З. Объективные признаки аффекта и их установление в судебной практике

Поскольку в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, состояние аффекта выступает в качестве необходимого признака субъективной стороны, оно подлежит обязательному установлению в каждом конкретном случае совершения этих деяний. Еще Н. С. Таганцев в свое время указывал на необходимость доказывания аффекта по исследуемой категории уголовных

дел ¹⁷⁸. Роль своеобразных доказательств нали­чия аффекта выполняют, как известно, те объективные признаки, которые так или иначе обнаруживаются «физиономически» и проявляются в характерных особенностях аффективных действий.¹⁷⁹. Как отмечал, например, К. Ланге, «телесные, физиологические наружные проявления душевных движений представляют точку опоры и, вероятно, единственную для их научного иссле­дования...».¹⁸⁰ Специфический отпечаток «эффективности» отражается на всем поведении человека в этом состоянии, неизбежно сказывается на объективных признаках совершаемого деяния, чем обнаруживает себя как особое психическое состояние, предусмотренное ст.ст. 104, 110 УК РСФСР в качестве необходимого эле­мента состава преступления. «Важнее точно знать внешнее поведение человека,— говорил И. П. Павлов,— чем гадать о его внутреннем состоянии со всеми его комбинациями и колебаниями» ¹⁸¹. В этой связи можно сослаться на определение Судебной коллегии по уголов­ным делам Верховного Суда РСФСР по делу С., в ко­тором указывается на «поведение осужденного во время совершения преступления» как на свидетельство его аффективного состояния во время причинения тяжких телесных повреждений потерпевшему 3. ¹⁸²

Доказательством аффективного состояния виновного в момент совершения преступления может служить отсутствие успокоения, выражающееся в сильных, стремительных и порывистых, непрерывно продолжающихся, автоматизированных движениях, носящих выраженный характер и непосредственно связанных с намерением причинить какой-то физический вред потерпевшему.В этом состоянии виновный способен преодолеть значи­тельные препятствия к достижению преступной цели, хватает предметы, которые попадаются ему под руку, если таковых нет, пускает в ход руки и ноги, наносит множе­ство беспорядочных ударов в различные части тела, готов задушить «обидчика» «голыми руками» или в бес­сильной злобе кусает его. По данным проведенных нами статистических исследований, в 15% случаев соверше­ния рассматриваемых преступлений действия виновного были связаны с нанесением потерпевшему множества ударов и ранений, которые носили характер особой жестокости и являлись отражением его необычайно

сильного возбуждения и крайнего озлобления¹⁸³. Так, С., страстно любивший жену, услышав тяжкое оскорб­ление в свой адрес, стал пинать ее ногами с такой си­лой, что причинил ей смертельные повреждения, а затем, увидев, что она умирает, пытался оказать ей помощь, позвал врача ¹⁸⁴. В другом случае в ответ на оскорбле­ние и насилие жены К. нанес ей несколько ударов кула­ком с такой силой, что у потерпевшей произошел раз­рыв селезенки ¹⁸⁵. Показательно, что в качестве орудия или средства преступного посягательства, как правило, использовались предметы, специально не предназначен­ные для нанесения телесных повреждений, преимуще­ственно предметы бытового назначения, а именно: ножи (применялись в 35% случаев, из них: перочинный — в 18%, столовый — в 11%, сапожный — в 4%, консервный или монтерский — в 2%, шило — в 2% случаев); охотничье ружье — в 2% случаев, а также такие предметы, как топор, отвертка, гвоздодер, утюг, вилки, стаканы, гитара, скалка, камень, палка, галстук, брючный ремень и т. п. Причем в 30% случаев виновный держал в руках или носил с собой предмет, ставший орудием или сред­ством совершения преступления, в 42% —вытаскивал его из своей раны, вырывал из рук потерпевшего или брал то, что находилось рядом. Эти данные свидетель­ствуют о том, что способ посягательства и характер применяемых виновным орудий и средств совершения преступления являются обстоятельствами, характери­зующими психическое состояние виновного, выполняю­щими наряду с другими объективными признаками роль своеобразных доказательств аффекта.

Б. после освобождения из мест лишения свободы нигде не работал, пьянствовал и систематически вымо­гал у подростков деньги на водку, применяя насилие и угрозы. В день происшествия Б. вновь стал вымогать деньги у П., ударил его кулаком в живот. Угрожая расправой, Б. велел П. вынести деньги из дома, а сам остался у подъезда ожидать его возвращения. Не дождавшись П., он стал звонить и стучаться в его квартиру, а когда П. открыл ему дверь, зашел в коридор и продолжал требовать у П. деньги. Последний попы­тался выйти из квартиры, но Б. преградил ему дорогу и ударил кулаком в живот, угрожая применить нож, если тот не принесет деньги. П. прошел в квартиру, взял

там пятикилограммовую гантель и возвратившись в коридор, нанес Б. несколько сильных ударов по голове. Когда Б. свалился на пол, П. вынес из кухни столовый нож и ударил им в шею потерпевшего так, что нож сломался. Тогда П. вынес из комнаты складной нож, которым стал наносить Б. ножевые ранения, а затем поднял с пола детскую прыгалку и стал с ее помощью душить Б. Прыгалка порвалась, и он схватил потерпевшего за горло руками. Почувствовав, что Б. мертв, он оставил его ¹⁸⁶.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР правильно пришла к выводу, что действия П. должны быть квалифицированы по ст. 104 УК РСФСР. Непрекращающиеся угрозы и насилие со сто­роны Б. вызвали у П. состояние аффекта, под влиянием которого было совершено убийство потерпевшего. Это состояние обнаруживается: в аффективных действиях виновного, в их непрерывности и своеобразной «заряженности» на потерпевшего; в неудержимом желании любыми способами (бил, резал, душил) и средствами расправиться с ним (с применением гантели, столово­го и перочинного ножа, детской прыгалки и т. д.); во множестве ударов, ранений, других телесных повреж­дений, нанесенных с большой силой (нож сломался, прыгалка лопнула и т. п.); в неожиданно обнаружившейся жестокости, но свойственной ни характеру, ни возрасту П.

Если моменту преступного посягательства соответ­ствует состояние аффекта, то с моментом его окончания связано, как правило, наступление аффективной раз­рядки. Вид крови, тяжкие страдания, смерть потерпев­шего и другие драматические последствия совершенного в состоянии аффекта преступления оказывают сильное воздействие на психику виновного, резко уменьшая степень эмоциональною напряжения. В то же время, как отмечает П. П. Распопов, «во время взрыва возбуж­дения происходит крайне неэкономное расходование нервной энергии, поэтому нередко после аффекта на­блюдается своеобразное состояние оглушенности, упад­ка сил» ¹⁸⁷. Последнее важно в том плане, что пове­дение виновного непосредственно после аффективной разрядки может служить показателем «изживания аф­фекта» Послеаффективное состояние характеризуется

субъективным переживанием облегчения и раскаяния, усталостью и расслабленностью. В таких случаях лицо, совершившее аморальный поступок или преступление (в последнем случае особенно наглядно), испытывает сожаление, досаду, глубокое раскаяние, порой доходя­щее до отчаяния, или некоторое время находится в со­стоянии оцепенения и отрешенности. Правильно на наш взгляд, поступил Чебоксарский городской народный суд по делу П., указав в приговоре, как на одно из важных доказательств состояния аффекта виновного в момент совершения преступления, то, что «через несколько ми­нут, когда он овладел собой, очень сожалел о случив­шемся» ¹⁸⁸. По нашим данным, вскоре, после соверше­ния преступления, предусмотренного ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, преступник некоторое время пребывал в состоянии своеобразного оцепенения и отрешенности (19%) или под влиянием случившегося быстро перехо­дил от гнева к глубокому раскаянию, жалости к потер­певшему (30%), стремился ему помочь (26%), сообщал о случившемся в органы милиции (29%) или, не помня себя от страха и отчаяния, убегал с места происшествия (51 %5) и т. п. Как, например, заявила на предваритель­ном следствии Я., обвиняемая в убийстве своего извер­га-отца, после нанесенных ударов потерпевшему она «не помнила, где бросила топор, как выскочила из дома, как оказалась в другой деревне...» ¹⁸⁹

Все эти эмоционально-чувственные перемены в психическом состоянии виновного не только отражаются на его поведении, но и выражаются «физиономически» в тех физиологических наружных проявлениях, которые можно наблюдать и оценивать. На стадии «изживания аффекта», так же как и в состоянии «собственно аффек­та», оценка поведения виновного должна подкрепляться исследованием «физиономических» признаков, которые помогают установить испытываемое им в этот момент переживание и, следовательно, выполняют роль косвен­ных доказательств прошедшего эмоционального состояния. Поскольку в состоянии аффекта люди преимущест­венно совершают нетипичные, не свойственные им в обычном состоянии поступки, они воспринимают совер­шенное ими преступление необычайно болезненно. Слу­чившееся предстает перед ними неожиданно ярко, в об­наженном виде и своей трагичной безысходностью как

удар грома действует на просветленный мозг.«Зуев стоял бледный как полотно и повторял: «Что я сде­лал?!» — и вскоре, как бы очнувшись, побежал от ра­неного им Нефедова». Так вел себя виновный, судя по показаниям очевидца происшествия, после совершенного им в аффекте преступления ¹⁹⁰. Вместе с тем рецидиви­сты, люди с ярко выраженной антиобщественной уста­новкой, склонные к насилию, как средству разрешения конфликтов, менее всего склонны проявлять глубокое душевное раскаяние, испытывать глубокие страдания при виде того, что они совершили в состоянии аффекта. «Низкий моральный уровень показывает человек, склон­ный не к раскаянию, а к оправданию своего дурного по­ступка»,— пишет Н. Д. Левитов ¹⁹¹.

Таким образом, эмоции являются здесь доказательствами и психического состояния виновного, и его от­ношения к содеянному, давая возможность полнее ис­следовать личность преступника, мотивы и цели преступления.

К сожалению, практические работники следствия и суда не обращают должного внимания на выяснение ука­занных обстоятельств по делам данной категории. Не­редко вместо того, чтобы подробнее остановиться на выяснении «физиономических» признаков и особенностей поведения виновного, отразить в протоколах допроса участников происшествия какие-то детали, способствую­щие установлению его действительного психического со­стояния в момент совершения преступления, судьи, сле­дователи и работники дознания отделываются общими, мало что говорящими фразами. Вот, например, какими словами описал следователь психическое состояние ви­новного в протоколе допроса одного из свидетелей по делу Ю.: «По его (Ю.) виду я понял, что случилось что-то нехорошее» ¹⁹². Что же это был за «вид» у ви­новного, показавшийся необычным свидетелю, в прото­коле допроса не указывается. Столь же ограниченны бы­вают в деле сведения, характеризующие поведение ви­новного в момент совершения преступления и непосред­ственно после него. Если в протоколах допросов свиде­телей, обвиняемых и потерпевших, в протоколах судеб­ных заседаний еще можно встретить сведения о том, что виновный после причиненной ему обиды «чуть не задохнулся от возмущения», «побледнел и задрожал»,

«его всего трясло» и т. п. 193, то в итоговых документах (обвинительных заключениях следователя, приговорах и определениях суда) слабо, как правило, исследуются, а при наличии необходимых сведений не анализируются и не оцениваются в качестве доказательств аффективно­го состояния виновного не только внешние физиологические проявления, но и другие признаки этого состоя­ния. Не дается в этом плане и достаточно глубокой оцен­ки действиям виновного непосредственно после неправо­мерных действий потерпевшего на протяжении всей конфликтной ситуации. Отмеченные недостатки приводят к серьезным ошибкам в определении характера и степе­ни вины преступника, в установлении подлинных моти­вов совершенного преступления, в квалификации соде­янного, в решении вопросов соучастия в преступлении и др.

Хотелось бы отметить особую роль специальной экспертизы по рассматриваемой категории дел. Такой экс­пертизой может быть судебно-психологическая, но не судебно-психиатрическая, ибо «в отличие от психиатрии предмет психологии — здоровая психика»¹⁹⁴. В случаях обнаружения каких-то болезненных отклонений в психике обвиняемого, врожденных психических аномалий и т. п. целесообразно проводить комплексную психолого-психиатрическую экспертизу. Но и в этих случаях решающая роль в установлении физиологического аффек­та должна принадлежать экспертам психологам. Прове­дение судебно-психологической экспертизы не только целесообразно, но н необходимо. Усыновление аффекта в каждом отдельном случае является делом необычай­но сложным, требующим специальных познаний в пси­хологии и психофизиологии. Как правильно пишут В. Зимарин и И. Попов, «нередко трудно провести водо­раздел между эмоцией в узком смысле слова и аффек­том (например, между страхом и ужасом)»¹⁹⁵. Вместе с тем проведение такой экспертизы дисциплинирует ра­боту следователя и суда по выяснению обстоятельств, характеризующих состояние аффекта. Научно-обоснованное и объективно правильное заключение возможно только на базе тех материалов и тех сведений, которые установлены в процессе расследования и судебного разбирательства. Эти сведения во многом специфичны, но установление их по делам о преступлениях, предусмотренных

ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, абсолютно необходи­мо и по смыслу указанных статей обязательно, посколь­ку обязательно установление самого аффекта. Непосредственная диагностика аффекта невозможна, так как пос­ле себя он не оставляет видимых следов, которые были бы пригодны для исследования, поэтому отсутствие не­обходимых данных в материалах дела невосполнимо в процессе проведения судебно-психологической экспер­тизы. Заключение такойэкспертизы—- важная и дейст­венная помощь суду в установлении психического состоя­ния виновного в момент совершения преступления. Од­нако выраженное в нем мнение специалистов подлежит всесторонней судейской оценке на основе всех собранных по делу доказательств. Если этих доказательств собра­но недостаточно или их достоверность вызывает сомне­ние, правильность вывода суда относительно аффекта, а следовательно, и правильность квалификации содеянно­го виновным также не может не вызвать сомнения. Нельзя квалифицировать по указанным статьям умыш­ленное убийство, тяжкое или менее тяжкое телесное по­вреждение, пока не установлено, что оно было соверше­но виновным в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, вызванного неправомерными дей­ствиями потерпевшего, то есть в состоянии «оправдан­ного» аффекта.

Отграничение преступлений, совершаемых в состоянии аффекта, от смежных преступлений (ст.ст. 102—103, 108-109 и 105, 111 УК РСФСР)

А) Умышленное убийство, тяжкие или менее

Тяжкие телесные повреждения, совершаемые в состоянии аффекта, и одноименные преступления

без смягчающих обстоятельств (ст.ст. 102—103,

УК)

Отграничение преступлений, предусмотренных ст.ст. 104, 110 и 102—103, 108—109 УК РСФСР, представляет известные трудности, о чем свидетельствуют данные статистического исследования рассматриваемой катего­рии дел. Так, только в 26,2% случаев совершения умыш­ленных убийств, тяжких и менее тяжких телесных по­вреждений в состоянии аффекта преступнику было

предъявлено обвинение по ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, причем в 62,2%; случаев ошибочная квалификация содеянного, данная органом предварительного расследова­ния, была исправлена народным судом при вынесении приговора, а в 11,6% случаев (это составило 40% обжалованных или опротестованных приговоров!) подоб­ная ошибка, допущенная в приговоре, была исправлена вышестоящей судебной инстанцией.

Решающее значение в разграничении указанных составов имеет содержание субъективной стороны преступления, вернее те качественные изменения, которые вносит в него состояние «оправданного» аффекта, в особенности, в содержание и характер проявления побуждений и целей преступного поведения в этом состоянии. В преступлениях, предусмотренных ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, мотив не носит особо низменного характе­ра, который в той или иной мере отличает преступле­ния, предусмотренные ст.ст. 102—103, 108—109 УК РСФСР. В связи с этим умышленное убийство, со­вершенное по мотивам, указанным в пп. «а», «б», «в», «е», «к» ст. 102 УК РСФСР, безусловно, не может ква­лифицироваться по ст. 104 УК РСФСР ¹⁹⁶, а умышленное тяжкое или менее тяжкое телесное повреждение, соот­ветственно,—по ст. 110 УК РСФСР.

Ст.ст. 104, ПО УК РСФСР содержат «специальный состав» умышленного убийства, тяжкого или менее тяж­кого телесного повреждения, где состояние аффекта, вызванное извинительными обстоятельствами, как кон­структивный элемент состава преступления, является единственным основанием, позволяющим отграничить его от аналогичных составов преступлений, предусмот­ренных ст.ст. 102—103; 108—109 УК РСФСР. Причем в рассматриваемых нормах формулируется лишь основ­ной состав преступления со смягчающими обстоятель­ствами и не выделяются его квалифицированные виды. Отягчающие обстоятельства, указанные в ст. 102 и ч. 2 ст.ст. 108, 109 УК РСФСР, не препятствуют квалифика­ции соответствующих убийств и телесных повреждений по ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, поскольку не противоречат смыслу этих норм уголовного закона и объясняются осо­бенностями преступного поведения в состоянии аффек­та. Представляется, что отмеченные соображения лежат в основе решения вопроса об ответственности за

умышленное убийство в состоянии аффекта, которое да­ется в пп. 9 и 17 постановления Пленума Верховного Су­да СССР от 27 июня 1975 г. «О судебной практике по делам об умышленном убийстве» ¹⁹⁷. Последним, как из­вестно, рекомендуется квалифицировать такие деяния по ст. 104 УК РСФСР, хотя бы они были совершены при обстоятельствах, указанных в пп. «г», «д», «ж», «з», «и», «л» ст. 102 УК РСФСР.

Определяя перечень обстоятельств, отягчающих умышленное убийство, тяжкое или менее тяжкое телес­ное повреждение, законодатель имел в виду повышен­ную общественную опасность этих преступлений и лич­ности преступника в зависимости от способа, послед­ствий, обстановки совершения преступления, специаль­ного или особо опасного рецидива и др., а также воз­можности, степени осознания и восприятия виновным указанных обстоятельств, их влияния на противоправ­ное поведение.

По смыслу закона для квалификации убийства по п. «г» ст. 102 УК РСФСР необходимо установить, что виновный сознавал характер своих действий, их особую жестокость и желал совершить убийство именно таким способом. Следовательно, признак особой жестокости законом связывается не только со способом убийства, но и с другими обстоятельствами, свидетельствующими о проявлении виновным особой жестокости ¹⁹⁸. В преступлениях, совершаемых в состоянии аффекта, способ посягательства является прежде всею обстоятельством, характеризующим эмоциональное состояние преступ­ника, поэтому наличие только объективных признаков «особой жестокости», «мучения или истязания» при со­вершении умышленного убийства, тяжкого или менее тяжкого телесного повреждения в состоянии аффекта не исключает ответственности по ст.ст. 104 или 110 УК РСФСР. Так, в частности, решается вопрос относи­тельно «особой жестокости» как конструктивного при­знака особо опасного убийства, предусмотренного п. «г» ст. 102 УК РСФСР. Подобным же образом, очевид­но, должен решаться вопрос применительно к сходным с ним признакам квалифицированных видов тяжкого или менее тяжкого телесного повреждения — «мучения» и «истязания», поскольку «особо жестокими» призна­ются действия, заведомо для виновного причиняющие

особые мучения или страдания путем пыток, истязания, нанесения большого количества ран потерпевшему, осо­бые страдания близким потерпевшему лицам, присут­ствующим на месте преступления, т. п. Преступное пове­дение в состоянии аффекта лишено продуманной жесто­кости. Аффективные действия стремительны и энергичны и таят в себе огромную разрушительную силу, которая так ярко проявляется в насильственных действиях, ли­шенных значительной доли целесообразности: в нанесе­нии потерпевшему множества необычно сильных и необъ­яснимо жестоких ударов и ранений, сопровождающихся переломами челюсти, ребер, черепа, рук и ног, откусыванием носа, ушей и др. Хотя в объективном плане нанесение тяжких или менее тяжких телесных повреждений в состоянии «оправданного» аффекта может выглядеть как мучение или истязание, это обстоятельство не исключает квалификации содеянного по ст. 110 УК РСФСР. Правильно, на наш взгляд, поступил прези­диум Ростовского областного суда, указавший в поста­новлении по делу П. и К., что «нанесение множества резаных ран К. свидетельствует о состоянии аффекта, возникшем вследствие проявленного в отношении П. и ею беременной жены насилия со стороны К.»¹⁹⁹.

При квалификации преступления по п. «д» ст. 102 УК РСФСР необходимо установить, что виновный, осуществляя умысел па убийство определенного лица, сознавал, что применяет такой способ причинения смерти, который заведомо опасен для жизни других лю­дей ²⁰⁰. Объективно опасные для жизни многих людей поступки лица, захваченного своими переживаниями, не всегда могут восприниматься в качестве таковых. Для преступника, действующего в состоянии аффекта, харак­терно известное «пренебрежением правилами предосто­рожности, отсутствие расчетливости и дальновидности. Это состояние «понуждает» действовать без промедле­ния, непрерывно, не считаясь с местом и временем, ок­ружающими людьми и другими обстоятельствами конф­ликтной ситуации, как бы отвлекаясь от них. С учетом указанных соображений и необходимо производить оценку действий виновного лица, находящегося в аф­фективном состоянии и использующего общественно опасные средства причинения вреда потерпевшему.

Аналогичные соображения можно привести в обоснование квалификации по ст. 104 УК РСФСР случаев совершения убийства заведомо беременной женщины в состоянии аффекта, вызванного неправомерными дей­ствиями потерпевшего. Пункт «ж» ст. 102 УК РСФСР предполагает, как известно, заведомость знания о бере­менности потерепевшей. Причем об этом важно знать не вообще, а сознавать в данный момент, т. е. непо­средственно во время совершения убийства, чего в со­стоянии аффекта как раз и не наблюдается. Так, У. со­вершил покушение на убийство своей беременной жены в состоянии аффекта, вызванного тяжким оскорблением со стороны потерпевшей. Хотя виновный знал о ее бе­ременности, но сужение сферы сознания и памяти под влиянием аффекта, захваченность переживаниями, сосредоточенность психической деятельности вокруг един­ственной актуальной для него в этот момент задачи — найти подходящий выход своему негодованию в ответ на несправедливо причиненную обиду—сковывали его воз­можности по воспроизведению и поддержанию в памяти более отвлеченных деталей, в том числе и факта бере­менности жены. Правильно поступил суд, квалифициро­вавший действия У. по ст.ст. 15 и 104 УК РСФСР ²⁰¹.

Отрицательные качества виновного лица, проявившиеся в самом преступлении и присущие ему вообще как личности с особо отрицательными наклонностями и антиобщественными установками, играют важную роль в установлении отягчающих обстоятельств, предусмот­ренных пп. «з», «и», «л» ст. 102 УК РСФСР. Однако об­щественную опасность преступления, совершаемого в стоявши аффекта, определяют не столько особые свойст­ва личности преступника, сколько особые условия и особенности его совершения. Реакция виновного на не­правильное поведение потерпевшего cугубo ситуативная, в целом нетипичная для него и потому, как правило, не выражающая ничего особо опасного в его личности. Существенно влияя на характер и степень вины лица, совершившего умышленное убийство, состояние «оправданного» аффекта непременно должно отразиться на смягчении ответственности за содеянное в этом состоя­нии. В пункте «и» ст. 102 УК РСФСР законодатель го­ворит о невозможности признания повторного убийства отягчающим обстоятельством, если ранее лицом было

совершено убийство, предусмотренное ст.ст. 104 и 105 УК. Аналогичный вывод можно сделать, по-видимому, и в тех случаях, когда в состоянии аффекта совершается последнее убийство. Как показывает изучение дел указанной категории, 3,7% преступлений, квалифицированных по ст. 104 или ст.ст. 15 и 104 УК РСФСР, были совершены лицами, ранее уже судимыми за умышленное убийство. Это позволяет в какой-то мере определить подход законодателя к разграничению умышленных убийств, предусмотренных ст. 104 и пп. «з» и «л» ст. 102 УК РСФСР.

Убийство двух или более лиц не может квалифици­роваться как совершенное при отягчающих обстоятель­ствах, если виновный находился в состоянии аффекта, вызванного насилием, тяжким оскорблением или иными противозаконными действиями потерпевшего. Судебная практика в основном следует этой позиции. По нашим данным, 10,7% от общего числа преступлений, квалифицированных по ст. 104 (ст.ст. 15 и 104) УК РСФСР, бы­ли связаны с убийством (покушением на убийство) двух лиц одновременно в состоянии аффекта. Из смысла п. «з» ст. 102 УК РСФСР вытекает, что закон признает отягчающим обстоятельством убийство двух и более лиц при отсутствии смягчающих обстоятельств, указанных в ст.ст. 104 и 105 УК РСФСР²⁰².

По ст.ст. 104, 110 УК РСФСР следует квалифициро­вать и те случаи умышленных убийств, тяжких или ме­нее тяжких телесных повреждений в состоянии аффекта, которые совершаются особо опасными рецидивистами. Этот вопрос нашел правильное разрешение в п. 17 упомянутого постановления Пленума Верховного Суда СССР применительно к п. «л» ст. 102 УК РСФСР²⁰³. Таким же образом он должен решаться и в отношении умышленных тяжких или менее тяжких телесных повре­ждений, причиняемых особо опасным рецидивистом в состоянии аффекта. Вместе с тем случаи «самовзвинчи­вания», ничтожный повод и низменный мотив посягатель­ства на жизнь и здоровье потерпевшего могут свидетель­ствовать об отрицательном влиянии личных качеств ви­новного, способных сыграть решающую роль как в воз­никновении сильного душевного волнения, так и в совершении преступления. Такие действия, конечно, не могут рассматриваться как совершенные при смягчающих

обстоятельствах и квалифицироваться по ст.ст. 104, 110 УК РСФСР. К лицу, для которого насилие над лич­ностью или иное деяние является чем-то рядовым и чуть ли не «обычным делом», в каждом отдельном случае необходим особо внимательный подход при оценке его преступного поведения, хотя бы и вызванного непра­вильными действиями потерпевшего.

«Смерть потерпевшего» как последствие, указанное в ч. 2 ст. 108 УК РСФСР в качестве квалифицирующего признака, следует рассматривать как отягчающее ответственность обстоятельство (п. 4 ст. 39 УК РСФСР) в рамках ст. 110 УК РСФСР, если она наступила в результате умышленного тяжкого телесного повреждения, причиненного в состоянии аффекта. Содеянное полностью охватывается ст. 110 УК. РСФСР, санкция которой позволяет всесторонне учитывать в указанных пре­делах различные отягчающие и смягчающие обстоятельства, не учтенные законодателем при конструиро­вании данного, состава преступления. Нельзя согласиться с теми криминалистами, которые предлагают квалифи­цировать подобные случаи умышленного причинения тяжких телесных повреждений по ч. 2 ст. 108 УК РСФСР или по совокупности ст.ст. 110 и 106 УК РСФСР.

Умышленное тяжкое телесное повреждение, повлек­шее смерть потерпевшего, всегда более тяжкое, чем аналогичное преступление, совершенное в состоянии аффекта. Очевидно, что и степень общественной опасности последствий причинения таких повреждений в первом случае гораздо выше, чем во втором. В то же время общественная опасность убийства в принципе выше общественной опасности тяжких телесных повреждений, хотя бы и повлекших смерть потерпевшего. Однако, если по­следнее, совершенное в состоянии аффекта, квалифицировать по ч. 2 ст. 103 УК РСФСР, создается возможность назначить наказание виновному до 12 лет лишения сво­боды, тогда как умышленное убийство, совершенное в этом состоянии, наказывается лишением свободы на срок не более 5 лет. Получается, что убийца оказывается в более выгодном положении, чем лицо, причинившее тяж­кие телесные повреждения.

Из конструкции ст. 108 УК РСФСР видно, что законодатель рассматривает «смерть потерпевшего», а также другие обстоятельства, указанные в ч. 2 данной статьи,

как признаки квалифицированных видов умышленного причинения тяжких телесных повреждений, а не как конструктивные элементы самостоятельных составов преступлений. Пока дело обстоит таким образом, вся­кое причинение умышленных тяжких телесных повреждений, будьте в состоянии аффекта или при превышении пределов необходимой обороны, требует квалификации только по ст. 110 или ст. 111 УК РСФСР.

Умышленное причинение тяжких телесных повреждений, повлекшее смерть потерпевшего, характеризуется «смешанной» формой вины. Наличие аффекта не дает ос­нований искусственно разрывать единый психический процесс, выражающий внутреннюю сторону такого по­ведения преступника. Смерть потерпевшего выступает здесь в качестве побочного результата преступной дея­тельности (умышленного причинения тяжких телесных повреждений), будучи причинно и виновно (в форме неосторожности) с ней связанной. В теории уголовного права и судебной практике уже выработался определен­ный подход при определении ответственности за совер­шение преступления со «смешанной» формой вины, и, думается, нет оснований иначе подходить к оценке умышленных тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего, только потому, что они совершаются в состоянии аффекта или при превышении преде­лов необходимой обороны. Речь может идти только о едином преступлении, предусмотренном специальной нормой (ст. 110 или ст. 111 УК РСФСР), но никак не о совокупности преступлений, предусмотренных ст.ст. 110 и 106 или, соответственно, ст.ст. 111 и 106 УК РСФСР. В этой связи нельзя не согласиться с пози­цией Судебной коллегии по уголовным делам Верховно­го Суда РСФСР по делу К., который причинил умыш­ленные тяжкие телесные повреждения, повлекшие смерть потерпевшего, при превышении пределов необхо­димой обороны. Хотя ст. 111, как и ст. 110 УК РСФСР, специально не рассматривает подобные случаи, Судебная коллегия вполне обоснованно указала, что «дей­ствия К., независимо от того, что они повлекли за собой смерть потерпевшего, подлежат квалификации по ст. 111 УК РСФСР» ²⁰⁴.

Судебная практика в основном правильно подходит к решению данного вопроса. Например, по нашим данным,

около 10% умышленных тяжких телесных повреждений, квалифицированных по ст. 110 УК РСФСР, сопровождались смертью потерпевшего. Однако, целесообразнее было бы дополнить ст. 110 УК РСФСР (а заодно и ст. 111 УК РСФСР) таким квалифицированным видом умышленных тяжких телесных повреждений, которые повлекли смерть потерпевшего, дифференцировать вну­три этой статьи (отдельными частями, пунктами) ответственность за причинение различных по тяжести телес­ных повреждений и включить в нее норму, предусматри­вающую ответственность за легкие телесные поврежде­ния, причиняемые в состоянии аффекта ²⁰⁵. Предлагае­мое совершенствование уголовного закона исключило бы многие затруднения, возникающие в практике применения рассматриваемых правовых норм, обеспечило бы большее единообразие правоприменительной деятель­ности судов и органов расследования по данной кате­гории дел.

Настоящая редакция ст. 110 УК РСФСР недостаточ­но четко дифференцирует ответственность в зависимости от характера причиняемых телесных повреждений и их тяжести, хотя очевидно, что степень общественной опасности тяжких и менее тяжких телесных повреждений не может быть одинакова. При определении пределов уголовной ответственности и наказания необходимо во всех без исключения случаях учитывать в рамках ст. 110 УК РСФСР тяжесть причиняемых в состоянии аффекта телесных повреждении (как отягчающее или смягчаю­щее обстоятельство), а значит, и все те признаки, ко­торые характеризуют указанные виды телесных повреждений. Приходится с сожалением констатировать, что отмеченное правило нередко (по нашим данным, в 72,2% случаев) нарушается судами. Характерным этому примером может служить дело С., обвинявшегося в том, что он в состоянии аффекта, вызванного насилием К., откусил ему левое крыло и кончик носа, причинив потерпевшему менее тяжкие телесные повреждения, носящие, по заключению экспертов, характер «неизгладимости». Народный суд, даже не обсудив вопрос о том, можно ли признать эти повреждения тяжкими по при­знаку «неизгладимого обезображения лица», указал в приговоре, что К. причинены «менее тяжкие телесные

повреждений, повлекшие неизгладимое обезображение лица». Как правильно отметил президиум областного су­да, диспозиция ст. 110 УК РСФСР предусматривает ответственность за все наступившие последствия, указанные в ч. 1 ст.ст. 108, 109 УК РСФСР, в том числе и за неизгладимое обезображение лица, поскольку последнее, согласно закону, является признаком тяжкого телесно­го повреждения ²⁰⁶. Игнорирование этого обстоятельства привело к неверной правовой оценке народным судом совершенною преступления, а следовательно, и к назначению не соответствующего содеянному наказания, что повлекло отмену неправосудного приговора.

В тех же случаях, когда суды учитывают «тяжесть последствий» преступных действий виновного в рамках ст. 110 УК РСФСР, они вкладывают в это понятие да­леко не одинаковый смысл. Под «тяжкими последствия­ми» нередко понимается и тяжесть телесных повреж­дений, и стойкая утрата трудоспособности, как признак тяжкого или менее тяжкого телесного повреждения, и смерть потерпевшего, и некоторые обстоятельства се­мейного либо личного характера, касающиеся потер­певшего. Несостоятельность такого подхода, позволяю­щего соединить в одном понятии весьма разные по сво­ей юридической природе и значительности обстоятель­ства, очевидна. В то же время это — свидетельство не­допонимания сути вопроса определенной частью прак­тических работников.

До сих пор, например, серьезные затруднения возникают при определении юридической природы умышленных легких телесных повреждений, причиняемых в состоянии аффекта. Расхождения по этому вопросу в юридической литературе осложняют эти затруднения. Мы полностью разделяем позицию тех авторов, которые считают, что причинение указанных повреждений влечет за собой уголовную ответственность по ст. 112 УК РСФСР с учетом аффекта как смягчающего обстоятельства²⁰⁷. Степень общественной опасности умышленных легких телесных повреждений, причиненных в состоянии силь­ного душевного волнения, вызванного неправомерными действиями потерпевшего, незначительна по сравнению с аналогичными деяниями, совершаемыми в обычном расположении духа. Но самочинная расправа, стремле­ние лица своими средствами «наказать» обидчика таит

в себе значительную общественную опасность. Посколь­ку умысел на совершение преступления в состоянии аф­фекта, как правило, неконкретизирован, трудно предска­зать, чем иной раз закончится и до чего может дойти это противозаконное и самоуправное стремление лица. Первоначальное решение виновного причинить сравнительно небольшой вред здоровью потерпевшего может претерпеть существенные изменения в зависимости от отношения потерпевшего к насильственным действиям виновного, противодействия этому насилию, его интенсивности, применяемых орудий и других обстоятельств конкретного случая. То, что действия виновного вы­званы неправомерным поведением самого потерпевше­го, не делает их безопасными для общества, как полага­ют некоторые криминалисты²⁰⁸. Насилие, которое не составляет признаков необходимой обороны, влечет ответственность по соответствующим статьям уголовно­го закона, а степень его общественной опасности, во­просы наказуемости за содеянное в состоянии аффекта рассматриваются и оцениваются судом конкретно в каждом случае с учетом тяжести причиняемых телесных повреждений и других обстоятельств дела. Следует согласиться с мнением Президиума Верховного Суда РСФСР, указавшего в постановлении по делу Ч., что «причинение умышленного легкого телесного поврежде­ния под влиянием внезапно возникшего сильного ду­шевного волнения, вызванного неправомерными дей­ствиями потерпевшего, не освобождает виновного от уго­ловной ответственности, а является лишь обстоятель­ством, смягчающим ответственность» ²⁰⁹.

б) Разграничение преступлений, совершаемых
в состоянии аффекта и при превышении пределов
необходимой обороны (ст.ст. 104, 110 и 105, 111
УК РСФСР)

Вопросы разграничения умышленных убийств, тяж­ких или менее тяжких телесных повреждений, совер­шаемых в состоянии аффекта и при превышении преде­лов необходимой обороны, вызывают еще более серьез­ные затруднения в судебной практике, чем рассматривавшиеся до этого вопросы разграничения преступлений, предусмотренных ст.ст. 104, 110 и 102—103, 108—109

УК РСФСР. К сожалению, суды не всегда обращают должное внимание на эти вопросы. Так, по нашим дан­ным, из 57% дел о преступлениях, предусмотренных ст.ст. 104, 110 УК. РСФСР, в которых содержались от­дельные признаки превышения пределов необходимой обороны, лишь по 3% из них дана определенная оценка действиям виновного и потерпевшего в плане разграни­чения указанных преступлений. Такое отношение судеб­ных органов к рассматриваемым вопросам нельзя при­знать правильным. Думается, что во всех подобных слу­чаях, вызывающих сомнения в квалификации действий виновного по ст.ст. 104, 110 или 105, 111 УК РСФСР, следует выяснять, нет ли оснований для привлечения его к ответственности за преступление, совершенное при превышении пределов необходимой обороны. Недопусти­мо положение, как справедливо замечает И. С. Тишкевич, когда «по ст.ст. 104 110 УК РСФСР осуждаются лица, которые должны нести ответственность за менее опасное преступление — превышение пределов необхо­димой обороны» ²¹⁰.

В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 4 декабря 1969 года «О практике применения судами законодательства о необходимой обороне» (п. 8) разграничение рассматриваемых составов рекомендуется про­водить главным образом по цели совершения действий и признаку сильного душевного волнения (аффекта) ²¹¹.

Нередко так называемый «эксцесс обороны» допус­кается лицами, находящимися в состоянии аффекта, вызванного нападением. Насилие, опасное для жизни и здоровья обороняющегося, а в некоторых случаях и посягательство на государственные и общественные ин­тересы или интересы другого лица, способно вызвать со­стояние аффекта и привести к превышению пределов необходимой обороны. Иногда, как ранее отмечалось, аффект служит обстоятельством, исключающим уголов­ную ответственность при превышении пределов необхо­димой обороны, а в остальных случаях — это факультативный признак субъективной стороны преступления, а не обязательный и конструктивный, как в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 104, 110 УК РСФСР. В этой связи нельзя согласиться как с позицией В. И. Ткаченко, который считает, что состояние аффекта «несвойственно преступлениям, предусмотренным ст.ст. 105, 111

УК РСФСР»²¹², так и с позицией В. И. Ляпунова, по мнению которого именно благодаря наличию аффекта законодатель определил сравнительно мягкое наказание за убийство с превышением пределов необходимой обороны²¹³. Большинство советских криминалистов отвергают эти две крайние позиции, как не соответствующие юридической природе указанных преступлений и психологии преступного поведения в экстремальных условиях обороны, придерживаясь той точки зрения, что при пре­вышении пределов необходимой обороны виновный дей­ствует обычно под влиянием аффекта ²¹⁴.

Насилие со стороны потерпевшего — наиболее распространенный повод, умышленных убийств, тяжких или менее тяжких телесных повреждений, совершаемых в со­стоянии аффекта, а в преступлениях, связанных с превышением пределов необходимой обороны, оно выступает в качестве обязательного условия. Поэтому тща­тельная и глубокая оценка этого насилия играет важ­ную, если не основную, роль в установлении истинных целей ответных действий виновного. Насилие как повод преступления, совершаемого в состоянии аффекта, и как обстоятельство, создающее состояние обороны, сущест­венно отличается по своему характеру, направленности и степени интенсивности. Если в первом случае, приме­няя насилие, потерпевший стремится, как правило, уяз­вить самолюбие виновного, унизить его достоинство, оби­деть, оскорбить ударом, пощечиной, то во втором он при­меняет насилие, которое по своему характеру и степени интенсивности может рассматриваться как нападение. Соответственно этому, причинение физическою вреда по­терпевшему составляет цель ответных действий виновного в состоянии аффекта, которые хотя и носят вы­нужденный характер, но не являются необходимым и единственным выходом из сложившейся ситуации, в то время как насилие со стороны обороняющегося пресле­дует цель защиты охраняемых законом личных и обще­ственных интересов, а причинение вреда нападающему является лишь средством, способным обеспечить такую защиту. Как указывается, например, в определе­нии Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Татарской АССР по делу Д., действия виновного нельзя квалифицировать по ст. 111 УК РСФСР, «по­скольку Д. нанес удар потерпевшему в ответ на его

оскорбление — удар по лицу, а не в порядке необходимой самообороны» ²¹⁵.

Насилие потерпевшего — это непосредственный повод преступлений, предусмотренных ст.ст. 104, 110 УК РСФСР, извинительное обстоятельство, с которым тесно связано возникновение «оправданного» аффекта ви­новного. В объективном плане такое насилие выглядит как «провокация» преступления. Совершение рассматри­ваемых преступлений — результат фактически учинен­ного и уже оконченного насилия.

Насилие в смысле ст.ст,. 105, 111 УК РСФСР поро­ждает состояние необходимой обороны. Совершение этих преступлений всегда связано с продолжаемым насилием потерпевшего. Причем состояние необходимой обороны возможно не только тогда, когда нападающий замахивается, наносит удары, продолжает избиение или иное насилие, но и в случаях возникновения и сохране­ния реальной опасности непосредственного нападения. В качестве примера можно привести дело П., который выстрелом из ружья убил своего сына в тот момент, когда последний, выбив топором окно дома, где, запер­шись от него, сидел отец, кинул в помещение топор, а затем, угрожая физической расправой, полез туда сам. Правильно, по нашему мнению, поступил суд, признав данное преступление совершенным при превышении пределов необходимой обороны²¹⁶.

Поскольку такие действия, как подыскание орудия нападения на месте происшествия (например, выламы­вание планки от забора, поднятие камня или палки с земли, вытаскивание ножа из кармана), преследование лица с целью расправы, преодоление с той же целью каких-то серьезных препятствий к намеченному объекту посягательства, ставят лицо в явную и неотвратимую опасность, они вызывают необходимость применять от­ветные защитные действия. Превышение пределов не­обходимой обороны состоит не в «преждевременности» или «несвоевременности» защиты, а в несоответствии защиты характеру и опасности посягательства. При от­сутствии в данный момент фактического насилия к обо­роняющемуся предъявляются повышенные требования, в частности в выборе средств и способов защиты, наиболее соответствующих характеру и опасности посягательства.

Известно, что не всякое агрессивное поведение потерпевшего можно рассматривать как начавшееся нападе­ние. Нельзя, например, признать таковым простое учинение ссоры, угрозу убийством или физической расправой и т. п., если непосредственно в данной конфликтной ситуации потерпевший не предпринимает каких-либо действий во исполнение этой угрозы, не имитирует при­менение насилия и не создает, таким образом, своим поведением реальной необходимости применения неот­ложных мер защиты. Как отмечается в определении Во­енной коллегии Верховного Суда СССР по делу С., от­сутствие нападения исключает необходимую оборону ²¹⁷.

В судебной практике встречаются примеры, свидетельствующие о том, что продолжаемое насилие не рас­сматривается как нападение, поскольку жизни или здоровью обороняющегося не угрожает непосредственная опасность, а существует лишь опасность быть избитым. Сторонники этой позиции видят основной критерий отграничения преступлений, совершенных в состоянии аффекта, от преступлений, учиненных с превышением пределов необходимой обороны, в «самой опасности посягательства» ²¹⁸. Однако опасность посягательства определяет в основном пределы правомерной защиты: чем оно опаснее, тем обоснованнее необходимость избрания более эффективных, а потому и более опасных средств защиты от нападения.

Состояние необходимой обороны чаще всего возника­ет в результате насилия, заведомо опасного для жизни и здоровья лица, подвергшегося нападению. В месте с тем в иных случаях такое насилие может выступать в качестве непосредственного повода преступлений, пре­дусмотренных ст.ст. 104, 110 УК РСФСР. По получен­ным нами данным, в качества повода указанных пре­ступлений сравнительно чаще выступали легкие теле­сные повреждения либо побои, а в остальном — это ме­нее тяжкие и тяжкие телесные повреждения, изнасило­вание, покушение на убийство и др. Следовательно, опас­ность посягательства, его сравнительная тяжесть не имеют решающего значения при характеристике насилия как условия правомерности обороны. Основным призна­ком насилия при нападении, как отмечалось, является его продолжаемый характер.

Пленум Верховного Суда СССР действия С., кото­рый совершил убийство и причинил телесные поврежде­ния потерпевшим, когда для него возникла опасность быть избитым, хотя реальная угроза для его жизни отсутствовала, признал совершенными при превышении пределов необходимой обороны. Своими действиями, как отметил Пленум, С. превысил пределы необходимой обороны и должен нести ответственность по ст.ст. 105, 111 УК РСФСР²¹⁹.

Как продолжаемое насилие (нападение) следует рассматривать те случаи, когда посягательство только приостановлено нападающим с тем, чтобы, скажем, собрать­ся с силами, приискать или приспособить орудия, из­брать другой вариант для его продолжения. Так, Т., находясь в нетрезвом состоянии, учинил скандал с женой, ударил кулаком по лицу сына, который заступился за мать, угрожал их убить, а дом сжечь. Затем он напал на сына и избивал его, пока не вмешалась жена, кото­рая свалила Т. на пол и, угрожая ножом, потребовала, чтобы он ушел из дома. Как только Т. поднялся, он тут же вновь набросился на сына, продолжал наносить ему удары. Тогда жена схватила концы шарфа, который был на муже, и стала стягивать их на шее. От удушья Т. упал на пол и умер. Народный суд квалифицировал это деяние по ст. 105 УК РСФСР как совершенное при пре­вышении пределов необходимой обороны, отметив одно­временно, что в момент совершения преступления ви­новная находилась в состоянии аффекта ²²⁰.

Если виновный совершил убийство, причинил тяжкое или менее тяжкое телесное повреждение после того, как нападение окончилось, и это обстоятельство отчетливо им воспринималось, содеянное в состоянии аффекта сле­дует квалифицировать по ст.ст. 104, 110 УК РСФСР²²¹.

Нередко случается так, что преступление, начавше­еся в состоянии необходимой обороны (или с ее превы­шением) перерастает в преступление в состоянии аф­фекта и требует квалификации по ст.ст. 104, 110 УК РСФСР. По нашим данным, в 10% случаев дей­ствия виновного начинались в условиях необходимой обороны, а оканчивались после прекращения нападения (например, в результате беспомощного состояния на­падающего, его отказа от продолжения активных дей­ствий). Представляется неверным привлечение к уголовной

ответственности по ст. 105 УК РСФСР К., кото­рый, не встречая сопротивления со стороны тяжело ра­ненного им С., до этого напавшего на него с ножом, вы­тащил из его раны нож и нанес им смертельный удар в область сердца ²²².

Поскольку по обстоятельствам происшествия не всег­да представляется возможным определить момент окон­чания нападения из-за аффективного состояния обороняющегося, необходимо учитывать не только данные объ­ективного порядка, свидетельствующие о прекращении нападения, но и субъективное восприятие последним та­кого рода данных. Если конкретная обстановка проис­шествия не свидетельствует со всей очевидностью об окончании нападения, то вызванное им аффективное со­стояние может не позволить обороняющемуся в полной мере оценить сложившуюся ситуацию. Как сказано в по­становлении Президиума Верховного Суда РСФСР по делу С., «конкретная обстановка происшествия и субъ­ективное состояние С. не дают оснований для вывода, что он нанес повреждение В., заведомо зная, что напа­дение окончено и ему не угрожает никакая опасность. То обстоятельство, что С. причинил В. повреждения пос­ле того, как отобрал у него орудие нападения, явля­ется превышением пределов необходимой обороны» ²²³.

Вместе с тем возможны и такие случаи, когда действия виновного внешне сохраняют признаки необходимой обороны (с превышением ее пределов), но совер­шенные из мести за предыдущую обиду после окончания аффекта, не могут быть квалифицированы по ст.ст. 105, 111 или 104, 110 УК РСФСР. Так, Н., будучи в нетрез­вом состоянии, сидел на уличной скамейке вблизи сво­его дома вместе с незнакомыми парнями. Когда к сидящим подошла юная пара, парни предложили Н. уступить им свое место. Однако он не послушался, и его столкнули со скамьи, а затем избили. Н. побежал до­мой, взял там нож и, сообщив жене, что выйдет подрать­ся, возвратился назад, остановившись на виду у сидя­щих на скамейке парней. Последние стали вскоре рас­ходиться, а один из них, Б., подошел к Н. и замахнулся на него рукой, после чего получил тяжелое ранение в живот, от которого скончался ²²⁴. Действия Н. квалифи­цированы судом по ч. 2 ст. 108 УК РСФСР, с чем, ду­мается, надо согласиться, В данной ситуации преступное

поведение виновного было достаточно обдуманным и расчетливым, так как после его избиения прошло значительное время, достаточное для успокоения, что подтверждается и его действиями незадолго перед совершением преступления. По существу Н. «спровоцировал» нападение. Взяв нож, чтобы «подраться», а точнее — учинить расправу над своими «обидчиками», он ждал лишь удобного для этого момента, все время оставаясь на виду у агрессивно настроенных парней. Еще до того, как Б. подошел и замахнулся на Н. рукой, он был «при­говорен» последним, и тот не преминул воспользоваться удобным случаем для исполнения своего «приговора». Таким образом, действия потерпевшего не были тем ре­шающим условием, которое могло бы вызвать необхо­димость защиты, а послужили поводом для осуществле­ния заранее обдуманного преступного намерения винов­ного. При таких обстоятельствах содеянное виновным не может квалифицироваться по ст.ст. 110, 111 УК. РСФСР. Н. совершил преступление по мотиву мести, а месть не свойственна преступлениям, совершаемым при превыше­нии пределов необходимой обороны, и не может высту­пать в качестве основного побуждения в преступлениях, совершаемых в состоянии аффекта.

Преступление, совершенное с превышением пределов необходимой обороны, всегда имеет более извинитель­ный мотив, чем даже аналогичное деяние, совершенное только в состоянии аффекта, но при отсутствии призна­ков необходимой обороны. В первом случае в содержа­ние мотива преступления входят такие побуждения, как сознание морального долга, жалость и сочувствие жерт­ве нападения, чувство самосохранения и т. п., наряду с чувством обиды, чести и оскорбленного достоинства, которые входят обычно в структуру мотива преступле­ния, совершаемого в состоянии аффекта. Имея в целом более извинительный по характеру мотив и более оправ­данную, общественно полезную цель, умышленное убий­ство, тяжкое или менее тяжкое телесное повреждение, совершенные при превышении пределов необходимой обороны, являются сравнительно менее тяжкими пре­ступлениями и потому сравнительно менее наказуемы.

Глава III

Дата добавления: 2015-10-23