Глава XVII ловушка для мустангов

Теперь, когда опасность миновала, молодая креолка с интересом оглянулась вокруг.

Она увидела большой пруд. Берега его были изрыты следами лошадиных копыт. Повидимому, это было любимое место водопоя. Огибая водоем и далеко врезаясь двумя расходящимися крыльями в равнину, шла высокая изгородь.

– Что это? – спросила девушка, указывая на изгородь.

– Это ловушка для мустангов, – сказал Морис.

– Ловушка для мустангов?

– Кораль для ловли диких лошадей. Они бродят между крыльями изгороди, которые, как вы видите, широко расходятся и далеко уходят в прерию. Их привлекает сюда вода или же мустангеры просто загоняют их в это узкое место. Тогда вход в кораль загораживается, и здесь их уже нетрудно поймать при помощи лассо.

– Бедные животные!.. Этот кораль принадлежит вам? Ведь вы мустангер? Вы нам так сказали?

– Да, я мустангер, но я охочусь за дикими лошадьми в одиночку. Я редко встречаюсь с людьми моей профессии. Поэтому я и не могу пользоваться этим приспособлением, для которого нужно по крайней мере двадцать загонщиков. Мое оружие, если только можно его так назвать, – вот это лассо.

– Вы очень искусно им владеете. Я уже слыхала об этом, да и сама видела.

– Вы очень любезны. Однако я не заслуживаю этой похвалы. В прериях есть прирожденные лассонеры – мексиканцы. И то, что вам показалось искусством, они сочли бы просто за неповоротливость.

– Мне кажется, мистер Джеральд, что ваша скромность заставляет вас переоценивать ваших соперников. Я слышала как раз обратное.

– От кого?

– От вашего приятеля мистера Зебулона Стумпа.

– Ха-ха! Старый Зеб – плохой авторитет в этих вопросах.

– Мне бы тоже хотелось научиться бросать лассо, – сказала молодая креолка, – но говорят, что это не женское дело.

– Не женское дело! Это такой же невинный спорт, как и катанье на коньках или стрельба из лука. Я знаю одну девушку, которая прекрасно владеет этим искусством.

– Она американка?

– Нет, мексиканка и живет в окрестностях Рио-Гранде. Иногда она приезжает к нам на Леону: здесь живут ее родственники.

– Она молодая?

– Мне кажется, что ваших лет, мисс Пойндекстер.

– Высокая?

– Немного пониже вас.

– Но, конечно, гораздо красивее меня? Я слыхала, что мексиканские женщины гораздо красивее нас, американок.

– Мне кажется, что креолки не включены в эту категорию, – с дипломатической тонкостью ответил Морис.

– Интересно, могла ли бы я овладеть этим искусством? – продолжала молодая креолка, как будто не заметив сделанного ей комплимента. – Не поздно ли мне начать учиться? Я слыхала, что мексиканцы привыкают к этому спорту с детства. Потому они и достигают такого высокого совершенства.

– Нет, вам еще совсем не поздно, – поспешил ответить Морис. – После одного-двух лет практики вы сделаетесь искусной лассонеркой. Я, например, всего лишь три года, как занимаюсь этим делом…

Он замолчал, так как ему не хотелось показаться хвастуном.

– А теперь вы самый искусный лассонер во всем Техасе? – закончила собеседница, угадав не высказанную им мысль.

– Нет, нет! – смеясь, запротестовал он. – Это лишь заблуждение со стороны старика Зеба, который судит о моем искусстве, вероятно принимая свое за образец.

«Что это – скромность? – подумала креолка. – Или же этот человек просто смеется надо мной? Нет, этого не может быть, а то я сойду с ума».

– Вам хочется вернуться в компанию ваших друзей? – сказал Морис, заметив в ней какую-то рассеянность. – Ваш отец, вероятно, уже беспокоится, что вас так долго нет. Ваш брат, ваш кузен…

– Да, вы правы, – поспешила она ответить тоном, в котором слышалась не то некоторая уязвленность, не то сожаление. – Я не подумала об этом. Спасибо, сэр, что вы напомнили мне о моих обязанностях. Надо ехать обратно.

Они опять вскочили на коней. Неохотно подобрала Луиза поводья, как-то медлительно вдела ноги в стремена; казалось, ей вовсе не хотелось оставлять это интересное место.

* * *

Опять в прерии. Морис направился со своей спутницей к месту пикника самой короткой дорогой.

Их обратный путь лежал через «прерию сорняков». Так назвали ее пионеры-колонизаторы Америки, повидимому не задумываясь особенно над выбором названия.

Уроженка Луизианы увидела вокруг себя огромный цветник, усыпанный яркими цветами, цветник, граничащий с голубым сводом неба, насаженный и выращенный самой природой.

– Какая красота! – восторженно воскликнула креолка, невольным движением останавливая лошадь.

– Вам нравится здесь, мисс Пойндекстер?

– Нравится? Больше того, сэр. Я вижу перед собой все, что есть самого красивого в природе: зеленую траву, деревья, цветы – все, что с таким трудом выращивает человек. И все же никогда он не может достигнуть равного этому по красоте. Здесь ничего нельзя добавить, это кусок природы, безупречный в своем совершенстве!

– Здесь не хватает домов.

– Но крыши и трубы нарушили бы красоту пейзажа. Чистые контуры деревьев так хороши! Под их сенью мне хотелось бы жить, под их сенью мне хотелось бы…

Слово «любить» готово было сорваться с ее губ, но она вдруг остановилась и неожиданно даже для себя заменила его словом «умереть».

Ее чувства разделял и ирландец; ее слова были словно эхом его ощущений.

Но его ответ прозвучал сухо и прозаично:

– Я боюсь, мисс, что вам скоро надоела бы такая жизнь – без крова, без общества, без…

– А вы, сэр? Как же она вам не надоедает? Ваш друг мистер Стумп, которому я вполне доверяю, говорил мне, что вы ведете такой образ жизни уже несколько лет. Так ли это?

– Совершенно правильно.

– О, как я вам завидую! Я уверена, что я была бы бесконечно счастлива среди этой красивой природы. И мне бы такая жизнь никогда не надоела.

– Одной? Без друзей? Даже без крова над головой?

– Я об этом не говорила… Но вы не сказали мне, как вы живете. Есть ли у вас дом?

– Мое жилище не заслуживает такого громкого названия, – смеясь, ответил мустангер. – Моя хижина – вернее, мое хакале – одно из самых скромных жилищ в нашем краю.

– Где же она находится? Где-нибудь недалеко от тех мест, где мы сегодня были?

– Не очень далеко отсюда – миля, не больше… Вы видите на западе верхушки деревьев? Они прикрывают мою хижину от солнца и защищают ее от бурь.

– Вот как! Как бы мне хотелось взглянуть на нее! Настоящая хижина, вы говорите?

– Да, настоящая.

– Стоит в уединении?

– Я не знаю ни одного жилища на расстоянии десяти миль.

– Среди деревьев? Живописная?

– Это уж как кому покажется.

– Мне хотелось бы посмотреть на нее и иметь свое мнение… Только одна миля отсюда?

– Миля туда, миля обратно – всего две.

– Ну, это не страшно. Двадцати минут нам будет достаточно.

– Я боюсь, что мы злоупотребляем терпением ваших близких…

– Может быть, вы хотите сказать: вашим гостеприимством? Простите, мистер Джеральд, – продолжала молодая девушка, и тень грусти набежала на ее лицо, – я не подумала об этом. Вероятно, вы живете не один? В вашем хакале с вами живет еще кто-нибудь?

– О да! Я живу не один. Со мной живет мой друг, с тех пор как…

Прежде чем мустангер закончил свою речь, в воображении Луизы встал образ его друга. Девушка ее лет, с бронзовым оттенком кожи, с продолговатыми, как миндалины, глазами. Зубы у нее, должно быть, белее жемчуга, на щеках алый румянец, волосы длиннее, чем хвост у Кастро, бусы на шее, браслеты на ногах и руках, красиво вышитая короткая юбочка, мокасины на маленьких ножках. Так представила себе Луиза «друга» мустангера.

– Вашему другу, может быть, не понравится появление гостей, особенно чужих?

– Нет, наоборот. Он всегда очень рад гостям, будь это совсем чужие или же друзья. Мой молочный брат очень общительный человек, но ему, бедняге, теперь мало с кем приходится видеться.

– Ваш молочный брат?

– Да. Его зовут Фелим О'Нил, тоже ирландец. Только его ирландский акцент еще хуже моего. Он уроженец Гальвейского графства.

– О, как бы мне хотелось его послушать! Ведь там ужасно забавно говорят. Не правда ли?

– Так как я сам гальвеец, то мне трудно об этом судить. Но если вы согласны воспользоваться на полчаса гостеприимством Фелима, то у вас будет хорошая возможность составить об этом свое собственное мнение.

– Я прямо в восторге! Это будет интересно и так ново для меня! Пусть папа и остальные подождут. Там есть дамы и без меня, а молодые мужчины пусть продолжают искать наши следы. Предполагалась ведь еще охота на мустангов… А я с радостью воспользуюсь вашим гостеприимством.

– Боюсь только, что мое гостеприимство будет слишком скромным. Фелим несколько дней оставался один. Сам же он не охотник и, наверно, сидит без всяких запасов. Хорошо, что вы успели закусить перед вашим бегством…

Конечно, не рассказ о гостеприимстве Фелима заставил Луизу Пойндекстер изменить направление пути. Не слишком сильно интересовала ее также ломаная речь ирландца. И не желание увидеть хижину мустангера руководило ею. Ее толкало более сильное чувство, которому она не в силах была противиться.

* * *

Луиза посетила одинокую хижину на Аламо, побывала под ее кровлей. Казалось, не без интереса знакомилась она с этим своеобразным обиталищем. Она была очень приятно поражена, обнаружив в хижине книги, бумагу, письменные принадлежности и другие мелочи, которые характеризовали хозяина хакале как культурного человека. С видимым интересом слушала она забавную речь Фелима. Она попробовала угощения, не отказываясь ни от чего, за исключением любимого напитка гальвейца. И наконец, веселая и оживленная, уехала.

Но ее настроение скоро изменилось. Приподнятое состояние, вызванное новизной впечатлений, упало. Попав снова в прерию, усыпанную цветами, она стала перебирать в памяти только что пережитые впечатления. И тут у нее явилась мысль, которая мучительным холодом обдала ее сердце.

Мучилась ли она тем, что заставила так долго ждать своих близких и друзей в неизвестности и тревоге о ней?

Нет, не это мучило Луизу.

В течение всего дня, на протяжении пути от форта к месту пикника, при встрече на поляне, во время ужасающей погони диких жеребцов, в которой Морис Джеральд был ее защитником, в минуты отдыха у пруда, в прерии, на обратном пути, под его собственной кровлей – все это время ее спутник был с нею только вежлив, но не больше. Он строго держался в рамках джентльменской корректности.

Дата добавления: 2015-07-11