Знанецкий Ф. Функция социологии как науки о культуре // Человек и общество: Хрестоматия / Под ред. С.А.Макеева. – К., 1999. – С. 159–179. Концепция общества как культурной системы

Тема 4. Культура

1. Визначення поняття “культура”

2. Особливості соціологічного аналізу культури

3. Основні елементи культури

4. Функції культури

Гидденс Э (2005) гл.4 Социальное взаимодействие и повседневная жизнь

1) Изучение повседневной жизни

2) Невербальное общение

3) Социальные правила и беседа

4) Лицо, тело и речь при общении

5) Взаимодействие во времени и пространстве

6) Заключение: непреодолимое стремление к близости

Гидденс Э (1999) гл.4 Социальное взаимодействие и повседневная жизнь

1) Изучение повседневной жизни

2) Невербальное общение

3) Социальные правила и беседа

4) Лицо, тело и речь при общении

5) Взаимодействие во времени и пространстве

6) Повседневная жизнь в культурной и исторической перспективе

7) Микрсоциология и макросоциология

8) Резюме

ТЕКСТИ ПЕРШОДЖЕРЕЛ

Уайт Л.А. Символ: фундаментальный элемент культуры // Человек и общество: Хрестоматия / Под. ред. С.А.Макеева. – К., 1999. – С. 148–155.

Человеческое поведение формируется по мере использования символов. Символ – это то, что превратило нашего антропоидного предшественника в антропоида, а затем сделало из него человека. Все цивилизации возникают и самосохраняются благодаря использованию символов. Символ – это то, что способствует превращению детеныша вида Ноmо sарiеns в человека; слепоглухонемые не оперируют символами и не становятся людьми в полном смысле слова. Все человеческое поведение сводится к использованию символов или зависит от него. Поведение людей представляет собой символическое поведение; символическое поведение оказывается поведением людей. Символ – это универсум человечества...

То, что имеется множество поразительных подобий в поведении человека и человекообразых обезьян, вполне понятно и широко известно; не исключено, что шимпанзе и гориллы в зоопарке также их замечают и отдают в них отчет. Столь же несомненно и то, что поведение людей напоминает поведение и многих других животных. Практически так же очевидны и отличия в поведении человека и прочих живых созданий, но их совсем не просто определить. Я говорю “очевидны”, ибо любому совершенно ясно, что все известные животные не в состоянии приобщиться к миру людей, участвовать в нем так, как участвует в нем каждый из нас. Невозможно, чтобы собака, лошадь, птица или даже человекообразная обезьяна хоть в какой-нибудь мере осознали значение креста для христиан или уразумели, что черное (в Китае – белое) является цветом траура. Ни одна шимпанзе или лабораторная крыса не способна понять различие между святой и дистиллированной водой, осознать значение слов “вторник”, “три”, “грех”. Ни одно животное, за исключением человека, не отличает племянника от дяди, а кросскузена от параллельного кузена. Только человек способен совершать преступления вроде инцеста или адюльтера; только он помнит о Воскресении и почитает его Святым. И как мы хорошо знаем, дело совсем не в том, что низшие животные, подобно людям, способны на то же самое, но в меньшей степени; они напрочь лишены дара понимания и различения. Как давно заметил Декарт, суть “отнюдь не в том, что животное наделено Разумом в меньшей степени, чем человек, а в том, что они его лишены вовсе...”

Символ можно было бы определить как вещь, ценность, значение которой устанавливается теми, кто ею пользуется. Я говорю “вещь”, поскольку символ может принимать любую воспринимаемую форму, он может иметь все физические признаки, такие как цвет, звук, запах, вкус.

Значение, или ценность, символа никоим образом не проис-ходит из внутренних физических свойств объекта: соответ-ствующий трауру цвет может быть желтым, зеленым или любым иным; пурпур вовсе не обязательно является цветом роялистов; в Маньчжурской империи им был желтый... Значение символа устанавливается теми, кто им пользуется; значение извлекается людьми из материальных объектов и событий и возводится в ранг символа. Символы “обретают свое значение”, обратимся к мысли Локка, “из каприза и прихоти человека”.

Все символы должны иметь физическую форму, иначе они не станут достоянием нашего опыта... Однако значение символа не обнаруживается в процессе экспериментального изучения его материальных свойств. Нельзя сказать ничего определенного о том, что обозначает “х” в алгебраическом уравнении; обращаясь только к слуху, никто не в состоянии выявить символическое значение ноты “си”; просто взвешивая свинью, нельзя сказать, сколько золота можно за нее выручить; исходя только из длины волны конкретного цвета, нельзя сказать, когда она означает отвагу или малодушие, “стоп” или “идите”; точно так же невоз-можно выявить смысл фетиша физическими или химическими исследованиями. Значение символа схватывается исключительно сверхчувственными, символическими средствами...

И потому Дарвин говорит: “То, что отличает человека от низших животных, это не способность понимать артикулирова-нную речь, ведь всем известно, собаки понимают многие слова и предложения”.

Человека отличает от собаки – и всех прочих созданий – то, что он играет активную роль в установлении значений, которые должны иметь отдаваемые голосом приказы, а собака нет. Собака не способна и не участвует в установлении значений отдаваемых приказов. Какими словами отдавать приказ наброситься на кого-то или нечто принести, будет ли приказ наброситься комбинацией тех или иных звуков – обо всем этом собаке нечего “сказать”. Ей отведена исключительно пассивная роль, и иной она быть не может. Она заучивает значение отданных голосом команд подобно тому, как ее слюнные железы учатся реагировать на звонок. Но человеку принадлежит активная роль, и он становится творцом: пусть “х” будет равен трем фунтам угля, и он действительно будет равен; пусть снятие головного убора в церкви будет знаком уважения, и так оно и будет. Подобная творческая способность, свободное, активное и прихотливое установление смысла вещей является наиболее уни-версальной, равно как и наиболее существенной характе-ристикой человека. Играя, дети легко пускают ее в ход: “Предпо-ложим, что этот камень – волк...”

Все культуры (цивилизации) символичны в своей основе. Именно способность продуцировать символы наделяет культуру бытием, именно оперирование символами позволяет культуре воспроизводить себя во времени. Без символов невозможна культура, без них человек останется просто животным, а не наделенным разумом и чувством существом.

Артикулированная речь является самой важной формой символического выражения. Устраните речь из культуры и что от нее останется? Давайте поразмыслим.

Без артикулированной речи мы будем лишены собственно человеческой социальной организации. Семья, вероятно, сохранится, но эта форма организации не присуща исключительно людям; она не является человеческой реr sе. Однако у нас не будет запрещения инцеста, а также будут отсутствовать правила, предписывающие экзогамию и эндогамию, полигамию или моногамию. Как без артикулированной речи может допускаться кросскузенный брак и запрещаться параллельно-кузенный брак? Как в отсутствие речи могут сложиться правила, которые запрещают многоженство и допускают наличие лишь одной супруги в каждый отдельный промежуток времени?

Без речи мы будем лишены политической, экономической, религиозной или военной организации; у нас не сложатся принципы этики и этикета; у нас не будет законов; не будет ни науки, ни теологии, ни литературы; не будет игр и музыки, разве что на самом примитивном уровне. Ритуалы и церемониальное убранство будут лишены всякого значения. И, разумеется, без артикулированной речи мы обречены существовать без орудий: мы будем пользоваться тем, что случайно попадется нам под руку, как это происходит с высшими приматами, поскольку именно речь способствовала превращению беспорядочного применения орудий приматами в их целенаправленное и систематическое использование, характерное только для человеческих существ.

Короче говоря, без символической коммуникации в той или иной форме культура не формируется. Слово есть подлинное начало культуры и залог ее сохранения во времени.

В то же время вместе со всей своей культурой человек остается существом биологическим и стремится к тому же, к чему стремится все живое: к самосохранению и самовоспроизводству. Он нуждается, если говорить конкретно, в пище, крыше над головой, защите от врагов, здоровье, в продолжении рода. Тот факт, что человек, подобно всем другим животным, действительно стремится ко всему этому, конечно же, дает основания утверждать, будто не существует “принципиальных отличий в поведении человека и других живых созданий”. Однако если человек чем-то и отличается, так не целями, а средствами. Собственно человеческие средства оказываются культурными средствами: культура представляет собой образ жизни существ, называемых людьми. И поскольку эти средства, культура обусловлены дарованиями, которыми обладает исключительно человек, то есть способностями применять символы, отличия в поведении человека и других созданий не просто велики, они принципиальны и фундаментальны.

Поведение человека бывает двух видов: символическое и несимволическое. Человек зевает, потягивается, кашляет, плачет от боли, почесывается, сжимается от страха, “свирепеет” от злости и т.п. Такое несимволическое поведение свойственно не одному только человеку; оно присуще как приматам, так и многим другим живым существам. Но люди общаются с себе подобными посредством речи, используют “заговоры” от несчастий, признаются в грехах, создают законы, соблюдают правила этикета, толкуют свои сны, классифицируют родственников по соответствующим категориям и т.д. Это поведение является уникальным; только человек способен к нему; оно присуще человеку, ибо состоит в использовании символов и обусловлено их использованием. Несимволическое поведение существ рода Homo sapiens оказывается поведением человека как биологического существа; символическое поведение является надбиологическим, собственно человеческим. Символ – вот что превращает антропоида в чело-века в полном смысле слова...

Человеческий детеныш становится человеком в той мере, в какой овладевает навыками символической деятельности. Только посредством артикулированной речи – не обязательно произносимой вслух – он в состоянии приобщиться к миру людей и участвовать в нем. Заданный ранее вопрос здесь может быть повторен вновь. Удастся ли без символической коммуникации подрастающему ребенку узнать такие вещи, как социальная организация, этика, этикет, ритуал, наука, религия, искусство и игры, а также что-либо понять в них. Ответ, разумеется, отрицательный, без символов ему ничего не узнать и ни в чем не разобраться...

Случаи с детьми, которые многие годы были изолированы от общения с людьми вследствие слепоты или глухоты, но которые в конце концов включались в символическую коммуникацию, особенно показательны в данном отношении. Пример с Элен Келлер является одним из наиболее поучительных...

Элен Келлер потеряла зрение и слух в раннем возрасте вследствие болезни. Она росла, практически не вступая ни с кем в символические контакты. К семи годам, то есть ко времени прихода в семью ее воспитательницы мисс Салливан, в поведении Элен, по описаниям очевидцев, практически не угадывались человеческие черты. Это был своевольный, недисциплинированный и неуправляемый зверек.

В первый же день пребывания в доме Келлер мисс Салливан научила Элен ее первому слову, написав его на ее собственной руке. Но это слово было еще только знаком, не символом. Через неделю Элен уже знала несколько слов, но, как сообщает мисс Салливан, она “понятия не имела, как их использовать, и ничего не знала о том, что у всего есть имя”. За три недели Элен выучила восемнадцать существительных и три глагола. Но она оставалась на уровне знаков; она еще не осознавала, что “у всего есть имя”.

Элен путала слова-знаки “кружка” и “вода”, так как оба очевидно ассоциировались с питьем. Мисс Салливан предпри-няла ряд попыток развеять заблуждение, не завершившихся, однако, успехом. Однажды утром, примерно через месяц после появления мисс Салливан в доме Келлер, вдвоем с Элен она направилась к насосу в саду. О том, что произошло дальше лучше всего сказать словами мисс Салливан:

“Я подставила руку Элен с кружкой под кран и открыла его. Пока холодная вода под напором наполняла кружку, я написала “в-о-д-а” на ее свободной ладони. Слово, которое возникло практически одновременно с ощущением холодной воды, пролившейся на руку, казалось, поразило ее. Она выронила кружку и замерла. Внезапно лицо ее просветлело. Несколько раз она написала слово “вода”. Затем она присела на землю и спросила, как она называется, прикоснулась к насосу и садовой ограде и поинтересовалась их именами, вдруг она обернулась ко мне и спросила мое имя... За несколько часов она пополнила свой словарный запас тридцатью новыми словами”.

Однако теперь слова стали не просто знаками, какими они остаются для собаки и какими они только что были для Элен. Они стали символами. Элен наконец ухватила и повернула ключ, который впервые ввел ее в новый универсум: мир людей. Вот как Элен сама описала это удивительное происшествие:

“Мы шли по дорожке к беседке, привлеченные благоуханием жимолости, которой она была увита. Кто-то пустил воду, и моя учительница подставила руку под струю. Когда холодный поток окатил ее, она на другой написала слово “вода”, сначала медленно, а потом быстро. Я замерла и все внимание сосредоточила на движениях ее пальцев. Внезапно пришло неясное ощущение чего-то основательно забытого – волнение возвращающейся мысли; и вдруг таинство языка открылось мне. Я теперь знала, что слово “вода” означает восхитительную прохладу, перекатывающуюся через мою руку. Что живое слово разбудило мой дух, открыло ему свет, надежду, радость, освободило его”.

Это переживание преобразило Элен. Мисс Салливан обучала Элен владеть механизмом применения символов и пускать его в ход. Элен, со своей стороны, научалась понимать внешний мир с помощью этого механизма, который бездействовал все предыдущие годы, погруженный в темноту и молчание глазами, не способными видеть, и ничего не слышащими ушами. Отныне она рвала путы и овладевала новыми территориями. Теперь ее продвижение вперед должно было стать быстрым.

“Я ушла от беседки, – сообщает Элен, – полная страстного желания учиться. Все вокруг имело имя, а каждое имя порождало новую мысль. Когда мы вернулись в дом, в каждом предмете, к которому я прикасалась, казалось, трепетала жизнь. Так было потому, что я все воспринимала в необычном, внезапно открывшемся мне свете”.

Элен стремительно прогрессировала. “Сдвиги к лучшему происходят ежедневно, – записала мисс Салливан в своем дневнике, – практически ежечасно. Все теперь должно иметь имя... Она оставляет знаки и мимику, которыми пользовалась прежде, по мере того, как ей удается закрепить слова за предметами... Ее лицо день ото дня становится все более выразительным...”

Трудно вообразить более красноречивое и убедительное подтверждение значимости символов и более недвусмысленное указание на бездну, разделяющую человеческий разум и разум, который не оперирует символами.

Естественный процесс биологической эволюции приводит к возникновению у человека, причем исключительно у человека, новой и необыкновенной способности: способности пользоваться символами. Артикулированная речь представляет собой наиболее важную форму символической деятельности. Артикулированная речь означает коммуникацию посредством идей; коммуникация означает сохранение – традицию, а сохранение означает накопление и прогресс. Однажды возникнув, дар символизации воплощается в генезисе нового ряда феноменов: надсоматического, культурного ряда. Все цивилизации порождены и сохранены посредством символов. Культура, или цивилизация, оказывается особым результатом биологической, поддерживающей жизнь деятельности специ-фического животного, а именно человека.

Поведение человека – это символическое поведение; если оно не символическое, то оно и не человеческое. Детеныш рода Ноmо sарiеns становится человеком постольку, поскольку он введен и участвует в поддержании порядка, именуемого культурой. И ключ к этому миру, а также условие деятельности в нем – это символ.

Завдання до тексту

1. Випишіть наведені автором визначення символа та прокоментуйте їх.

2. В чому полягає принципова відмінність у поведінці людей і тварин?

3. Яким чином символи “здобувають своє значення”?

4. Яку роль відіграють символи у бутті культури?

5. Яку роль у житті людей відіграє мова – ця найважливіша форма симво-лічного вираження?

6. Прокоментуйте вислів Л.А.Уайта: “Слово є справжнім початком культу-ри та запорукою її збереження у часі”.

7. Чим відрізняються знаки від символів?

8. Яку роль у процесі еволюції живих істот відіграла здатність людини користуватися символами?

Знанецкий Ф. Функция социологии как науки о культуре // Человек и общество: Хрестоматия / Под ред. С.А.Макеева. – К., 1999. – С. 159–179. Концепция общества как культурной системы

Когда Конт ввел понятие социологии как новой науки, использующей такой же подход и такие же методы, как и все более старые науки, он установил ее определенное место в своей классификации наук. Была она шестой и последней позитивной наукой, следующей после биологии, которая располагалась после химии. Так же как причиной функционирования биологии в качестве отдельной науки было существование живых организмов как сложных систем, несводимых к своим химическим элементам, причиной потребности создания социологии как отдельной науки было существование обществ как более сложных систем, несводимых к объединению отдельных человеческих организмов.

Представление Конта об обществе восходит к старинной политической теории государства как интегральной целостности, охватывающей полностью народ, который населяет определенную территорию и организован под одной властью. Под влиянием историков, экономистов и философов культуры XVIII века Конт расширил, однако, эту концепцию, включив в нее культуру, которая предположительно является уделом участников государственной общности. Его общество, следовательно, выступает культурной системой, которую поддерживает сохраняющее биологическую целостность население, заселяющее определенное географическое пространство. Люди, которые входят в его состав, соединены не природными связями, а культурными: общим политическим строем, обычаями, техникой, хозяйственной организацией, языком, религией, знанием и искусством. Эти различные виды культурной деятельности являются особыми, но взаимозависимыми функциями общества, в связи с чем социология как истинная наука об обществе выступает одновременно и истинной наукой о культуре, всякие же специализированные отрасли гуманистики являются ее составными элементами.

Эта концепция не была результатом объективного изучения взаимосвязей культурных явлений в рамках отдельных обществ; источником ее была попытка соединения Контом новой науки с теорией трех, следующих друг за другом, стадий исторического развития цивилизации. Включение этой теории под названием “социальной динамики” привело к продолжительному смешению социологии с философией истории, вершиной которого было их отождествление Паулем Бартом.

Дефиниция социологии как науки об обществе предопреде-ляла заранее подход признающих ее социологов к культурным явлениям. Все эти социологи соглашались, что общества являются отдельными целостностями, занимающими определе-нные территории и охватывающими, с одной стороны, челове-ческие организмы, а с другой, – культуры. Все также пред-ставляли себе культуру общества как сплоченную систему. Зато они разнились взглядами на относительное значение, какое в процессе этой интеграции имеют природные и культурные факторы. Например, среди социальных органицистов, которые представляли себе единство общества наподобие единства организма, Изуле со своей строго биологической теорией генезиса и структуры общества серьезно отличался от Шеффле и Вормса, объясняющих единство общества сознательной солидарностью, которая проявляется в культурных функциях.

Весьма важной была развитая Спенсером социологическая теория культуры, так как его эволюционистская общая фило-софия позволяла ему трактовать социальную эволюцию как продолжение органической эволюции, но без сведения к ней. Когда социальная эволюция становится эволюцией институтов, тогда обобщения на ее тему во все меньшей мере опираются на обобщения биологии и биологической психологии, зато во все большей – на культурный материал, почерпнутый Спенсером из этнологии и истории. Звеном, связывающим биологию человека с теорией культуры, остается только понятие общества. Так как общество для Спенсера, как и для Конта, является единственной системой, стоящей над индивидуальными организмами, то и все культурные явления он делает ее интегральными элементами. Социология как наука об обществе является, следовательно, и общей наукой о культуре.

Подход Спенсера был все же отличным от подхода Конта, так как в своей теории институтов он пытался установить определенную связь между общественной организацией как таковой и своеобразными культурными явлениями. Институт является прежде всего фрагментом целостности общественной организации; гражданские и политические институты не являются как будто чем-то большим. Однако некоторые институты служат сохранению и развитию определенных категорий культурных явлений. Так, религию сохраняют и развивают церковные инсти-туты, то есть организованные религиозные объединения, руково-димые преимущественно духовенством; музыка, искусство, литература, медицина и наука поддерживаются и развиваются профессиональными институтами. Если мы свяжем это понятие института с основной предпосылкой Спенсера, согласно которой принципиальной чертой общества как системы является сотруд-ничество, а также с его этической теорией, то придем к выводу, что первым условием всякой культурной эволюции есть развитие морально упорядоченной интеракции между индивидами, участвующими в сотрудничающих группах. К сожалению, Спенсер не применял последовательно своей концепции. Позже социологи, которые приняли термин “институт”, придали ему несколько иное значение. Применяли его скорее к религии, чем к организованным религиозным группам и охватывали им искусство и науку вместо профессиональных функций художников и ученых.

Французские социологи, которые более или менее явно признавали Дюркгейма в качестве своего предводителя, одобряли в принципе концепцию общества как локализованной в пространстве общности человеческих существ с общей интегри-рованной культурой, но не развили систематически общей теории общества, а только общий методический подход к своеобразным культурным явлениям, которые охватывает общество. Одновременно этот подход обрел независимость от биологических предпосылок, если не считать объяснение молодым Дюркгеймом разделения труда растущей плотностью населения (позднее почти полностью не принимаемое последователями Дюркгейма и ним самим), а также определенной переоценки биогеографических факторов в концепции социальной морфологии Мосса. Единство общества опирается на сознательную солидарность его членов. Организация общества держится на признанных и поддержи-ваемых общностью нормах, которые регулируют не только действия, но также опыт и представления ее членов. С этой точки зрения все культурные явления выступают обществе-нными явлениями, так как все они находятся в подчинении принципов, санкционируемых общностью. Наиболее важной задачей социологов является, понятно, изучение этих принципов, формальным выражением которых выступает право, менее формальным – обычаи, и также изучение способов навязывания общностью согласия с этими принципами. Объективные сравнительные исследования права и его осуществления в различных обществах в разных исторических периодах были проведены Дюркгеймом, Дави, Дюги, в последнее время Гурвичем, и дали систематический очерк социологии права как раздела социологии. Леви-Брюль сфор-мулировал программу объективной сравнительной науки про обычаи, управляющие отношениями между людьми, однако не предпринято никакой систематизации исследований в этой области.

Так как во всех областях культуры представления и действия упорядочены общностью, то их следует изучать социологически. Так, социологическая концепция религии, созданная Дюркгеймом, привела к его известной теории, согласно которой религия как таковая не составляет особого культурного продукта. Противоположность между sacrum и profanum, выступающую во всех религиях, удается свести к антитезе между опытом и деятельностью группы как целостности и опытом и деятельностью индивидов; боги являются только символом группы, которая их чтит. Теория эта была подвергнута сомнению, но зависимость религии как особого культурного продукта от общественной организации – заложенную уже Спенсером – оказалась фактом. Наиболее оригинальными и исторически наиболее важным было применение социологического подхода к знанию, так как оно должно было показать, что общественными продуктами являются не только отдельные теории, но также основные принципы и логические категории. Леви-Брюль пытался доказать, что принципы тождества и противоречия были неизвестны первобытным обществам, принцип же причинности у них применялся непоследовательно. Дюркгейм показал, что некоторые ранние классификации природных явлений опирались не на их сходствах и различиях, а на предполагаемых мистических связях с отдельными кланами как частями племени. Хальбвакс пробовал доказать, что память, без которой невозможно никакое индивидуальное сознание времени, является общественно детерминированным, Чарновский же – что все концепции пространства развивались первоначально общественными группами вместе с определенными религиозно-магическими идеологиями. Эту теорию использовал Гране в своих исследованиях китайской цивилизации.

Хотя общее предположение, что знание, как и религия, составляет часть целостности организованной жизни общества, регулирующей все мышление его членов, было подвергнуто сомнению, получены достаточные свидетельства зависимости знания от общественной организации, чтобы положить начало развитию социологии знания как отрасли общей социологии. То же самое можно сказать о результатах проведенных фран-цузскими социологами монографических исследований экономи-ческих систем, политических систем и языка. Однако сам прогресс этих исследований постепенно подрывал концепцию общества как интегрированной системы, охватывающей целостность культуры ее членов. В 1913 г. Дюркгейм и Мосс отмечали в “Социологическом ежегоднике”:

“Одним из принципов, каких мы здесь придерживаемся, исследуя общественные явления как таковые, является не трактовка их как подвешенных в воздухе, а отнесение их к человеческой группе, занимающей определенный фрагмент пространства, который удается представить географически. Думается, что наиболее широкая из таких групп – группа, которая содержит в себе все иные и охватывающая в связи с этим все формы общественной деятельности, – является группа, образующая политическое общество...

Есть, однако, общественные явления, которые не имеют таких ясно определенных рамок: проходят они над политическими границами и занимают пространство, которое не удается легко обозначить...

Политические и правовые институты, явления общественной морфологии являются частями уклада, свойственного каждому народу. В противоположность к ним мифы, сказания, деньги, торговля, изящные искусства, техника, орудия, языки, слова, научные знания, литературные формы имеют странствующий характер...

Они существуют не только в виде изолированных фактов, но выступают в качестве систем, которые не ограничиваются определенным политическим организмом... Хорошо бы иметь специальное название для этих систем фактов, которые характеризуются внутренним единством и своим собственным способом бытия; название цивилизация представляется нам наиболее правильным”.

Однако была еще другая трудность. Радикальная оппозиция Дюркгейма и его последователей психологическому индивидуа-лизму, преимущественно в версии, развитой Тардом, привела к полному пренебрежению функции индивида как новатора и подражателя, предводителя и последователя. В результате без объяснения осталось много процессов, которые можно было бы объяснить, если принять во внимание в целом фактический материал, на котором Тард строил гипотезы. Это означало бы редефиницию всего понятия общества, ибо обобщения Тарда были в большинстве своем независимыми от этого понятия.

Американская социология началась с принятия explicite или implicite теории общества, начало которой положил Конт и развил Спенсер, но без использования органицистских аналогий. Обще-ством считалось территориально и демографически определе-нная общность, обладающая интегрированной культурой. Большинство социологов полагало эту культурную интеграцию в качестве системы дифференцированных, но взаимозависимых совместных функций институтов, из которых каждая служит каким-то основным потребностям или интересам людей, принадлежащих обществу. Общие социологические теории были в принципе теориями так понимаемого общества, например, Pure Sociology Уорда, General Sociology Смолла, Science оf Society Самнера и Келлера. Даже теперь такие подходы используются многими социологами, которые не желают отказываться от первоначальных амбиций основоположников их науки, а также авторами социологических учебников, которые стремятся помочь студентам в преодолении изоляционизма специалистов и дать им какое-то представление о взаимозависимости разных категорий культурных явлений.

Однако быстрое развитие индуктивных социологических исследований не только не доставило новых свидетельств правомочности общих теорий общества как широкой культурной системы, но привело даже к постепенному ограничению сферы социологии. Социологи не в состоянии соревноваться с эконо-мистами, исследователями материальной культуры, языковеда-ми, историками, а также историками литературы, искусства, музыки, философии и искусства в их собственных областях. Занимаются они теперь исследованием того, что можно назвать “социальными отношениями” или же “межчеловеческими отношениями“, а также исследованиями человеческих групп, в которых и между которыми такие отношения существуют. В результате этой специализации общие социологические теории становятся теориями все меньшего радиуса действия.

Найти какой-нибудь один источник этой новой тенденции в социологической теории почти невозможно. Явная программа социологии как специальной науки была впервые сформулирована и частично претворена в жизнь Зиммелем, позже она была сформулирована заново с определенными изменениями и применена в более широкой перспективе фон Визе. Эти авторы решительно исключили из сферы социологии явления, которые иные исследователи культуры до того времени изучали. Согласно Зиммелю и фон Визе, первой задачей социологии является исследование отношений между индивидами как элементарных социальных явлений, а затем переход к исследованию более сложных социальных систем. Зиммель остановился на сравнительном изучении ограниченных социальных групп, сложенных из воздействующих друг на друга и взаимно осознающих свое существование индивидов; фон Визе пошел далее и изучал то, что называл “абстрактными общностями”, сложенных из многих меньших групп (например, государство или церковь). Такому подходу положил начало независимо от упомянутых авторов Кули, который начал изучать личные отношения между индивидами, анализируя затем структуры этих отношений в первичных группах и пытаясь включить в социологию исследования более широких групп. Также несколько иных социологических теорий ограничили постепенно свои обобщения этой категорией явлений.

Социологи, принадлежащие к данному направлению, даже тогда, когда употребляли термин “общество”, придавали ему новое значение. Так, согласно МакАйверу, “общество означает целостность сложной системы социальных отношений, в которой и посредством которой мы живем... Ее структура подлежит непрестанным изменениям”. По мнению Хиллера, “предмет социологии – это отношения между людьми. Эти отношения являются социальными, так как складываются из поведения и ориентации индивидов по отношению друг к другу. Социальные отношения мы познаем через изучение принципов, образцов и обычаев, регулирующих взаимное поведение индивидов относительно друг друга. Все этого рода регуляции... составляют часть культуры данного общества”.

Эти авторы скорее не только дефинируют общество в категориях своеобразных явлений, называемых социальными или межчеловеческими отношениями, чем рассматривают ее как систему, охватывающую все виды культурных явлений, но также признают потребность индуктивных исследований с целью обнаружения, как организованы отдельные общества, вместо того, чтобы утверждать будто организация всех обществ принци-пиально подобна, а ее основные правила уже известны. Иными словами, понятие общества становится эвристическим понятием, которое должно приводить к будущим открытиям.

Это новое понимание задачи социологии выдвигает три важные проблемы: 1) Чем являются те якобы элементарные явления, называемые то “межчеловеческими отношениями”, то “социальными отношениями”, и какой порядок существует между ними? 2) Какая связь существует между социологией и установленными науками о культуре? 3) Какая имеется связь между социологией и естественными науками?

Социология как наука о порядке социальных действий

Мы начинаем с краткого обзора значения термина “меж-человеческие отношения”, который определенно более распро-странен, чем термин “социальные отношения”, если можно об этом судить на основе количества публикаций, содержащих в заголовке термин human relations.

Однако мы встречаем две различные концепции межчело-веческих отношений. Они часто понимаются как отношение между “человеческими существами”, имеющими биопсихологическое бытие. Состоит оно из многих простых и сложных процессов, которые происходят между людьми, а также влияет непосредственно или косвенно на их биологические функции либо их психологические процессы. Охватывает оно, между прочим, те явления, которые изучает экология человека, следуя примеру экологии растений и животных, и которые Куинн определил как “пространственные и временные отношения между человеческими существами, подлежащих действию селективных, дистрибутивных и аккомодативных сил среды”. Согласно этой концепции, человеческие существа, между которыми происходят отношения, не обязаны даже взаимно осознавать свое существование. Жизнь тех людей в Нью-Йорке, которые едят апельсины, выращенные во Флориде или Калифорнии, либо пьют чай, импортированный из Цейлона, подлежит в определенной мере воздействию со стороны людей, возделывающих и собирающих апельсины либо чайный лист, но большинство жителей Нью-Йорка знает о них немного, не знает никого из них лично, и наоборот. Во время кризисов жизнь миллионов людей зависит от изменений в жизни миллионов других людей, которые им неизвестны.

Другой подход, обозначаемый при помощи термина “межче-ловеческие отношения”, значительно уже и более специальный. Принципиально он охватывает те самые явления, которые содер-жатся в понятии “социальные отношения”, употребляемом социо-логами. Такое, собственно, значение придает ему Хиллер в цитированном выше фрагменте. Просматривая некоторые исследования о так называемых межчеловеческих отношениях, например, на тему human relations в промышленности, мы также установили, что значение этого термина почти идентично значению термину “социальные отношения” в социологических работах. Так как нет, думается, причины, чтобы поддерживать это терминологическое раздвоение, то отбросим термин “межче-ловеческие отношения” и ограничим свой анализ социальными отношениями.

Наиболее простым, элементарным явлением, которое некоторые социологи, например, Зиммель, фон Визе или Хиллер, определяют с помощью этого термина, есть единичный процесс сознательного взаимодействия между двумя индивидами, воздействия, оказывающего влияние на обоих индивидов. Первым принципиальным условием возникновения такого процесса есть то, чтобы оба индивида взаимно осознавали свое существование. Если ни один из них не осознает существования другого индивида, то не может быть, очевидно, никакого сознательного отношения между ними. Если существование другого индивида осознает только один индивид, когда, например, А видит В, прохаживающегося по улице, но сам ему не виден, то это может влиять на какие-то его установки или стремления, однако здесь нет речи о социальном отношении, коль скоро В не подлежит никакому влиянию со стороны А. Даже тогда, когда оба индивида взаимно осознают свое существование, этого недостаточно для создания социального отношения между ними. На запруженной улице многие видят друг друга, однако обычно не происходит ничего такого, что создавало бы у них сознание влияния, какое они взаимно оказывают друг на друга. Сознание такого влияния появляется только тогда, когда один из них, А, совершает действие, касающееся другого индивида, В, составляющее для него факт опыта, например, тогда, когда А пытается устранить В со своего пути или намеренно его пропускает, спрашивает В о расположении какой-нибудь улицы или здания, либо пытается завязать с В товарищескую беседу. С точки зрения В, действие индивида А создает ситуацию, составной элемент которой А выступает фактом опыта В. В такой ситуации В пытается обычно что-то предпринять и что-нибудь совершает, оба индивида сознают, что индивид А что-то такое сделал, что имеет значение для индивида В и практически важным для него самого является то, как В ведет себя под влиянием действия, выполненного А, или – говоря короче – как на это действие реагирует.

Следовательно, когда мы изучаем простое, элементарное явление, называемое некоторыми социологами “социальным отношением”, с точки зрения двух участвующих в нем индивидов, а не с позиции наблюдателя, и анализируем его как сочетание их опыта и творческих склонностей, – то замечаем, что в действительности речь не идет об отношении между двумя индивидами как таковыми, а об отношении между их действиями. В связи с этим мы предпочитаем называть его скорее “интеракцией”, нежели отношением, так как в повседневном языке слово “отношение” означает более устойчивую взаимозависимость. Далее мы ограничим использование термина “социальное отношение” достаточно положительными аксионормативными системами, сложенными из многих действий, выполняемых двумя воздействующими друг на друга субъектами, из которых каждый является для другого устойчивой позитивной ценностью (например, мать и ребенок, муж и жена). Тем не менее, однако, социальным явлением выступает, несомненно, каждое отдельно взятое явление взаимодействия, потому что его главным составным элементом является социальное действие, предметом которого есть индивид, подвергающийся испытанию со стороны другого индивида и старающийся оказать на последнего влияние, вызвать у него реакцию. Эта реакция может быть также социальным действием в том значении и тогда, когда другой индивид предоставляет требуемую от него информацию либо отвечает позитивно на инициативу возобновления беседы. Это может быть техническое действие, когда, например, оно протекает путем, указанным первым индивидом, не пытаясь оказать воздействие на другого индивида, но даже в этом случае такое действие является социально обусловленным, так как индивид осознает, что иной индивид хотел склонить его к выполнению определенного действия.

Если социология является принципиальной наукой о межче-ловеческих или социальных отношениях, опосредованных участ-вующими в них индивидами, то основным явлением, какое обязаны изучать социологи, выступают социальные действия, подобно тому как основными явлениями, что изучают религиоведы, исследователи материальной культуры, эконо-мисты и теоретики искусства, выступают религиозные, технические, экономические и художественные действия. Ранее мы уже пытались осуществить анализ и классификацию социальных действий как особой категории действия. Мы причислили к ней те и только те человеческие действия (индивидуальные и коллективные), в которых главными ценностями являются иные человеческие индивиды, данные в опыте действующих индивидов как живые и сознательные существа (либо как коллективы, сложенные из таких индивидов) и которые направлены на то, чтобы вызвать определенные изменения в этих главных ценностях как социальных предметах при применении в качестве инструментов фактов опыта действующими индивидами и теми индивидами, которые выступают предметами деятельности.

Большинство историков, этнологов и социологов хорошо знает, что социальные действия, так же как и другие виды действий, аксионормативно упорядочены постольку, поскольку они согласуются с определенными культурными образцами и поддаются классификации соответственно этому порядку. Сходства и различия между ними зависят прежде всего от образцов, согласно которым дефинируются и оцениваются их главные предметы, затем от норм, какие должны быть соблюдены при выполнении этих действий. Очевидно, так же как и во всех иных областях культуры, действия, не соответствующие образцам и нормам, выдвигают особые проблемы.

В разделе X мы бегло рассмотрели такое социальное действие, как лечение больных людей. В принципе любые предметы социальных действий считаются позитивно ценными для действующих индивидов, хотя степень этой ценности, а также дефиниция предметов действий могут быть различными, и это зависит от предполагаемой болезни. Мы отметили огромную разнородность норм, какие в различных областях должны соблюдать медицинские элементы, а также видели, как изменя-ются эти нормы в ходе истории.

Функционально взаимозависимые социальные действия разных индивидов или общностей объединяются в аксионор-мативно организованные системы различной величины, сложно-сти, радиуса действия и времени существования. Относительно простыми являются системы взаимозависимых действий двух индивидов, которые позитивно оцениваются обоими на основе принятых образцов, а также в воздействии друг на друга подчиняются определенным нормам. Возьмем, например, товарищескую беседу двух знакомых, которая ведется согласно определенным принципам этики, или функционально взаимоза-висимые сексуальные действия мужчины и женщины, когда оба стараются дать партнеру максимум удовлетворения и в то же время более полно им насладиться. Такая кратковременная система может быть частью долговременной системы – продолжающихся целую жизнь знакомства или взаимной любви. Социологи и этнологи изучали много долговременных систем, подчиняющихся культурным образцам интеракции между двумя индивидами, и называли их преимущественно социальными отношениями. Написано много работ на их тему брака или брачных отношений, ухаживаний, отношений между родителями и детьми, отношений родства, отношений взаимопомощи и сотрудничества, отношений между руководителем и подчине-нным, работодателем и работником, учителем и учеником, вождем и приверженцем и т.д.

Много внимания посвящено также более сложным системам взаимозависимых социальных действий, выполняемых многими индивидами, которые образуют организованную социальную группу. Одну категорию таких групп – воинскую группу – основательно начали изучать уже в классической античности (Ксенофонт, Фукидид, Цезарь, Полибий). С той поры изучено много иных своеобразных социальных групп – законодательные группы, административные, политические партии, ремесле-ннические цехи, профессиональные группы, религиозные группы, кланы, тайные общества, профессиональные союзы, а также различные менее влиятельные объединения.

Гораздо меньше внимания посвящено социальным системам промежуточного типа – аксионормативно упорядоченным структурам социальных отношений между индивидом и определенным количеством индивидов, например, врача с его пациентами или учительницы с ее учениками. Историки изучили много таких систем, как отношения между князем и придворными, военным командиром и солдатами, политическим вождем и его приверженцами, хозяйкой салона и ее гостями. Социологи же лишь в тридцатые годы начали изучать эти системы и применять к ним общее понятие социальной роли; до того времени они сомневались в эвристической ценности этого понятия.

Хотя некоторые результаты проведенных в последнее время специализированных социологических исследований сомни-тельны в методологическом и неплодотворны в теоретическом отношении, не подлежит сомнению, что многие социологи, исследующие действия, – в принятом здесь понимании – находили и будут находить в области своих исследований те самые основные две категории порядка, которые иные исследо-ватели культуры находят в своих областях – порядок согласия действий с культурными образцами, а также порядок функциональной взаимозависимости, связывающий конфор-мистские действия в систему. Так как оба эти порядка являются аксионормативными порядками, существующими благодаря принятию и практическому применению индивидами идеоло-гических моделей, ни один аксионормативный порядок не существует в мире природы, социология же – как наука о социальных действиях – является бесспорно гуманитарной, а не естественной наукой.

Для обозначения аксионормативного порядка среди явлений, именуемых “социальными”, используется достаточно распространенный термин – “социальный порядок”. Кули и другие социологи применяли его в объективном, научном значении. Однако для многих ученых это понятие является скорее этическим, чем научным. Например, известный психолог Э.Торндайк в своей книжке “Human Nature and the Social Order” вообще не дефинирует социальный порядок, но, как видно, считает само собой разумеющимся, что этот термин означает хозяйственную и правовую организацию, которую следует изучать не с помощью научных методов, а с точки зрения того, что является благом для человека. Некоторые французские ученые придали термину “социальный порядок” моралистическую коннотацию, что определенно привело Гурвича к требованию исключить этот термин из социологической теории.

Это замешательство возникло не без причины. Если социальный порядок означает только аксионормативный поря-док, то тем самым социальные явления, которые не соответ-ствуют установленным образцам и нормам, не имеют никакого порядка, никакой регулярности, которая позволяла бы ученым производить обобщения на их тему, короче говоря, принадлежат к общей категории беспорядка как противоположности порядку. То есть, как если бы биологи ограничили поиски естественного порядка в своей области анатомическими структурами и физиологическими функциями организмов и обошли поиски законов причинных связей между органическими изменениями и влияниями среды или также поиски закономерностей возникновения новых видов. Тем не менее, термин “социальный порядок” следует сохранить в объективном, неценностном значении, так как он помогает отличать социологию от других наук. Следует все же расширить его сферу таким образом, чтобы он охватил те закономерности изменений в социальных действиях и системах, которые позволяют создание причинных генерализаций, а также те закономерности возникновения новых образцов и систем, которые могут приводить к генерализациям на тему развития. Иными словами, социологи должны предположить, что среди всех социальных явлений существует определенный род объективного порядка, отвергая вместе с тем понятие беспорядка и другие аналогичные понятия.

По сути дела, многие социологи, которые специализировались на изучении аксионормативного упорядочения социальных действий, а также аксионормативно организованных систем таких действий, занимались поиском в социальных изменениях причинного порядка. Предпринято, следовательно, немало попыток создания причинных обобщений на тему изменений социальных действий, происходящих в процессе их выполнения. Проведены многочисленные исследования изменений разного рода систем социальных действий – упорядоченных на шкале с точки зрения величины и сложности – от брачных отношений до государственных организаций, результатом чего были определенные причинные гипотезы. Отсюда мы убеждены, что социологи вскоре перестанут отделять исследования социального изменения от исследований социального порядка.

В последнее время развитие генетических исследований в методическом отношении несколько затормозила дискредитация понятия “социальной эволюции”, но зато проведено много исторических исследований возникновения новых социальных систем в течение последних двух столетий, и некоторые социологи отдают себе отчет в значении этих исследований для социологии как обобщающей науки.

Дата добавления: 2015-10-23