телефон и т. д.).

В Японии, США и Германии четко прослеживающиеся большие инно­вационные циклы проявляются иначе, чем в России. В этом обнаруживаются особенности исторического развития, культурные традиции. В то же время обна­руживается целый ряд общих черт, связанных со стремительным переходом к новому индустриально-промышленному обществу. Единство и разнообразие

обычны для исторического процесса. Циклы Кондратьева, общественно-эко­номические формации Маркса или большие исторические цивилизации Шпенгле-ра и Тойнби являются, по терминологии Макса Вебера, идеальными типами и в чистом виде не существуют нигде и никогда. Сравнительный анализ показывает, что большие универсальные инновационные циклы, несмотря на различия в проявлениях и время протекания, становятся типичной формой исторического развития по крайней мере в высокоразвитых индустриальных странах, для кото­рых инновационность в широком смысле уже не внешнее преходящее обстоятель­ство, но глубинный стержневой процесс, определяющий их роль исторических «первопроходцев». Большие универсальные инновационные циклы, последо­вавшие после 1-й мировой войны, знаменуют новый этап в развитии промышлен­ных обществ. Они связаны с мощными инновациями во всех сферах экономичес­кой, социально-политической и культурной жизни. Особенно отчетливо эта принципиальная «инновационность» обнаруживается после 2-й мировой войны в 60—90-е годы.

Внутри больших инновационных циклов в США, Германии, России, Японии можно заметить четкие подциклы, особенно в сфере экономики и высших техно­логий. Но интересно, что к началу 90-х годов в большей или меньшей степени обозначаются признаки их завершения, исчерпания, нарастают общекризисные черты, свидетельствующие о необходимости перехода к новым инновационным циклам. Формы переходов могут быть, разумеется, различными — от относитель­но спокойных эволюционных до радикальных, связанных с социальными де-струкциями, конфликтами и т. д.

При пристальном рассмотрении больших универсальных инновационных циклов отчетливо прослеживается трансформация не только в сфере экономики, но и во всех сферах политической, социальной и духовно-культурной жизни. Объяснение этому мы находим в связи культуры, экономики и технологии.

V. Теория культурного ядра

Теория больших универсальных инновационных циклов ставит ряд не­традиционных вопросов. Прежде всего, каковы факторы, влияющие на формирование рациональных сверхцелей этих циклов? Далее, чем де­терминируется деятельность по достижении этих целей? Наконец, каковы основ­ные деструктивные факторы, действующие в период исчерпания большого инно­вационного цикла и перехода к новому?

Согласно историческому материализму, бывшему в течение семидесятилетий нашей официальной философской доктриной, основой общественного развития является эволюция и смена способов производства. Их определяющей составляю­щей являются материальные производительные силы, орудия и средства производства. Другой фактор — производственные отношения, в которые вступа­ют производители.

При внешней прозрачности и привлекательности этой схемы совершенно загадочным и неясным оставалось, почему производительные силы в определен­ные периоды начинают интенсивно развиваться и вступают в конфликты с производственными отношениями- Элементами производительных сил являются производители и орудия труда, но в них полностью отсутствует то, что коренным образом отличает человека от всех иных существ: знания и способность экс­трагировать знания из информации. Именно поэтому из марксистской схемы исторического развития, в том числе развития производства, в качестве де­терминирующего фактора полностью исключалась культура, ядро которой как раз аккумулирует все социально значимые знания. Культура, знания, инфор­мация оказывались лишь элементом духовной надстройки. Поэтому, между прочим, их влияние не учитывалось и в экономических циклах Кондратьева, в сильной степени инфицированного марксизмом.

Мне придется поэтому прибегнуть к новой концептуализации исторического и культурного процесса, позволяющей объяснить его адекватнее и лучше.

С этой точки зрения центральными понятиями являются технология, цивилизация и культура. В каком-то смысле они совпадают, накладываются друг на друга, но в других смыслах отчетливо различаются. Технология — это прежде всего не техника, если иметь в виду под последней лишь совокупность приборов, инструментов, машин и сооружений, используемых для материального производ­ства, целенаправленного преобразования природы или оказания услуг. Аристотель, кроме этого понятия техники, различал другое — набор знаний, навыков, искусство делания. Технология же в современном смысле слова охваты­вает не только оба значения понятия техники, но и включает в себя всю совокуп­ность знаний, информации, необходимых для производства техники в определен­ных целях, знания правил и принципов управления технологическими процес­сами, совокупность природных, финансовых, человеческих, энергетических, инструментальных и информационно-интеллектуальных ресурсов, а также всю совокупность социальных, экономических, экологических и политических пос­ледствий реализации данной технологии в конкретной среде обитания человека, включая последствия применения произведенных продуктов и услуг. Нечего и говорить, что технология в таком понимании — довольно сложный феномен, не­отъемлемым компонентом которого являются знания и информация, а следова­тельно, и культура в широком смысле, являющаяся их естественным органическим аккумулятором. Из этого, между прочим, следуют два крайне важ­ных принципиальных вывода: культура входит в состав технологии, влияет на нее; динамика, характер технологии, ее эффективность и, так сказать, пригод­ность для общества зависят от культуры. В известном смысле, культура ставит границы технологии, поскольку технология зависит от информации. Д. С. Робер-тсон совершенно правильно отмечал, что информация ставит предел технологии, а следовательно, и возможностям человечества в освоении мира и в дальнейшем прогрессирующем адаптивном развитии ',

Второй вывод выявляет обратную зависимость: знания и информация, как и другие чисто культурные феномены, зависят от технологии. Тот же Робертсон иллюстрирует эту зависимость 5 информационными революциями. Первая была связана с изобретением языка, вторая — письменности, третья — с книгопеча­танием, четвертая — с созданием электронных средств информации, и, наконец, пятая — компьютерная революция, с изобретением микропроцессорных средств и особых машиночитаемых носителей, запоминающих эту информацию. Каждый раз новые информационные технологии поднимали информированность общества на несколько порядков, радикально меняя объем и глубину знания, а вместе с ними и уровень культуры в целом. Культура, таким образом, оказывается связан­ной с технологией, понимаемой не в чисто инженерном, технократическом, а в гуманистическом смысле.

С другой стороны, технологизация жизни, особенно в эпоху сложных техно­логий, порождает особый социальный феномен — цивилизацию. При наличии гигантского числа интерпретаций культуры и цивилизации их довольно часто идентифицируют. Но в особых ситуациях, прежде всего кризисных, и под особым углом зрения различия между ними становятся заметными и многое объясняют.

Любой сложный технологический процесс, вовлекающий большое число раз­нородных знаний, профессионалов, различных управленческих механизмов, раз­нородные и дорогостоящие ресурсы и имеющие далеко идущие последствия тре­буют слаженной, рационально организованной деятельности. Рациональность же подразумевает большое число одинаково понимаемых и применяемых правил, эталонов и стандартов деятельности. Высокотехнологизированные общества — это общества, в которых различные технологии охватывают промышленность,

¹ Robertson D. S. The information re volution/ /Communication Pres. N. Y., 1990.— V. 17. N2. P. 235—

254.

. 22

сельское хозяйство, транспорт, энергетику, военное дело, преподавание. медицину, судопроизводство, культ, спорт, сферу развлечений, государственное управление, быт и т, д. Естественно, что совокупность всевозможных рациональ­ных общепринятых правил велика и достаточно устойчива. Они-то и образуют то, что мы понимаем под цивилизацией. И так как кодификация этих правил, этало­нов и стандартов начинается с появлением государства, оказывающегося их накопителем, хранителем и защитником, то термин «цивилизация» фиксирует двухстороннюю связанность: наличие общепринятых и общезначимых для данно­го социума рациональных стандартов, правил и эталонов поведения и их га-рантированность с точки зрения поддержания и защиты со стороны государствен­ных структур. С этой точки зрения различные общества, стоящие примерно на сопоставимых технологических уровнях, функционируют в рамках идентичных цивилизаций.

Культура также аккумулирует определенные нормы и стандарты деятель­ности, зафиксированные в произведениях искусства, народном творчестве, лите­ратуре, языке и т. д. Но поскольку всякий технологический процесс имеет не только общезначимые характеристики и нормы деятельности, но и индивидуаль­ные, специфичные именно для него в данных условиях в данном этноисторичес-ком социуме и окружающей среде, то культура, в отличие от цивилизации, хранит, выражает и передает именно специфическое, своеобразное, целостное, характерное именно для этого социума данного этноисторического целого.

Пока в периоды спокойного, стабильного эволюционного развития бифур­кация общего и специфического не имеет социального значения, различия между цивилизацией и культурой почти неуловимы. Но в кризисных ситуациях они достигают пороговых состояний, ибо культурная специфика может как способст­вовать, так и препятствовать реализации общецивилизационных механизмов. Для понимания этой своеобразной роли культуры необходимо рассмотреть струк­туру культуры и особую функцию ее ядра.

В первом приближении любую развитую социоэтнокультурную систему можно представить как двухкомпонентную структуру — ядро культуры и защитный пояс.

Нуклеарная концепция культуры уже рассматривалась и обсуждалась мной в ряде работ ².

Поэтому я коснусь здесь лишь тех ее аспектов, которые существенны для проблем, составляющих предмет этой статьи.

Ядро культуры концентрирует в себе нормы, стандарты, эталоны и правила деятельности, а также систему ценностей, выработанных в реальной истории данного этнического, профессионального или религиозно-культурного целого. Эти специфические стандарты, правила и т. д. связаны с судьбой сообщества, его победами и поражениями, реальными условиями, в которых оно формировалось, спецификой окружающей социальной и природной среды, национальными привы­чками, адаптационными процессами и теми цивилизационными условиями, в которых изначально формировалось это ядро. Структурами, в которых реализу­ется ядро культуры, являются, прежде всего, фольклор, мифология, предрассудки, национальные и социальные обычаи, привычки, правила бытового поведения, исторические традиции, обряды и, разумеется, основные языковые структуры.

Так как главная функция ядра культуры — сохранение и передача са­моидентичности социума, то оно обладает высокой устойчивостью и минимальной изменчивостью. В каком-то смысле, если не утрировать биологические аналогии, ядро культуры выполняет функцию генетического механизма, своего рода социальной ДНК, хранящей информацию об истории, этапах формирования, ус­ловиях жизни и деятельности и этнического потенциала. Эта информация, акку-

² «Historical Process and Truth in History». Indianapolis University Press, 1992; — «Культура, цивилизация, технология и рынок»; «Философия компьютерной революции» М., 1991; —«Вопросы

философии*. №5. 1992.

мулируемая в ядре, через систему воспитания и образования, механизм социаль­ного имгтринтинга, транслируется от поколения к поколению, и именно этим гарантируется самоидентичность данного этнического или социального организма. Для сохранения ядра культуры в процессе исторического развития возникает особый культурный защитный пояс. Он выполняет функцию фильтру­ющего механизма, пропускающего директивную информацию, идущую из ядра культуры во все структурные узлы социального организма, но отслеживающего и поглощающего информационные импульсы, поступающие в социум от других культур. Эти импульсы, особенно если они несут угрозу существованию или в каком-то ином отношении опасность для ядра культуры, нейтрализуются и даже растворяются в защитном поясе. Вместе с тем он обеспечивает и другую функцию — адаптацию к окружающей социально-технологической среде. Понимание этой функции защитного пояса позволяет уяснить особую культур­ную мимикрию, или культурный эффект хамелеона. Я называю это притворя­ющимися культурами. Хороший пример такого рода культур дают процессы в истории русской культуры XVIII—XIX вв., блестящий анализ которых со­держится в неопубликованных лекциях В. О. Ключевского о влиянии Запада на русскую культуру. Французский язык, внешние правила поведения, евро­пеизированный быт, платья, планировка новых городов, зданий, организация армии, официальных административных структур и т. д. имитировали или восп­роизводили западные культурные и цивилизациейные стандарты, но при этом ядро культуры, весь строй народной жизни, а также внутренняя интимная жизнь так называемого образованного общества оставались неизменными и представ­ляли собой матричное воспроизводство стабильных норм и эталонов, содер­жащихся в ядре культуры.

Вместе с тем ядро культуры при всей своей стабильности не может оставаться неизменным в абсолютном смысле. Представляя собой на самом деле инфор­мационную структуру, оно должно, естественно, изменяться, ибо по определению, по своей сущности информация есть способ фиксации и передачи изменений. Говоря о стабильности ядра культуры, его устойчивости, мы, по существу, фиксируем то установленное историческим анализом обстоятельство, что ядро культуры как информационное образование изменяется и трансформируется не­сопоставимо медленнее, чем защитный пояс, и тем более чем реальная окружаю­щая социально-технологическая среда обитания и жизнедеятельности данного социума. Речь, следовательно, идет о разных скоростях изменения, причем ско­рости изменения ядра столь незначительны по сравнению со скоростями изме­нения защитного пояса и социотехнологической среды, что практически их можно не принимать во внимание на довольно больших исторических интервалах.

Именно это и позволяет говорить о стабильности ядра культуры, хотя в действительности эта стабильность относительная. Однако на переломах цивилизационного развития, при глубинных трансформациях, глобальных техно­логических революциях, тем более при переходе от одной цивилизации к другой стабильность ядра культуры может оказаться сугубо негативным явлением, ме­шая адаптации социума к новым условиям жизнедеятельности и тем самым толкая его к саморазрушению. Нечто подобное происходит и при смене больших универсальных инновационных циклов, которые имеют тенденцию к временному сжатию по мере ускорения и революционизации технологических оснований общественного бытия человека. В таких ситуациях как раз и обнаруживается несовпадение культуры и цивилизации, их частичная разноналравленность.

Существуют ли механизмы разрешения этого противоречия? Культура в це­лом и ее ядро представляют, как уже говорилось, информационное явление. Они аккумулируют и продуцируют информацию различного рода: от предрассудков, мифов, нормативов поведения до научных, политических и технологических знаний. Естественно, что с верх стабильность ядра культуры, препятствующая трансформации информации в соответствии с требованиями новой социотехно-логической среды, может быть преодолена также механизмами, инфор-

мационными по своей природе. Такими механизмами являются общественное сознание и самосознание. Первое состоит в выработке знаний, адекватных вне-культурной реальности, второе есть система знаний, ориентированных на осмыс­ление внутрикультурных когнитивных информационных процессов с целью их оценки на адекватность действительности и поиска механизмов их радикальной трансформации в случае, когда отсутствие необходимой адекватности превраща­ет ядро культуры в адаптационный тормоз, ставящий под угрозу существование социума. В последнем случае можно говорить о культурном сверхиммунитете, или реакции культурного отторжения новых цивилизациейных механизмов, стандар­тов, правил и эталонов, соблюдение которых есть необходимое условие существо­вания общества на данном уровне социотехнологического развития. Самосоз­нание, таким образом, представляет собой особый механизм прорыва новой информации в ядро культуры. Результатом прорыва может оказаться культурная трансформация или глубинные преобразования ядра культуры. Вследствие этого культура в целом оказывается лучше приспособленной к требованиям цивилизации и социотехнологической среды. В то же время трансформация ядра культуры не должна нарушать ее специфики, самоидентичности и индивидуаль­ности, выделяющей и сохраняющей ее в семье мировых культур. Функция обще­ственного самосознания, таким образом, в критических условиях состоит в инфор­мационной модернизации ядра культуры. Эта модернизация есть единственно возможный способ сохранения культуры в целом при переходе от одной цивилизации к другой или при переходе от одного большого универсального инновационного цикла к другому.

Разумеется, чистые или идеальные типы таких переходов и трансформаций возможны лишь в абстракции. Поэтому описанный только что механизм транс­формации и модификации ядра культуры дает лишь общее, модельное представ­ление о сущности информационных процессов, сопровождающих цивили-зационные переходы, равно как и смены больших инновационных циклов.

Из сказанного следует, что глубокий общенациональный кризис, характерный для нынешнего состояния России, порожденный переходом от большого советско­го инновационного цикла к постсоветскому, должен происходить в поле высокой информационной напряженности, всегда возникающей при глубинных трансфор­мациях в ядре культуры.

Если теперь вспомнить, что мы живем в эпоху перманентной информационной революции, порожденной стремительным распространением новых инфор­мационных технологий, то ясно, что проблема информатизации культуры пред­ставляет собой не частный и локальный процесс, но проблему большого техно­логического и социально-исторического масштаба.

Дата добавления: 2015-07-15