Читайте также:
|
Flashback:
Номер её телефона я знал на зубок: 23-08-39 - дата подписания пакта Молотова-Риббентропа.
Что называется, не ошибёшься.
- Алло, привет! - тихий голос проник под ледяную корку стыда и боли. И она ответила мне.
Ответила согласием на встречу, и это было, как выпить живой воды из мёртвого моря.
Она ответила мне – теперь на нашу встречу я достану из всех сундуков надежду и криводушие.
И она ответила мне: Энтузиазма ноль, приезжай на Энтузиастов 2. (третий подъезд пятый этаж).
Энтузиазма – 0. У меня же, наоборот, всё внутри клокотало и расцветало, клокоча.
Энтузиазм зашкаливает, как у марширующих.
Подвёзший меня таксист, едва знакомый в прошлом, не взял с меня денег, вспомнив мою благожелательность и гостеприимство. Я тут же нашёл его бесконечно поря-дочным и нравственно утончённым.
В эту ночь ночь скривилась в рекламных огнях неона.
На улице Энтузиастов, в доме яркими языками пламени с энтузиазмом пылает твоё окошко. Свет извивается красными змеями, торжествующим прожектором взрезает он нищету осенней ночи и трепещет, плачущий дождем.
От мира нас отделяли цветастые занавески. Мы пребы-вали в приглушённом пространстве одиночества.
И это одиночество было самым громким для нас.
Оно отбивалось в висках ритмичными звуками тамта-мов. Мысли, то набивались в голове, как железные стружки, то висели газетой, подхваченной воздушным потоком среди новостроек, а то сбивались в кучу, как напуганные овцы в стаде.
На свидании я вёл себя, как мальчишка. Хотя, я им и был. Это тогда казалось, что 20 лет это уже «огоговозраст»
На кировском мосту я запрыгнул на перила и, балансируя, шёл по узкому лезвию перил, чувствуя её волнение.
Её дыхание и стук сердца.
Раньше я больше всего на свете боялся высоты.
Сейчас больше всего я боялся выглядеть перед ней робким. Любовь побеждает страх.
Мы всё ещё делали вид дружеской встречи, но внутри всё бурлило и переворачивалось.
Бурлил и переворачивался весь мир.
Потом бурлила вода в д у ше, и в её волосах плавал шам-пунь пеной древнегреческой Афродиты.
Я завидую струям воды, которые одни обвивают, обни-мают твоё тело. Я хочу быть этой водой, хочу накрыть твоё тело целиком. Таким же мягким и тёплым объятием
Встав в ванне, покачивающаяся вода облизала мыльными пузырями её колени. Хочу, чтоб ты стала моим любимым шампунем. Проникла мне в голову по скользким антеннам и вымыла мозг. Вычистила, выскоблила все воспоминания о других.
…Вокруг горели свечи – ожившие лампы романтиков. На столе чихала догорающая свеча, то воспламеняясь из последних сил, то затухая, прижималась к восковой жиже.
Неумолимая ночь. Неумолимая, как и ты.
По обоям плыл еле слышный Вивальди – разноцветная могила моей успокаивающейся души. Души, танцующей
в темноте. Я обнял твои тонкие ручки, похожие на сте-бельки кувшинок, прятавшиеся под водой.
Ты в ответ обвиваешь меня карими ремнями пленитель-ных глаз. Сердце рвётся на свободу из рёберных решёток тюрьмы тела.
Хочу наброситься на тебя, как Матросов на амбразуру.
Ты обнимаешь меня и, разбрасывая притяжение, улыба-лаешься вечерними глазами. В глазах размеренной тоской кружится вальс. Музыка погружает в мечты.
Мы нашу уединившуюся свободу вкушаем с порохом, обильно поливая кровью будущей разлуки. А любовь нельзя пить маленькими глотками, нельзя придерживать коней.
Пусть они несутся возницей на ристалищах. Ты же обви-ваешь их удушливыми ремнями прощальных объятий раз-луки, и рвёшь вожжами губы удилами в кровь.
Клин вышибается ни «Клинским», ни шампанским. Коньяк – вот та жижка, которая не подводила.
Мы выпили, и вновь всё забурлило, увело в водоворот,
и всепонимающая рука темноты выключила свет.
На левом накладном кармане венгерского батника, (доставшегося мне в наследство от брата), я красным фломастером нарисовал сердце, рванул так, что треснули крепкие социалистические нити, и со значимостью света Данко протянул ей лоскут.
– Сумасшедший.
– Диагноз верный, - я прислонил к её губам импровизиро-ванное сердце.
– Ты не изменился, - её слова утонули во тьме и поцелуе.
………
Утром Настя готовит кофе, а будильник готовит зво-нок, оба подаются в постель, оба обладают пробуж-дающим действием.
- Ты у меня был первый. А теперь и последний.
- Из могикан?
- Фенимор Купер, ты у меня просто --- Супер!!!
…….
Я так увлёкся рассказом/воспоминанием об отпуске, что напомнил себе самого себя в первый год, когда я писал дедам романтические письма.
У Урри, слушающего исповедь, глаза выпучились, как у Николая Караченцова:
- Олег, ты говоришь о ебле так патетично, как Кобзон поёт о БАМе.
- В силе и пристойности поэтов возвышенно обожеств-лять обыкновенное блядство.
- А я уже год, как бабу не ёбал.
- Не возглашай с отчаяньем «уж не ебу», а вспоминай с признательностью «ЁБ!!!»
В Е С Н А
Рассказы и главы тягучие, как затянувшаяся зима. Поэтому скомкаем её и перепрыгнем в весну.
Деды знают, что завтрашний снег в ладонях растает, ведь будущее они видят гораздо отчётливее, чем настоящее.
У пророков всегда так.
А пока дождь сменялся солнцем, зима сменяется весной, командование меняет гнев на милость…
Весна. Лазурное небо хрустальным куполом землю накрыло. Кажется, брось камень в высь неведомую, зазве-нит раскатистым звоном, голубым купоросом разольётся по белопятнистым берёзовым рощам, по чёрным болотам и жухлым слякотным полям.
Вся эта лавина омоет тёплой влагой выпитое любовными губами тело – гордое и хрупкое, как капелька дождя.
Ночью ветер рваными языками будет лизать бархатную кожу. Я – ночь, я – ветер, я – свирель!!!
Мои звуки, переливаясь, скользят по листочкам, приводя их в движение. Сирень – белая алкоголичка, манит своим дурманом. Берёзы истекают соком, тополя чихают пухом.
Весна. Дойные берёзы поят меня соком, лесным десерт-ным вином. Это вино не в желудок идёт, а поднимается к глазам, изменяя мир: поворачивающиеся листочки нали-лись хлорофиллом и отяжелевшими изумрудами стали только слегка покачиваться на верхушках деревьев.
«Настенькиными» подснежниками засинели поляны и замерли порошком медного купороса.
Всё застыло и стало неподвижно.
Мир продолжал изменять лес, и лес окутал меня, продол-жая изменчивый мир.
Весна – возрождение жизни: почки набухают, сугробы потеют и уменьшаются, день увеличивается и, кажется, что с увеличенными днями прибавляется и срок службы. На самом деле время замерло, остановилось мгновение и оно не было таким прекрасным, как уверял нас Гёте.
Дембельское настроение, как разновидность старческого уныния и оценки предстоящих планов. Это переходное состояние, подобно изо льда в воду, и из воды в пар. Заткнутое ожидание тепла капает мелким оттаиванием мысли, подогревая внутренний котёл души, и закипая, поднимается вверх, чтобы остыть.
Выпасть в осадок.
Круговорот………….
Весна – март в ослабевающей петле вьюги.
Весна – появились первые проталины и залысины полян. Прилёт скворцов мы расценили, как национальный праздник. Почти, как наступившее 8 Марта, 75-ти летие, которого отмечалось нами и свистками.
Я был на боевом дежурстве и не попал под восьмимар-товскую непонятку, когда свистки гоняют дедушек и фазанов (помните, как год назад я отвёл душу).
В казарме отличился Ярослав «Мудрый» Весёлкин из Ярославля. Все гонения и гнобления старослужащих сопровождал отборным матюшком. Не мудрено, что он был отборный Матершинник, ведь на гражданке он был футболистом и его альма-Матер ''Шинник''.
Все в этот день были восьмимартовски пьяны: офицеры от спирта, мы от весны. Весной ожидание и календари вылезают квашнёй из кастрюли.
Молимся на чернильницу Устинова.
Глас призывающего колокола (оглашающего приказ) вперемешку со стуком уходящих секунд на циферблате вечного круга, а «прибавленные» дни не убывают.
Марта
(приказ господина ПЖ: «ВСЕМ ОДЕТЬ НАМОРДНИКИ И РАДОВАТЬСЯ)
Дата добавления: 2015-12-08; просмотров: 79 | Нарушение авторских прав