Юность сейчас

Время немеет.

Всё сливается в единое полотно,

в единую картину.

Вакханалия.

Всё уже потеряло смысл,

голова раскалывается от мигрени.

Танцпол превратился в картину

Иеронима Босха.

Музыка уже говорит мною,

я потерял дар речи,

я забыл слова,

я элементарно и банально устал.

Я видел тебя

с ним.

Ну что же,

кем бы он ни был,

он всё равно лучше,

чем я.

Ведь я –

ничто.

Разве есть что-то хуже,

чем ничто?

Напольная вибрация напоминает

землетрясение,

и вообще,

всё это похоже на чистилище,

только никакие молитвы

не спасут тех,

кто здесь находится.

Отсюда нет выхода.

Клуб,

вернее,

завод,

вернее,

лофт –

или как это там сейчас называется?

В общем,

место,

полное шума.

Май затянулся,

пора его заканчивать.

На набережной уже лето.

Даже в пиджаке

жарко,

и небо

так по-летнему зеленеет

в пять утра.

Вывески, указатели,

рекламные проспекты бессмысленно-модного городского отдыха

сливаются в тягучем отражении

холодной реки.

Если отсюда прыгнуть,

то выживешь.

Поэтому даже не стоит пытаться.

Шесть часов назад

я был чужим,

потом стал своим,

а потом –

снова чужим.

Я вёл себя гнусно

и непристойно.

Подумали,

что я пьяный,

а я же –

просто больной.

Подруга девушки,

в которую я влюблён,

всем кричит,

что я – гений,

и просит меня

спеть песню,

от которой меня,

если честно,

тошнит.

Я устал

видеть всех

такими бессмысленными,

а главное –

чувствовать себя

лишним

на этом празднике самоуничтожения.

Фургон,

набитый дурью и дурами,

качается в ритме

самодельного свэга.

По углам, кажется,

все пускают по вене,

а кто-то здесь,

кажется,

хочет меня убить.

Я пытался скрыться

в децибелах рваной колонки,

в крике разъярённого певца,

пытающегося раскроить

свой собственный череп

о мелово-бледный пол.

Я не привык видеть своих знакомых

в таких местах.

Эти лица

раньше

не казались мне слитыми воедино

со смертью.

Но сейчас

я вижу всех обнажёнными,

нежащими свои галлюцинирующие тела

на разостланной по всему клубу

искусственной траве,

в которой я также пытался

скрыться.

Савин

посадил свою девушку в такси

и сам сел в такси,

и уехал.

Это был верный признак того,

что и мне

здесь делать

нечего.

А на набережной уже лето.

Полифония гудящих машин

не может перекричать

медного течения

холодной воды.

Я один здесь, похоже,

иду пешком.

Я один здесь, похоже,

иду один.

Город мёртв,

несмотря

на вечные кричи

убивающих себя людей.

Я чувствую себя спокойно

и даже,

пожалуй,

хорошо.

Я люблю,

когда нет сомнений –

тот,

кто на вершине,

всегда боится,

что упадёт.

Упавшему бояться нечего.

Из всего

мимолётного потока идущих в никуда людей

я вырываю её взгляд,

устремлённый на набережную.

Её рука

в

его

руке.

Но в этой сцене

нет ни капли драматизма,

всё быстро,

скомкано

и даже как-то цинично.

Я скрылся в свете огней

и даже не попрощался.

Какая разница?

Боюсь,

что мой голос

мог бы

ей слишком много сказать

о том,

что я чувствую,

а это –

лишнее.

Поэтому я ушёл,

поэтому я сбежал.

А ведь всего две недели назад,

тоже на набережной,

но в другой столице,

я был с нею рядом

и верил,

что так будет вечно.

Ну,

или хотя бы до сентября.

Но вместе с маем

всё кончилось.

Пора возвращаться домой,

я не спал всю неделю,

а столько ещё нужно сделать.

Даже не знаю,

как выжить,

и даже представить боюсь,

что будет,

когда

закончится май

и начнётся июнь.

20 мая, 2012.

Красный Октябрь.

Дата добавления: 2015-07-18