I. Логика вывода

Если бы мы не отказались от дефиниционного операционализма нашего недавнего прошлого, то не знали бы проблем, которым посвящены работы об артефактах в исследованиях поведения. Наши экспериментальные модели и измерительные процедуры трактовались бы как дефиниционное представление наших теоретических понятий. Рассуждая о них как о дефинициях, мы закры­вали бы глаза на то, что они подвержены погрешностям, систематически несовершенны, а порой и ошибочны.

Дефиниционный операционализм действительно вы­звал у некоторых состояние некритической самоуспо­коенности и иллюзию материализации тестовых по­казателей, но, к счастью, практики научного исследо­вания в большинстве своем либо не часто вступали в контакт с философией науки, либо не слишком верили в нее, чтобы позволить сбить себя с толку. Когда логические позитивисты определяли интеллект по ра­боте Бине 1916 г., Термен уже приступил к пересмотру своего теста, стараясь сделать его менее подверженным погрешностям и более точным средством измерения интеллекта, — эта цель явно свидетельствует о том, что для него этот тест не был простой дефиницией. Точно так же физик, работающий с таким измерительным прибором, как, скажем, гальванометр, отдает себе отчет

_____________________________________________________________________________

^{1 C a m p b e 11 D. T. Prospective: Artifact and Control. — In: Artifact in Behavioral Research. Ed. by R. Rosenthal, R. L. Rosnow. N. Y., Academic Press, 1969, p. 351—382.} © Academic Press, Inc., 1969.

в том, что на практике прибор этот не способен дать совершенную картину разностей электрических потен­циалов из-за влияний, оказываемых гравитацией, тре­нием, инерцией, магнитным полем и т. п. (см., напри­мер, Wilson [95]). Хотя в скомпенсированном и коррект­ном экспериментальном плане эти источники ошибок могут быть сведены к минимуму, в теоретическом плане гальванометр известен как прибор, подверженный систематическим ошибкам, и установление этого яви­лось в свою очередь историческим итогом накопления научных знаний, а не плодом логического наития.

Коль скоро теперь уже признано, что дефиниционный операционализм и прочие аксессуары логического пози­тивизма приводят к ошибочному пониманию, как же следует осмыслить наши затруднения на пути познания и при этом еще и извлечь философский смысл из работ, послуживших прообразом для данного подхода? Наиболее приемлемым для меня представляется на­правление, разрабатываемое Карлом Поппером [73,74], (Сampbell [24]), а также то общее, что присуще и его работам, и работам Поляни [72], Тулмина [92, 93], Куна [60] и Куайна [75], хотя они, возможно, менее всего склонны допускать что-либо подобное. Я попытаюсь представить один из аспектов этого на­правления, хотя и воспользуюсь метафорами, не отно­сящимися к числу общепринятых.

Вслед за Поппером я отдаю должное Юму как ло­гику и отвергаю его как психолога-индуктивиста. Юм привлек внимание к «недоразумению с индукцией» — к тому факту, что научные обобщения являются логически не доказанными или недоказуемыми. Хотя боль­шинство современных философов принимают этот факт как простую техническую деталь, как простое утвер­ждение о неприменимости аналитической логики к условной истине, Поппер с присущей ему проница­тельностью увидел в нем фундаментальное ограниче­ние. Научные истины не только не доказаны логически, они лишены достоверности также и в любом другом отношении — индуктивном, эмпирическом, научном или импликативном. Тем не менее, они в каком-то смысле «установлены». Лучшие из теорий если и не «подтвер­ждены», то, по крайней мере «подкреплены».

Логика релевантна утверждению о ситуации. «Недо­разумение с индукцией» состоит, по существу, в том, что наука пользуется необоснованным (невалидным) логическим доказательством, допуская ошибку «не­распределенной середины» или «ошибку относительно следствия». Но, будучи невалидным, это доказательство не бесполезно.

Логическое доказательство в науке имеет следующую форму:

Если теория Ньютона А истинна, то должно наблюдаться следующее: морские

приливы и от­ливы происходят с периодом В, орбита Марса имеет форму C,

траектория полета пушечного ядра приобретает форму D.

Наблюдение подтверждает В, С и D. Следо­вательно, теория Ньютона А истинна.

Р и с. 1. Схема Эйлера.

Мы можем увидеть ошибочность этого доказатель­ства, представив его в виде Эйлеровых кругов (см. рис. 1). Отмеченная невалидность вызвана существо­ванием заштрихованной области, то есть других воз­можных объяснений наблюдавшихся фактов В, С и D. Но этот силлогизм не бесполезен. Если сделаны наблю­дения, несовместимые с В, С и D, то тем самым обо­снованно отрицается истинность ньютоновской теории A. Рассмотренное доказательство очень напоминает, таким образом, процесс просеивания, где предсказания и наб­людения служат для того, чтобы отбрасывать наиболее неадекватные теории. Кроме того, если предсказания подтверждаются, теория остается одним из возможных истинных объяснений. Выявление этой асимметрии между логически обоснованным отрицанием и логи­чески неубедительным подтверждением и является

основным моментом в тезисе Поппера о возможности фальсификации.

Теперь этот трюизм приводится в элементарных из­ложениях индуктивной логики без ссылок на Поппера (см., например, Hempel [54], Salmon [84]). В упо­мянутом процессе есть и другой критический пункт, на котором сосредоточили свои усилия критики Поппера: в действительности наблюдения все же подтверждают предсказания. Выше предполагалось, что такой подход мог бы иметь и имел место. На данном уровне воз­можность фальсификации и возможность подтвержде­ния логически более симметричны. И наблюдения, если они выполнены с достаточной точностью, на этом уровне всегда фальсифицируют квантифицированное предска­зание. На данном уровне пределы точности наблюде­ний, которые ученые реально признают как допустимые, являются функцией социальной системы, детерминиро­ванной уровнем развития данной науки, достигнутым уровнем экспериментального контроля и остротой кон­куренции со стороны других теорий. Так, для предска­занного Эйнштейном искривления световых лучей, иду­щих от звезд, вблизи поверхности Солнца во время затмения 1919 г. предсказанная величина в 1,745" была «подтверждена» полученными при наблюдениях величинами 1,61", 1,98", 1,72", 2,2" и 2,0".

Рассмотрим несколько более подробно круги Эйлера и ту связь, которая существует между подтвержден­ными предсказаниями и истинностью или правдоподо­бием теории. Нам никуда не уйти от того факта, что мы не можем доказать теорию. Мы должны работать, не выходя за рамки ограничений, указанных в схеме. Что мы, как ученые, можем сделать — так это попы­таться каким-либо практическим способом «опусто­шить» заштрихованную область, уменьшить ее, на­сколько это возможно. Мы делаем это, максимально увеличивая по возможности число, масштаб и точность подтвержденных предсказаний. Чем больше их число и чем они точнее, тем меньше число возможных альтер­нативных отдельных объяснений, даже если это число по-прежнему остается в каком-то смысле бесконечным.

Более важно, что мы на деле не уделяем должного внимания самой логической возможности существо­вания альтернативных теорий, простому логическому

факту существования некоей заштрихованной области. Тулмин хорошо отметил этот момент: «Философы ино­гда утверждают, что конечное число эмпирических на­блюдений всегда можно объяснить в терминах бесчис­ленного множества гипотез. В основе этого замечания лежит простое наблюдение, согласно которому через всякое конечное множество точек можно провести бес­численное множество математических кривых. Если бы «объяснение» заключалось в одном только проведении кривых, эта доктрина имела бы некоторое влияние на практику научного исследования. На самом деле перед ученым стоит совсем другая проблема: его задача сос­тоит, как правило, в том, чтобы в интеллектуальной ситуации, предъявляющей ряд требований, приспособить некоторое новое открытие к унаследованным идеям, не создавая без нужды угроз интеллектуальным достиже­ниям своих предшественников. Это проблема совсем иного порядка сложности, чем простое проведение кри­вых. Здесь речь идет отнюдь не о выборе из бесчис­ленного множества имеющихся возможностей: может потребоваться гениальное озарение, чтобы вообразить хотя бы только одну такую возможность» (Toulmin [92, с. 113—115]).

Только когда имеются по-настоящему разработан­ные альтернативные объяснения, то есть когда кое-что известно о содержании заштрихованной области, только тогда встают вопросы об обоснованности теорий, пред­сказания которых подтверждены. Именно потому, что с теорией Ньютона не соперничала ни одна должным об­разом разработанная альтернативная теория, она в те­чение 200 лет рассматривалась как бесспорно истинная даже такими критически настроенными эпистемоло­гами, как Кант. Заштрихованная область была пуста в каком угодно практическом смысле. Однако факт по­следующего отказа от теории Ньютона в пользу теории Эйнштейна заставляет увидеть в Юмовом анализе науч­ной истины уместно поставленную проблему научной индукции.

В действительности положение еще сложнее. Когда такая теория, как теория Ньютона, вообще не находит себе хоть сколько-нибудь достойных конкурентов и ко­гда она с неподражаемым изяществом предсказывает великое множество явлений, мы, как правило, прощаем

ей кое-какие неверные предсказания. Так, как подчер­кивает Кун [60], во времена Ньютона были известны систематические ошибки в предсказаниях, например, от­носительно прецессии перигелия Меркурия, которые могли бы быть расценены как доказательство несостоя­тельности теории Ньютона, если бы в те времена суще­ствовала теория Эйнштейна. Более правдоподобной вы­глядит картина конкуренции между разработанной ра­нее и более успешно подкрепленной теориями при объ­яснении сравнения образов (Сampbell [23]).

Таким образом, единственный процесс, посредством которого может утверждаться научная теория, — это процесс «ограничения правдоподобных конкурентных гипотез». Поскольку эти гипотезы никогда нельзя пере­числить заранее и поскольку они обычно сугубо спе­цифичны и требуют своеобразных способов ограниче­ния, это последнее неизбежно представляет собой до­вольно-таки несовершенную и неубедительную про­цедуру. Однако логический анализ затруднений на нашем пути к научному знанию (от Юма до Поппера) убеждает нас в том, что это и есть самое большее, что мы можем сделать, что это и есть наш геркулесов, если не сизифов, труд.

Дата добавления: 2015-10-23