Спрашивать себя о степени значения той или иной категории социальных фактов (экономических, политических, идеологических)

Трудно обнаружить основания, в соответствии с которыми социальная мысль начала употреблять такие категории, говорить, в особенности, об экономических, политических или, что еще более странно, о социальных «факторах». Не являются ли социальными экономические, политические или культурные факты? И каковы границы этой, сведенной к «социальному» области? Подобная классификация соответствует только крупным делениям правительственной деятельности: современные государства имеют министерства экономики, социального обеспечения и т. д.

Подобные наблюдения с точки зрения здравого смысла показывают лишь произвольный характер употребляемых категорий. Например, то, что называют политикой, составлено из двух, по крайней мере, очень разных частей: с одной стороны, это обязательное для всех членов территориального коллектива представление интересов в ходе формирования решений, с другой, это область государства, власти, которая управляет, заключает мир, ведет войну, осуществляет изменения. Точно так же, когда говорят об экономике, то имеют в виду либо мобилизацию материальных ресурсов в связи с некоторыми [:68] политическими целями, в свою очередь продиктованными культурными ценностями, либо, напротив, общественные формы коллективного труда и потребления его продукта, которые рассматриваются как сам базис общества. Каждый из вышеназванных терминов обладает, следовательно, двумя, по крайней мере, главными значениями.

В духе такой путаницы случаются отсылки к иерархии потребностей, начинающейся с материальных требований выживания и доходящей до самых «сумасбродных» и роскошных форм культуры. Primum vivere … (Во-первых жить — М. Г.) Такая позиция разделяет общий взгляд на историческую эволюцию, согласно которой «первобытные» могли бы удовлетворять лишь самые элементарные потребности, тогда как прогресс техники и ресурсов способствовал распространению «цивилизации». Осторожность и приличие требуют не останавливаться дольше на этом типе аргументации, столь же смешном, сколь и невыносимом.

Историки школы «Анналов» более мудро противопоставили различные значения времени. «Продолжительное время» — это время отношений человека и природы, «краткое время» — это время политических событий. Такое представление скрывает простую идею: иерархия значений времени и факторов вела бы от того, что является наиболее «природным», наиболее внешним в человеческом действии, к тому, что наиболее полно определимо в терминах взаимодействия и, стало быть, наиболее изменчиво. Это довольно хорошо соответствует мнению, которое имело о себе самом индустриальное общество, убежденное в том, что именно материальный труд является существенным и что политические действия, как и культурные «творения», определяются состоянием труда. Но трудно заставить современников Гитлера, Сталина, Мао и даже Кастро, Насера или Бумедьена согласиться с тем, что политические события являются лишь короткими волнами, порожденными глубоким волнением экономических ситуаций. На самом деле кажется, что экономическая и социальная политика многих стран скорее определяет состояние сил производства, чем определяется ими. Говоря более обобщенно, нужно отказаться от наложения деятельности более «искусственной» на деятельность, которая была бы более «натуральной». Ибо виды последней так же культурно и социально детерминированы, как идеологии или произведения искусства. Антропология должна бы нас здесь защитить от оправдательных рассуждений, с помощью которых индустриальные общества описывали их собственный опыт. [:69]

Эти замечания достаточны, чтобы показать, что экономические, политические, культурные категории не имеют никакого ясно уловимого очертания. Самое краткое рассмотрение ведет либо к растворению подобных категорий, либо к их обоснованию с помощью исторически определенной идеологии.

Сказанное подводит к тому, что указанные категории социальных фактов являются в действительности только «метасоциальными» категориями, образами высшего порядка, управляющими социальными фактами. Чем слабее способность общества воздействовать на самого себя, тем более метасоциальный уровень кажется удаленным от общества и тем более он оказывается хранителем «смысла» человеческого поведения. Прогресс историчности, способности общества производить самого себя, и, значит, расширение области действий, признанных социальными, влечет за собой развитие секуляризации и ослабление метасоциальных гарантов общественного порядка. Культура, политика, экономика — будучи противопоставлены обществу — являются лишь главными и последовательными формами метасоциального порядка.

В обществах, которые могли воздействовать только на производство потребительских благ, историчность проявлялась почти как идентичный двойник человеческой деятельности, но двойник, помещенный в область трансцендентного. Такой метасоциальный порядок мог быть назван культурным или, конкретнее, религиозным. Общества, называемые торговыми, которые влияют на распределение благ, представляют себе метасоциальный порядок в виде гаранта обменов, этих двигателей изменения. Это политический порядок законодательных правил, придуманный и систематизированный под влиянием принципов политического права. Индустриальное общество, способное воздействовать не только на производство потребительских благ и их распределение, но и на организацию труда, рассматривает экономические факты в качестве силы, руководящей общественным порядком.

С тех пор как применение науки и технологическое творчество позволили воздействовать не только на потребление, распределение и организацию труда, но и на цели производства и на культурные типы поведения, отделение социального и метасоциального потеряло всякий смысл. Бесполезно стало спорить об относительном значении экономических факторов и социальных факторов, ибо между этими областями не может более существовать никакой границы. Не стала ли политикой экономика, особенно в индустриальную эпоху? [:70]

Итак, категории социальных фактов являются только остатками метасоциальных уровней, призванных прошлыми обществами для представления себе реальности и границ их воздействия на самих себя. Социология не может более использовать эти категории. Она должна, напротив, постоянно их разрушать и заменять результатами своей собственной деятельности, то есть категориями общественных отношений.

Дата добавления: 2015-07-12