Архаика в кризисном обществе

Архаика врывается в современную политику, поражая исследо­вателей политического поведения. Люди как будто перестают быть такими, какими они были еще несколько лет назад, их образ мысли и поведение заставляют говорить о кризисном состоянии сознания, о кризисном обществе. В это «смутное время» наблюдается разрыв между институциональной архитектурой общества и народными представлениями о «должном», за до недавнего времени привыч­ными ролевыми масками государственных чиновников и обще­ственных деятелей вдруг обнаруживаются лицемерные «персоны» или же, напротив, пророки и вожди (жрецы и герои), возбуждаю­щие массу своей прозорливостью и волей.

Внесение элементов архаики в современность не делает обще­ство полностью архаическим, поскольку для архаического общества характерна как раз стабильность мировоззрения - устойчивая кар­тина мира, каноничный порядок вещей, фиксированная символь­ная функция, возвращающая предметы и явления из профанного мира в сакральное состояние. Кризис современного мировоззрения востребует из архаики символизм мировосприятия, стремление к отысканию картины мира, которая удовлетворила бы запрос на из­живание катастрофических изменений в обществе, выведение смыс­лов бытия путем узнавания, сличения с культурным прецедентом. Поиск опоры в прошлом (история, миф, самые простые чувства).

Поскольку правила и законы прежнего социального простран­ства перестают действовать, опыт передается не в виде знания об этих правилах и законах, а в виде мифосюжетов, основанных на системе символов, снимающих сложную рефлексию, устраняющую представление о случайности (ибо в противном случае все превра­щается в случайность!). Знаковые системы и символы приобретают важнейшую роль, символические ценности оказываются выше всех прочих, поскольку ими актуализируется бессознательное, скрывающее движущий инструмент социальных процессов.

Особенность поведения в условиях кризиса связана со сдвига­ми в мировоззрении, с вынужденным обращением к архаическим способам освоения действительности, которую нет возможности принять в том хаотическом состоянии, которое приносит социокуль­турная трансформация. По мере усложнения картины рассыпаю­щегося на глазах привычного мира способность восприятия дей­ствительности во всем ее многообразии утрачивается, и она подме­няется предельно упрощенной схемой, набором мифологических сюжетов, в которых древние боги заменяются современными дей­ствующими лицами, а божественные силы — таинственной магией политиков и скрытых сил.

Соответственно политическое поведе­ние сводится к наиболее простым и эмоционально выразительным действиям - стихии митингов, проявлению преувеличенных вос­торгов и неадекватной ненависти к политическим лидерам и т.д. Новизна ощущения вновь актуализированного мифа толкает человека к экспрессивным выражениям сиюминутных коллектив­ных чаяний.

Архетипы составляют ту систему координат, из которой созна­ние не в состоянии вырваться. Рано или поздно архетип становится актуальным, поскольку природа человека не позволяет ему долгое время пребывать в мире рациональных истин и формальной логи­ки. Причем «размерность» архетипического пространства невысо­ка — мифологических макросюжетов на удивление мало, они по­вторяются в разных вариациях всюду.

Кризис современного общества в значительной степени может быть рассмотрен в связи с его аналогией — кризисом архаического обще­ства, который, как считает Рене Жирар, собственно и становится ис­точником мифа. Миф скрывает историю так называемого учреди­тельного насилия, воссоздающего общество. Пароксизм всеобщего насилия концентрируется на жертве отпущения, а ее умерщвление в дальнейшем оправдывается ритуалом.

Жирар полагает, что учредительное насилие связано с жертвен­ным кризисом, когда сакральность жертвы перестает признавать­ся, окутывающие ее мифы полностью разлагаются и на общину, утратившую социальную иерархию (различия между членами об­щины, которые в обычной ситуации позиционируют их по отноше­нию к священности, а значит, к власти), обрушивается взаимное насилие. И только новая единодушная жертва пресекает беспоря­док, чтобы мифы могли сложиться заново. Возникает сообщество, «собранное воедино в ненависти, которую ему внушает только один из его членов. Вся злоба, прежде раздробленная на тысячи разных индивидов, вся ненависть, прежде направленная куда попало, те­перь сходится к единственному индивиду, к жертве отпущения».

Социальный кризис может быть записан в памяти народа лишь в мифологичес­кой форме. Иллюзия уклонения общества от признания своего пер­воисточника в насилии может возникать в связи с распространени­ем либеральных идей о природной добронравности человека. Эти идеи действительно являются формой политического мифа, скры­вающей все новые и новые формы насилия — навязывания своей воли, которые изобретает человечество. Именно для либерального общества, а не для общества вообще, как полага­ет Жирар, стратегия изгнания правды о насилии является централь­ной стратегией удержания социального порядка.

Смерть индивида для нелиберальных обществ вообще не явля­ется чем-то экстраординарным. Как правильно подмечает сам Жи­рар, «посеяв повсюду семена смерти, бог, предок или мифический герой, умирая ли сами или предавая смерти выбранную ими жерт­ву, приносят людям новую жизнь. Стоит ли удивляться, если смерть в конечном счете воспринимается как старшая сестра или даже ис­точник и мать всякой жизни?»².

Неспособность современного западного мира уйти от мифа об «общественном договоре»

Отступая в мифологическое пространство, психика человека опирается на базисные стереопиты: состояния Хаоса и Порядка и их оппози­ции; оценки - Света и Тьмы (Добра и Зла); отношения - Свое-Чу­жое, Мы-Они; Чуда (преодоление оппозиций); происхождения -Демиурга-Творца, Матери- Природы и родственности - Отца, Мате­ри, Братства (вместе с порожденными ими сюжетными оппозиция­ми мужского и женского, отцовского и братского и т.д.).

М. Элиаде пишет: «Будучи реальным и священным, миф стано­вится типичным, а следовательно, и повторяющимся, так как явля­ется моделью и, до некоторой степени, оправданием всех челове­ческих поступков. Другими словами, миф является истинной исто­рией того, что произошло у истоков времени, и представляет собой образец для поведения человека. Копируя типичные поступки бога или мистического героя или просто подробно излагая их приклю­чения, человек архаического общества отделяет себя от мирского времени и магическим образом снова оказывается в Великом свя­щенном времени».

Фрейд, предпринявший масштабный анализ мифа об Эдипе, видел в нем сублимацию неосознанного стремления сыновей убить своего отца из ревности к матери. Тотем и табу возникают из неосознанной вины за доисторическое отцеубийство. Фигура отца продолжает жить в тотеме, а табу в форме экзогамии осво­бождает от угрызений совести. По Фрейду, все протосюжеты свя­заны с этой выдуманной доисторической семьей-ордой, главный конфликт которой - сексуальные запреты, главный протосюжет -«сексуальная революция», объединение сыновей против отца-деспота и отцеубийство с последующим замещением власти отца законом².

К этой кощунственной выдумке всерьез относится такой авто­ритет в социальной психологии, как С. Московичи³. Он пересказы­вает доисторическую легенду Фрейда, в которой авторитарного отца-вождя убивают и съедают его сыновья, образуя коллектив и открыв для себя закон и личный суверенитет. Позднее убитый и съеден­ный отец становится объектом почитания, а один из сыновей узурпирует власть, продолжая в качестве вождя дело своего обожеств­ленного отца. Отсюда якобы возникает феномен взаимодействия массы и толпы.

Дата добавления: 2015-07-11