Слово в день рождения благочестивейшего государя Николая Павловича, императора и'самодержца Всероссийского, сказанное в Киево-Печерской Лавре 25 июня 1838 г.

Идеже дух Господень, ту свобода (2 Кор. 3; 17)

Каждое время имеет свой дух, и каждый дух имеет свое время. Есть века умозрений и предначертаний; есть века деятельности и усовершенствований: в иное время сомневаются, разрушают и разделяются; в другое веруют, согла­шаются и воссозидают; то слишком привержены к древнему и думают, что оно совершенно свободно от всех недостатков; то стремглав увлекаются всем но­вым, будучи ничем не довольны в настоящем.

Нашему времени достал в удел - в награду или наказание, покажет вре­мя - вопрос самый привлекательный и самый опасный, в разрешение которого первый опыт так несчастно сделан еще первым человеком. Я разумею вопрос о свободе. Каких благ не обещало себе человечество от разрешения этого во­проса?! И каких зол не видело?! Сколько переиспытано средств! Принесено жертв! И как мало доселе успеха! Как не много даже надежды на успех! - Ибо что видим? Те же народы, которые все принесли в жертву свободе, по видимо­му всего достигли, - через несколько дней начинают снова воздыхать о свобо­де и плачут над собственными лаврами.

Что значит это? Ужели образ Божий на земле должен быть в узах? Или для человека нет свободы? - Есть, только не там, где обыкновенно ищут ее; есть, только не в том виде, в каком думают найти. Когда целые народы ищут свободы и не находят, малое число людей всегда наслаждалось истинной сво­бодой, не ища ее.

Кто эти избранные? Те, которые верно следуют учению Иисуса Христа и, следуя ему, водятся Духом Божиим. Идеже Дух Господень, ту свобода. В ис­тинном христианстве, и только в нем одном, находится начало свободы истин­ной, полной, всеобщей и живоносной.

Раскроем эту благотворную истину в честь августейшего виновника на­стоящего торжества, который для того, кажется, и воздвигнут Промыслом не в другое, а в наше время, дабы среди треволнений всемирных быть верховным блюстителем истинной свободы народов и царей.

Ум человеческий, любящий расширяться в своих умозрениях, особенно в отношении к свободе, хвалится обширностью своих видов, всеобъемлемостью предначертаний. И что же? Ни один из самых пламенных мечтателей о свобо­де не осмелился доселе, даже хотя бы в мыслях, простереть ее туда, куда про­стирает Евангелие. Ибо на чем останавливаются самые пламенные ревнители свободы? В отношении к внешней жизни человека - на независимости от дру­гих, на равенстве различных прав, на безпрепятственности путей к достоин­ствам и т.п.; в отношении к внутренней жизни - на свободе от предрассудков, невежества, порочных желаний и страстей. Сложить прочие узы с человече­ства, как то: узы телесных недостатков, болезней, смерти, - хотя узы эти тяго­тят всех и каждого, - почитается делом совершенно невозможным, о котором посему никто и не мыслит. Тем менее думают об участи прочих тварей зем­ных, хотя они все видимо находятся в состоянии тяжкого рабства, страдают, подобно человеку и, подобно ему, воздыхают об избавлении от работы истления (Рим. 8; 21).

Не так поступает Евангелие! Оно проповедует отпущение всем пленен­ным (Лк. 4; 18), возвещает свободу от всякого вида зла, призывает к такому состоянию, в котором нет никакой печали и никакого воздыхания (Откр. 7; 16, 17. 21; 4. Ис. 25; 8. 35; 10). И во-первых, человек, по учению Евангелия, должен освободиться от всех недостатков и зол, его угнетающих, должен соделаться светлым в душе, чистым в сердце, богоподобным в духе, бессмертным по телу, вознесенным над всеми нуждами, даже над всей природой, его окружающей (Откр. 22; 5). Вместе с человеком и вся тварь должна свободится от работы истления и войти в свободу и блаженное состояние чад Божиих (Рим. 8; 21). Такую свободу возвещает всему человечеству, или паче всему миру, Евангелие! Кто не исполнится чувством благоговейного умиле­ния при одной мысли о событии [совершении] этого утешительно-величе­ственного обетования? Самая всеобъемлемость его ручается за его Божествен­ную действительность, ибо свобода действительная может быть только все­общей; частная свобода даже всего человечества, среди рабства прочих тварей, была бы растворена горестью и воздыханием.

Обещавая такую всеобъемлющую свободу, Евангелие знает, как много обещает и что требуется для исполнения обещания. Оно видит, что для осво­бождения человека и тварей, его окружающих, потребна не перемена только законов человеческих, а претворение самого сердца и духа человеческого (Ин. 3; 3), не новое токмо уложение, а новое небо и новая земля (ср.: 2 Пет. 3; 13), и потому решительно говорит, что над всем человечеством и даже ми­ром совершается новое великое творение, следствием которого будет новое небо и новая земля (ср.: Откр. 21; 1). Видит, что для произведения этого вели­кого дела пакибытия всемирного недостаточны силы не только всего чело­вечества, но и всех тварей (Откр. 5; 3); потому решительно объявляет, что дело сие будет произведено Самим Богом (Откр. 21; 5) чрез Сына Его и Духа Святаго. Видит, наконец, что и самое Божественное всемогущество, имея дело с существами свободными, не может вдруг совершить их восстановле­ния, - потому решительно возвещает, что восстановление человечества в пер­вобытную свободу чад Божиих произойдет не прежде, как по скончании вре­мен, по употреблении в дело всех средств благодати, после решительной победы добра над злом (2 Фес. 2; 1-10). К этому-то славному времени, или паче исполнению времен, Евангелие учит человека обращать чаяния свои и воздыхания (2 Пет. 3; 11-15), а до того времени, по уверению его, род челове­ческий при всех усилиях никогда не освободится от бедствий, неразлучных с состоянием изгнания едемского.

Это, однако же, не значит того, чтобы Евангелие все обетования свои о свободе заключало в будущем, предоставляя человека всем скорбям и ужасам настоящего. Нет, в будущем только полное окончание обетовании, и то потому, что этой полноты никак не может вместить настоящее; а все прочее - начало и продолжение, даже часть окончания, - в настоящем. По учению Евангелия, каж­дый может и должен теперь - в этой жизни, на этой земле - соделаться свобод­ным свободой внутренней, духовной, состоящей в свободе ума и сердца, в неза­висимом избрании добра и уклонении от зла, в свободном подчинении воли своей воле Божией (Гал. 5; 1. Рим. 6; 18-23). Таковой свободе не могут препят­ствовать никакие внешние обстоятельства, ни даже узы; в темнице и под мечом (2 Тим. 2; 9) можно быть свободным этой свободой Божественной так же, как и на троне, среди величия земного. Одно [есть] непреодолимое препятствие сей предначинательной свободе в человеке - его немощь, которая так велика, что он сам собою не может и помыслить ничего истинно доброго (2 Кор. 3; 5), тем паче совершить его; и тем более не способен всегда желать и делать одно доброе.

Но Евангелие совершенно восполняет эту немощь и многими видимыми средствами, особенно же - невидимой благодатью Святаго Духа, которая, коль скоро человек, признав свое бессилие и ничтожность, обращается к ней мо­литвенно и предает себя ее водительству, облекает его волю такой силой, кото­рой не могут противостоять никакое могущество и никакой соблазн (Флп. 4; 13). Облеченные сей благодатной силой многие до того раскрывали в себе внут­реннюю духовную свободу предначинательную, что видимо приближались и к той будущей славной свободе окончательной, и даже сближали с собою все, их окружающее. От преизбытка духовной силы и внутреннего богоподобия таковые избранные еще здесь, на земле, до наступления всеобщего совершен­нолетия человечества, вступали едва не во все права чад Божиих, освобожда­ясь из-под тягостной опеки земных стихий, которые теряли над ними силу и покорялись их воле и слову (Евр. 11; 34), воспринимая мирное владычест­во над прочими живыми тварями, которые в присутствии их с радостью за­бывали свою мнимо естественную лютость (Дан. 6; 22), возносясь даже над бренностью собственного тела, которое или было преставляемо на небо без разлучения с духом (4 Цар. 2; 11), или по разлучении с ним остается на земле, среди тления, на целые тысячелетия не только неразрушенным, но и способ­ным к уврачеванию всякого вида разрушения. Мы сами, обитатели сего бого­спасаемого града, не поставлены ли непрестанными свидетелями того, как сво­бода христианская торжествует над самыми узами смерти, соделывая нетлен­ными останки тех, которые были во время своей жизни совершенно свободными для Христа и Христом (1 Кор. 7; 22)?

И такие чудеса свободы христианской происходят здесь и теперь, - здесь, где все поражено смертностью; - теперь, когда самые праведники долж­ны наиболее терпеть и страдать, чтобы наиболее очиститься и прославиться (2 Тим. 3; 12)! Что же будет там, под новым небом, на новой земле, где живет одна правда и одна свобода? Как померкнет тогда все великое и славное пред сокровенным ныне величием святых Божиих человеков! В каких благолеп­ных чертах не обнаружится тогда, среди всеобщего торжества освобожден­ной от работы нетления твари, вечная свобода чад Божиих! О, Божественная свобода, не выходи никогда из мыслей наших, давай направление нашим желаниям и предприятиям, защищай от всего низкого и греховного, утешай среди многоразличных печалей и уз земного странствования!

Нисколько не удивительно, если Евангелие, ведя человека к такой свободе, не обращает прямого внимания на свободу, так называемую, гражданскую, ибо последняя не имеет непосредственного отношения к свободе духовной. Можно среди уз быть свободным духом, равно как и на престоле можно быть рабом стра­стей. Даже бедствия внешние и угнетения более благоприятствуют раскрытию духовной свободы в человеке, нежели счастье и независимость, которые редко не ослепляют его гордостью и не делают рабом пожеланий и страстей. История хри­стианства представляет немалое число таких рабов, которые, быв рабами челове­ков, были вместе самыми верными рабами Божиими; не имея внешней свободы, обладали величайшей свободой духа и еще при жизни, тем паче по смерти, когда вполне открывалось сокрытое в них богатство благодати, делались предметом благоговейного уважения для самых вельмож и царей. С другой стороны, та же история представляет немало примеров свободных людей, которые от преизбыт­ка внутренней свободы о Христе, отдавали себя в узы и рабство для блага ближ­них. Так мало значило гражданское рабство и гражданская свобода для тех, в которых раскрывалась свобода духовная и предначинала раскрываться небесная!

Оставляя таким образом порядок всех званий гражданских неприкосно­венным, истинное христианство тем самым не благоприятствует, однако же, нисколько духу преобладания и порабощения. Напротив, везде, где только уси­ливалось и распространялось деятельное христианство, немедленно являлся и усиливался дух истинной свободы гражданский. Кто вещал небоязненно истину пред Тивериями и Неронами, когда самые Бурры и Сенеки умолкли? - Истинные христиане. Кто за грех почитал присутствовать на ужасных зрели­щах гладиаторских, куда стремились люди, хвалившиеся тонким вкусом и об­разованием? - Христиане. Кто наиболее искуплял (выкупал - ред.) пленных, и своих и чужих, у варваров, и самых варваров потом отучил всех пленных обращать в рабов? - Христиане. Откуда наиболее вышло понятий о свободе во всех ее видах? - Из христианства. Какие народы пользуются наибольшей свободой? - Христианские. И такое благотворное действие на свободу граж­данскую христианство произвело тогда, когда большая часть христиан суть христиане только по имени! А что было бы, если бы вместо блистательных умозрений распространилось и усилилось деятельное христианство между людьми! Церковь Апостольская, в которой и душа, и имения были всем об­щие (Деян. 2; 44), ясно показывает это каждому.

Напротив, везде, где недоставало свободы христианской - свободы ума и сердца от страстей, - свобода гражданская при всех усилиях или вовсе не могла явиться, или появлялась только на короткое время. Буйство страстей, свергнув все узы, вскоре само на себя налагало новые, многочисленнейшие; свергнув не­редко узы мнимые, налагало действительные; свергнув благотворные и необ­ходимые, налагало совершенно излишние и гибельные; свергнув благое иго за­кона, порядка и человеколюбия, налагало рабский ярем безначалия и тиранства.

Сократим для памяти все сказанное в немногих изречениях:

I. По учению Евангелия, не только все человечество, но и весь мир пред­определены к достижению свободы полной и вечной.

II. Это великое освобождение человека и всех тварей будет произведено Самим Богом.

III. Оно наступит по скончании мира, под новым небом и на новой земле.

IV. В ожидании этой свободы человек должен, при помощи благодати, стяжевать свободу духа и сердца от страстей и грехов - как необходимый залог и основание всего будущего освобождения и величия.

V. Свобода или несвобода гражданская не составляют существенного раз­личия в отношении к этой свободе христианской.

VI. Впрочем, за свободой христианской не может рано или поздно не следо­вать в царстве христианском ограждение и свободы гражданской от неправиль­ных притеснений, и эта последняя не может прочно существовать без первой.

Нужно ли подробно сказывать, что следует из сего Божественного уче­ния? Следует, во-первых, то, что для людей, которые жребием рождения ли­шены свободы гражданской, нет причин к безотрадной печали (1 Кор. 7; 21), ибо состояние рабства, в котором они находятся, есть состояние временное, скоро преходящее, есть следствие и вид всеобщего рабства, в котором нахо­дится весь род человеческий с изгнания его из рая. Служа земным своим вла­дыкам, рабы служат не людям, а Христу (Кол. 3; 24), Которого премудрость допустила стать им при рождении в это состояние, и от Него приимут возда­яние за все труды, которые совершаются без воздаяния, если только соверша­ли их от души, по-христиански. Там верным рабам дано будет то, с чем не может сравниться слава царей земных.

Следует, во-вторых, то, что люди, пользующиеся правом господства над другими, не должны превозноситься этим правом, памятуя, что оно есть след­ствие падения человеческого, потери свободы райской, и посему имеет прей­ти; тем паче не должны злоупотреблять этим правом, представляя себе, что и они имеют Господа у себя на небесех (Кол. 4; 1), Который потребует у них строгого отчета за всякую слезу и вздох угнетенного человечества (Еф. 6; 9).

Следует, в-третьих, то, что все - и свободные и рабы, должны первее и более всего стараться о восстановлении внутри себя свободы духовной, ибо без этого те и другие останутся вечными рабами греха и бедствий в то время, когда весь мир будет торжествовать свое освобождение.

Следует, наконец, то, что истинные ревнители истинной гражданской свободы потому самому не о чем столько не должны ревновать, как о распро­странении между собратьями своими деятельного христианства, которое, даруя свободу духовную и предрасполагая к свободе небесной, вместе с тем наидействительнейшим образом оживляет и распространяет и истинную сво­боду гражданскую. Идеже Дух Господень, ту - и только ту - свобода истин­ная, всеобъемлющая, вечная! Аминь.

Дата добавления: 2015-07-16