Забвение бытия

Соглашаясь с Хайдеггером в том, что за­брошенность есть экзистенциал, т.е. условие подлинности человеческого бытия, и что без матахари и штирлица невозможна достовер­ность Я, невозможен такой ранг реальности, мы вправе задаться вопросом: почему мир, в который заслано столько диверсантов, до сих пор не обрушился и пребывает, как гово­рят англичане, «still in one place»?

На это возможен единственный ответ: мир уже устроен так, что круговой шпионаж его не разрушает — более того, повседневность, сфера Weltlauf, явно подпитывается возоб­новляемой заброской, извлекает из нее ма­териалы для своих построений и импульс скорости для собственного круговорота. Похоже, что Weltlauf защищен от вреда, на­носимого шпионами, самой лучшей контр­разведкой: на каждого шпиона приходится столько контрразведчиков, сколько не сни­лось не только Гиммлеру, но и всемогущему НКВД. Дело обезвреживания шпионов пре­доставлено самим шпионам.

Любой социум пронизан стихийной контрразведкой, и эта стихия легко может быть актуализована простым попуститель­ством. Установление атмосферы недоверия, всеобщей подозрительности, доносительст­ва не требует никаких дополнительных уси­лий. Однако задачи инстанции СМЕРШ, (Группировка НКВД, созданная специально для разоблачения и устранения шпионов (буквально аб­бревиатура СМЕРШ означает «смерть шпионам»), в данном случае рассматривается как подсистема со­циального субъекта) от­ветственной за поддержание Weltordnung, (Weltordnung — «мировой порядок» — неотъемле­мая часть Weltlauf, «течения событий». И то и другое, со­гласно Гегелю, поддерживается путем самонастройки, независимо от усилий самости. Weltordnung может выст­раиваться и из целенаправленных усилий по его разру­шению, именно потому, что «мир уже устроен так») вовсе не сводятся к простому санкциониро­ванию стихии. Ведь выявить шпиона — это, в сущности, не проблема, ввиду обреченнос­ти Dasein на заброшенность в мир. Главная задача СМЕРШ как тотальной контрразведки состоит в том, чтобы не дать шпиону рас-конспирироваться.

Ибо, возвращаясь на этом глобальном уровне к «парадоксу шпиона», следует отме­тить: агент на стадии внедрения, пока он глу­боко законспирирован, не приносит никако­го вреда. Скорее те же Штирлиц и Иоганн Вайс даже полезнее для страны обитания, чем рядовые граждане, — ведь им нужно, чтобы все прошло без сучка и задоринки. Они энергичные и добросовестные работни­ки, сплошь примерные семьянины с характе­ром нордическим и стойким — до тех пор, пока не начнут передавать разведданные в Центр и не приступят к выполнению других заданий помимо внедрения. Поэтому, в от­личие от ЦРУ, КГБ и Моссада, спецслужбы Weltordnung, имеющие дело с массовой за­брошенностью в мир, устроены иначе, более тонко: они продлевают первый этап забро­шенности (стадию внедрения) вплоть до сра­батывания Иллюзиона Времени и проявле­ния эффекта мегапаузы.

И вот — уже знакомая картина: Dasein, стремясь сохранить свою подлинность, скрыться от разоблачения и даже, если удастся, от подозрения, кропотливо выстра­ивает свое самоотчуждение в их мире, тра­тит дни, месяцы, годы, чтобы освоиться на малопригодной для жизни планете, где все неподлинно, упиваясь невидимостью своей сокрытой сущности, сладчайшим нектаром шпионствования. Между тем, жизнь по при­думанной легенде продолжается со всеми вытекающими отсюда последствиями, мало-помалу легенда обрастает плотью, бытие по­гружается в забвение. Экзистенциал заботы (Sorge) растворяет обреченность заброшен­ности, и остается лишь удивляться проница­тельности Хайдеггера, назвавшего «заботой» эту часть траектории Dasein в честь замеча­тельного разведчика Рихарда Зорге.

Всмотримся еще раз в происходящее. Dasein, переводимое иногда на русский как «здесьбытие», под воздействием времени начинает ис­пытывать величайшие трудности в различении «da» и «dort», «здесь» и «там». Подлинное (da) укрывается от контрразведки, и выстраи­вается «false self system», по выражению Ри­чарда Лэйнга; Я наигрывается в некотором другом месте — «там» (dort), и в эту наигранность, в эту ложную самопрезентацию посте­пенно переносится центр тяжести Я. Мое «da» незаметно мигрирует, и я внезапно оказыва­юсь «там» — ничего не поделаешь, «ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Матф. 6, 21). Обретение Dasein в Dortsein, бу­дучи предельным выражением парадокса шпи­она, есть коллизия гораздо более глубокая и запутанная, чем разборки господина и раба. Мир переполнен агентами, с которыми никто так и не вышел на связь, (Хотя попытки наладить связь с Центром пред­принимались неоднократно: «...войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Кото­рый втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Матф. 6, 6). — но именно это об­стоятельство прочнее всего связывает их друг с другом. Или, иначе, прочнее всего люди свя­заны друг с другом как враг с врагом.

Можно было бы подумать, что, проник­шись заботами инопланетян, лазутчик все же становится одним из них и со спокойной душой перестает осуществлять миссию, реализовывать призванность и т. д., одним словом, прекращает агентурную деятель­ность. Это верно лишь отчасти — матахари постепенно атрофируется, если не перехо­дит к двойной игре, штирлиц усыхает, пере­ставая получать шифровки из Центра. Тем не менее о достигнутом душевном спокой­ствии говорить не приходится. Хайдеггер справедливо предостерегает: «Это успокое­ние в ненастоящем бытии не соблазняет, од­нако, к бездеятельности и застойности, а вовлекает в разнузданность "хода собы­тий" (Weltlauf). Обреченность миру, таким образом, не обретает покоя. Искусительное успокоение усиливает обреченность пропа­дания».

Одной из тем самосознания становится те­ма предательства Духовной Родины, не за­глушаемая никаким фармаконом. Остается, правда, надежда, что хотя бы после смерти через своего Резидента (Мессию) призовет нас назад Отец наш небесный — ведь мы столько раз пытались выйти с ним на связь, — но передатчик не отвечал или передавал слишком неразборчивые инструкции. Психо­логия религии всегда пыталась описать это состояние, справедливо полагая, что именно здесь срабатывает «естественное религиоз­ное чувство» (в отличие от религиозной мысли).

Известное выражение «пора позаботить­ся и о душе» (о спасении) вполне может быть интерпретировано как явка с повинной. Шпион, загнавший себя в угол, добровольно сдается властям — притом, ввиду полной на­ступившей неразберихи между da и dort (окончательной запутанности своих и чу­жих), сдается первым попавшимся властям — хоть «Отцу, который втайне», хоть спец­службам Weltordnung. Спецслужбам такой материал, в принципе, не нужен (или нужен как выжатый лимон), у них есть задача и поваж­нее — удерживать еще активных агентов в со­стоянии законспирированности, т. е. воспроиз­водить самое динамичное, работоспособное подразделение общества. Есть основания пола­гать, что и горним властям пропавший лазут­чик не слишком нужен; скорее всего, в Центре его давно уже списали. При такой массовой заброске агентуры могут потеряться целые поколения. Ведь одно дело, когда связному (скажем, пастырю) удается отыскать заблуд­шую овцу и наставить ее на путь истинный — тут есть повод для радости, поскольку речь идет о шпионе, еще пригодном для диверсий и передаче разведданных; и другое дело, когда овца (а точнее, загнанная лошадь) ни на что больше не годится...

По-видимому, раскаяние или покаяние, осуществленное в состоянии полного душев­ного упадка, выгорания всех движущих сил от эроса (либидо) до штирлица, ни одну из Инстанций уже не интересует. Агент попро­сту дезавуируется, вычеркивается из всех ан­налов. Это вовсе не значит, что его оставят в покое (тут, конечно, Хайдеггер был прав) — напротив, теперь никто не пошлет связного, который бы мог его успокоить. Дезавуирова­ние означает полное отключение передатчи­ка, а значит, и прекращение передачи успо­коительных позывных. «Покой нам только снится» — так вправе сказать о себе шпио­ны всех времен и народов, предпоследняя нота в гамме полного забвения бытия всегда трагическая.

Мы научились без труда распознавать го­лос Эроса в многоголосом хоре искусства — было бы крайне любопытно идентифициро­вать мотив экзистенциального шпионажа во всем спектре его проявлений (сублимаций). А ведь переход из «заброшенности в мир», в безысходность сопровождает пронзитель­ная песнь матахари, в которой говорится о безвозвратной утере связи с Центром. Вот как озвучивает ее Уолт Уитмен:

Мы по жизни идем Как на похороны к себе Завернутые в собственный саван.

Степь да степь кругом.

Дата добавления: 2015-07-12