Летописи как исторический источник и методы их изучения

сложным составом летописей. Являясь сводами предшествующих текстов, они могут включать хроникальные записи событий за год (так называемые погодные записи - термин явно неудачный, но широко распространенный), документы (международные договоры, частные и публичные акты), самостоятельные литературные произведения (различные "повести", "слова", агиографические материалы, сказания) или их фрагменты, записи фольклорного материала.каждый летописный свод принято рассматривать как самостоятельное цельное литературное произведение, имеющее свой замысел, структуру, идейную направленность.

Традиционно летописями в широком смысле называют исторические сочинения, изложение в которых ведется строго по годам и сопровождается хронографическими (годовыми), часто календарными, а иногда и хронометрическими (часовыми) датами. По видовым признакам они близки западноевропейским анналам (от лат. annales libri - годовые сводки) и хроникам (от греч. chranihos - относящийся ко времени). В узком смысле слова летописями принято называть реально дошедшие до нас летописные тексты, сохранившиеся в одном или нескольких сходных между собой списках. Иногда небольшие по объему летописи - чаще всего узкоместного или хронологически ограниченного характера - называют летописцами (Рогожский летописец, Летописец начала царств и т.п.). Впрочем, из-за неопределенности понятия "небольшой (или, напротив, большой) объем" их иногда могут называть и летописями. Как правило же, под летописью в исследованиях подразумевается комплекс списков, объединяемых в одну редакцию (скажем, Лаврентьевская летопись, Ипатьевская летопись). При этом считается, что в их основе лежит общий предполагаемый источник. Каждый список по-своему передает предшествующий текст, в большей или меньшей степени изменяя его (искажая или, наоборот, исправляя).

Еще в XIX в. было установлено, что практически все сохранившиеся летописные тексты являются компиляциями, сводами предшествующих летописей свод - реконструкция текста, легшего в основу всех летописных списков данной редакции.Такой предполагаемый исходный текст называется протографом (от греч. protos первый + grapho пишу). Иногда в основе текста списка летописи лежит несколько протографов. В таком случае принято говорить не о редакции свода, а о редакции летописи (редакции редакции). Историки и литературоведы пришли к обоснованному выводу, что зачастую существующие списки представляют собой не просто своды, а своды предшествующих летописных сводов.

Реконструкции текстов сводов - задача сложная и трудоемкая (примерами могут служить реконструкции Древнейшего свода 1036/39 гг., Начального свода 1096/97 гг., I, II и III редакций Повести временных лет, созданные А.А. Шахматовым; академическое издание реконструкции текста Повести временных лет, подготовленное Д.С. Лихачевым). К ним прибегают для того, чтобы прояснить состав и содержание текста гипотетического свода. В основном такие реконструкции имеют иллюстративное значение. Вместе с тем известен случай научной реконструкции М.Д. Присёлковым Троицкой летописи, список которой погиб во время московского пожара 1812 г. Благодаря этой реконструкции Троицкий список был вновь введен в научный оборот. Реконструкции протографов допустимы, как правило, на заключительной стадии источниковедческого исследования, поскольку позволяют конкретнее представить результаты работы над текстами летописных списков. Однако их не принято использовать в качестве исходного материала. В источниковедческой практике исследователи в основном пользуются реально дошедшими текстами списков летописей. В случае необходимости указываются разночтения того или другого фрагмента текста, встречающиеся в иных списках летописи этой редакции.

При работе с летописными материалами следует помнить о неточности и условности научной терминологии. Это связано, в частности, с "отсутствием четких границ и сложностью истории летописных текстов", с "текучестью" летописных текстов, допускающих "постепенные переходы от текста к тексту без видимых градаций памятников и редакций"². Следует различать, идет ли в исследовании речь о летописи как об условной редакции или о конкретном списке; не путать реконструкции летописных протографов с дошедшими до нас текстами списков и т. д.

Одним из самых сложных в летописеведении является понятие авторства. Ведь, как уже отмечалось, почти все известные летописи - результат работы нескольких поколений летописцев.Уже поэтому само представление об авторе (или составителе, или редакторе) летописного текста оказывается в значительной степени условным.Каждый из них, прежде чем приступить к описанию событий и процессов, очевидцем или современником которых он был, сначала переписывал один или несколько предшествующих летописных сводов, бывших в его распоряжении. Для автора летописи критерием достоверности его личных впечатлений было их соответствие коллективному опыту общества. Отклонение от такого социального стандарта представлялось, видимо, как несущественное (т. е. как не раскрывающее сущности явления), а потому неистинное. В этом отношении сама форма летописных сводов, по замечанию Д.С. Лихачева, оказывалась идеальным воплощением особого исторического сознания их авторов.

По-иному обстояло дело, когда летописец подходил к созданию оригинального, "авторского" текста о современных ему событиях, участником или очевидцем которых он был либо о которых узнавал от свидетелей. Здесь индивидуальный опыт автора или его информаторов мог вступать в противоречие с общественной памятью. Однако этот явный парадокс исчезал, когда в происходящем удавалось различить черты высшего для христианского сознания исторического опыта. Для летописца Священная история - вневременная и постоянно заново переживаемая в реальных, "сегодняшних" событиях ценность. Событие существенно для летописца постольку, поскольку оно, образно говоря, являлось со-Бытием.

Отсюда следовал и способ описания - через прямое или опосредованное цитирование авторитетных (чаще всего сакральных) текстов. Аналогия с уже известными событиями давала летописцу типологию существенного. Именно поэтому тексты источников, на которые опирался летописец, являлись для него и его современников семантическим фондом, из которого оставалось выбрать готовые клише для восприятия, описания и одновременной оценки происходившего. Судя по всему, индивидуальное творчество затрагивало главным образом форму и в гораздо меньшей степени содержание летописного сообщения.

Работа с летописями начинается с чтения и сличения всех списков данной редакции. При этом фиксируются и объясняются все разночтения. Следует помнить, что разбивка на слова и расстановка знаков препинания в публикациях летописей -результат определенной интерпретации текста исследователем (издателем). На начальной стадии изучения летописей исследователи исходили из того, что встречающиеся в списках разночтения являются следствием искажения исходного текста при неоднократном переписывании. Исходя из этого, например, А.Л. Шлецер ставил задачу воссоздания "очищенного Нестора". Попытка исправить накопившиеся механические ошибки и переосмысления летописного текста, однако, не увенчалась успехом. В результате проделанной работы сам А.Л. Шлецер убедился, что со временем текст не только искажался, но и исправлялся переписчиками и редакторами. Тем не менее был доказан непервоначальный вид, в котором до нас дошла Повесть временных лет. Этим фактически был поставлен вопрос о необходимости реконструкции первоначального вида летописного текста.

Осознание сводного, компилятивного характера всех сохранившихся летописей привело исследователей к выводу о том, что принципиально возможна "расшивка" сохранившихся летописных текстов на тексты предшествующих сводов. Такая задача была поставлена еще в середине XIX в. Н.К. Бестужевым-Рюминым. Однако, столкнувшись с тем, что реальные тексты - "клубок текстов разного цвета и качества", он не смог разработать методику, которая позволяла бы выделить отдельные "нити" и воссоздать первоначальный вид предшествующих текстов. Предложенный метод "расшивки" летописных сводов на тексты, восходившие к разным летописным центрам, не позволил ему выполнить эту задачу. Однако уже на этом этапе изучения летописей стало ясно, что в сравнительно поздних их списках XIV-XVI вв. довольно точно сохранились тексты летописей предшествующих веков. Было установлено, что каждый летописец стремился максимально точно передать текст предыдущего летописного свода, который он использовал в своей работе. Это давало достаточные основания, чтобы продолжить работы по воссозданию текстов летописей, не дошедших до нашего времени.

Накопленный опыт предшествующих поколений исследователей древнерусского летописания, а также использование методов, разработанных зарубежными источниковедами (в частности, при изучении текстологии Священного Писания), дали возможность в конце XIX в. создать новую методику изучения летописных текстов. Принципиально новые подходы к анализу летописей применил выдающийся литературовед и лингвист А.А. Шахматов. Сопоставив все доступные ему списки летописей, Шахматов выявил разночтения и так называемые общие места, присущие летописям. Анализ обнаруженных разночтений, их классификация дали возможность выявить списки, имеющие совпадающие разночтения. Такая предварительная работа позволила исследователю сгруппировать списки по редакциям и выдвинуть ряд взаимодополняющих гипотез, объясняющих возникновение разночтений. Предполагалось, что разночтения, совпадающие в нескольких списках, имеют общее происхождение, т. е. восходят к общему протографу всех этих списков. Сопоставление гипотетических сводов позволило выявить ряд общих черт, присущих некоторым из них. Так были воссозданы предполагаемые исходные тексты. При этом оказалось, что многие фрагменты летописного изложения заимствовались из очень ранних сводов, что, в свою очередь, дало возможность перейти к реконструкции древнейшего русского летописания. Выводы А.А. Шахматова получили полное подтверждение, когда был найден Московский свод 1408 г., существование которого предсказал великий ученый. В полном объеме путь, который проделал А.А. Шахматов, стал ясен лишь после публикации его учеником М.Д. Присёлковым рабочих тетрадей своего учителя⁴. С тех пор вся история изучения летописания делится на два периода: до-шахматовский и современный. При этом считается, что изучение истории каждой летописной статьи в рамках данной летописи и предшествующих ей сводов - до того момента, когда она была включена в летописный текст, исключает некритическое, "потребительское" отношение к летописному материалу. Непременным условием научного изучения летописей является установление личности самого летописца, его политических, религиозных, этических и прочих взглядов, симпатий и антипатий, пристрастий и неприятий. Одним из важнейших выводов А.А. Шахматова, к которому он пришел в результате систематического изучения летописных сводов XIV-XVI вв., было заключение, что "рукой летописца водили не отвлеченные представления об истине, а мирские страсти и политические интересы"⁵. В советской историографии это положение легло и основу изучения древнерусского летописания.

Недостаток подхода, разработанного Л.А. Шахматовым, заключается в том, что критический анализ источника фактически сводится к изучению истории его текста. За пределами интересов исследователя остается большой комплекс проблем, связанных с историей значений и смыслов, бытовавших в период создания того или иного летописного свода. Соответственно зачастую игнорируется та образная система, которую использовал летописец и которую хорошо понимали его читатели. Результатом такого подхода становится некритическое восприятие информации, заключенной в подлинном, с точки зрения историка, тексте летописной статьи. Тем самым проблема достоверности текста подменяется проблемой его подлинности. С этим связан "наивно-исторический" подход к восприятию летописных сведений, их буквальное повторение в исторических исследованиях. Когда современный исследователь берет в руки древнерусскую летопись, перед ним неизбежно должен встать вопрос: насколько адекватно он может воспринимать текст, созданный тысячелетие назад? Естественно, чтобы понять любое информационное сообщение, необходимо знать язык, на котором оно передается. Все, однако, не так просто, как может показаться па первый взгляд. Прежде всего нельзя быть уверенным, что лингвистам удалось зафиксировать все значения (с учетом временных изменений) всех слов, встречающихся в древнерусских источниках, Предположим, однако, что все основные значения слов выявлены и зафиксированы, а исследователь правильно выбрал из них наиболее близкие "своему" тексту. Этого еще недостаточно, чтобы считать, будто текст понят. Существует поистине неисчерпаемое число индивидуальных смыслов, "окружающих" найденные общепринятые значения. В таких лексико-семантических полях и формируются образы, которые пытается донести до нас автор текста. Метафорические описания этих образов и их взаимодействий составляют собственно изучаемый текст, Проблема "лишь" в том, чтобы понять их смысл (точнее, смыслы). Поэтому историка, как правило, не может удовлетворить буквальный, лингвистически точный перевод текста сам по себе. Он не более чем одно из вспомогательных средств для уяснения исторического смысла источника. Дословные переводы, выполненные профессиональными лингвистами с соблюдением всех норм "русского средневекового языка (и в этом их заслуга), в результате дают мало понятный текст, ибо смысл той исторической, жизненной ситуации, которая обрисована в источнике, от них ускользает"⁶.

Перед нами - типичная герменевтическая ситуация: непонимание "темного места" в источнике (а часто таким "темным местом" может быть весь текст источника) сопрягается с кризисом доверия к прежним способам истолкования языковых фактов. Обозначить пути, которые позволят преодолеть ее, истолковать текст возможно близко к смыслу, вложенному в него автором, найти слово, "которое принадлежит самой вещи, так что сама вещь обретает голос в этом слове" ⁷, - основная цель, которую должен ставить перед собой автор исследования. В подавляющем большинстве случаев историк или литературовед исходит из неявной предпосылки, будто психологические механизмы остаются неизменными на протяжении веков. "Иногда презумпция тождества мышления летописца и исследователя высказывается открыто. Так, говоря о стимулах возникновения новых жанров древнерусской литературы, Д.С. Лихачев отмечает, что их не следует связывать с особенностями мышления создателей этих жанров. "Мне представляется, - пишет он по этому поводу, - что постановка вопроса об особом характере средневекового мышления вообще неправомерна: мышление у человека во все века было в целом тем же"⁸.

Древнерусские летописные тексты, судя по всему, могут быть с полным основанием отнесены ко второму из названных этапов развития языка. Описания в них еще нетерминологичны, но уже позволяют типологизировать происходящее. Однако степень обобщенности летописных описаний меньше, чем в привычных для нас текстах; они намного более конкретны, нежели современные "протокольные" записи. Конкретизация достигается, в частности, опосредованным присвоением описываемым людям, действиям, событиям дополнительных, так сказать уточняющих, имен путем использования в описаниях "цитат" (чаще всего косвенных) из авторитетных и - предположительно - хорошо известных потенциальному читателю текстов (как правило, сакральных).

Древнерусские летописные тексты не так элементарны, как может показаться при первом приближении. Летописец часто описывает событие столь "примитивно", что у современного читателя может сложиться (и зачастую складывается) впечатление, будто его собеседник "умом прост и некнижен"; кажется, он - непосредственный очевидец про исходящего, бесхитростно описывающий только что увиденное. Иногда современный ученый воспринимает летопись так: "Летописец и не пробует понять, что он пишет и переписывает, и, похоже, одержим одной мыслью -записывать все, как есть". При этом подчеркивается: "цель летописца не в том, чтобы изложить все последовательно, а изложить все, ничем не жертвуя". Якобы именно поэтому "летописец внимателен ко всякому событию, коль скоро то произошло. Фиксируются даже годы, когда "ничего не было": "Бысть тишина"" ¹⁰. Часто на таком ощущении "эффекта присутствия автоpa" базируются датировки этапов развития летописных сводов, делаются далеко идущие выводы об участии в летописании тех или иных лиц, строятся предположения о политической ориентации летописцев.

Понимание информации, заключенной в письменном источнике, прежде всего зависит от того, насколько точно определил исследователь цель его создания. И это понятно: содержание и форма текста напрямую связаны с тем, для чего он создан. Замысел - основной фильтр. Сквозь него автор (летописец) "просеивает" всю информацию, которую он получает извне. Этот замысел определяет набор и порядок изложения известий в летописи, Более того, от него в значительной степени зависит внешняя форма изложения, поскольку автор (составитель, редактор) ориентируется на определенные литературные параллели. При этом "литературный этикет" превращается из чисто "внешнего" приема изложения в важный элемент проявления содержания (если литературоведов интересует преимущественно психологии литературной формы, то историка - психология содержания текста).

Таким образом, найденный замысел должен позволить непротиворечиво объяснить: 1) причины, побуждавшие создавать новые своды и продолжать начатое когда-то изложение; 2) структуру летописного повествования; 3) отбор материала, подлежащего изложению; 4) форму его подачи; 5) подбор источников, на которые опирался летописец.

Путь выявления замысла - обратный: по анализу содержания текстов, на которые опирался летописец (и общих идей произведений, которые он брал, за основу изложения), по литературным формам, встречающимся в летописи, следует восстановить актуальное для летописца и его потенциальных читателей содержание летописных сообщений, свода в целом, а уже на этом основании пытаться вычленить базовую идею, вызвавшую к жизни данное произведение.

Дата добавления: 2015-07-11