Рассматривать общество как дискурс правящего класса

Не бывает правящего класса, который бы не имел возможности мобилизовать для защиты своих интересов и воспроизводства привилегий политические институты, государственный аппарат и культурные организации. Его идеология не вступает непосредственно в столкновение с идеологией народного класса: она скрыта за абстрактными принципами или за так называемыми техническими требованиями. В силу этого необходимо, чтобы критика выступила против этого идеологического господства и его ложных видимостей.

Но признание такого господства далеко не означает, что вся совокупность категорий общественной практики представляет собой связное осуществление господствующей идеологии. Подобное утверждение непримиримо с признанием классовых отношений и борьбы. Ибо как можно одновременно говорить о единстве и интеграции некоего социального порядка, доминируемого положительностью власти или идеологии, и утверждать, что общество [:73] пронизано глубокими социальными конфликтами? Утверждение, напротив, центральной значимости классовых отношений толкает к признанию существования в социальной организации конкретных знаков конфликта и некоторой способности действия народных сил через политические институты. Как можно было бы говорить о рабочем классе и о капиталистической эксплуатации в индустриальном обществе, если бы рабочее движение не могло сформироваться, если бы рабочие были целиком «отчуждены», если бы профсоюзы только и делали, что принимали логику господствующей системы, если бы политическая и юридическая системы отбрасывали постоянно и безусловно требования профсоюзов и отказывали им во влиянии на права труда?

Странно и даже парадоксально, что образ общества, сведенного к воспроизводству власти определенного класса, так часто получал выражение в ходе последних лет именно в обществах, где институционализация конфликтов самая развитая и где наиболее широко распространено политическое, социальное и идеологическое признание этих конфликтов. Было бы понятно стремление показать, что все категории социальной практики вписываются в унифицированный проект господства, если бы речь шла об автократическом, деспотическом или тоталитарном обществе. Вдобавок, я повторяю, такой проект не мог бы быть отождествлен с классовым господством, так как он был бы уловим непосредственно только на политическом и идеологическом уровнях.

Представление об обществе как идеологическом дискурсе правящего класса является плохим компромиссом между двумя логичными и противоположными интеллектуальными позициями. Первая из них принимает, что организация и изменение общества направляются интересами правящего класса и, еще точнее, законами капиталистической экономики. Другая исходит из представления об обществе как борьбе между классовыми силами за контроль над историчностью, то есть над общими культурными ориентациями общества.

Первая из названных позиций, очень ясная, исходит из существования системы, определенной посредством капиталистической эксплуатации, но в социальном плане обозначаемой ссылкой на внутреннюю логику господствующей системы. Эта концепция сталкивается с двумя возражениями. Первая напоминает, что если действительно существует внутренняя логика классового экономического господства, ничто не вынуждает утверждать, что эта логика [:74] целиком управляет функционированием общества. Признать существование капиталистической власти — не предполагает ipso facto (тем самым — М. Г.) утверждать, что она является тотальной, что государство является только агентом господствующего класса, что трудящиеся не могут организовывать общественные движения, способные перевернуть или ограничить эту власть. Если верно, что господствующий класс всегда стремится противопоставить порядок, с которым он себя отождествляет, и отклонение от нормы, в каковом он обвиняет всех тех, кто ему противостоит, еще более верно, что общество должно анализироваться как столкновение классовых проектов, борющихся за управление историчностью. Утверждать, что общество является только системой господства, значит отрицать существование и даже возможность общественных движений. Такой может быть только идеология правящей элиты, озабоченной то ли поддержанием своего господства, то ли достижением власти с опорой скорее на кризис предшествующей системы, чем на сопротивление угнетенных классов.

Второе возражение отбрасывает идею о столь же полной независимости экономической сферы, тогда как исторически экономические и политические факты связаны. Говорящие о «государственном монополистическом капитализме» сами признают невозможность определить власть чисто экономически, так как государство там играет существенную роль. Эти возражения так сильны, что сегодня очень немногие защищают идею чисто экономической логики господства, не зависящей от влияния политической власти и от идеологической манипуляции (пропаганда, реклама, культурная обработка). Но как не видеть, что чем больше продвигаются в этом направлении, тем больше правящий класс предстает как действующее лицо, а не в качестве простого носителя законов экономической системы?

В случае центральных капиталистических обществ представление об обществе как идеологическом дискурсе так противоречит наблюдаемым фактам, что нужно искать скрытые причины его влияния. Оно в действительности только следствие утопии правящего класса, отождествляющего свои интересы с социальной эволюцией в целом в тот период, когда соответствующая новым формам классового господства социальная борьба не была еще развита. Ценность такого отождествления социальной организации с господствующей идеологией состоит в обнаружении классовой природы последней и, в особенности, в разоблачении ее излюбленной маски [:75] «конца идеологий». Исторически роль этой идеологической критики после двух десятилетий триумфа идеологии господствующего класса была очень позитивна. Но если необходимо критиковать эту идеологию, то столь же необходимо не становиться на ее почву, не сводить, следовательно, социальную и культурную организацию к некоему дискурсу. Нужно, напротив, заново открыть, прямо или косвенно, присутствие общественных конфликтов.

На своей начальной стадии американская индустриальная социология, мыслившая, как правило, в консервативной перспективе, дала очень хороший пример идеологической критики, показав, что поведение рабочих не соответствовало тэйлоровским представлениям о нем, так как рабочие отвечали на финансовые стимулы замедлением, а не ускорением работы. Этот тип анализа можно с пользой применить к школе, чтобы понять школьное запустение, и к другим областям общественной жизни. Возмущения, отказы, увольнения, бегства, молчания, агрессии, нарушения или злоупотребления социальными или культурными средствами являются проявлениями оппозиционных сил в той же степени, что и конфликты, идеологии, переговоры. В течение какого-то непродолжительного времени было полезно просто ставить под сомнение воздействие правящего класса и правящих элит на общественную практику в целом. Но очень скоро стало ясно, что подобная критика рискует оказаться пленницей тех же иллюзий, с которыми она сражается. Неправда, что общество является одномерным и интеграционным, что оно может быть оспариваемо только извне или с позиций самой дальней периферии. Как общественные движения в индустриализованных странах, так и выступления против международной организации капиталистической экономики показали хрупкость, противоречия и конфликты, присущие этому господствующему порядку, который считал себя таким сильным, таким независимым, был таким уверенным в воспроизводстве своих прибылей и привилегий.

Социология действия противоположна отмеченному подходу. Конечно, механизмы воспроизводства социального господства существуют. Но во-первых, воспроизводимое никогда не может быть целиком сведено к классовому господству. Скорее при этом происходит деградация власти класса и его привилегий, более или менее прямо опирающихся на антинародное государство. И во-вторых, это воспроизводство охватывает полностью производство отношений и классовых конфликтов только в особых случаях. С одной стороны, это тоталитаризм, с другой, консервативный декаданс. Ничто не [:76] позволяет утверждать, что большие капиталистические страны целиком находятся в настоящее время в той или в другой из названных ситуаций.

Дата добавления: 2015-07-12