Церковь как экзорцист культуры

Мы говорили о Церкви как об авангарде Бога и представителе нового порядка. Мы сказали, что Церковь по-настоящему продолжает дело Иисуса, если ее керигматическая, диаконическая и койноническая функции образуют единое целое. Но мы до сих пор совершенно не касались одной из самых загадочных сторон служения Иисуса. Хотя сегодня это нередко нас смущает, следует напомнить, что современники видели в Иисусе великого экзорциста. Власть изгонять демонов была центром его служения, в ней соединялись все его «разнообразные роли». Как провозвестник Нового Века он повелевал злыми духами (керигматическая функция). Как исцелитель и примиритель он изгонял их из людей, чтобы те могли вернуться в человеческое сообщество (диаконическая функция), Узнавая в нем олицетворение Царства, злые духи боялись его (койноническая функция).

Все это звучит довольно странно для современного человека. Большинство из нас предпочли бы забыть о том, что для многих современников Иисуса изгнание злых духов было одним из важнейших элементов его деятельности. Как же осуществляет эту функцию сегодняшняя Церковь? Или, может быть, лучше вообще об этом забыть?

Даже в XX в. экзорцизм остается той точкой, где теснее всего сходятся три аспекта служения Церкви. Но для того, чтобы понять значение экзорцизма в мирском граде, необходимо изучить ту реальность, которую выражают образы демонов и духов. В эпоху создания Нового Завета с помощью этих образов обозначались в неличностные силы и влияния, искажающие и деформирующие человеческую жизнь. Это и есть «архонты и силы», которые воздействовали на отдельную личность (что хорошо знакомо нам, и сегодня).

Антропологи, изучающие культуру народов, ведущих племенную жизнь, утверждают: нарушение табу может вызвать смерть, а люди, изображения которых подверглись символическому умерщвлению, в самом деле умирают слишком часто, чтобы это можно было считать случайностью1. Дело в том, что личность — это система, состоящая из природных, социальных и культурных компонентов. Человек, чье самопонимание целиком определяется культурными смыслами магического общества, умрет в прямом смысле, если это будет предписано ему культурой. Культура имеет над человеком гораздо больше власти, чем мы готовы были признать в XVIII и XIX веках, когда рационалистический индивидуализм смеялся над такими вещами.

Даже в формирующемся мирском граде сохранилось немало магических и суеверных представлений. В своей увлекательной книге «Жизнь против смерти»2. Норман О.Браун выделяет в нашей вроде бы рациональной жизни многочисленные наслоения сакральных элементов. Один из лучших примеров сакрально-магического наследия — наше отношение к деньгам. Браун показывает, что в нашем восприятии «презренный металл» наделен особыми тайными свойствами, присущими талисманам (такой взгляд противоречит прежним теориям чистой рациональности денег). Пользуясь терминами психоанализа, Браун объясняет эти и другие сакрально-магические деформации подавлением бессознательных влечений, нашим нежеланием вывести их на сознательный уровень.

Теперь уже широко признаны основные положения психоаналитической теории относительно подавления и проекции, которая, впрочем, была значительно переработана по сравнению с первоначальной гипотезой Фрейда. В самых общих чертах смысл этой теории состоит в следующем. Вследствие того, что общество запрещает человеку открыто проявлять агрессивность и сексуальность, мы либо переводим их в другие виды деятельности (сублимация), либо переносим на других людей, социальные группы или даже на мифические реальности (проекция). Так, проделки и ссоры богов греческих мифов можно истолковать как проекцию конфликтов и устремлений греков на определенном этапе их истории. Проекция влияет также и на взаимоотношения людей и социальных групп. Родители проецируют собственные взгляды на детей, а те быстро их принимают и воспроизводят. В изданной Теодором Адорно коллективной монографии «Авторитарная личность»3 показано, как немцы, будучи не в состоянии признать свои сексуальные и стяжательские наклонности, проецировали их на евреев, а затем наказывали евреев за собственные пороки. В Америке мы видим то же самое в отношениях между белыми и неграми. Негры стали одним из резервуаров, куда белые выплескивают свои неразрешенные сексуальные и экономические проблемы. В своей книге «Каста и

класс в южном городке»4 Джон Доллард утверждает, что источником распространенного образа ленивого и похотливого негра послужили переживания белых американцев, отторгнутые и не признанные ими самими.

Понятно, что подобная ситуация побуждает группы, на которые проецируется стереотип, вести себя вполне определенным образом, что в свою очередь способствует укреплению уже сложившегося представления. Это явление можно объяснить с помощью теории ролевого поведения или посредством так называемого механизма «самоосуществляющегося пророчества». Так, оказавшись в ситуации, где у них нет другой идентичности, кроме той, что навязана им этническим большинством, негры или евреи обычно ведут себя в соответствии с ролевыми ожиданиями, а это опять-таки усиливает существующее предубеждение. Швейцарский писатель Макс Фриш исследует это фатальное явление в своей блестящей пьесе «Андорра»5. В ней рассказана история молодого человека, которого в городе считают еврейским подкидышем, хотя в действительности он внебрачный сын одного из горожан. Постепенно, под влиянием прямых высказываний и намеков сограждан, молодой человек — отнюдь не безболезненно — приобретает «еврейские» черты. Как сказал бы Фрейд, он «интроецирует» роль, так что в конце концов в самом деле становится евреем. Проекция и интроекция сделали свое дело — точно так же, как в случае новозаветных одержимых, которые верили, что в них вселились демоны, или в случае «салемских ведьм», которые в конечном счете признались в ведьмовстве.

Итак, подавление некоторых чувств и их проекция на других, вероятно, объясняют происхождение новозаветных демонов, ведьм Новой Англии и культурных стереотипов. Культуре свойственно давать выход подавленным чувствам, преломляя их в роли, навязываемые конкретным индивидам, а те, в свою очередь, подтверждают эти роли своим поведением. Следовательно, чтобы изгонять демонов, необходимо воздействовать как на тех, кто проецирует ложную идентичность, так и на тех, кто се интроецирует. По словам Мартина Лютера Кинга, для достижения равноправия негров требуется преодолеть не только предрассудки белых, но также и «рабские чувства» негров. Решение подобных задач — современный аналог экзорцизма.

Излечение невротичного индивида нельзя отделять от исцеления всего общества. Все культуры поощряют одни неврозы и наказывают другие. Так, наша культура спокойно относится к

страсти накопительства и к маниакальному стремлению достичь успеха, но наказывает — и часто очень сурово — проявление сексуальных неврозов. Фрейда интересовал больной индивид, Маркса — больное общество, но одно от другого неотделимо. Как пишет Эрих Фромм, реализация бесконечных потенций человеческой природы может вступать в противоречие с социальным идеалом нормальности, но это означает только то, что следует пересмотреть представление о «патологии нормальности». Тогда станет возможной самореализация индивида, и, значит, «интересы индивида и общества не обречены на вечный антагонизм»6.

Мир, где интересы общества и индивида не антагонистичны, близок к идеям социальных утопистов и обетованию Царства Бога. Символ такого порядка — мирской град, Град человека, постоянно рождающийся и всегда незавершенный, апогей сотрудничества Бога и человека. Но вместо освобождения человека для созидания мирского града религия, напротив, нередко содействует тому, чтобы человек оставался рабом своего прошлого, которое привязывает его к детству. Это полностью осознает Норман Браун. Как и Фрейд, он видит тесную связь между историей человечества и историей религии. Процессы взросления культуры и индивида имеют между собой много общего. Поэтому в религии данной культуры можно видеть культурный аналог возврата к детству, к детским фантазиям и страхам. В каком-то смысле религия есть невроз культуры, а секуляризация при этом соответствует взрослению. В работе «Моисей и монотеистическая религия» Фрейд пишет: «В истории человеческого вида произошло нечто сходное с событиями в жизни индивида. Иначе говоря, человечество как целое прошло через конфликты сексуально-агрессивного характера, которые оставили неизгладимые следы... и породили явления, по структуре и тенденциям напоминающие симптомы невроза.

Фрейд считал, что «архаическое наследие» в каждой культуре играет роль своего рода невротического сужения, которое ограничивает свободу культуры и посредством подавления и проекции порождает призрачный мир.

Изгоняя демонов, Иисус имел дело с невротическим сужением у отдельных людей, но вся его жизнь представляет собой своего рода радикальный экзорцизм невроза целой культуры. Он противостоял демонам и предписаниям Закона, освобождая тем самым людей для созидательной жизни с открытыми глазами. И на уровне индивида, и на уровне культуры невротическое сужение выражается в слиянии демонов с подчинением требованию ритуала, или — говоря языком психиатрии — в фантазиях и обсессивном (маниакальном) поведении. В Новом Завете противостояние Иисуса демонам — это борьба с фантазиями (проекциями), а его нападки на книжников и фарисеев, которые

ревниво следили за педантичным исполнением ритуальных правил, — это борьба с маниакальным поведением8.

В своей замечательной книге о евангелии Марка исследователь Нового Завета Джеймс М.Робинсон показал, что эти два аспекта в служении Иисуса неразделимы9. Он считает, что изгнание демонов и споры с книжниками по существу представляют собой два разных проявления единой титанической борьбы Иисуса. «Марк не только по форме, но и по смыслу уподобляет эти споры экзорцизмам»10, — заключает Робинсон. Автор евангелия Марка на своем языке показывает тесную связь между подавлением, порождающим проекции, и маниакальным соблюдением ритуальный требований, которое ограничивает человеческую свободу. Иисусу надлежало одолеть как демонов, так и фарисеев. Чтобы люди могли свободно подчиняться конкретным требованиям и ответственно принимать решения, их нужно было сначала избавить от власти архаического наследия, искажавшего их видение реальности, и от маниакального легализма, сковывавшего действия.

Иисус призывает людей стать взрослыми, т.е. освободиться от рабства у инфантильных представлений о человечестве и о самих себе. Экзорцизм — это процесс, освобождающий социальное сознание человека от наслоений минувших эпох и позволяющий ему трезво взглянуть на свой мир. Английский теолог Джон Рен Льюис утверждает, что вера в оккультные силы (неважно, добрые они или злые) прямо противоречит библейской вере. Ведь оккультизм «побуждает людей придумывать нечто скрытое, отвлекая их от реально существующих забот этого мира, где только и может быть услышан истинный призыв Бога11. Льюис говорит, что Иисус ставит под вопрос подобный обман, так что мы больше уже не можем прятаться от «призыва Бога в нашей непосредственной ситуации, укрываясь за разного рода ритуалами»12.

Служение Церкви в мирском граде должно включать экзорцизм в его современном понимании. Надо призвать человека оставить увлечение иными мирами — астрологическим, метафизическим или религиозным — и обратиться к насущным заботам этого мира, «где только и может быть услышан истинный призыв Бога». Надо избавить людей от наркотических галлюцинаций, которые искажают их видение социальной реальности, и от порожденных этими галлюцинациями привычных способов действия или бездействия. В этом состоит задача социального экзорцизма. Это делал Иисус, и от его Церкви следует ожидать продолжения той же работы.

Но эту работу осуществляет не только Церковь. Иисус не считал, что лишь он один вправе изгонять демонов. Когда недовольные ученики сообщили ему, что то же самое делают и другие, и просили запретить им это, он отказался, напомнив, что

тот, «кто не против нас, тот за нас» (Мк 9:40; Лк 9:50). Так и сейчас в социальном и культурном экзорцизме участвуют многие. Джон Рен Льюис считает одним из союзников в этом деле научно-техническую революцию. Современная наука способствует культурному экзорцизму вследствие того, что она «утратила интерес к оккультному, готова посмотреть на веши, как они есть, ради них самих — посмотреть и увидеть, что же происходит на самом деле, и отказаться от любой теории, если она противоречит опыту»13.

Для служения экзорцизма в мирском граде требуется, чтобы, члены общины — все вместе и каждый в отдельности — не были обременены архаическим наследием. Необходима такая община, которая если еще не освободилась вполне, то по крайней мере освобождается от типов маниакального поведения, порожденных ложными образами мира. Осуществляя свои функции, Церковь должка стать такой общиной и замечать те силы в нашей жизни, которые тоже могли бы содействовать экзорцизму. Церковь должна разоблачать мифы, поддерживающие социальную несправедливость, и находить механизмы, обнажающие их порочность.

В современном метрополисе не приходится далеко ходить за чудовищными искажениями или мифами, которые мы черпаем из архаического наследия. Мы уже упоминали о той унизительной роли, которую наша культура отвела неграм. И негры и белые будут оставаться в плену этой губительной социальной фикции до тех пор, пока не отбросят искаженные образы и не увидят реальность, как она есть. Наше отношение к бедным тоже во многом основано на пагубных вымыслах. Мы по-прежнему мыслим в духе романов Хорейшо Элджера, где независимость и инициатива предстают как надежное средство против любых экономических трудностей. Опираясь на эти представления XIX века, мы не можем понять совершенно новую разновидность бедности, возникшую в технологическую эпоху и порожденную структурными разрывами экономики, — бедность, за которую не несет ответственности никто в отдельности. Элан Д.Уэйд, сотрудник факультета организации социальных служб в Чикагском университете, пишет: «Рост населения в сочетании с урбанизацией, автоматизацией и интеграцией настолько поразили наше воображение, что вместо того чтобы создавать новые социальные институты, которые заменили бы или дополнили старые механизмы помощи слабым, вместо всего этого мы встречаем новую реальность, не имея в запасе почти ничего,

кроме чрезвычайно опасных и дорого обходящихся нам мифов»14.

Вывод профессора Уэйда в точности соответствует понятию социокультурного невроза. Подобно человеку, который не в силах справиться с взрослой проблемой из-за детских тревог и схем поведения, наше общество пытается решать новые и сложные социальные задачи, опираясь на негибкие поведенческие мифы и ригидные культурные рефлексы. Людям всегда больно, когда их вынуждают посмотреть «правде в глаза», но без этого невозможно стать взрослым. Именно это постоянно делал Иисус, и такова же одна из важнейших функции Церкви в мирском граде.

Мы уже сказали, что керигматическая, диаконическая и койноническая функция Церкви соединяются в стоящей перед ней задаче культурного экзорцизма. Понятно, что это должно существенно влиять на институциальную форму Церкви в нашем обществе. Недавно началась острая дискуссия о формах церковной жизни (в частности, она была организована Отделом изучения евангелизации при Всемирном совете церквей). Главные положения этой дискуссии четко сформулированы в небольшой книге Колина Уильямза «Где в мире?»15. По мнению Уильямза, жизнь сегодняшней Церкви сковывается формой организации, сложившейся в доиндустриальную эпоху, — приходом по месту жительства. Такой приход напоминает о временах, когда люди жили и работали, молились и развлекались в небольших компактных общинах, проводя вместе большую часть времени. Иными словами, организация приходов по принципу места жительства возникла в период, который мы назвали эпохой городской общины, т.е. до начала урбанизации. Уильямз утверждает, что в индустриально-урбанистическом мире, где работа, политическая деятельность и значительная часть развлечений оказались существенно удаленными от места жительства, нам нужны новые формы церковной жизни, соответствующие этому социальному устройству. Он считает, что должны быть разработаны новые модели, позволяющие Церкви функционировать в социальных структурах, не связанных с местом жительства, — например, в бизнесе, в институтах средств массовой информации или в «общинах нужды» (т.е. в группах наркоманов и т.п.). Причем должны учитываться и критические ситуации, создаваемые расовыми проблемами, бедностью или войной16.

Эта чрезвычайно важная дискуссия позволила многим посмотреть на ситуацию новыми глазами, но одновременно вызвала значительное сопротивление и возражения со стороны тех, кто увидел в ней серьезную угрозу существующим нормам церковной жизни. Некоторые сочли, что эти идеи обнаруживают непонимание тога, как в действительности происходят институ-

циальные изменения, а также недооценку того, что способна сделать Церковь вне рамок существующих структур. Менее осторожные критики заявили, что Уильямз проявляет маловерие, полагая, будто Бог не в состоянии Сам обновить Церковь и вдохнуть в нее новую жизнь.

Конечно, беспокойство по поводу дискуссии о «новых структурах церковной жизни» часто выражают люди, которые видят лично для себя угрозу в том, что представляется им понижением статуса существующих форм. Однако отчасти тревога вызвана тем, что в ходе обсуждения не были четко определены взаимоотношения между нынешними формами организации и теми, которые, безусловно, возникнут в ближайшем будущем независимо от всяких исследований и дискуссий. Больше всего споров вызывает судьба прихода по месту жительства. Некоторые утверждают, что он уже мертв как форма церковной жизни и от него следует отказаться в пользу структур, адекватных индустриально-урбанистическому миру, где людей объединяет не столько соседство, сколько общность занятий и выполняемых функций. Другие доказывают, что нынешняя приходская церковь — необходимая основа для любых преобразований в этой сфере.

Однако неверно было бы думать, что от той стадии общественного развития, для которой была характерна конгрегация по месту жительства как форма церковной жизни, мы переходим к другой стадии, где прежняя структура будет вытеснена какой-то новой. В действительности все гораздо сложнее. Точнее всего происходящий в нашем обществе процесс описывается понятием «дифференциация». Мы вступаем в такую стадию развития, на которой общество, переживающее стремительную дифференциацию, потребует огромного набора разнообразных типов церковной организации. Разумеется, церковная жизнь в секулярном метрополисе должна включать приход по месту жительства, но наряду с ним нам понадобятся и другие структуры, потому что (как мы уже говорили при обсуждении анонимности и подвижности) лишь небольшая часть времени и занятий современного человека связана с его местом жительства. Вновь создаваемые формы организации должны быть не только дифференцированными и специализированными: от них требуется также подвижность и гибкость, готовность в любой момент уступить место тем структурам, которые придут им на смену.

Если Церковь хочет сохраниться в стремительно дифференцирующемся обществе, она и сама должна быть готова к дифференциации. Вместо того чтобы защищать традиционную приходскую церковь от всякой критики, ее защитникам стоило бы реалистически оценить, что она может сделать в условиях индустриально-урбанистического общества. Ведь в действительности местный приход что-то делать способен, но он не в состоянии

делать многое из тоги, для чего необходимы миссии в индустриальных районах, учебные заведения для мирян, группы специалистов, созданные для решения конкретных задач. А критикам существующей структуры следует понять, что проклятиями социальные институты не изменишь. В местных приходах по-прежнему сконцентрированы значительные капиталы, талантливые руководители и вообще одаренные люди, и такая ситуация будет сохраняться еще некоторое время. Поэтому главная проблема состоит в том, чтобы все эти ресурсы направить на служение экзорцизм в метрополисе.

Помимо развития дифференцированных форм церковной жизни наряду с местным приходом, мы можем ожидать также значительной дифференциации самих местных приходов. Это означает две вещи.

Во-первых, местная конгрегация станет играть несколько иную роль, чем прежде. Освободившись от необходимости быть всем для всех, не претендуя больше на удовлетворение всех человеческих потребностей, приходская церковь сможет сосредоточиться на тех проблемах, которые ей действительно под силу. К ним, вероятно, относятся поддержка семей прихожан, участие в решении муниципальных задач, организация воскресных школ для взрослых и т.п. В этом отношении приходская церковь социологически схожа с семьей. Когда началась индустриализация, некоторые социологи уверенно предсказывали, что, утратив свои экономические функции, семья перестанет существовать. Однако случилось иначе: в индустриальном обществе семья стала решать проблемы, не существовавшие в прежние эпохи. Социализацию детей семья в значительной мере перепоручила школе или иначе организованным группам сверстников. Однако она сохранила некоторые функции, которые по-прежнему делают ее необходимой для общества. Точно так же и с приходской церковью: если она откажется от стремления выполнять все функции Церкви и передаст часть из них другим структурам, то, вероятно, сможет внести заметный вклад в многообразную деятельность Церкви.

Во-вторых, дифференциация форм церковной жизни означает, что конгрегации должны специализироваться, т.е. ни одной из них не следует стремиться делать все то, что делают остальные. В результате придет конец программам, которые сегодня разрабатываются для всей страны. Деятельность каждой местной церкви будет зависеть от того, как она понимает действие Бога в той конкретной части метрополиса, где эта церковь имеет реальное влияние. Для этого потребуется внимательно изучить состав конгрегантов, дабы выяснить, что их на самом деле объединяет, а также хорошо познакомиться с прилегающим районом, дабы понять, как именно могут здесь осуществляться различные функции Церкви. Примером такой успешной специализации

может служить церковь Джадсона в Нью-Йорке, конгрегация которой состоит преимущественно из художников и интеллектуалов. А муниципальная церковь Блю-Хилла в Роксбери специализируется на работе с участниками движения за равноправие негров. Вся деятельность этой конгрегации — воскресная литургия, хор, программа для молодежи, воскресная школа для взрослых — направлена на поддержку этого движения.

Теперь уже никто не может отрицать, что в секулярно-урбанистическом обществе нас ожидают принципиально новые и непредсказуемые формы церковной жизни, которые не будут иметь никакого отношения к приходам по месту жительства. В этой связи можно вспомнить, например, миссию, действующую на автозаводах Детройта. Она функционирует исключительно в рамках автомобильной промышленности и в связанных с ней сферах и даже не пытается действовать на основе местного прихода. Экспериментальные церкви, не имеющие «базы» по месту жительства, возникают в системе средств массовой информации, в центрах отдыха и развлечений, а также в профессиональных объединениях. Они уже существуют в больницах и университетах. Пример организации конгрегации по принципу рода занятий мы находим в движении американских католиков. Обычно эти конгрегации недолговечны и изменчивы, у них часто нет постоянных священников, но вряд ли об этом стоит жалеть. Было бы печально, если бы при своем появлении в разных структурах современного общества многообещающие новые формы церковной организации были бы скованы попытками насильственно втиснуть их в традиционные модели местных приходов. От этих новых форм организации не следует ожидать долговечности, создания всех атрибутов традиционной конгрегации или даже осуществления культовых функций. Возможно, именно их временный характер, готовность к самороспуску после удовлетворительного решения конкретных задач свидетельствуют об их пригодности для современного общества. Может быть, как раз такие «знаки Церкви» понадобятся нам в мирском граде.

Здесь мне хотелось бы сделать два предостережения. Во-первых, надо иметь в виду, что сегодня экуменический кризис разделяет не протестантов и католиков, а сторонников традиционных и экспериментальных форм церковной организации. И если церковное руководство того не осознает то через несколько десятилетии Церкви грозит раскол сопоставимый с тем, который она пережила в XVI веке. Среди противников новых форм есть и католики, и протестанты. Здесь достаточно вспомнить сопро-

тивление Ватикана движению рабочих-священников, а также сопротивление, оказанное Объединенной церковью Японии, возникшему в стране нецерковному движению. С другой стороны, обновление Церкви тоже поддерживают как протестанты, так и католики. Руководителям традиционных конгрегаций следует научиться ценить вклад новаторов, а не порывать с ними: в противном случае неизбежно углубление наметившейся здесь пропасти.

Во-вторых, существует опасность того, что конгрегации, создаваемые для решения конкретных социальных задач или внутри профессиональных групп, могут упустить из виду взаимосвязь всех аспектов жизни метрополиса, которые следует рассматривать в их единстве. В этом случае им грозит изолированность и самодостаточность, присущая местным приходам. Создаваемые ad hoc конгрегации представляют собой церковный аналог контекстуальной этики. В последние годы специалисты по христианской этике сдержанно относятся к социальной философии как к целому и стараются решать все вопросы по мере их возникновения. Они остерегаются описывать проблемы в категориях этических систем или с точки зрения широких планов улучшения общества. В общем, они обычно предпочитают решать задачи по частям.

Этот контекстуальный подход представляет собой шаг вперед по сравнению с прежними этическими учениями. Он обладает, гибкостью и «разрешающей способностью», которых недостает жестким, систематическим и принципиальным подходам. Однако в наше время чрезвычайно важное значение приобрело планирование. Проблемы городского транспорта, образования, жилищного строительства, занятости населения и преступности больше не решаются изолированно и по частям: сегодня градостроители пытаются изучать все эти вопросы в единстве и планировать развитие города на целое десятилетие вперед. И вновь обсуждается, каким должен быть «хороший» город, каждый вопрос рассматривается во взаимосвязи с другими и как часть единого социального целого. Каким образом все эти проблемы затрагивают отдельного человека и его семью, становится понятно, когда задаются вопросы, необычайно похожие на традиционные вопрошания о «благе для человека». Градостроители обсуждают свои проблемы с точки зрения возможных программ

модернизации, но это все те же вопросы, которые прежде задавали экономисты, а еще раньше — теологи. И все они сводятся к следующему: на каких путях человек может достичь реализации своих потенций?

Итак, социальная этика и социальная философия, видимо, не так устарели, как казалось раньше. Но в связи с тем, что в подобных дискуссиях начинают участвовать христиане, следует еще раз подчеркнуть: на всеобъемлющие вопросы социального планирования не существует специфически христианских ответов, как нет их и на те вопросы, которыми христиане обычно занимались до сих пор. Царство Бога приходит в разные места по-разному. Человечество многоцветно. Вкусы и темпераменты людей различаются настолько, что удовлетворение человеческих нужд потребует создания разных типов городов в разных культурных ситуациях. У христиан нет плана небесного града. Они свободны в сотрудничестве с людьми разных убеждений выработать способ совместной жизни людей, позволяющий человеку быть человеком.

Осуществляя свои многообразные функции в мирском граде, Церковь создает множество форм организации. Некоторые из них отомрут быстро, другие останутся надолго. А проблема «церковного единства», вызвавшая столь большой интерес в последние годы, будет вопросом взаимоотношений не между конфессиями, а между чрезвычайно разнообразными формами выражения той же самой Церкви.

Во всех своих формах Церковь останется экзорцистом культуры, изгоняющим мифологические представления, которые искажают реальную жизнь и препятствуют человеческой деятельности. В следующих главах мы увидим, как этика экзорцизма действует в разных областях человеческой жизни.

Примечания

1 О документироианных случаях, происшедших врезультате веры в магию, см Webster H Magic A Sociological Study Stanford, CA, 1948, с 486—488 Теоретическое обсуждение связи между психосоматическими заболеваниями, смертью и системой культурных верований см Frank L Cultural Control and Physiological Autonomy — Kluckhohn С and Murray H (eds) Personality in Nature, Society and Culture N Y, 1959, с U9—122, Mead M The Concept of Culture and the Psychosomatic Approach — Raring D (ed) Personal Character and Cultural Milieu Syracuse, NY. 1956, с 594—622

2 Brown N О Life against Death N Y, 1959

3 Adorno Th. The Authoritarian Personality NY, 1950

4 Doliard J Caste and Class in a Southern Town Garden City, NY 1957

5 Frisch M Andorra. Stuck in zwolf Bildtern Frankfurt/M 1961

6 Fromm E. Individual and Social Origin of Neurosis — Kluckhohn С and Murray H (eds). Personality in Nature Society and Culture с 521

7 Freud S. Moses and Monotheism NY 1955 с 129

8 Думаю, что теологам следует отнестись к работе Фрейда, посвященным проблемам культуры и религии еще серьезнее чем к его собственно психотерапевтическим исследованиям. У Фрейда есть даже замечание о роли Иисуса в процессе созревания культуры. См последние страницы его книги Civilization and its Discontents NY 1930

9 Robinson J M The Problem of History in Mark Naperville II 1957

10 Там же, с.6.

11 Lewis J.W. Science the World and God —The Christian Scholar ХШ, September 1959 с 171

13 Там же, с.173.

14 Wade AD. Why We Hate the Poor — Renewal IV. 1964. с. 15. Курсив мой

15 Williams С W. Where in the World N Y. 1963. Критику работы Уильямза см Douglas ТВ In Defence of the Local Parish — Christianity and Crisis XXIV 1964 June S с 115

16 Williams С W. Op. cit. с 84

ЧАСТЬ III

Дата добавления: 2015-10-28