Старостины

Вагиз Хидиятуллин: Николай Петрович — человек необычайной доброты. Это доброта сильного, мудрого.

Федор Черенков: Для меня Старостин — олицетворение всего прекрасного, что удалось открыть в футболе.

Юрий Гаврилов: Если Бесков — игра «Спартака», то Старостин — ее душа, настроение, сердце.

Олег Романцев: Мы и по сей день называем его не иначе, как «родным отцом».

Александр Львов: В теперь уже неблизкие 50-е годы по случаю очередной победы спартаковцев в чемпионате в одном спортивном журнале художник изобразил начальника их команды видавшим виды рыцарем, за которым в доспехах, с эмблемой клуба выстроилось целое футбольное войско.

Автору дружелюбного шаржа нельзя отказать в остроумии и наблюдательности. Во все, даже самые трудные времена своей жизни, раз и навсегда отданной футболу, Николай Петрович оставался рыцарем без страха и упрека.

Умение сдержанно радоваться успехам и мужественно переносить превратности судьбы, быть снисходительным к слабостям других и нетерпимым к любому проявлению нечистоплотности, способность вовремя прийти на помощь и не просить о ней — все эти истинно рыцарские качества присущи самому старшему из уникальной четверки братьев Старостиных. И жизнь его, несмотря на преобладание в ней побед, вряд ли можно назвать безоблачной.

Такие люди — воспитатели, как говорится, от Бога. И даже если это не их профессия, сам контакт с ними воспитывает, обогащает, помогает на многое в жизни смотреть по-иному. Неудивительно, что художник, представив на том шарже Старостина рыцарем, подчеркнул еще и его умение вести за собой спартаковское футбольное войско. Быть может, и не все в его окружении так безупречны и самобытны, как сам полководец. Но в каждом есть посеянная им доброта и преданность общему делу.

Ринат Дасаев: Весной 78-го, когда, казалось, первый этап моей акклиматизации в команде был уже позади, меня вновь потянуло в Астрахань.

К своему первому после вынужденной паузы сезону в высшей лиге «Спартак» готовился в Болгарии, куда я прибыл в качестве дублера Прохорова. Положение это должно было вселять в меня определенный оптимизм: сегодня второй, а завтра, глядишь... Одним словом, перспектива была. Но чем больше я присматривался к тому, как тренируется Александр, как играет, тем призрачней становились мои надежды, таявшие буквально с каждым днем. Постепенно, против своей воли я пришел к выводу, что защищать спартаковские ворота — моя несбыточная мечта. В лучшем случае могу оказаться лишь в роли «вратарской тени» Прохорова.

Обо всем этом я и поведал по возвращении в Москву гостившей у дяди матери. Не перебивая, она внимательно выслушала и, кивнув головой, сказала: «Ну что ж, Ринат, тебе виднее. Но я бы хотела узнать еще и мнение Старостина».

И в тот же день отправилась за советом к Николаю Петровичу.

Вечером, не передавая подробности разговора с начальником команды, мама сказала: «Надо остаться, Ринат. Так считает сам Старостин».

Таким образом была погашена очередная вспышка сомнений. На сей раз последняя.

Александр Львов: Много позднее я поинтересовался у Николая Петровича, чем руководствовался он, заявив Шафике Хусаиновне, что верит в ее сына.

— Чем? — удивленно переспросил Старостин. — Ты бы видел его глаза в работе. В них же пламя бушует!.. А если откровенно, — признался Николай Петрович, — то в тот момент я чувствовал, что Ринат нуждается прежде всего в чисто психологической поддержке. Представить и понять его внутреннее состояние мне было не сложно.

Олег Романцев: Нечто подобное несколько раньше произошло и со мной. Правда, в отличие от Дасаева, я уже играл. Но домой меня все равно тянуло не меньше.

В 77-м я в «Спартак» пришел во второй раз. Убедили меня, что команда изменилась, что собрались в ней такие же, как и я, ребята — из дублей, второй лиги. Одним словом, коллектив собрался дружный, интересный. Да и Старостин вернулся. А значит, «Спартак» опять «Спартаком» стал. И я решился.

Надежды мои как будто оправдались — работалось в охотку, игралось в удовольствие. Да и со многими сразу же подружился. И все-таки оставалось ощущение какой-то неустроенности. Главное, никак не мог после Красноярска к Москве привыкнуть: боялся этого громадного, чужого города. И даже на мгновение не мог представить, что смогу в нем жить.

Конечно, никому — ни тренерам, ни ребятам — о своем настроении не рассказывал. Неловко было. Но в душе понимал — долго это продолжаться не может: с таким настроением играть и тренироваться нельзя.

Однажды в Тарасовке в мою комнату заглянул Старостин. Присел на стул и завел неспешный разговор: о погоде, предстоящей встрече с ашхабадским «Строителем», поинтересовался моими домашними делами.

Уже собравшись уходить, он неожиданно спросил:

— Что с тобой происходит, Олег? Ностальгия? В Красноярск тянет?

— Тянет, — я покраснел, смутился. — Не могу никак к Москве привыкнуть...

— Вижу, — кивнул Николай Петрович. — Но надо, Олег, себя перебороть. Ведь «Спартак» — это же путь в большой футбол, в совершенно новый мир. Ради футбола на все надо идти. Его законы того требуют. А ты, по-моему, из тех, кто их чтит.

И, не говоря больше ни слова, вышел.

Много раз потом я тот разговор вспоминал. И понять не мог, каким образом Старостину удалось распознать, что у меня в самых глубинах души таилось. Со временем сделал вывод: приходит Николай Петрович на помощь именно в нужный момент, потому что интересы, заботы, переживания каждого игрока близки ему не по должности. Их жизни — его жизнь. Целиком и полностью.

Александр Львов: Вспоминаю, как один из начинающих, но уже бойких журналистов поинтересовался как-то у Старостина, с помощью каких педагогических приемов удается ему находить абсолютный контакт со своими подопечными.

— Я живу в футболе, — ответил Николай Петрович. — И живу футболом. А посему во всем, что делаю, исхожу из своей естественной потребности. Ну, как, скажем, вы задаете вопросы, исходя из профессиональной необходимости. Вот так-то, молодой человек...

И улыбнулся, довольный произведенным эффектом.

Ринат Дасаев: Пожалуй, только один раз я видел Николая Петровича подавленным. Это было после ухода Хиди в ЦСКА.

Дня через два после собрания, на котором стало известно, что Вагиз принял решение оставить команду, Старостин подошел к нам с Олегом Романцевым.

— Это я прозевал, — огорченно признался он нам. — Не должен был Хидиятуллин уходить из «Спартака», никак не должен.

И, не дожидаясь нашей с Олегом реакции на столь неожиданное заявление, повернулся и, как-то непривычно, по-стариковски ссутулившись, побрел к своему кабинету.

Зная взрывной, не всегда ровный характер Старшего, Николай Петрович всегда старался находиться в состоянии «боевой готовности», чтобы вмешаться и погасить готовый разгореться конфликт между кем-то из ребят и Бесковым. Увы, удача не всегда сопутствовала его благородным порывам.

Я вспоминаю, как зимой 86-го он всеми силами старался мирно разрешить столкновение между Константином Ивановичем и Поздняковым с Морозовым. И все-таки Борис оказался в московском «Динамо». А для Морозова Старостин сумел лишь добиться годовой отсрочки.

Пусть не покажутся подобные шаги Николая Петровича, а таковых было немало, стремлением к сохранению в команде мира любой ценой или, еще того хуже, — эдаким всепрощенчеством. Старостин исключительно справедлив. И если уж за кого отдает свой голос, то делает это по убеждению.

Не знаю, как вел себя наш начальник команды, когда Старший принял решение отчислить Валерия Гладилина, к которому Николай Петрович питал особую симпатию, благодаря его жизнерадостному характеру, каким-то особым игровым повадкам, возможно, напоминавшим ему собственную футбольную молодость. Но то, что Старостин сделал потом многое для возвращения Валерия из Алма-Аты в «Спартак», известно.

Александр Львов: Это тема особая — взаимоотношения старшего тренера «Спартака» и начальника команды.

Впервые ее начали обсуждать, когда слухи о назначении Бескова спартаковским тренером стали подтверждаться. Опасения по поводу несхожести характеров этих двух популярных и уважаемых в нашем футболе людей были не случайны. Волновало это и Андрея Петровича Старостина, ратовавшего за столь неожиданный творческий союз больше других. И когда предостерегающие голоса стали звучать все громче и громче, он убежденно заявил:

— Паниковать нет причин. Николай и Костя общий язык найдут — футбол поможет.

Подтверждением его правоты стали успехи «Спартака». Вряд ли они были бы достигнуты, не существуй между руководителями клуба необходимого контакта.

Однако это вовсе не говорит о полном единстве их взглядов на футбол. В своих мемуарах в «Огоньке» Николай Петрович затрагивает эту тему. Подчеркивая, что он абсолютно не вмешивается в методику тренировочного процесса, выбора тактических вариантов, Старостин заявил, что считает своей прямой обязанностью руководить жизнью команды.

«...По поводу отношений руководства команды с игроками, бывает, мы расходимся», — пишет Николай Петрович. А затем деликатно объясняет: «Быть может, я человек другого воспитания и обо мне могут отозваться как о несовременном, но я привык видеть в игроке личность, требующую внимания и уважения».

Вряд ли это означает, что Бесков не видит в игроке личность. Но под «несовременностью» и «другим воспитанием», о которых говорит Старостин, следует подразумевать его поразительную выдержку, беспредельное терпение и природную тактичность. Это и помогает ему выполнять, одну из многочисленных и не слишком приятных обязанностей начальника команды — «быть чем-то вроде мягкой прокладки между тренером и игроками». Причем весьма успешно. Хотя, как он не без огорчения замечает: «...Когда это удается, когда нет».

Закономерно, что подобные, в общем-то обычные в жизни любого футбольного коллектива, стрессовые ситуации не обходятся без конфликтов между руководителями. Как сообщает Старостин, «бывали случаи, когда мы почти по месяцу не разговаривали».

Но вот в конце 1988 года, который «Спартак» со скрипом завершил всего четвертым, впервые после своего возвращения в высшую лигу оказавшись без медалей, произошло событие из разряда чрезвычайных. Бескову было предложено подать заявление об уходе.

Кое-кто сразу же посчитал это плодом тех давних, незаметных постороннему глазу расхождений между начальником команды и ее главным тренером. Тут же в дело вмешалась пресса, в основном взявшая под защиту Бескова. Тогда, дабы пролить свет на действительное положение вещей, Николай Петрович дал интервью корреспонденту «Советского спорта» Геннадию Ларчикову под весьма красноречивым заголовком «Истина дороже». Он рассказал, что Бесков сам подавал заявление об уходе летом, ссылаясь на состояние здоровья. После чего «...в октябре обстановка в коллективе накалилась». Уходя в отпуск, Бесков дал команду об освобождении из команды Пасулько, Суслопарова, Бубнова, Шмарова, Бокия, Поваляева и Сергея Новикова, с чем категорически не согласился Старостин, считая, что они еще могут послужить клубу. Кстати, он не ошибся: через год Пасулько, Бокий, Шмаров стали чемпионами страны. А Бубнов, прекрасно отыграв большую часть первого этапа первенства, был «продан» во французский клуб «Сен-Жермен», что принесло «Спартаку» валюту.

«Исхожу из того, что у Бескова плохие отношения со старожилами команды. Кто к нам придет со стороны и, главное, как проявит себя в новом коллективе? Я вовсе не уверен, что Константин Иванович не дрогнет в этой сложной обстановке и не напишет вновь заявление об уходе по состоянию здоровья. Тогда это для «Спартака» будет смерти подобно. А мы судьбой команды не хотим рисковать», — такова позиция Николая Петровича Старостина.

Надо сказать, что и впоследствии, в беседах с журналистами Николай Петрович подчеркивал: уход Бескова вовсе не следствие их личного конфликта. Это конфликт тренера и коллектива, который, увы, довольно част в нашем футболе.

На посту главного тренера «Спартака» Бескова сменил Олег Романцев. Своим повышением Олег во многом обязан Старостину, чего Николай Петрович также никогда не скрывает.

Ринат Дасаев: Я не припомню, чтобы какие-то неприятности — личные или служебные — влияли на настроение Николая Петровича. Возможно, он их и переживал, но внешне оставался неизменно выдержанным, приветливым, деликатным.

Помню, мне довелось быть свидетелем того, как Николай Петрович терпеливо объяснял по телефону какому-то болельщику, почему мы накануне проиграли. Мы торопились. Старостина ждали на очередном совещании. В машине нервничал шофер. Да и настроение по вполне понятным причинам к обстоятельной беседе не располагало.

Однако наш начальник команды был, как обычно, сдержан, корректен, в полемику не вступал.

— Надеюсь, мне удалось вам кое-что объяснить, — наконец подвел итог разговора Старостин. — И я верю, что в следующий раз повод для звонка у вас будет иной — более радостный.

— Наверное, хочешь спросить, стоило ли тратить столько времени на казалось бы пустой разговор с болельщиком? — кладя трубку, уже на ходу обратился ко мне Николай Петрович. И сам же ответил: — Стоило, вне всякого сомнения, стоило.

— Почему? — поинтересовался я. — Их же тысячи. И если с каждым болельщиком вот так...

— Этому было по-настоящему плохо, — перебил Старостин. — Я сразу понял по голосу. Такие, как он, всегда с командой. И в радости, и в неудаче. Без них в 77-м «Спартаку» ох как худо бы пришлось. Болельщика уважать надо...

В последней фразе — весь Старостин, убежденный, что именно для зрителя и существует футбол. Только в таком виде, по его мнению, футбол становится зрелищем истинно профессионального уровня. А оно должно радовать, волновать.

— «Спартак» с первых же дней стремился к игре, рождающей хорошее настроение, — мысленно переносясь в прошлое, любит говорить Николай Петрович. — Может быть, благодаря этому к нашей команде сразу же стали относиться с симпатией болельщики. И, возможно, в этом состоит секрет особой популярности «Спартака», о чем так любят писать журналисты.

Александр Львов: Вообще, Старостин-старший любит вспоминать о своей легендарной футбольной молодости. Его сочные, исключительно образные рассказы интересны любой аудитории. И хотя многие из таких новелл уже передаются из поколения в поколение, их всегда слушают с удовольствием.

Взять хотя бы рассказ о том, как, будучи игроком, Николай Старостин, возвращаясь с женой из кино или театра, снимал выходные туфли и в носках делал несколько ускорений по опустевшей в сумерках аллее парка.

— Жалко было время терять, — объяснял он, видя недоуменные лица тех, кто слушал его впервые. — Если есть настроение, здоровье, то как тут удержишься, чтобы над скоростью не поработать...

Любивший пошутить Гладилин обычно не упускал случая наивно поинтересоваться:

— Так с ботинками в руках и ускорялись?

— Это еще зачем? — искренне удивлялся всякий раз, не чувствуя подвоха, Старостин.

— Ведь туфли пропасть могли. Вы-то побежали, а они стоят беспризорными...

— Почему же это беспризорными? А супруга на что? Тут, брат, все рассчитано было. — И уже под общий смех добавлял: — Только с женами свободное время проводить надо, Валерий. Тогда и не оконфузишься...

И улыбался, видя, как заливается краской лицо шутника.

Я всегда мечтал услышать от самого Старостина рассказ о забитом им, по свидетельству очевидцев, «фантастическом» голе уже более чем пятидесятилетней давности на стадионе «Динамо». Но почему-то Николай Петрович предпочитал именно о нем деликатно умалчивать.

Покойный Константин Сергеевич Есенин, чья изумительная память непревзойденного футбольного статистика хранила много незабываемого, назвал тот гол Старостина-старшего «одним из самых красивых в советском футболе».

— Неудержимым всадником прорвался Николай по правому флангу, вдоль на мгновение восторженно замершей южной трибуны, — возбужденно жестикулируя, вспоминал Константин Сергеевич. — И когда опомнившийся защитник уже повис на пятках, Старостин, не считаясь с расстоянием, почти от самой боковой пушкой пробил. Мяч сначала в одну стойку угодил, от нее «киксом» в другую, а уж затем в сетку... Чудо-гол!

Были и другие голы, может быть, менее эффектные. Среди них и тот, что был забит им со сломанной ногой. И слегка казусный, когда Старостин настолько вошел в игру, что не услышал финального свистка арбитра. А потому никак не мог понять, почему с таким трудом забитый мяч им не засчитан...

Все эти разные по сюжету рассказы объединяло то, что их автор хранил в себе неповторимое ощущение счастья, которое когда-то подарила ему игра.

Олег Романцев: Когда мы в 79-м чемпионами стали, я в Ростове после игры задал Николаю Петровичу вопрос: «А если сравнить игру спартаковского поколения ваших годов с нашей — сегодняшней, — чья перевесит?»

— В злости, в характере — тут мы вас превосходили. — Не раздумывая, ответил Старостин. — А вот в мастерстве, пожалуй что, вы посильней будете.

Значит, тогда в «Спартаке» многое от характера, от честолюбия шло. И не случайно в последнем слове, которое по традиции на предматчевой установке принадлежит нашему начальнику команды, он не забывает напомнить: «...в футболе побеждает тот, кто этого больше хочет!»

Александр Львов: Сам Старостин-старший одержал в нем побед великое множество. И все-таки самые большие его успехи связаны не с результатами футбольной игры. Они — из общения с людьми, которое всегда приносило ему огромную радость. А если он видел, что это помогает людям становиться добрее, сильнее, полнее чувствовать и шире видеть мир, то считал себя одержавшим истинную победу.

Ринат Дасаев: Говоря о тренерах «Спартака», нельзя не вспомнить еще одного человека. Имя его уже упоминалось. Да иначе и быть не могло — оно связано со «Спартаком» с первых и до последних дней.

Впервые я увидел его в Тарасовке дня через три после того, как оказался в команде. Высокого роста, подтянутый, в светлой рубашке с коротким рукавом, темных спортивных брюках и такого же цвета элегантном галстуке, он стоял, опершись о деревянный барьер, огораживающий поле, где шла тренировка.

Когда занятие окончилось, Старший сразу же направился к незнакомому мне наблюдателю, радушно протягивая для приветствия руку. Чуть позже я увидел их сидящими на скамейке у клумбы. И совершенно случайно услышал слова Константина Ивановича: «А вы как считаете, Андрей Петрович?»

Кто же этот человек, у которого сам Бесков спрашивает совета? За ужином узнал от Фролова: «Андрей Петрович Старостин — брат нашего Николая Петровича. Да ты наверняка скоро с ним поближе познакомишься».

Это действительно произошло. Правда, не так скоро, как предсказывал Игорь Борисович. Нет, Андрей Петрович здоровался со мной, как и с остальными ребятами. Но мне страшно хотелось завоевать уважение этого удивительнейшего человека, книгу которого «Большой футбол» я прочитал на одном дыхании.

И какую же гордость я испытал после первого матча в составе «Спартака» в Москве с «Локомотивом», когда в раздевалке, подойдя ко мне первому и пожав еще влажную руку, с которой я от волнения еле стянул перчатку, Андрей Петрович широко улыбнулся и сказал: «Ты сыграл так, Ринат, как играют настоящие вратари. Сегодня твой день...»

Александр Львов: В архиве фотокорреспондента ТАСС Игоря Уткина есть два снимка. На одном Андрей Петрович рядом с братом — Николаем озабоченно наблюдает за происходящими на поле событиями. На другом — руки на груди, нога на ногу (это его любимая поза) — Андрей Петрович внимательно смотрит на размахивающего, словно маршальским жезлом, свернутым зонтом, чем-то недовольного Бескова.

Первый кадр, как сообщил Уткин, сделан в 1977 году. Второй — два года спустя. Для «Спартака» это — разные «эпохи»: период отступления в первую лигу и сезон чемпионской победы.

И тогда, и позднее, вплоть до последнего своего дня Андрей Петрович Старостин был неразрывно связан с командой. Причем вовсе не по долгу службы и даже не как председатель столичной федерации футбола. А чисто по-человечески.

Выдвигая кандидатуру Бескова на пост старшего тренера «Спартака», Андрей Петрович не мог не понимать всей меры своей ответственности. И с того самого момента, когда отважился на столь решительный шаг, считал себя обязанным помогать новому спартаковскому руководству во всем. Уж он-то лучше остальных знал, какие трудности ожидают рекомендованного им старшего тренера и возвратившегося на свое законное место начальника команды.

Никогда не забуду рассказа Андрея Петровича, как в матче «Спартака» и «Динамо» сезона 1941 года ему довелось опекать тогда еще лишь перешагнувшего двадцатилетний рубеж Бескова.

— Я уже на сходе был. А Костя только-только начинал, — вспоминал Старостин. — Но уже о нем поговаривали как о толковом форварде. По плану его Вася Соколов должен был опекать — он на левом фланге защиты играл. А я в центре. Но получилось так, что Бесков и в моей зоне частенько оказывался. Тут уж мне приходилось вмешиваться. Мяч у Кости к ноге привязан был. Обычно защитник для отбора ловит момент, когда соперник хоть на мгновение мяч отпустит. А Бесков такого шанса не давал. В прорыв шел решительно — знал, что и как делать надо. В глазах молнии, голова чуть вперед наклонена, весь наэлектризован... С характером был нападающий!

Зная, что все черты этого своего характера Бесков перенес и в тренерское дело, Старостин всеми силами старался, чтобы новый старший тренер употреблял их только на пользу дела. В этом Андрею Петровичу помогали его огромный авторитет и давняя дружба с Бесковым, которому спокойная мудрость старшего товарища была временами просто необходима.

Мне вспоминается солнечное утро в днепропетровском аэропорту, раздраженный поражением в решающем матче Бесков и реплика, брошенная стоявшим рядом Старостиным: «В футболе, Костя, как и в жизни, все лечат время и победы. А они будут».

...Работая над книгой, я обнаружил в своем архиве заметку, датированную ноябрем 1987 года.

Случилось так, что она не была опубликована. И мы с Дасаевым посчитали, что написанное в ней поможет еще яснее понять, кем же был Андрей Петрович Старостин для «Спартака», футбола, для людей, многие из которых даже не знали его лично.

Дата добавления: 2015-07-11